Текст книги "От ненависти до любви 2. На пути в вечность (СИ)"

Автор книги: Екатерина Челядинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Содержание

Cover Page

Содержание

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9, 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Эпилог

От ненависти до любви 2. На пути в вечность

Екатерина Челядинова

Глава 1

И снова здравствуйте. Меня зовут Диана След. И это история моей жизни.

Все интересное началось с моего перевода в Высшую школу Империаль полгода назад. Я получила бюджетное место в этом универе для мажоров и в первый же день стала изгоем. А во всем виноват главный злодей этого места – Иван Царев. Да-да, тот самый наследник миллиардов, самый завидный жених страны, красавчик со стальным сердцем, нервами и глазами. По правде сказать, после нашего знакомства стальными остались только глаза, а вот нервы поистрепались. Моими стараниями, ага. Мне пришлось изрядно попотеть, чтоб сбросить с него маску ледяного короля, а чтоб в его груди забилось его стальное сердце, мне пришлось буквально умереть, орошая эту безжизненную грудь своей кровью и слезами. Тогда-то, в середине июля, он и превратился в заботливую мамочку номер два.

– Я не хочу быть мамочкой номер два! Я папочка! – укусил меня за ухо бывший король. – И никакой я не бывший!

– Отстань! Это мой блог! Заведи себе свой и называйся там, как хочешь! – отпихнула я своего самого лучшего на свете парня. Вернее, попыталась отпихнуть, но это все равно, что пытаться сдвинуть с места танк. Если он не хочет, я бессильна изменить его местоположение в пространстве. Смирившись с его мордой на своем плече и звонко чмокнув ее, морду, в ухо, я продолжила писать.

Глава 1

Пить. Зверски хочу пить. И есть. Сколько я вчера выпила, что у меня чувство, будто я сто лет сплю уже? Пила ли я вчера? И что за отвратный запах? И какого хрена никто не догадается вырубить будильник?! Сколько вопросов и ни одного ответа…

– Писк! – вырвался из горла хрип.

Черт, я действительно много выпила вчера, да? Голос вот пропал.

– Доченька! Милая, ты меня слышишь? Можешь открыть глаза? Сюда!

– Будильник, – пробулькала вместо ответа, мечтая, чтоб вырубили проклятый писк. Могу ли я открыть глаза? Что за глупость. Глаза… У меня есть глаза?

Ты что, рехнулась? Конечно, у тебя есть глаза. Только какой-то гад их склеил. Открываться они решительно не хотят. Я хотела было разлепить их руками, но и они меня не послушались. Я подозреваю, что все тот же гад привязал их, руки, к кровати. Лежу я на животе, как всегда, только голова настолько тяжелая, что я не могу оторвать ее от подушки.

– Она пришла в себя, но не может ничего сказать, хрипит, – со слезами в голосе вещала мама. Я хотела было спросить, с кем она говорит, но мои веки, наконец, приоткрылись. Меня ослепило на секунду, а потом я смогла разглядеть окно, склонившегося надо мной незнакомого мужчину в очках и расстроено-испуганную маму за его спиной.

– Вы меня слышите? Моргните, если да, – громко и раздельно спросил мужик.

Псих он что ли? Что за вопросы идиотские? Кто он вообще?

– Вы понимаете, что я говорю? Можете моргнуть?

– Милая, ты как? – всхлипнула мама, заламывая руки.

– Есть хочу, – выговорила с трудом я, решив игнорировать мужика с дурацкими вопросами. Вообще в любой непонятной ситуации игнорируй непонятную ситуацию.

– Боже мой! Ты жива! – мама совсем разрыдалась, опускаясь на колени перед кроватью, а я нахмурилась.

Что это с ней? И что за мужик? И откуда лампа на стене?!

А где я вообще? Только сейчас я заметила, что меня окружает вовсе не моя комната. Моему взгляду доступна кремового цвета стена с длинной лампой дневного света,  большая плазма прямо напротив высокой кровати, на окне вертикальные широкие жалюзи, столик с цветами в вазе, пара стульев. У кровати тумбочка с увлажнителем воздуха. И странный пищащий прибор. И капельница. И этот мерзкий запах лекарств.

