Текст книги "Семейная книга"

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

В этом году тарарама не будет

Воскресенье

Утром женушка заявила, что, несмотря на наступающий праздник Песах, в этом году она не собирается переворачивать весь дом вверх тормашками. Как будет выглядеть дом, если его по совести убирают лишь раз в год?

– Основательная уборка на Песах, – сказала она, – не только стоит немалых денег и сил, но и может помешать нормальной жизни. Разумеется, нужно ценить место, где ты живешь, но я не собираюсь ценить его настолько, чтобы отдавать все свои силы уборке. Достаточно лишь тщательно подмести. Поэтому я не прошу у тебя ничего, кроме замены щеток на швабрах – в них стерлась резьба. Ты не сердишься, я надеюсь?

– С чего бы мне сердиться, – ответил я, сходил в магазин и приобрел две щетки с длинной щетиной, дабы продемонстрировать жене, как я ценю ее умеренность в том, что касается домашнего хозяйства. Вернувшись домой, я заметил веселый ручеек, протекающий перед нашим домом. Жена решила, что не мешает вымыть полы перед тем, как начать их мести.

Руководствуясь этой идеей, она наняла одну женщину для мытья полов и еще одну – носить воду, а так как та, что носила, работала быстрее, чем та, что мыла, то образовался ручеек.

– Мы за полдня закончим это, и все, – заметила женушка, – мне не нужен целый тарарам в квартире.

Сказать по правде, я очень обрадовался тому, что в этом году все будет так быстро кончено, поскольку сегодня мы ели на обед яичницу, а этого, извините, недостаточно на фоне нашего высокого уровня жизни. Заодно были сняты и складные ставни с окон, потому что они имели тенденцию скрипеть на ветру. Слесарь сказал, что нужно купить новые шарниры киндли, поскольку старые испортились. Он послал меня к Дорману в Яффо, заявив, что у него самого нет времени мотаться по городу. Ладно.

Понедельник

После обеда вернулся от Дормана с киндли. Я купил оригинальные бельгийские за девятьсот двадцать семь лир. Дорман сказал, что есть такие же отечественые за двести, но это не то.

– Бельгийские, – сказал он, – будут работать, пока господин жив. Они могут продержаться даже пять лет.

Ручеек у дома усилился. Я не смог войти через дверь, потому что обивщик выставил все кресла в коридор. Мебель из гостиной была в кухне, кухонное оборудование – в туалете, а туалет – у соседей. Я запрыгнул через окно и упал в гашеную известь, которую маляр размешивал в ванной.

– Убирать так убирать, – информировала жена. – Я подумала, что стоит уже заодно и стены покрасить. Но это все.

Жена только попросила меня переговорить с маляром насчет цены, упирая на то, что я мужчина. Мы сошлись на пяти тысячах пятидесяти лирах, включая шпатель. И двери тоже. Маляр уже снял их и положил на кровати горизонтально. Кровати уже были разобраны тремя новыми работницами – для чистки бензином и смазки, но после сборки они приобрели наклон к ногам. К ансамблю присоединилась третья солистка, которая приносит воду той, что приносила раньше. Слесарь проверил шарниры и сказал, что они двухдюймовые, а надо трех-, и послал меня назад к Дорману. Жена спала на верхней полке этажерки у подножья энциклопедии, а я улегся на письменный стол, и на мою поясницу все время давила одинокая сапожная колодка. Ужин: яичница.

Вторник

Дорман рассердился, сказал, что киндли всегда бывают на три дюйма, и отослал меня обратно. В садике я наступил в битум, и мне с трудом удалось отчиститься в салоне, где теперь находилась ванная, потому что в ванной меняли облицовку на светло-зеленую (восемь тысяч триста пятьдесят лир). Жена полагает, что лучше все закончить за раз. Электрик, вызванный по случаю короткого замыкания, рекомендовал заменить всю внутреннюю проводку в трубах Бермана, выключатели Флейшмана и провода Гольдштейна всего лишь за шесть тысяч четыреста тридцать лир. Слесарь заявил, что бельгийские таки да, на три дюйма, но это дюймы английские, а нужны немецкие. После чего снова послал меня к Дорману.

Маляр дошел до середины потолка и там поднял цены.

