Текст книги "Семейная книга"

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Рожденный свободным

Однажды жена заявила мне, что у нее есть потребность в новой стиральной машине, ибо старая уже не выдерживает экзамена погодой. Женушка имеет в виду то, что в зимнее время мы требуем от машины максимальных усилий по простирыванию каждой пары трусов как минимум трижды из-за проливных дождей, вследствие которых промокает все белье, вывешенное для просушки, и приходится простирывать его заново. Если учесть эту особо дождливую зиму, то не возникало никаких сомнений в том, что у нас есть потребность в новой, более сильной и молодой машине…

– Ладно, – согласился я с женой, – приобретай машину, но только одну и надолго, и по возможности отечественного производства.

В покупках она – великий человек, моя женушка. На следующий день у нас уже стояла на внутреннем хорошо вымощенном дворике израильская стиральная машина с цветными блестящими кнопками и длинным шнуром, инструкцией и приятным шумом. Мы полюбили ее с первого взгляда. Она выполняла все работы по стирке, от намыливания до отжима, причем совершенно автоматически, как будто у нее был человеческий разум…

…В том-то и дело.

В тот вторник после обеда жена зашла ко мне в кабинет несколько смущенная:

– Эфраим, наша машина ходит…

Я побежал на внутренний дворик и вижу нашу новую машину, выполняющую отжим и прыгающую большими скачками по направлению к кухне. Мы остановили ее буквально у порога, нажав красную кнопку «стоп».

Мы проверили положение. Стало очевидно, что она ходит лишь при выполнении отжима, когда барабан вращается с головокружительной быстротой. В это время корпус машины начинает жутко содрогаться, и хоп-хоп – она продвигается вперед под напором внутреннего непреодолимого импульса…

– Я впервые вижу столь продвинутую машину, – сказал я жене.

Мы не придали этому явлению слишком большого значения. В конце концов, наш дом – не тюрьма, и если машине хочется немного погулять, так чтоб ей было на здоровье.

Однако действительность быстро заставила нас изменить мнение.

Однажды вечером в ужасную бурю до нас вдруг доносится со двора лязг искореженного металла, и мы видим там, у стены, трехколесный велосипед Амира, прижатый и раздавленный машиной, производящей отжим. Ребенок рыдал как ребенок и бил своей ручонкой по стенам жестокой машины:

– Бяка, плохая машина, бяка!..

Мы зря старались объяснить ему, что машина сделала это не нарочно, она просто хотела немного порезвиться, случайно наткнулась на велосипед и прыгнула на него…

И что больше всего сбивает с толку – иногда капризная машина скачет, как молодой олень, а иногда не движется вообще. У нее никогда нельзя знать заранее – когда ей взбредет прыгать и в каком направлении.

– На всякий случай, – сказала жена, – я привяжу Йонатана…

Она взяла веревку с кухни и привязала машину к крану горячей воды. Я чувствовал себя неудобно, но не вмешивался. В конце концов, это ее машина, у нее есть право ее привязать. Однако я не могу и не хочу отрицать того, что в моем сердце была радость солидарности, когда на следующий день мы нашли Йонатана на другом конце двора. Он порвал веревки всеми своими лошадиными силами. У жены на зубах осталась оскомина, и она снова привязала Йонатана, на этот раз – к газовому баллону.

Оглушающий скрежет, раздавшийся в результате этого, я не забуду никогда.

– Эфраим – просипела жена, – он тащит за собой баллоны…

Медная трубка газопровода была искривлена, и запах газа распространялся по квартире. Мы поняли, что Йонатана лучше не привязывать, ибо он начинает буйствовать. После этого случая мы дали ему возможность стирать, как он хочет. Мы как-то уже привыкли к идее, что наша стиральная машина – благородное израильское животное, не терпящее пут. Лишь однажды получилось не совсем удобно, когда на исходе субботы он зашел в салон и присоединился к гостям…

– Иди, – закричала жена, – иди на место! Место!

Как будто стиральная машина могла понять, что ей говорят, ну просто смешно! Я спокойно нажал на красную кнопку и остановил его на месте. А когда гости разошлись, я снова включил Йонатана, чтобы отвести на место, но он уже закончил отжим, а, как вы помните, он ходит только в этом режиме. Нам пришлось вернуться к этой операции, отжим, надо сказать, отличный, без всякого сомнения…

А тем временем Амир очень к нему привязался. Он катается на Йонатане каждый день, покрикивая:

– Но! Но!

Замечательно. Йонатан к тому же прекрасно стирает, разумно используя порошок. Ну в самом деле, помимо его склонности к путешествиям, у нас к нему нет никаких претензий. Правда, в тот туманный день мы немного испугались. Я возвращаюсь домой через гараж, а Йонатан отжимает напротив меня огромными скачками. Если бы я немного задержался, он бы ушел на проезжую часть через открытый гараж…

– Послушай, – размечталась жена, – может, можно послать его в лавку?

