Текст книги "Семейная книга"

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Срочная хвалебная песнь

Телефонный звонок ранним утром звенел особенно звонко.

– Алло, – послышался голос нервного мужчины, в котором все же звучали нотки элементарной вежливости, – мне нужно срочно встретиться с вами с глазу на глаз.

– А в чем дело? – поинтересовался я.

– Это не телефонный разговор.

До этого момента начало было обычным, как у двух опытных шахматистов.

– Я очень сожалею, – перешел я к испытанной сицилианской защите, – но таких звонков я получаю дюжину в день. А после «неотложной встречи» выясняется, что мне просто хотят заказать речь для бар-мицвы[10]10
  Еврейский праздник достижения юношей тринадцатилетия, после чего он считается взрослым.


[Закрыть] какого-нибудь Авигдора…

– Господин, – оборвал меня собеседник, – неужели вы думаете, что я стал бы вас беспокоить в столь ранний час по таким пустякам?

Он представился. Это был достаточно известный человек, с известными средствами, вращающийся в известных кругах. Интонации его взволнованного голоса говорили об уникальности случая. Я положил трубку, поспешно почистил зубы, поймал такси и помчался со скоростью раза в два выше той, что хватило бы для штрафа, к месту проживания моего собеседника. Он ждал у входа в дом с видимым нетерпением.

– Я объясню, в чем дело, не теряя времени, – сказал он, подымаясь по лестнице, – я не могу себе позволить терять ни минуты. Речь идет о моем сыне Авигдоре. Через несколько дней у мальчика бар-мицва, а у него еще нет праздничной речи…

Я остановился в районе второго этажа:

– Так я и знал!

– Я просто очень хотел, чтобы мы встретились, – оправдывался отец, – мальчик нас обожает и мечтает поблагодарить наилучшим образом за все то добро, что мы дали ему в течение счастливой жизни.

– Так почему бы ему самому не написать слова благодарности?

– У него нет времени.

Ближе к третьему этажу выяснилось, что срочно необходимо прочувствованное семейное славословие, в котором между строк звучало бы биение сердца взволнованного ребенка.

– Лучше в стихах, – объяснил отец, тяжело дыша, – как вы пишете каждую неделю в «Едиот Ахронот»[11]11
  Кишон не писал стихов и не работал для газеты «Едиот Ахронот».


[Закрыть]. А если вы настаиваете на получении гонорара, то мы найдем способ решить этот вопрос. Деньги – не главное, я надеюсь. Главное – срочность.

Я не мог отказать. Он готов был разрыдаться. И к Авигдору я чувствовал симпатию.

– Когда вам это нужно?

– Вчера, – ответил он с интонацией легкого порицания, – мы уже опоздали.

– К сожалению, мне нужно как минимум два дня…

Мой подзащитный содрогнулся всем телом, будто его по лицу кнутом ударили.

– Нет, – обхватил он меня, – ребенок еще должен выучить текст наизусть. К вечеру, умоляю, закончите к вечеру…

Он жутко страдал. Желтая пена появилась у него в углах рта. Я опасался за его здоровье. Мы прошли молча несколько ступеней.

– Ладно, – сказал я, – до девяти вечера…

– Нет, я прошу вас – восемь тридцать! Восемь тридцать!

Он пытался поцеловать мне руку. Он был как пьяный. Проводил меня до самых ворот.

– Ну, бегом, – выкрикнул он и поднял восемь пальцев, умоляя – до восьми, пожалуйста, до восьми…

Дома жена сказала, что был срочный звонок насчет возможности закончить в 7.15. Заказав ей кувшин особо черного кофе, я принялся за работу. Я попытался представить себе мир современного подростка, привязанного к родителям всеми фибрами своей маленькой души. Ну как он может их поблагодарить, как? Первая записанная мною версия была, пожалуй, суховата, однако не лишена интересных моментов:

 
Папу, маму я люблю,
И я очень их ценю.
Пусть их Бог благодарит
Счастье, радость им дарит.
 

На этом этапе принесли цветы. Отец присовокупил к букету записочку с позолоченным краем: «С огромной любовью, до 7.30, если можно!».