– За несколько недель до Песаха я всегда поднимаю цены, – сказал он, – ведь все говорят, что нельзя ждать до самого праздника, потому что тогда растут спрос на мастеров и цены, поэтому люди приходят за несколько недель до Песаха, и из-за этого цены повышаются…

Он просил привезти ему лак «Спешиал» из Хадеры, потому что у него самого нет времени на беготню; кроме того, он заказал замазку, две пачки сигарет и шляпу из итальянской соломки. Количество солисток в ансамбле увеличилось до четырех. Проблему сна я разрешил сравнительно легко. Вынул вещи из большого зимнего одежного шкафа, запихал их в холодильник, выволок шкаф на балкон и растянулся в нем. Мне снилось, что меня хоронят и во главе процессии шествует делегация мастеров с букетом цветов. Жена не делала из всего этого проблем, она спала в бельевой корзине и встала утром свежая и подобревшая. Яйцо всмятку.

Среда

Дорман объяснил, что у шарниров киндли нет разницы между английскими и немецкими дюймами, и послал меня обратно ко всем чертям. Слесарь задумался, затем оттащил меня в сторону и спросил:

– А что такое вообще эти шарниры киндли?

В квартиру зайти он все равно не мог, потому что плиточник за ночь снял всю плитку с пола. Жену давно тянуло сделать пол светлым (10 840), и она решила – переложим пол, и на этом все. Сейчас в квартире работают шестнадцать человек, включая меня. Особенно мешает шум рабочих, которые ломами и кирками разбивают стены между комнатами.

– Я тут говорила с одним строительным подрядчиком, он разбирается в этом не хуже инженера, – заметила жена, – так он посоветовал разобрать стену между спальней и твоим кабинетом, и так у нас получится просторный зал для приема гостей. Поэтому то, что до сих пор было гостиной, оказалось совершенно излишним, – зачем же нам два зала для гостей? – значит, старую гостиную можно теперь разделить пополам, поставив стену посередине, и у нас получится кабинет для меня и спальня…

Я взял лестницу и срезал ножницами все люстры в доме. Убирать так убирать. Не люблю наполовину сделанную работу. Случайно я обнаружил в квартире двух мужчин, дрожащих всем телом. Как выяснилось, это были археологи, которые шлялись поблизости и решили, что у нас ведутся раскопки. Пока они настаивали на своей ошибке, я уже не мог выйти из квартиры, потому что дверь была заставлена резным шкафом, в котором стояла стиральная машина. Я повесил большой чемодан на резную завитушку и улегся в него. Подрядчик (1800) предложил (650) перенести (1240) кухню на крышу, а крышу опустить в туалет. Я сказал:

– Вам надо поговорить с женой – она в этом году не хочет устраивать тарарам.

Жена закрылась внутри патефона, утверждая, что она отчего-то нервничает. Два сырых яйца.

Четверг

Сегодня я от Дормана не вернулся. Ночевал в городском саду, чтобы перевести дух. Покушал травки и запил водой из фонтана. Замечательно. Ну как заново родился.

Пятница

Дома меня ждал приятный сюрприз. Вместо квартиры я обнаружил большую дыру, и лишь два археолога лазили по развалинам, разыскивая древние кувшины. В садике стояла жена и счищала пылинки с одежды. Полиция сдерживала толпу.

– Если уж убирать, так я подумала – стоит разломать дом и построить заново.

– Конечно, но продолжим только после праздников, когда будет дешевле, – ответил я.

Во всяком случае, квасного в доме не осталось.

Бремя заповедей

Несколько дней тому назад мой средний сын Амир с поразительной легкостью достиг тринадцатилетия. Смышленый ребенок тренировался у дипломированного раввина в надевании тфилин[34]34
  Кожаные коробочки с ремешками, содержащие кусочки пергамента с текстами из Торы, надеваемые евреями во время молитвы.


[Закрыть] и во всем, что касается молитв в их ашкеназском варианте. В то незабываемое утро он поднялся над собой и к чтению Торы[35]35
  Первые пять книг Танаха – еврейской Библии.


[Закрыть] в маленькой синагоге, молился, умолял, исполнял канторские[36]36
  Кантор – человек, исполняющий молитвы в синагоге на традиционный распев.


[Закрыть] напевы звонким голосом на фоне небритого служителя, который в конце церемонии сказал «Слава Богу, избавились от этого наказания», чем несколько обидел ребенка. Добавлю, что вечером в честь юноши было организовано большое торжество с участием хороших друзей, состоятельных знакомых и бесцеремонных общественных деятелей.

На исходе дня я подозвал сына и сказал ему перед торжественным ужином:

– Теперь ты можешь присоединяться к миньяну[37]37
  Десять взрослых евреев, необходимых для проведения общественной молитвы.