Да, я в больнице. Но почему? Я что-то сломала? Могу, умею, практикую. Проверила мысленно самочувствие. Вроде ничего не болит. Нет, совершенно точно ничего не болит, потому что я, черт возьми, не чувствую своего тела!!!

– Ноги! Руки! – хотела закричать я, но из горла вновь вырвались лишь хрипы, оцарапав его. Я зашлась в приступе кашля. Который у меня тоже не получился, потому что я не смогла напрячь живот.

Вот теперь пора паниковать! У меня пропали не только конечности, но и живот?! А вдруг осталась лишь голова? Это куда же я есть буду?!!

– Успокойтесь, – мужик с вопросами – доктор, видимо – положил мне руку на плече в успокаивающем жесте, заметив панику на моем лице, – Вы можете не ощущать рук или ног, потому что только начинаете отходить от наркоза. Такое бывает.

Мне срочно захотелось узнать, можно ли не чувствовать вообще никаких частей тела, кроме головы, но мужик продолжил говорить.

– Вы в больнице Империаль. У Вас было ножевое ранение. Повреждена почка, но мы все исправили. Также у Вас сотрясение мозга, поэтому возможна кратковременная потеря памяти, сильные головные боли, тошнота. Не будем углубляться. Сейчас с Вами все хорошо, Вы быстро идете на поправку. Обезболивающие избавят пока от болей в голове, а через пять дней, если все будет в порядке, Вас выпишут.

Я внимательно слушала доктора в высшей степени сосредоточения. Ножевое, почка, сотрясение, потеря памяти. И после этого всего он говорит, что все хорошо?! Да он законченный оптимист! Так, что со мной произошло? Что я помню последнее. Сосредоточься, След.

Вот, фамилию помню, я молодец, маму помню, а вчерашний день… Господи! Воспоминания обрушились лавиной. Беспорядочно замелькали жуткие картинки: грязная комната, веревки, сумасшедший куратор, горящая стена с фотографиями. Боль, страх, паника. Он похитил меня! Бил! Хотел убить. Чтоб отомстить Цареву! Боже мой!

– Ваня! – отчетливо выкрикнула я, сминая в ладонях простыни. Я посмотрела в страхе на маму, жаждая новостей о нем. Его так сильно избил этот маньяк! Из его рта текла кровь – это ведь дурной знак? А в конце он даже встать не мог, просто лежал рядом. Что же было потом?! Я не помню. Я хочу знать! Мама!

– Он еще в реанимации, – со слезами ответила мама, хватая меня за руки и пытаясь успокоить. Мозг отстраненно отметил наличие рук. Ноги, мне нужны ноги, чтобы встать. Я должна идти к нему.

– Он долго просидел под операционной, пока тебя зашивали, упустил время. Избил несколько санитаров, когда они хотели его увести. Когда вышла медсестра и сказала, что с тобой все будет хорошо, он потерял сознание.

Мама продолжала говорить, и мне совсем не нравилось то, что я слышу. Чертов упрямец!

– С ним же все будет в порядке? – со слезами я уставилась на доктора, пытаясь перевернуться. Лежать на животе и говорить не сильно удобно. Но он меня удержал, напомнив о швах. Теперь на спине мне лежать нельзя, нагибаться нельзя, ничего тяжелее ложки с бульоном поднимать тоже нельзя. Я его не слушала. Мне нужно встать. Нужно узнать, что с придурком все в порядке. Он не может умереть. Только не из-за меня. Я сама должна его убить.

– Встать! – требовательно пропыхтела я.

– Пока не торопитесь, из-за наркоза и сотрясения возможно головокружение и слабость. Падать никак нельзя, иначе швы разойдутся. Мне пора к другим пациентам, сейчас придет медсестра, – доктор пошел на выход, предупредив маму, чтоб убедила меня оставаться в кровати.