Я снова взялся за стило:

 
Папа, мама дорогие,
Вас люблю, мои родные.
Вам желает Авигдор
В счастье жизнь прожить без ссор.
 

Мне немного мешало, что его зовут Авигдор, как всех. Вот если б его звали, к примеру, Имануил, можно было бы подобрать гораздо больше рифм, не говоря уже об имени Эфраим. Но такова жизнь, всегда что-нибудь не так.

Звонок телефона нарушил лирическую атмосферу.

– Умоляю – в пол-восьмого! – прошептал мой подзащитный. – Есть уже что-то готовое?

Я продекламировал в трубку обе версии. Реакция была несколько сдержанной:

– Ребенок обожает нас сверх всякой меры. В семь двадцать можно надеяться?

– Посмотрим, у меня есть покрытие на пятьдесят пять процентов.

Я выключил телефон. Так работать нельзя, мне нужна тишина. Вариант № 7 вышел из-под моих рук уже в соответствии с нужной пропорцией:

 
Стал большой я и красивый,
Кто меня так воспитал?
Это папочка любимый,
Это мамочка моя.
 

В четыре пришла телеграмма: «Больше сердца больше ритма закончить в 7.15 умоляю».

На этой стадии я почувствовал себя довольно-таки выжатым. К пяти часам у меня появилась некая неосознанная ненависть к примерным родителям, да и Авигдор тоже порядком утратил свой блеск. Это выразилось в сомнительной 18-й вариации:

 
Папа, мама дорогие!
Вам спасибо говорю.
Вот бар-мицва уж настала —
Поцелуйте вы меня.
 

Тут я понял, что события принимают нежелательный оборот.

Я принял прохладный душ. Пришел посланец. Подросший ребенок занял позицию в углу моего кабинета, не сводя глаз с бумаги, лежащей передо мною.

– Я не заглушил мотороллер внизу, – сказал он, – как только вы закончите, я тут же забираю материал.

Пришло послание от подзащитного: «Пусть чернила не высыхают. Закончите к семи, очень прошу».

Посланец занял стартовую позицию, когда я записывал жуткую 42-ю версию, в которой, на мой взгляд, было сконцентрировано все, чего может ожидать преданный отец в нашем регионе:

 
Папа с мамочкой мои —
Ангелы небесные.
Пусть живут они всегда,
Пусть им будет весело.
 

Для верности я еще добавил:

 
Так, как Солнце для Луны,
Папа с мамочкой мои.
Меня любят навсегда,
Дай Бог долгие года.
 

Дипкурьер выхватил из моих рук влажную рукопись и исчез в вечерней мгле. Было 6.56. С чувством облегчения я плюхнулся в постель и тут же заснул.

* * *

Целую неделю я ничего не слышал от моего подзащитного. Да и деньги на счет не поступали. Через месяц я задал личный вопрос:

– Все ли в порядке?

– Извините, о чем это вы?

Я пояснил, что я – тот самый, который писал это самое для Авигдора.

– Ах, да, – вспомнил мой подзащитный, – к сожалению, я еще не успел прочесть. Ну, позвоните где-нибудь в конце недели…

Я смотрел в раскрытое окно. Внизу простиралось Средиземное море. Волны нагоняли одна другую. Несколько сонных птиц праздновали что-то над водой, каркая нечто непонятное. Не было никаких признаков спешки.

Гонки

– Когда отведешь дочку в сад, – сказала жена за завтраком, – на обратной дороге возьми в лавке шесть бутылок молока. Молочники бастуют.

– Ничего я не смогу взять, – ответил я, – мне нужно уплатить арнону[12]12
  Городской налог.


[Закрыть].

– Какую арнону?

– Не знаю.

Вот уже два месяца на кухонном шкафу лежит какая-то голубая арнона. Очевидно, из муниципалитета, ибо там написано что-то про долг за вывоз мусора. Несколько недель назад взял я эту бумагу в руки, но, дойдя до пункта, что стоимость арноны имущества – 26 %, а для целей общей арноны требуется внести 230 %, быстренько положил ее обратно, рядом с налогом на канализирование, потому что такие вещи меня раздражают.

– Что такое канализирование? – спросил я жену. – Какое канализирование?

– Не знаю. А почему ты меня спрашиваешь?