Это показалось мне слишком сложным. Нужно положить на Йонатана записку со списком продуктов, которые мы должны купить, поскольку он сам пока не в состоянии вымолвить ни слова и нет никакой уверенности, что он станет в нужную очередь. А еще опасней – кто знает, вернется ли он вообще? Нет смысла рисковать только ради того, чтобы жена сэкономила время на походе в лавку. Однако надо отметить, что Йонатан в последнее время слишком часто шмыгает на проезжую часть. Жена рассказала мне по секрету, что у наших соседей напротив – родителей Гили – стоит очень симпатичная итальянская стиральная машина, совершенно новая… Может, Йонатан хочет за ней поухаживать? Нам не нужны маленькие стиралочки в доме, нам хватает его капризов, вполне хватает…

Нам не осталось ничего, кроме обращения к специалисту. С тяжелым сердцем я направился к представителю еврейского предприятия и долго рассказывал ему про Йонатана. Специалист вовсе не удивился:

– Да, да, при отжиме они бегают. Но только если класть в барабан слишком мало белья. В этом случае недостаток центрифугального равновесия толкает машину вперед. Заполняйте Йонатана как минимум четырьмя килограммами белья, и он с места не сдвинется, я вам гарантирую…

Я вернулся от специалиста довольным. Жену я застал в саду пропалывающей сорняки. Я сказал ей, что при недостаточном количестве белья нашу машину охватывает центрифугальное безумие…

Жена побледнела:

– Господи, я же положила в него сегодня лишь две рубашки…

Мы вышли во двор, и свет померк перед нашими глазами: Йонатан убежал. Вместе с кабелем. С диким криком мы выбежали на улицу:

– Йонатан! Йонатан!

Я бежал по улице и спрашивал соседей, не видели ли они ивритоговорящую стиральную машину, направляющуюся в сторону города? Соседи с сожалением кивали. Один спросил, какого цвета была машина, другой – что видел что-то похожее у почты, но выяснилось, что это был новый холодильник, который привезли равнодушные грузчики из Тель-Авива.

После долгих и безрезультатных поисков я вернулся домой в отвратительном настроении. Может, автобус уже раздавил беднягу, ведь эти водители ездят как сумасшедшие. Слезы стояли у меня в глазах. Наш Йонатан, свободное дитя промышленных джунглей нашей родины, брошен на милость жестокого уличного движения огромного города. Если режим отжима закончится посреди проезжей части, он ведь не сможет сдвинуться с места… и будет стоять там посреди главной улицы…

– Вот он! – закричала жена, вбегая в дом. – Вот он!

Оказалось, что пока жена занималась себе прополкой, этот идиот влез в гостиную, запрыгал по лестницам в подвал и в последнюю минуту замер, поскольку вилка вытащилась из розетки. Это спасло его от верной смерти – он бы просто разбился внизу…

– Ну, хватит, – сказала жена, – снимай свое белье.

С тех пор жена собирает всю потенциальную стирку по всему дому и запихивает в Йонатана 4,5 кг, так, что он чуть не лопается. С тех пор Йонатан ни шагу не делает, он лишь тяжело дышит, проворачивая весь наш тяжелый гардероб…

– Черт его знает, – пробормотал я, увидев его прикованным к месту, – мне нелегко на это смотреть…

Вчера я не выдержал. Я выключил его перед отжимом и втихую вытащил из него килограмма полтора. Йонатан начал весело подпрыгивать и направился прямо к итальянке напротив. Он тарахтел весело и счастливо, как раньше.

– Иди, Йонатан, – похлопал я его по вибрирующему боку, – иди!..

Рожден для свободы.

Кризис доверия

«Всякое чудо длится семь дней», – гласит пословица из книги Бытия, и это правильно. Вот, к примеру, телевизор. В первые месяцы после его появления мы буквально с ума сходили и не отходили от него целыми ночами. А теперь? Мы, конечно, продолжаем просиживать у телевизора целыми ночами, но чтоб с ума сходить? Даже смешно, мы от этого полностью излечились. Единственная беда в том, что наш дом стоит на холме и антенна работает слишком хорошо, поэтому помимо знаменитого 6-го арабского канала мы можем принимать сигнал еще из множества соседних стран. Если, к примеру, в хороший день ловится Кипр, это просто опьяняет. Настоящей жертвой технического прогресса стал наш средний сын Амир, который торчит у телевизора непрерывно. Это болезненное явление. Порой ребенок сидит загипнотизированный часами, вперив взгляд в застывшую на экране заставку «Телевидение Ливана». Если мы делаем ему замечание, он, не отрывая взгляда от телевизора, произносит короткое гортанное «Тихо!».

Это, разумеется, ненормально, когда ребенок целые дни до полуночи просиживает у телевизора, а на следующий день ползет в сад на четвереньках. С тех пор как по Кипру стали передавать образовательный сериал «Продырявливающие пулями», ребенок каждую ночь обучается, как убить человека без особых стараний. Теперь спальня Амира должна освещаться прожекторами, иначе он боится ложиться спать. Правда, и со светом он не может заснуть – лежит с открытыми глазами и ждет убийц, которые вот-вот должны прийти…

– Хватит! – сказала женушка. – Восемь часов, Амир – спать!

