Текст книги "Семейная книга"

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Суета сует

Однажды получаю я извещение от государства Израиль, отдел взыскания налогов. Это была официальная бумага, написанная кривыми печатными буквами:

«Предупреждение перед арестом имущества. Вследствие того, что вы не ответили на наше сообщение по поводу долга в 220 012.11 израильских лир за ремонтные работы в гавани Кишон месяца кислев 5624 года, предупреждаем, что если вы не уплатите требуемую сумму в течение 7 дней, то будет издан приказ об аресте и продаже вашего имущества».

Так говорит отдел взысканий и добавляет примирительно:

«Если вы уже заплатили долг, считайте это письмо недействительным.

С. Зелигзон, начальник отдела».

Вследствие получения данного документа меня охватило легкое смятение. С одной стороны, тщательная проверка моих книг доказывала без всякого сомнения, что во мне не производилось в последнее время никаких ремонтных работ; с другой – мне никак не хотелось бы утверждать, что я улаживал какие-то дела с властями, как сказано в предупреждении.

Поскольку я всегда выступаю за прямое разрешение местных конфликтов, то и отправился в налоговое управление, где вступил в беседу лично с начальником Зелигзоном:

– Вот, – показываю я ему удостоверение личности, – я писатель Кишон, а не ручей Кишон.

Начальник строго взглянул на меня:

– Почему же тогда вас зовут Кишон?

– По привычке. Но я еще к тому же Эфраим, а ручей – нет.

Это подействовало. Начальник извинился и вышел в соседнюю комнату обсудить эту болезненную проблему с коллегой-советником. Они говорили как можно тише, порой заглядывали внутрь и даже попросили меня пройтись с поднятыми руками. В конце концов они убедились в моей правоте, или же мне так показалось; так или иначе, я был удовлетворен.

Начальник Зелигзон отменил предупреждение и написал на моем деле красным карандашом: «У него нет гавани! Зелигман». Рядом он нарисовал большой подчеркнутый ноль. Я вернулся в лоно семьи совершенно умиротворенным.

– Произошла ошибка, – пояснил я жене, – холодная логика победила.

– Вот видишь, никогда не надо сразу отчаиваться…

«Извещение о конфискации имущества» пришло в среду после обеда. «Вследствие того, что вы не отреагировали на извещение об аресте имущества и не заплатили долг в размере 220 012.11 лир, – пишет начальник Зигельман кривыми печатными буквами, – я вынужден отдать приказ о конфискации имущества из вашей квартиры и с вашего предприятия. Если вы за это время уплатили долг, можете считать это извещение недействительным».

Я побежал в контору.

– Да, да, – смилостивился Зигельман, – эти извещения рассылает компьютер из Иерусалима, а вовсе не я. Он всегда так действует, не обращайте внимания…

Оказывается, центральная контора в Иерусалиме пол-года тому назад в духе времени перешла на автоматизацию, и теперь компьютер делает работу, которой раньше были заняты десятки тысяч измученных чиновников. С одной стороны, это позволило решительно покончить с бюрократической волокитой, с другой – дало возможность чиновникам спокойно разбираться в делах. У этого компьютера только один недостаток – местные техники еще недостаточно знакомы с ним изнутри и иногда кормят его данными, трудными для переваривания. Как, например, случай с ремонтом в моей гавани.

Начальник Зигельман пообещал мне, что на этот раз дело будет улажено окончательно, и даже для большей гарантии послал факс в Иерусалим, чтобы вплоть до дополнительного указания рассмотрение моего дела было заморожено под его личную ответственность. Я поблагодарил его за внимательность и заботу и вернулся в лоно семьи совершенно умиротворенным.

Холодильник забрали в воскресенье утром. Три государственных грузчика предъявили мне повестку, подписанную С. Зелигманом, взвалили на плечи холодильник и направились с ним на улицу. Я кукарекал вокруг них, как петух:

– Я – порт? С чего вы взяли, что я порт? Разве порт умеет говорить, прыгать?

– Э, – ответил один из грузчиков, – ты бы видел, что в Ашдоде творится…

Грузчики лишь выполняли свой долг. Начальника Зелигмана я нашел в весьма суровом расположении духа: утром на его имя пришло первое предупреждение насчет долга в 220 012.11 лир за ремонт в…

– Видимо, – посмотрел он на меня осуждающе, – так компьютер трактует мою надпись на вашем деле «под мою ответственность». Надо быть очень осторожным! Ну я из-за вас и влетел! Влетел что надо!