– Может, мы за это сдавали деньги зимой?

– Нет, то была канализация.

– А это что?

– Отстань от меня, а?

Женушка выглядела очень беспокойной. Она вчера была с кашлем ребенка в поликлинике, но там выяснилось, что из нашей книжечки членства в больничной кассе выпали марки, и от жены требовали уладить этот вопрос в центре или что-то в этом роде. Так она взяла такси и поехала в центр и из-за этого забыла позвонить насчет газовых баллонов, и мы остались на целый день без горячего, а в центре сказали, что это не у них, а на месте, так что вот так вот, дорогая.

– Канализирование – это как шоссе, – размышлял я, – очевидно, здесь какую-то дорогу строили. Я думаю, что нужно заплатить треть муниципалитету, а две трети можно растянуть на платежи.

– Глупости, – сказала жена, намазывая на хлеб творог, – канализирование – это вода. Это как налог на воду, снова они начинают…

Да, такая проблема у нас уже возникала. Мы получили в апреле – мае счет за воду на сумму в 1630.71 лир, но это же абсурд. Я писал письма, что у нас нет плавательного бассейна в доме, это, конечно, ошибка, на что прибыла желтая бумажка под названием «Последнее предупреждение перед отключением воды».

Если я не ошибаюсь, мы несколько запустили это дело, так как я шестнадцать дней находился на военных сборах, а когда вернулся, на кухне была уже новая бумажка, на этот раз зеленая, «Приказ об отключении воды». Я подал апелляцию в комиссию канцелярии и попросил скидку на поливку сада, а тем временем на кухню попала совершенно зеленая бумажка «Извещение о выходе контролера для закрытия воды», согласно которой городской контролер уже вышел из здания муниципалитета и находится по пути к нам, но еще не пришел, поэтому нам дают передышку и даже в одноразовом порядке возвращают 6 лир. А сейчас снова начали с канализированием…

– Уладь ты это дело, – бормочет жена с остекленевшим взглядом, – поговори с этим, из отдела взысканий, как его…

– Я не успею, мне надо еще послать машину на тест.

В гараже обещали, что кто-нибудь придет еще вчера, но никто не пришел. Я звонил все утро, но, когда я набирал двойку, номер или был занят, или вообще не набирался. Жена утверждает, что нельзя зависеть ни от кого, чей номер начинается с двойки. В конце концов, мне пришлось самому отвозить машину и возвращаться на автобусе. В гараже Мико сказал, что надо менять рессоры и что у него просто голова разрывается. Я дал ему чек, и теперь мне нужно заскочить в банк и уладить там перебор со счета; кроме того, нужно возобновить страховку машины, когда все это кончится?

В июне? Что-то не верится…

– Не забудь, – сказала жена, – в три – родительское собрание.

– Мы не обязаны идти туда оба, поговори с учительницей сама.

– Я не могу пойти. Я забираю миксер…

Учительница уже дважды нас вызывала, утверждая, что ребенок кусается, очевидно, мы не уделяем ему дома достаточно внимания. Учительница говорила, говорила, а тем временем на улице мою машину уволокли тягачом за неправильную парковку, и я бегал целый день, пока не обнаружил ее на частной стоянке. Я устроил скандал, зачем надо было ее утаскивать, я ведь на боковой улице припарковался, правильно? Там есть знак, ответили мне.

– С чего вдруг миксер? – спросил я жену, – я думал, это уже улажено…

Штучка, которая держит вращающуюся часть миксера посредине, сломалась еще пол-года тому назад, в магазине сказали, что таких запчастей у них нет, надо заказывать с завода в Родезии, а они этим не занимаются, потому что надо получать специальное разрешение на импорт. Я подал в промышленность и торговлю просьбу на бланке 103 в четырех экземплярах, но нужно было еще финансирование в иностранной валюте в размере $3.30, а его дают только в Иерусалиме, в Минфине. Я поехал в столицу, подал бланк 11, и в понедельник мне сказали, что уже послали указание в банк, только не знают в какой. Мы запрашивали несколько раз Минфин, и нам сказали, что надо подать еще одну просьбу. Так мы купили новый миксер.