– Я должна знать! – всхлипнула я, отбрасывая бесполезные попытки подняться. Тело слушается меня  из рук вон плохо.

– Лежи, пожалуйста, – гладила меня мама по голове и плечам. – Сейчас придет медсестра, и я сразу попрошу ее узнать, как там Иван. Он так переживал за тебя, все о вине говорил, но ведь напали на вас обоих, а о нем некому позаботиться.  Этот их охранник вообще бессердечный тип! Успокойся, милая. Он такой сильный, с ним все будет хорошо. И с тобой тоже. Только полежи немного. Не вставай, пожалуйста. Доктор же…

Сильный. Он самый сильный человек на свете. Он справиться. Он должен! Он обещал. Говорил, что у нас много времени.

Пришла медсестра с подносом, содержимого которого мне не было видно. Повозившись над моей спиной, она сказала, что это успокоительное. Доктор дал распоряжение, чтоб больная поспала еще.

Укол? Она уколола меня, а моя пятая точка даже не протестовала. Предательство. Мысли все более вяло перемещаются по вязкому мозгу, а веки становятся все тяжелее.

– Мама, узнай, – прошептала я на последних мгновениях сознания и погрузилась в черноту.

**

– Быстрее! Сюда! – закричал я, с ужасом смотря на бессознательную девушку, распростертую на моей груди. – Диана!

– Иван Львович! Вы в порядке? – подбежал ко мне шеф.

Он и один из его парней аккуратно сняли с меня девушку. Не обращая внимания на боль, я поднялся. Нож! Чертов нож торчит из ее спины! Твою мать! Я запустил руки в волосы от ужаса, больно их оттягивая, чтоб вернуть трезвость ума.

– Аккуратно, не тревожьте рану. В больницу, быстро! Нет, не трогайте. Нужны носилки. Нельзя шевелить.

Мозг лихорадочно работал. Стол! Обломав ножки, я принес его к телу девушки. К какому на хрен телу?! К моей девочке. Нет, все будет хорошо.

Мы быстро погрузили Диану на импровизированные носилки и на максимально возможной скорости спустились к машинам. Какого черта?! На входе к нам бросились люди с фотоаппаратами и камерами, ослепили вспышки, оглушили затворы фотообъективов. Журналисты. Я же сам их вызвал. Но какого черта их так много?! Они наперебой кричали вопросы, привлекали внимание, но охрана ловко их оттеснила, чтоб не мешались. Шеф пообещал эксклюзивное интервью в больнице.

Хорошо, что охрана приехала на минивэне. Быстро сняли лишние сидения и через заднюю дверь поместили столешницу с девушкой внутрь. Я приказал шефу следить за ней, а сам пошел за руль. Я доеду быстрее. К тому же не могу смотреть на проклятый нож! Мне нужно действовать, иначе сойду с ума.

Шеф позвал с собой еще одного парня, чтоб помогал удерживать девушку неподвижной и мы помчались по ночному городу. Целым эскортом, потому что следом за нами ехали еще машина охраны, мою тоже они забрали, а также четыре машины журналистов.

Сдерживая себя из последних сил, я заставлял себя смотреть на дорогу и не оглядываться. Не могу это видеть. Диана так и не пришла в себя на протяжении получасовой поезди до клиники. Подъехав к главному входу, я выскочил и бросился в двери больницы.

– Сюда! Ножевое! Много крови, она без сознания!

Врачи с каталкой оперативно переместили девушку из машины и помчались в операционную.

Теперь самое сложное. Ожидание. Расхаживая перед дверьми операционной, я повторял про себя, как мантру: «Все будет хорошо». Ни одной связной мысли, кроме этой, не было. На краю сознания вспыхивали болезненные ощущения в ребрах и где-то под ними, внутри, спина на поворотах ныла, поясницу противно сжимало при каждом шаге. Как долго. Сколько прошло времени? Десять минут?! Не может быть. Бесконечное ожидание. Все будет хорошо. Она справится. Она никогда не сдается. Я должен ей помочь. Но как, черт возьми?! Я бессилен!