Я сказал ему, чтобы он рассматривал это сообщение как недействительное, но он был просто в истерике.

– Если уж компьютер вас поймал, ничего не поделаешь, – заламывал он руки, – два месяца тому назад начальник отдела судебных исполнителей получил приказ от иерусалимского компьютера казнить своего заместителя… только вмешательство министра спасло бедняге жизнь в последнюю минуту… его буквально из петли вынимали…

Я предложил ему взять такси, доехать до столицы и поговорить с автором распоряжений лично.

– Госпожа, – скажем мы, – проверьте еще раз ваши данные!

– С ней невозможно разговаривать, – рыдал С. Зелигман, – эта машина – самая загруженная во всем районе, ею пользуются и для предсказания погоды, и для толкования снов…

И все же он позвонил на склад отдела в Яффо и велел приостановить продажу моего холодильника до дополнительных распоряжений. Холодильник был продан в тот же вечер на аукционе за 19 лир наличными, как стало ясно из «Информации о состоянии счета», которая была прислана мне без всяких проволочек на следующий же день компьютером. Мой долг сократился до 219 993.11 лир, которые необходимо было внести в течение 7 дней, если же тем временем…

Я прождал Зелигмана в конторе больше часа. Он носился по городу со своим адвокатом, переписывая холодильник на имя жены, и поклялся мне, что если когда-нибудь освободится из объятий компьютера, то ни за что не станет брать ничего под свою ответственность. Я спросил его: а что же будет со мной?

– Не знаю, – ответил начальник, тяжело дыша, – иногда случается, что компьютер забывает про кого-нибудь на целые месяцы. Будем надеяться…

Я сказал, что не могу надеяться на чудо, я стою двумя ногами на земле и хочу решить это дело раз и навсегда.

– Ваше право, – сказал начальник.

После коротких, но бурных переговоров мы пришли к соглашению, что я погашу долг за ремонт моей гавани в 12 месячных платежей. Я подписал обязательство, и мы послали срочную информацию об этом в Иерусалим, чтобы спасти из моих вещей то, что еще удастся…

– Это максимум того, что я мог сделать, – оправдывался начальник Зелигман, – надеюсь, через пару лет персонал все же овладеет компьютером, но пока, к сожалению…

– Ничего, – утешил я его, – не все сразу.

Первый чек на 11 666.05 пришел мне на дом вчера. Вместе с чеком Минфина пришло официальное извещение от Зелигмана, написанное кривыми печатными буквами, о том, что это – первый платеж из суммы в 219 993.11 лир, начисленной мне в Иерусалиме 15 числа месяца швата 5665 года. Я сообщил жене, что теперь мы обеспечены на всю жизнь, а она поинтересовалась, почему нам не выплачивают и банковский процент, ведь всюду дают 16 процентов годовых…

– Дорогая, я так устал от всего этого дела, что и пальцем больше не пошевельну ради него.

Будущее – за автоматизацией. Считайте всю эту историю недействительной.

Тайна

В праздники мы поехали в Тверию всей семьей. Папа вел машину, женушка отдыхала, а Рафи и Амир на заднем сиденье играли, подражая голосам домашних животных. Я попросил тишины.

– Ладно, – сказал Амир, – тогда играем в «да» и «нет» не говорить, черного и белого не называть.

– Да брось ты, – сказал Рафи, – это для младенцев.

Амир разрыдался, огорчившись, что он до сих пор младенец.

– Ладно, – успокоил я его, – папа с тобой в это поиграет.

– «Да» и «нет» не говорить, черного и белого не называть, – повторил Амир правила, – этих слов называть нельзя. Тот, кто их произнесет, – осел. Эта игра страшно хорошая, она мне нравится.

«Страшно хорошая». Ребенок еще не овладел всем богатством языка, но он на верном пути. Мы начали игру.

– Ты готов? – спросил сын.

– Да.

То есть я уже проиграл очко. «Осел», – констатировал Амир и вернулся к вопросу, разящему наповал:

– Так ты готов?

– Несомненно.

С чертовской проворностью я вырвался из ловушки.

– Амир красивый? – весьма хитро спросил Амир.

– Я склоняюсь к этому мнению.

– Ну как ты отвечаешь? Надо отвечать длинным предложением.

– Ладно. Согласно моему мнению, ты очень красивый, сын мой Амир.

– Какого цвета снег? – готовит Амир новую ловушку.