– Я заберу его после обеда, – размышляла жена, – после того как освобожу из таможни шарики для пинг-понга. А ты уладь с Национальным страхованием.

Я побледнел.

– Только не это! У меня никакого понятия нет!

– У меня тоже!..

Мы уже несколько недель пытались решить это дело. Служба Национального страхования послала нам пять бланков, которые мы должны заполнить на имя нашей домработницы, 7,1 % страховки на случай потери кормильца и по старости, так там написано, потери кормильца, и 1,8 % пособие на работающих детей и 0,7 % производственные травмы в фонд выравнивания. Мы дважды начинали заполнять бланки, а тем временем домработница пошла в больницу или что-то такое, и мы сказали себе, что продолжим, когда она вернется. Неизвестно почему, собственно.

Позавчера у нас описывали имущество. Пришел какой-то напуганный старик с толстой папкой и мигал, и жена обещала ему пойти и уладить это дело как можно скорее, но никуда не пошла, потому что старик забыл сказать, кто его прислал. Патефон снова сломался, играет, но не стерео, так я взял его к электрику, но того не оказалось на месте, и жена не знала, когда он вернется, а тем временем я получил штраф за неправильную парковку.

– А где газеты?

– Я уже тебе сказал, что разносчик газет болен и придет лишь в конце будущей недели.

Я встал из-за стола попить воды. Воду еще не перекрыли, это хорошо. На шкафу ветер развевал несколько извещений. Надо будет балкон заделать. Но где брать разрешение? Надо еще уплатить налог на радио и урегулировать со страховым полисом НOUSEHOLDERS ALL RISK, и еще этот налог на земельный участок, и аренда, или как это называется, для Керен Кайемет[13]13
  Организация, занимающаяся лесопосадками.


[Закрыть], или что-то такое. Сошедший с ума компьютер в Иерусалиме снова послал нам три последних предупреждения насчет аванса по подоходному налогу в сумме 982.311 лир, без учета остатка прошлого долга. Бухгалтер сказал, что он ничем помочь не может. Нам предложили подать апелляцию в окружной суд.

– У тебя есть деньги? – спросила жена. – Мне нужно заплатить за антенну.

Она позавчера упала с крыши. В смысле антенна.

Я спросил в банке, когда будут выплачивать по займу на абсорбцию репатриантов от 1966 года, но они не знали, может, в будущем году. Почта сегодня не пришла, наверно, забастовка. Надо еще вернуть книги в американскую библиотеку, я их еще и не открывал, как-то у нас не получается много читать, а они уже послали три напоминания. После обеда, может, заскочу в лабораторию забрать анализы дочки, а на обратной дороге встану с машиной в Яффо возле штаба и куплю батарейки для транзистора и сливы. Что еще на сегодня? Я чувствовал, что это не все.

– Эфраим, – сказала жена, – ожидается падение курса лиры к доллару.

Она прочла это в газете трехнедельной давности и была совершенно белая.

– Когда, – спросил я, – когда?

– Здесь не написано. Но, по-видимому, это вопрос нескольких часов, надо немедленно застраивать балкон.

– Почему?

– Возможность предоставляется. Беги и заплати очередной взнос за квартиру, пока еще старый курс лиры, и купи ценные бумаги, привязанные к курсу инфляции, открой НАТАД и все положи туда, все, что у нас есть, кстати, а что такое НАТАД?

– Не знаю, но я хотел сегодня утром продлить паспорт, и пойти получить в армии разрешение на выезд за границу, и уладить с холерой. Минздрав закрывается в одиннадцать…

– Это может подождать. Возьми ссуду и купи до обеда еще один телевизор, и утюг, и земельный участок. По дороге заскочи в налог на собственность по отсрочке платежа и поговори с антеннщиком. Потом продай НАТАД, и ты еще успеешь заменить телефон в спальне на белый и прийти на заседание домкома к пяти. Одевай ребенка, ну чего ты ждешь, иди побрейся, ну же…

– Ладно, но кто отведет собаку к ветеринару?

– Какую собаку?

– Ах да, у нас же нет собаки, я совсем запутался.

Я подбежал к телефону и стал быстро набирать пожарную, но двойка застревала. Ну так я растянулся на полу и положил на лоб прохладное извещение о канализировании.