[Закрыть] на равных. Преклони колена свои, и будет доволен народ и голос твой приятен для слуха. Да будет благословен тот, кто передаст гению традиции отцов его, и да сделаешься ты образцовым гражданином страны своей, что возродилась после двух тысяч лет изгнания народа Израилева…

– Папа, две тысячи лир мы соберем?

Как вы помните, он рыжий, этот ребенок, достигший тринадцатилетия.

– Ну разве это важно – деньги, чеки, подарки? Главное – это само событие, оставляющее след в душе.

– Я хочу, как минимум, сберегательный счет в банке на мое имя!

Несмотря на это, перед приходом гостей он волновался до дрожи в коленках. Виновник торжества не знал, где встать, покрылся потом и все время спрашивал меня, что нужно говорить.

– «Спасибо, что почтили наш дом визитом», – учил я.

– А что отвечать, когда вручают подарок?

– «Большое спасибо, но это слишком большая щедрость с вашей стороны».

Ребенок занял позицию у входа и начал работать. При входе какой-нибудь пары он шептал им издали «Спасибо, но это уже слишком» и пожимал их руки своей правой, несколько вспотевшей. Когда он получил первый конверт с чеком на пятьдесят лир, то в последнюю секунду едва удержался, чтобы не поцеловать руку дающего. С появлением первой ручки «Паркер» он содрогнулся, а при виде популярного пружинного прибора для развития мышц – эспандера – расплакался от нахлынувших чувств.

– Чувствительный ребенок, – сказала мать, она же моя жена, – его сердечко колотится как барабан.

Пункт складирования пожертвований был организован в комнате моей дочери, старший сын занимался сортировкой трофеев, раскладывая их в духе традиций.

Праздничную атмосферу нарушил один тщеславный торговец с огромным чеком на семьсот пятьдесят лир. По сравнению с этой невероятной суммой все прочие циркули и энциклопедии выглядели жалковато, и виновник торжества прекратил говорить «Спасибо, но это излишне». Мало того, он подбежал ко мне – в его голубых глазах стояли слезы – и заявил заплетающимся языком, что двое гостей ничего не дали. Просто пожали ему руку и отошли, именно так, без всякого преувеличения. Кровь тут же прилила у меня к голове, и я установил за этими мерзавцами строгую слежку. Один из них оказался зубным врачом моего сына, а другая сволочь – в галстуке-бабочке – мы вообще понятия не имели, кто это.

Они жрали непрерывно, эти два наглеца. Я послал сына обратно к двери, на чек-пост.

– Ничего, – утешил я его, – мы им еще покажем!

Урожай выдался неплохим. Правда, несколько однообразным. Много фляжек, биноклей, циркули, циркули, циркули. И эспандеры, размножавшиеся, как кролики под дождем. Никогда не знал, что они настолько дешевые, эти пружинки.

Мы вздохнули с облегчением, когда Зелиги одарили Амира пластмассовым кораблем для самостоятельной сборки.

– Это уже что-то, – заметил сын.

Я, со своей стороны, показал себя радушным хозяином, источающим душевное тепло. Время от времени я закрывался на складе, проверяя постоянно растущий запас. Прибыло множество книг – поэзия, Пикассо, «Хадера – город будущего». За мной выросла целая стопка этого, ну вы знаете, «Всякая дрянь для молодежи». Какой-то идиот притащил «Энциклопедию юмора», в которой я, законный отец, вообще не упоминался. Я велел не наливать тому, кто это принес.

Иногда, когда битва за подарки утихала, я начинал тайком упражняться с эспандером и относительно легко дошел до растягивания двух тугих пружин. Один блестящий «Паркер» я изъял в свою пользу. Время собирать ручки и время таскать ручки, процитировал я из «Пиркей авот»[38]38
  Свод религиозных правил.


[Закрыть]. У этого дурачка уже достаточно ручек, не так ли?

Сам юбиляр теперь не покидал чек-пост. За это время в поведении ребенка произошли значительные изменения. Он уже прекратил приветствовать постоянно прибывающую толпу гостей, просто протягивал руку, спрашивая: «Ну, где там у вас?» Его голос стал хриплым, взрослым. Один гость, способный архитектор, пожертвовал ни с того ни с сего 397.58 лир, чем испортил установившийся порядок. «Дрянь, дрянь», – повторял виновник торжества, когда ему впихивали какой-нибудь скромненький альбом для фотографий или дерьмовый фонарик.

Я обнаружил на складе две бутылки жидкости после бритья. Совести у них нет. Один из моих хороших друзей притащил толстый том «Simultaneous decay of free radicals in irradiated proteins».

– Это очень интересная книга, – заявила эта скотина.