– У снега, – ответил я с максимальной концентрацией, – цвет экстремально светлый.

– Ладно, – Амир решил атаковать с другой стороны, – ты хочешь петь?

Я видел в зеркале, как он там, за моей спиной, надеется, что я скажу в конце концов «да».

– К сожалению, вынужден тебя разочаровать, сын мой, – желание петь во мне еще созрело недостаточно.

– Почему ты так медленно говоришь?

– Вообще-то это не входит в мое обыкновение, – медленно вертелись шестеренки в моем мозгу, – однако я постараюсь реализовать все свои усилия, дабы избежать в дальнейшем ошибочных ответов.

– Да, – грустно сказал Амир, – ты уже научился играть.

– Я не могу игнорировать того факта, что мне в значительной степени удалось преодолеть сложности разговора при отсутствии известных слов.

– Каких слов? – сделал Амир последнюю отчаянную попытку.

– Основных слов, которых я, вследствие осмотрительности, вынужден избегать и не имею возможности упомянуть их, дабы избежать проигрыша в игре. Невозможно отрицать тот факт, что чем более я пользуюсь этим экспериментальным языком, тем более увеличивается степень безопасности, беглость и импровизационный характер моего самовыражения, так что я выражаю надежду, что в ближайшем будущем у меня появится возможность выступления с речами… в значительном объеме…

Я остановился. Как я говорю, черт побери? Что это за язык? Как будто кто-то другой говорит вместо меня…

И тут меня осенило.

Я чуть было не врезался в столб. Господи, да так же говорят наши политики! Это же они в своих речах придерживаются правил Амира! Это ведь любимая игра политиков: «да» и «нет» не говорить, черного и белого не называть. Вот оно в чем дело! Они хорошо играют, надо признаться.

Животные из сада

– Итак, господин, – сказал мой издатель, – пока вы не начали новую книгу, подумайте – кто сейчас читает на иврите в этой стране…

– Есть еще такие, – упорствовал я, – говорят, в Гиватаиме есть одна пара, покупающая каждый год несколько книг на иврите…

– Возможно, я тоже о них слышал. Но невозможно строить издательскую деятельность на базе этой пары. Поэтому я хотел бы вам предложить начать писать для детей. Они переходят на английский к семнадцати годам, а до того, за неимением выбора, им приходится читать на иврите…

– Ладно, я напишу детскую книгу. Что сейчас идет?

– Животные.

– Ладно. Напишу о каком-нибудь животном.

– Каком?

– Я еще об этом не думал. Допустим, об одном козленке.

– Ну вы как ребенок. Это уже использовано. «Приключения козленка Гидеона». Мы продали восемь изданий. Довольно симпатичная история. Козленок Гидеон убегает из дому и едет на джипе в город, но после множества приключений он понимает, что лучше всего – дома, и возвращается к маме-козе. Вам бы надо выбрать какое-нибудь более редкое животное – ведь в детских книгах написано уже почти про всех…

– А что вы думаете о медведе?

– На прошлой неделе я издал последнюю книгу серии «Томи – медведь в порту». Медведь Томи убегает из дому в порт и хочет стать моряком, но в конце концов возвращается домой, ибо он понял, что дома – лучше всего. Все уже было – кот, бык, корова, бабочка, олень, зебра, лань…

– Может, шакал?

– Есть. «Шакал Натал уходит в подполье». Шестнадцать изданий.

– Убегает из дому?

– В джипе. Вам надо придумать что-нибудь новенькое.

– Барсук?

– О, это бестселлер. «Барсучиха Шутиха в Тель– Авиве». Убегает из дому…

– В джипе? Тогда, может, летучая мышь?

– «Летучая мышка Малышка и сорок разбойников». Приключения летучей мышки, которая по глупости убегает от родителей…

– Но возвращается?

– Конечно. В джипе.

Издатель подошел к складу.

– Трудно найти свободное животное, – бормотал он, лихорадочно перебирая книги на полках, – вот «Ястреб Арнон на Олимпиаде», «Веселая улитка Куку», «Рассказы кенаря Моше» – он убегает из дому, чтобы стать антрепренером…

– Есть! – воскликнул я. – Дождевой червь!

– Двадцать три издания, – вздохнул издатель, – «Червячок Густичек путешествует к морю». Он удрал из дому. Неплохие приключения. Садится на корабль.

– Как?

– Спрятался среди партии джипов.