– Что ты валяешься? Включи радио, – сказала жена.

– Ничего я включать не буду. У меня просто голова разрывается.

И с тех пор я лежу на полу и не двигаюсь. Хватит.

На страже

Вначале нас дважды пригласил адвокат Векслер:

– Все мужчины в округе уже дежурили, и вы, господин, тоже приглашаетесь выразить свое отношение.

Потом пришло напоминание в более строгих тонах, а под конец появилась женщина и сказала:

– Мне просто перед соседями неудобно. Вам нужно отдежурить в Гражданской Обороне.

Я позвонил адвокату Векслеру:

– Алло, это насчет дежурства…

– Вы записаны на нынешнюю ночь на три часа, – ответил командир, – оденьтесь потеплее, до свидания!

Церемония ночной присяги была волнующей. В бараке склада соседней школы стоял столик, на нем – почти новая ученическая тетрадь и две винтовки времен французской революции. Рядом валялось нечто в человеческом облике, только что закончившее дежурство. Оно передало мне хриплым шепотом команду:

– Ходите вокруг… Потом все оставьте на столе… спокойной ночи…

Образ этот казался вымотанным вконец, он был не в состоянии открыть оба глаза сразу и глухо проклинал Арафата и правительство. Выяснилось, что смена слишком длинная, целых четыре часа – из-за того, что никто из соседей не захотел стать добровольцем. Вообще-то я первый, кто согласился. Я спросил, где адвокат Векслер, оказалось, он спит. То есть он должен был сегодня ночью дежурить с трех до семи, но теперь я буду вместо него, вместе с Шалтиэлем. У винтовки – два магазина или что-то вроде, высокий инженер из 8-го блока знает, как стрелять, спокойной ночи.

Мы остались одни – я, Шалтиэль и тетрадь. Оказалось, это боевой дневник. Я бегло пролистал его:

«Я остановил подозрительное лицо в 1.35, оно утверждало, что живет здесь неподалеку. Я проверил, оказалось, так оно и есть. Как его зовут, забыл. Кроме этого, все прошло нормально. Дежурство закончено».

Мы вышли в путь. Шалтиэль нес французскую революцию на плече, я держал свою винтовку. У нее был очень массивный приклад, я не завидую тому, кто получит им по голове.

– Немного пройдемся, – сказал Шалтиэль, – дождя нет.

Я старался попасть в ритм его шагов, дабы придать нам внушительный военный вид. Магазины с патронами в карманах немного оттягивали вниз брюки, но зато поднимали боевой дух. Вообще-то все организовано хорошо, левой, правой, левой, правой, стража шагает, жители района могут спать спокойно. Воздух чист и прозрачен, ружья молчат, все идет как надо, командир. Единственное, что омрачает патриотический настрой, – некоторая монотонность дежурства. Ну сколько можно ходить так кругами, не говоря ни слова?

– Сколько еще осталось? – спросил я в конце концов Шалтиэля после примерно часовой прогулки.

Мой напарник посмотрел на часы:

– Три часа пятьдесят четыре минуты.

То есть мы уже отдежурили шесть минут. Из-за этого я разнервничался, ведь мне казалось, что мы уже заканчиваем. Шалтиэль рассказал мне, что ему надо вставать в шесть утра, потому что у него срочная работа в Зихрон Яакове. Он занимается химической герметизацией, то есть он специалист по заделке трещин в зданиях – от дождя и всякой влажности…

– Сейчас есть новые материалы для покрытия, – открыл мне Шалтиэль, – вместо устаревшего раствора на рынке появилось фантастическое средство, с огромными преимуществами, оно не прилипает к шпателю и застывает за двое суток при сухой погоде…

Я слушал с большим вниманием. Время от времени я даже задавал попадающие в цель вопросы относительно крепости поли-чего-то-там. Невозможно ведь ходить просто так часами бок о бок с человеком и не разговаривать.