– Ребенок не особо владеет английским, – заметил я с ехидцей.

Мало-помалу мы начали ненавидеть весь этот сброд. В качестве разрядки я попробовал растянуть три пружины, но неудачно. Тогда я стащил еще одну авторучку с позолоченным пером и пачку салфеток.

– Ради Бога, – прошептала мне жена, – удели внимание гостям!

Я глянул на моего юбиляра, продолжающего нести пост на пункте сбора чеков. Он, с покрасневшими глазами, пренебрежительно мерил гостей взглядом гостиничного носильщика и уже за несколько шагов до получения очередного взноса уверенно предрекал:

– Эти – максимум восемьдесят лир!

Или с презрением:

– Карманный ножик.

В 10.30 ребенок изгнал всех со склада и закрыл за собой дверь на ключ.

– Все мое, никому не заходить! – велел он.

На пластиковом корабле обнаружился ценник – 7.25 лир. И вышел смышленый ребенок, и плюнул в Феликса Зелига среди бурлящих толп.

Проблемой праздничного вечера стал анонимный транзистор для прослушивания под водой, на котором не было найдено никаких признаков дарителя. Кто же это принес, кто? Мы проверили черный список «Жадины – 75 лир и менее», который вела младшая дочь, и на семейном совете решили, что это подводное чудо принес один из двоих незафиксированных – то есть зубной врач или галстук-бабочка. Но кто же из них? Нет хуже, чем не знать, кого из них теперь презирать, а кому в ножки кланяться. В конце концов Амир вышел и инстинктивно лягнул по лодыжке дантиста. Бабочка была оправдана.

Был обнаружен еще один подозрительный субъект – отец Алдера, принесший пеструю гравюру с изображением Франкфурта, на которой чернилами было выведено «Алдеру на бар-мицву». Мы пролили случайно на папочку малиновый сок, ой, извините…

– Ну, – приветствовал Амир последних гостей, – сколько?

Ребенок превратился в настоящее чудовище. Он жадным взглядом вперялся в гостей и протягивал к подаркам жилистые руки, дрожащие от жажды наживы.

Я проник в запертый склад через окно и обнаружил там покрасневшую жену, тайком на корточках разглядывавшую «Жизнь Голды Меир». Я быстренько пересчитал чеки и поразился этим непомерным тратам. Господи, как много денег в этой бедной стране!

Мне не давала покоя мысль, что этот молокосос положит такую гигантскую сумму в банк на свое имя.

На меня накатил страшный приступ гнева. Ну что он сможет купить на эти деньги через двенадцать лет? Коробку спичек? Львиную долю чеков я сунул в карман. Ведь, в конце концов, с этого дня мой сын не отвечает за грехи отца. Надо это использовать. Кроме того, я покрыл все расходы на торжество, я – инвестор, импресарио. Пусть этот рыжий идет работать.

Мой организм обрел неизвестные доселе силы, и я растянул три пружины от стены до стены. Изъяв еще пять «Паркеров» и будильник, я вернулся к гостям. Чек-пост был оставлен. Мой сын растянулся на полу и складывал множество цифр множеством ручек. Я сказал, что он взрослый? Нет, он старик, глубокий старик, этот ребенок, и седина в волосах его.

Как был побежден Наполеон

Когда над полем битвы взошло солнце, император стоял над картой в гостиной своего дворца. Его верные маршалы застыли вокруг в молчании.

Великий полководец разрабатывал план перед решительной битвой с королями Европы. Стодневное изгнание на острове Святой Елены не повлияло на уверенность императора в себе, лишь только волос у него на голове поубавилось да поседели виски. Издалека доносились одинокие пушечные выстрелы. Войска прусского генерала Блюхера начали движение на север, к полям Ватерлоо…

Шелковые занавеси колыхались под дуновением утреннего ветерка. Мир затаил дыхание.

– Наполеон, иди уже кушать!

В дверях показалась Йосефа, третья жена императора. Симпатичная женщина, верная супруга, с волосами, убранными под чепец, она держала в руке тряпку для сбора пыли. Император женился на ней на Эльбе. Говорили, что она родом из почтенной еврейской семьи острова.

– Ну, остынет же все, ну, – кричала императрица, – иди уже, твои приятели не убегут.

– Нет, каждый день одно и то же, – жаловалась императрица маршалам, подбирая брошенные вещи, – я его спрашиваю: Наполеон, ты будешь кушать или нет, скажи уже, ну. Так когда все уже готово, он вечно находит себе занятие, и мне приходится ждать его часами. Ну почему я должна каждый раз разогревать еду? Домработница позавчера ушла, так я осталась одна с ребенком. Наполеон, ты идешь или нет?