– Я! Ничего! Не могу! Сделать! – зарычал я, сопровождая каждое слово ударом кулака в стену.

Внутренности скрутило болью, и я согнулся пополам со стонами. Подбежали медки, предлагая помощь, я только оттолкнул их. С места не сдвинусь.

Приехала мама Дианы. Посеревшее от переживаний лицо, страх за дочь нарисовал под глазами глубокие тени.

– Где она? Как она? Что случилось?! – со слезами кинулась она к санитару, хватая его за грудки. Тот раздраженно оторвал от себя ее руки и ответил, что идет операция, пока ничего не известно. Она покачнулась, и я подхватил ее, усаживая на скамью. Она сфокусировала на мне полный отчаяния взгляд. Фотоаппараты неистово защелкали вспышками в руках сдерживаемых охраной журналистов в конце коридора. Их заметно прибавилось.

– Что с моей дочерью? – прошептала она, хватая меня за ладонь. Я тоже покачнулся и аккуратно присел рядом, кусая губы, чтоб не стонать от боли.

– На нее напали. Это все моя вина. Простите меня, пожалуйста. – ничего более путного выдавить не получается.

К нам подошел шеф и рассказал о случившемся. На минуту женщина потеряла сознание, но прибежала медсестра и привела ее в чувство.

Открывшаяся дверь операционной заставила всех нас бросится к появившейся оттуда медсестре.

– Все прошло замечательно. Девочке повезло, нож лишь вскользь задел почку. Кровотечение остановили быстро и зашили рану. С ней все будет в порядке.

Все будет хорошо. От облегчения у меня подкосились ноги, и я повалился под ноги докторам. Ребра вспыхнули болью, я отключился.

**

Просыпаться не хотелось. Вот совсем. Однако живот так неистово бурчал, требуя жрать, что глаза открылись сами собой. Свет из окна ослепил их и вызвал приступ головной боли. Такой сильной, что пустой желудок за неимением того, чем можно опорожнится, попробовал самовыплюнуться наружу. Попыталась встать, но руки оказались слишком слабы. Воспоминания снова накрыли волной, едва не заставив мою бедную черепушку треснуть.

– Ваня? – прохрипела я. Мама, дремавшая на стуле у кровати, вскинулась и бросилась ко мне.

– Ты проснулась, милая? Что? Пить хочешь?

Пить хочу, губы аж потрескались от сильного желания, есть хочу, что мамонта готова проглотить, но больше всего хочу знать:

– Что с Иваном?

– Ох. Он в относительном порядке, опасность миновала. Он в соседней палате, еще не пришел в себя. А ты как, моя хорошая? – мама поднесла мне к губам ватный тампон, смоченный водой, поправила волосы и погладила по щеке. Лицо осунулось. Бедная моя мамочка, как же ты испугалась, как переволновалась.

– Прости, – прошептала я, пытаясь сморгнуть слезы. Я ужасная дочь. Я больше так не буду.

– Это ты меня прости, не уберегла. Слепая и глухая мать, ничего не почувствовала, не остановила.

Мама заплакала и аккуратно обняла меня за плечи. Я все еще лежала на животе. Руку получилось согнуть, и я похлопала маму по плечу, успокаивая. Меня тоже скрутили рыдания. Мне было так страшно, но какого же было ей? Сколько пришлось пережить за эти сутки. Она лет на пять постарела.

– Все хорошо. Не будем плакать, доченька. Все хорошо.

Мама отклонилась и улыбнулась сквозь слезы, продолжая гладить меня по голове, плечам, лицу.

– Кушать хочешь? – опомнилась мама и бросилась к столу. На нем стояла тарелка бульона. Я, улыбаясь, закивала. Узнаю свою маму. С горем пополам она помогла мне перевернуться на здоровый бок и стала кормить. Буквально с ложечки.

Есть, лежа на боку, то еще удовольствие, скажу я вам. Когда содержимое очередной ложки стекло по моему подбородку, я психанула и отобрала ее у мамы. В конце концов, руки то мне не отрезали и даже не повредили. Хотя они слабые и сильно трясутся, как у дворового алкаша дяди Паши, я упрямо ела сама. Чувство сытости не пришло, но голод пропал, когда я заскребла по пустой уже тарелке.