– Понимаю. Так, выходит, мне не осталось ничего, кроме клопа…

– «Клопик Цопик обманывает таможню». Вышло осенью. Он убегает из дому через заднюю калитку, совсем неплохо…

– Змеи были?

– Множество. «Симпатичная гадючка Злючка в передвижном цирке». Она подружилась с соседским мальчиком, и они убегают из дому вместе с комариком Мариком…

– Карп?

– «Карпик Арпик в ВВС».

– Улитка?

– «Веселые улитки Чукки и Гекки». Близнецы убегают из дому, который у них на спине, но возвращаются обратно из-за холода.

– Ладно, – вздохнул я, – морская губка.

– Замечательно, – лицо издателя осветилось, – кажется, этого еще не было. Но вам нужно писать быстро, пока другие не узнали, иначе через две недели появятся три разные версии…

– Положитесь на меня, вы можете уже печатать в каталоге анонс: «Губка Любка приходит в город».

– Бегите!

Я задыхаясь побежал домой. Утром закончил первый том серии. Совсем неплохая история: Любка убегает из-под родительского крова, чтобы стать кухонной губкой в столице, но после множества приключений возвращается домой. Думаю, она вернется на джипе. Проверенный вариант.

Сложные игры с какао

Мой рыжий сын Амир ест плохо. Он попросту не любит жевать, таким уж он родился. Опытные мамы предложили нам морить его голодом – то есть не давать ему есть несколько дней, пока сам не попросит. Ну, так мы не давали ему есть несколько дней, и он настолько ослаб, что стал ходить на четвереньках. Мы отвели его к профессору – специалисту по питанию детей. Профессор лишь мельком взглянул на нашего сына и спросил:

– Не ест?

– Нет.

– И не будет.

То есть, исходя из своего богатого опыта, профессор понял, что ничего сделать нельзя, у ребенка желудок как у птички. Мы заплатили профессору приличные деньги за осмотр и теперь кормим нашего сына с утра до вечера, руководствуясь принципом «в поте лица своего будешь есть хлеб». У меня и у женушки не хватает нервов, но, на наше счастье, отец моей жены нашел в этом смысл своей жизни. Он рассказывает Амиру дурацкие истории, ребенок открывает рот и забывает не есть…

Главная проблема – это какао. Этот питательный напиток необходим для развития организма Амира, поскольку содержит витамины, минералы и двуокись углерода в больших количествах. Поэтому дедушка каждый вечер запирается с Амиром и со стаканом какао и через какой-нибудь час-полтора появляется дрожащий всем телом и вымотанный до предела, но с доброй вестью:

– Он выпил какао…

Перелом случился на исходе лета. Однажды дед вышел из детской в неописуемом волнении:

– Он выпил все какао!

– Как вы это делаете, черт побери?! – удивился я.

– Я сказал ему – давай обманем папочку, – раскрыл дедушка свой секрет, – наберем полный стакан воды из-под крана и скажем тебе, что он ничего не выпил. Ты жутко рассердишься, и тогда мы признаемся, что обманули тебя…

Мне весь этот фокус показался довольно примитивным, но под влиянием жены («главное, чтобы ребенок выпил какао») я принял в этом участие.

Дед вышел из ванной со стаканом мутной гадости в руках:

– Амир ничего не выпил.

– Ой, как я сержусь, – ответил я, – я просто места себе не нахожу. Ну, тогда я сам выпью какао…

Глаза Амира сверкали как бриллианты, когда я попробовал эти помои и выплюнул их струей:

– Фу, что это? Это же вода!

– Обманули! Обманули!

Амир исполнял необузданные танцы и орал, но главное, что ребенок выпил какао, так говорит жена.

На следующий день все повторилось. Дедушка пошел в ванную, ой, как я сержусь, я просто места себе не нахожу, выплюнул струей (это – самая естественная часть во всей церемонии), обманули, обманули. С тех пор каждый вечер культ какао повторялся, в точности, как хорошо смазанный швейцарский счетчик на автостоянке. С августа даже без дедушки. Амир сам ходил в ванную, ой, как я сержусь, обманули, танцы, бриллианты…

Все это начало меня немного беспокоить.

– Дорогая, – спросил я жену, – наш ребенок идиот?

Меня все время занимал трудный вопрос: а что по этому поводу думает сам мальчик с красивыми глазами? Что я каждый вечер забываю то, что происходило здесь на протяжении предыдущих месяцев? Что я до такой степени туп? Жена полагала, что это не важно, лишь бы ребенок пил какао.