– Секунду, – промямлил император, рисуя стрелки на карте, – секунду…

За холмом усиливался грохот пушек. Маршал Ней озабоченно глянул на часы. Артиллерия принца Веллингтона наносила прицельные удары…

– Я уже с ног сбилась, – жаловалась Йосефа, – ты разбрасываешь одежду по всей комнате, можно подумать, мне больше делать нечего, кроме как вешать ее назад в шкаф. И выйми уже руку из полы сюртука, я ж тебе уже сто раз говорила – ткань растягивается, и ее потом выгладить невозможно. У моего мужа такие привычки, что можно просто с ума сойти. Иди кушать уже, ну.

– Я уже иду, – отвечал император и озабоченно обернулся к офицерам своего штаба. – Блюхер и Веллингтон пытаются соединить свои войска любой ценой, – анализировал император ситуацию, – наша задача – вбить между ними клин.

– Остынет же все, ну!

– Мы выступаем через час.

Снаружи послышалась тяжелая поступь адъютанта. По мраморной лестнице вприпрыжку поднимался генерал Камберон.

– Нет, нет, – остановила его Йосефа у двери, – снимите, пожалуйста, сапоги, мне не нужна здесь вся грязь с улицы.

Генерал Камберон стащил сапоги и остался в носках, как и все маршалы.

– Если бы у меня была домработница, так меня бы это не так волновало. Но она позавчера ушла. Ну, так я сказала Наполеону, что ее рожа мне не нравится, но для него все важнее, чем дом. Вот так я осталась без помощницы перед субботой, и из-за этих постоянных битв у меня даже нет времени новую подыскать. Если вы услышите, что где-то есть приличная женщина, умеющая готовить и присматривать за детьми, так вы мне скажите, только не корсиканку, если можно, они все слишком много разговаривают.

– Конечно, ваше величество, – отдал ей честь Камберон и передал срочную депешу императору. Наполеон глянул в депешу и побледнел:

– Господа! Фуше, которого я назначил министром полиции, перешел на сторону неприятеля.

– Фуше, шмуше, иди вже кушать, ну! Все же остывает!

Императрица вышла в соседнюю комнату – снова разогревать еду. Наполеон давал последние указания.

– Здесь и сейчас решаются судьбы мира, – решительно указал он на карту, – если домработница нанесет удар с юго-востока, нам придется перегруппировать фланги…

– Наполеон! – донеслось из соседней комнаты. – Ты будешь яички всмятку или яичницу?

– Это не важно.

– Яичницу?

– Да.

– Ну, так скажи, ну.

Император натянул сапоги, надел треуголку. На его лице отразилась твердая решимость выиграть Битву народов.

– Господа! Вперед, за Францию!

– За Францию! – взревели маршалы, обнажив сабли. – За императора!

– Наполеон, – императрица сунула голову в дверь, – тебя ребенок зовет.

– Ваше величество, – прошептал маршал Мюрат, – враг у ворот!

– Между прочим, с плачущим ребенком я сижу целый день, а не вы, – ответило ее величество, – Наполеон, кстати, мог бы хотя бы поцеловать ребенка перед тем, как уйти на работу.

– Где наследник престола?

– Пошел пописать.

Наполеон бегом бросился в соседнюю комнату.

– У меня таки нету домработницы, – объясняла императрица, – так как я сама справлюсь с тремя этажами? Я вам тысячу раз говорила – не разбрасывать пепел по коврам. У меня только две руки… – Что сказать, если тебя будут искать? – обратилась Йосефа к Наполеону.

– Не знаю.

– Но я же должна что-то сказать, если тебя будут искать. Я надеюсь, ты хоть к обеду вернешься домой?

– Если успею.

– Что ты будешь кушать?

– Что есть.

– Голубцы будешь?

– Да.

– Ну, так скажи, ну.

Император вышел.

– Ты же так и не доел! – закричала ему вслед императрица через окно. – Поищи мне домработницу. И не опаздывай к обеду!

Благородный силуэт исчез на тропе, ведущей к полям Ватерлоо. Йосефа нагнулась и стала выметать из гостиной песок, который нанесли эти маршалы. Она осталась одна, без домработницы. Снаружи доносился запах пороховой гари, комнату озаряли вспышки пушечных залпов. В эти минуты соединились силы Блюхера и Веллингтона, двух военачальников, которые, если верить историческим книгам, вышли на битву одни, оставив преданных жен далеко в тылу.