– Больше нельзя пока, – извиняющимся тоном грустно поведала мама.

– Хватит, – кивнула я, утирая губы салфеткой. – Спасибо. Я хочу встать.

Мама вяло протестовала, напоминая о том, что доктор не рекомендовал это делать. Я только отмахивалась. Со мной все в порядке, подумаешь несколько швов на спине. Ноги-то целые, значит и ходить можно. И вообще, движение – это жизнь. К тому же мне необходимо увидеть одного болвана. Когда я уже оторвала свою болезную тушку от кровати, скрипя зубами от боли и раздражения, как на зло, в палату пришел тот самый доктор в очках и с папками в руках.

– Добрый вечер, Диана. Уже встали?

Я скривилась. Ну вот, сейчас точно к кровати привяжет. Не мог позже зайти. Я уже хотела начать доказывать, что абсолютно здорова и дееспособна, но он улыбнулся и продолжил.

– Похвально. Как Вы себя чувствуете?

– Отлично, – улыбнулась я. А он не так плох. Не занудствует по поводу постельного режима. – Спасибо.

– Молодец! Движение – жизнь, – озвучил он мои недавние мысли, и я прочно уверилась в его положительности.

Задав дежурные вопросы по поводу всех больных мест и дискомфорта, он развернул меня спиной и заглянул под повязку. Удовлетворенно крякнув, он разрешил пройтись, напомнив о недопустимости лестниц, приседаний и наклонов.

– Какой милашка, – улыбнулась я маме и подмигнула, когда за ним закрылась дверь. Мама кивнула и усмехнулась. – А тебе на работу не надо? – вспомнила я.

– Не сегодня, я отпросилась. А твой Ваня милее будет, – вернула она мне подмигивание.

Я мысленно застонала и скривилась. Ну вот, начинается. Так, надо ее выпроводить на работу, чтоб отложить на попозже неизбежный допрос. Не хочу этих нелепых намеков и смущающих улыбочек. И нельзя допустить, чтоб она узнала, что когда меня похищали, целились-то совсем не в меня. А то Ваня ей сразу разонравится.

– Ох. Никакой он не мой. А ты иди домой, отсыпайся, осунулась вся, – на этих словах мама обиженно надулась. – Иди, иди. А я отдыхать буду, спать хочется, – демонстративно зевнула я. Но к кровати приближаться не стала, ложиться не буду, потом вставать слишком тяжко. А у меня еще одно дельце.

– Не убедила, – покачала головой мама, но стала собираться.

На прощание не забыла намекнуть, что приемные часы уже кончились и нечего бродить по соседним палатам. Я только непонимающее лицо скорчила и чмокнула ее в щеку.

– Береги себя. Завтра приду, – попрощалась мама и ушла.

Выждав пару минут, я поспешила на выход. Ни секунды не выдержу больше. Я должна лично убедиться, что с Царевым все в порядке.

Однако стоило мне выйти в коридор, как меня ослепили вспышки фотокамер. Я вздрогнула и растерянно замерла. Люди в черных пиджаках всеми силами сдерживали натиск людей с микрофонами и прочей журналистской аппаратурой в конце коридора. Они выкрикивали какие-то вопросы.

Что это? Откуда они тут все? Неужели журналисты уже пронюхали о том, что Иван Царев в больнице? Вот коршуны, налетели уже. Но нет, они и мое имя выкрикивают. Боже, ну что за попадалово?! Хотя было уже поздно, но я попыталась спрятать руками лицо и вернулась в свою палату.

Черт! И что теперь делать?! Как проникнуть в соседнюю палату, чтоб они меня не засекли?! Придется ждать. Не будут же они всю ночь там караулить. Или будут?

– Блин! – вслух возмутилась я и пнула дверь. Которая сразу открылась. Я уже хотела ее закрыть, но из-за нее вдруг показался мужчина.