Трудно разобраться в потемках души нашего Амира. Однажды, в середине октября, я не попробовал жидкость по принципу «Фу, что это», а просто вылил в раковину.

Амир залился горькими слезами:

– Ты не попробовал…

Кровь прилила к моей голове, ну что я – ребенок?

– Не надо пробовать, и так видно, что это вода.

– Почему же ты пробовал до сих пор каждый вечер, обманщик?

Значит, Амир хорошо знал, что мы ежедневно устраиваем идиотский спектакль, то есть у ребенка все в порядке. Так зачем же повторять этот ритуал каждый раз?

– Это его развлекает, – сказала жена, – главное, чтобы…

Зима прошла без приключений. В начале ноября Амир внес небольшое изменение в диалог, дополнив свою реплику:

– Я ничего не выпил, это не какао, а кака…

В конце ноября он начал помешивать напиток своим мизинцем, прежде чем передать мне для выплевывания. Мне вообще вся эта история не нравилась с самого начала. Уже с полудня я начинал нервничать при мысли, что с наступлением сумерек появится маленькое чудовище со сверкающими глазами и будет смеяться вовсю. Почему все остальные дети могут пить какао без сценической добавки? Только мне достался такой инфантильный ребенок…

В конце григорианского года выяснилась поразительная штука. Не знаю, что со мной случилось, но в тот вечер я не выплюнул помои, а выпил всё до последней капли. Я чуть было не задохнулся, но я не мог поступить иначе. Амир смотрел на это зрелище как молнией пораженный, а затем перешел на высокие частоты.

– Почему, – орал он, – почему?

– Что значит почему? – ответил я с болезненным удовлетворением, – ведь ты сказал, что не пил ничего (это не какао и т. д.), я сказал «ладно, тогда я выпью» и выпил, что здесь особенного?

Амир посмотрел на меня с ненавистью и проплакал всю ночь. Отсюда мы сделали вывод, что он знал, что я знаю, что это вода, и что я только притворяюсь и разыгрываю комедию. Но если так, возникает вопрос:

– Кому, черт побери, нужно все это каждый вечер?

Жена предложила следующее объяснение:

– Ребенок пьет какао, и это главное.

Культовая сцена с какао разыгрывалась каждый вечер в 7.30. Меня это уже особо не волновало, никто не несет ответственности за действия своих потомков, это как природный катаклизм, ничего не поделаешь. Есть родители, которым достались удачные дети, а есть те, кому с детьми не повезло, – ну куда тут денешься? Но вот что случилось потом.

В пятый день рождения Амира часы представления изменились, так как мы разрешили ему провести вечер в кругу своих маленьких приятелей. Амир закрылся с ними в комнате, прихватив с собой стакан с отравой. В связи с поздним временем я решил ускорить процесс и остановился у двери Амира, услышав, как он рассказывает:

– А сейчас я должен зайти в ванную и наполнить стакан водой.

– Зачем? – спросил Гили.

– Так папа хочет.

– Почему?

– Не знаю. Каждый вечер одно и то же…

То есть ребенок думал все это время, что мненужен этот спектакль… Это все делается ради меня. Наш ребенок – идиот. Как странно, господа.

На следующий день я взял Амира на руки:

– Послушай, сынок, папа хочет прекратить эти глупости с какао. Это было замечательно, но не вполне педагогично, поэтому давай придумаем что-нибудь новенькое.

Маленький проходимец начал соло, которое войдет в историю нашего микрорайона. Жена строго выговорила мне за бездушное упрямство:

– Если ребенок прекратит пить какао, он похудеет до полного исчезновения…

И всё продолжалось. Порой ребенок кричал из ванной:

– Папа, можно уже выходить со стаканом?

Я, как попка, повторял свой текст: «Я рассержен, я просто вне себя», и меня охватывало отчаяние. Однажды, когда Амир получил грипп после прививки, мне самому пришлось пойти в ванную, налить в стакан воды и выпить ее.

– Обманул тебя, – глаза сына сверкали как бриллианты, – обманул!

А недавно у него появилась новая вариация в ля минор: он выходит с жидкостью из ванной и сам говорит мой текст: «Я сержусь, я просто вне себя» и т. д.

Я чувствую легкое головокружение.

– Разве он не знает, – спрашиваю я жену, – что это он говорит, а не я? Или он думает, что я говорю, когда он говорит? Что в этом доме происходит?

Смысл ответа жены сводился к тому, что главное, чтобы ребенок пил какао. Надо будет сходить к врачу.