– Да, теперь есть бельгийские изоляционные материалы, – признавался мне Шалтиэль, – но я предпочитаю использовать их в протекающих подвалах без прямого доступа с точки зрения попадания воды. А на больших пространствах, открытых для проникновения влажности, эти материалы я не применяю…

Вы ему заплатите огромные деньги, но он бельгийские не будет использовать. Он работает с гарантией, этот Шалтиэль. Блажен муж, коий удостоится изоляции из его дланей. Блажен я лично, но на этом этапе в мое сердце закралось некоторое беспокойство. Я взглянул на часы, прошло всего-навсего сорок минут. Еще три часа двадцать минут глухой изоляции…

– Дубчек, – решил я придать беседе крутой поворот, – я читал в газете, что Дубчек снова публично осудил русскую агрессию против Чехии…

Меня очень волнуют исторические темы. Я надеялся дойти до Сталина.

– Здесь живут несколько словаков, – принял мяч Шалтиэль, – я позавчера делал у одного из них изоляцию, он бухгалтер, так я у него на крыше виллы стыки заделывал. Я применил особую силиконовую массу на базе полиэстра…

Я пытался выследить взглядом какой-нибудь объект, пригодный для Гражданской Обороны, но вокруг было раздражающе тихо. Шалтиэль продолжал заделывать наглухо все, кроме своего рта. Веселые соседи возвращались на своей машине из города и проехали мимо нас, видимо, уставшие. Я решил еще раз просунуть в беседу Дубчека, но через два квартала мы вернулись на базу полиэстра. Было 4.15, еще даже не светало. Ко всему, я еще постоянно задавал профессиональные вопросы, черт его знает зачем. Мало-помалу я закрылся наглухо…

– Однажды, – говорил Шалтиэль в 5.10, – Шехтер продал мне банку – полтора кило пластического раствора, и я сразу же обнаружил, что этот материал совсем высох. Хороший полиэстр американского производства держится год, даже полтора, если крышка герметически закрыта. Но достаточно маленькой дырочки…

Я почувствовал легкий обморок. Супружеская пара может попросить развода, если в один прекрасный день выяснится, что они больше не подходят для совместной жизни, и даже компаньоны, которые в течение двадцати лет вели совместный бизнес, расстаются со временем как друзья, и только я, гражданский оборонец, брошен без всякой надежды на произвол пластических изоляционных материалов. Еще полтора часа, о Господи!

– Стой!

Я побежал за черным котом и прогнал его из района нашего дежурства. Навсегда. Шалтиэль бросился за мной, продолжая непрерывную трансляцию.

Если мне удастся уйти живым с этого дежурства, я открою вечерние курсы изоляционных материалов на коммерческой основе. Мне кажется, что на определенном этапе я даже засыпал на ходу. Я просыпался под тихий странный голос, обволакивавший меня. Шалтиэль обходил меня справа, слева, справа, слева, на что-то обижался. Я почувствовал, что пора задать вопрос:

– А солнце не мешает этому?

Это была ошибка всей моей жизни. Солнце закончилось в 6.15 на основе резины, усиленной фиберглассом. Господи, обратил я мольбу к жестоким небесам, пошли мне несколько террористов поскорее, или я за себя не ручаюсь…

– Да это еще что! – продолжал Шалтиэль как ни в чем не бывало. – Послушайте, какой был случай. Этот идиот Шехтер смешал банку молекулярного материала…

Я полагаю, что в этот момент, за несколько минут до окончания смены, я потерял рассудок. Согласно показаниям свидетелей, высыпавших из домов, я стрелял в воздух из своего ружья и рычал, что я – полиэстр и убью всех, ну и другие непонятные вещи…

Меня потащили на склад. Было довольно-таки неприятно, и вдобавок выяснилось, что это не единственный случай. На прошлой неделе так же сошел с ума один из патрулирующих, который провел четыре часа в обществе специалиста по центральному охлаждению. Этот человек вдруг начал орать перед супермаркетом, что он не хочет больше видеть никогда никаких радиаторов, и напоследок дал очередь по окнам…

Вымотанные вконец, мы сдали ружья для следующей смены. Шалтиэль тут же убежал домой. После мне рассказывали, как утром он говорил, что больше не пойдет со мной на дежурство, ибо я измотал его бесконечными вопросами. Идиот. Я записал в дневник для адвоката Векслера разборчиво: «На будущей неделе я требую историка!» А до тех пор я сплю.