Не доктор – сразу поняла я. Черный костюм, белая рубашка, черный же галстук, в ухе заметила наушник. Темные коротко стриженые волосы кое-где побелила седина. На вид лет сорок. Охранник – догадалась я. Царевский? Я вопросительно уставилась на вошедшего.

– Добрый вечер, Диана. Я начальник охраны семьи Царевых. Иван Львович приказал зайти к Вам, как только Вы придете в себя.

– Как он? – невежливо перебила я.

– Пришел в себя. Его травмы оказались несколько серьезнее, чем он ожидал. Сломано два ребра, ушиб легкого, разрыв селезенки. Хотя он и просил не говорить, но я считаю, что Вы должны это знать для того, чтоб лучше вжиться в роль. Он очень волновался за Вас. Мы приехали в больницу очень быстро, но он отказывался покидать двери операционной, пока ему не сказали, что Вам больше не угрожает опасность. Тогда он потерял сознание. Не смотря на то, что врачи здесь очень квалифицированные, им все же не удалось спасти селезенку.

– Подождите. Я не понимаю, не успеваю. Не успели спасти? Удалили что ли? А как же он без нее? Разве так можно? Он пришел в себя? Можно мне к нему?

– Подождите…

– Пожалуйста, обращайтесь ко мне на «ты», а то мне неловко. Вы минимум вдвое старше меня.

– Хорошо. Тебе к нему можно, но сначала выслушай. Иван Львович просил…

– А его на «ты» можно? – тихо ввернула я, и заметила промелькнувшее раздражение на лице начальника охраны. Все же перебивать очень некрасиво, фу, Диана.

– Нет. Так вот, он хочет, чтоб ты вышла к журналистам и ответила на несколько их вопросов. Это…

– Зачем?

– Не докладывали мне. Я продолжу, если позволишь.

– Простите.

– Так вот, нужно выйти к журналистам и изобразить неземную любовь. Я тебя провожу и уведу, если начнутся неудобные вопросы, а потом ты сможешь…

– Изобразить неземную любовь?! – скривилась я возмущенно. – Простите, что снова перебила, – поспешила добавить я, когда начальник нахмурился и прикрыл глаза, – но это какой-то бред. Простите. Этот придурок затеял снова какую-то фигню. Я должна его увидеть и все у него выспросить, потому что я ничего не понимаю. И к журналистам не пойду. Проводите меня к нему, пожалуйста?

– Но, – хотел было переубедить меня начальник охраны, но я сделала жалобную моську.

– Я обязательно сморожу какую-нибудь глупость. И ладно бы я сама опозорилась, так я ненароком и Ваню выставлю в глупом свете.

Этот аргумент его убедил, хотя его лицо удивленно вытянулось, когда я назвала сына его босса Ваней. Кивнув своим мыслям, он взял меня под руку и вывел из палаты.

Стоило нам появиться, журналисты снова неистово защелкали камерами и закричали. Я только потупилась и постаралась ускориться. Однако начальник намеренно шел медленно и изображал напряжение, будто это он меня на себе тащит, а не я его тяну, как буксир. Наконец, дверь палаты Царева открылась. Начальник провел меня внутрь и вышел, прикрыв за собой дверь.

Внутри у меня все задрожало, когда я увидела его. Бледное лицо, под глазами страшные круги, разбитые потрескавшиеся губы, волосы разметались по подушке. В нем трудно было узнать здорового парня, которого я видела двадцать четыре часа назад, сильного и воинственного, уверенного и собранного. Сейчас передо мной была лишь тень, призрак. И только глаза остались прежними. Две стальные жемчужины, обрадовано сверкнувшие при виде меня. Я улыбнулась, а глаза против воли наполнились слезами.

– Ну, привет, человек без селезенки.

– Ох, я ждал этой шутки, – усмехнулся он и замолчал, оглядывая меня. -Не стой так далеко, мне нельзя мерзнуть теперь. Будешь защищать меня от холода и болезней?

С чего этот хриплый голос кажется мне таким родным?

– Я буду твоей селезенкой.