Похоже, что это было скорее благим пожеланием супруги, нежели реальной оценкой положения дел. Амир, известный хитрец, включил плач на высоких частотах и вдобавок настроил свою гортанную сирену на реверс – это дает, по всеобщему мнению, жуткий эффект.

– Не пойду спать, – оглушающе ревел малютка, – хочу смотреть телевизор! Телевизор!

– Ты уже с ног валишься, – говорила мать, – иди спать, Амир, уже очень поздно.

– А вы? Вам не поздно?

– Мы взрослые.

– Так идите на работу!

Он и русский знает – несколько слов[8]8
  Автор имеет в виду русские ругательства, вошедшие в иврит.


[Закрыть].

– Вам можно, – ребенок извивался в мучительных судорогах, – а мне нельзя? П-о-ч-е– м-у?

– Может, ты и прав, сынок, – ответил я с дипломатическим выражением не в пример заботливого отца, – мы тоже пойдем спать.

Мы с демонстративно широким зевком выключили телевизор и пошли опижамиваться. Беда в том, что по Каиру как раз показывали «Вай лав Бесси». Мы влепили звонкий поцелуй в лобик Амира, дремавшего в своей постельке, как маленький принц, и вернулись, правда на цыпочках, в гостиную.

Мы тихонько включили телевизор, и через несколько секунд на фоне экрана возник знакомый силуэт… Амир тихо подкрался за нашими спинами, на лице его был неописуемый гнев:

– ААААААААА! – орал наш средний сын. – Я должен спать, а вы развлекаетесь? Лжецы!

– Папа никогда не обманывает, – выговорила ему жена, – нам нужно было кое-что проверить в телевизоре, и теперь мы идем спать, доброй ночи!

Мы напряглись, прыгнули, все как есть, в кровать и заснули на месте.

– Эфраим, – прошептала жена сквозь сон, – я думаю, еще немного, и мы будем спать в гостиной…

– Тихо! Он идет!

Сквозь полузакрытые ресницы я различил силуэт сына, крадущегося темным коридором к открытой двери нашей комнаты. Я начал звучно храпеть, а жена художественно задышала, и это продолжалось до тех пор, пока он не успокоился немного и не вернулся в постель смотреть сны об убийцах. Мы подождали еще несколько минут для полной уверенности и, когда на окружающей территории воцарилась тишина, тихонько вылезли из постели и доползли до телевизора.

– Осторожно – процедила жена, – без звука!

Да, это было разумно. В конце концов, главное – картинка. А слова можно угадать по движениям губ, если приложить немного усилий. Жена тихонько подошла к телевизору, чтобы увеличить яркость до отказа. Но так как было темно, то она повернула ручку громкости; из телевизора раздался рык льва, раненного в лапу…

Трудно описать общепринятым литературным языком выражение лица Амира, когда он ворвался и гостиную, как буря в пустыне.

– Сволочи! – прокричал Амир сквозь кашель и несколько раз бросился на пол. – Все сволочи! Ну почему, п-о-ч-е-м-у?

В порядке наказания он просидел с нами все «Вай лав Бесси» и посмотрел с подавленными всхлипываниями «Резиновых людей» с Хэмфри Богартом из Аммана. На следующий день его тащили в сад с закрытыми глазами, и он заснул посреди «Хава нагилы»[9]9
  «Давайте веселиться» (ивр.). Израильская песня, популярная за рубежом.


[Закрыть]. Воспитательница предложила нам отвести его в поликлинику – она думала, что его укусила муха цеце или что-то в этом роде…

– Ну, хватит, – дала жена нагоняй мальчишке, – мы продаем телевизор!

– Ну и продавайте на здоровье!..

Никакого телевизора мы не продали. У нас в доме не дети решают, что делать и что нет. И что же? В ту длинную ночь мы выключили телевизор в 8.15, коллективно почистили зубы, причем каждый из нас искоса наблюдал за другими, и бултыхнулись в постели, как камни в воду. Правда, я еще раньше положил под подушку маленький будильник, заведенный на 9.30. Нам нужно было как можно убедительнее пройти тест на здоровый сон. Все сошло неплохо. Звонок будильника разбудил нас вовремя, и мы стали пробираться в темноте обратно, в направлении светящегося экрана. Голова жены обо что-то стукнулась.

– О Господи, – он закрыл нас снаружи!

Я попытался с максимальной осторожностью отворить дверь, но услышал жуткий грохот с другой стороны. Наш средний сын приставил стул к двери, дабы звук сдвигаемой мебели послужил сигналом тревоги в случае еще одной измены. Одаренный у нас ребенок, очень одаренный. Только ненормальный. Ой, ведь по Кипру уже показывают Нельсона Эдди и Жанетт Макдональд…

– Погоди, – бросил я жене, – зайдем через балкон.

Я распахнул окно, вышел в садик, тихонько влез на балкон салона и открыл дверь, просунув руку через решетку. Затем в давящей тишине отодвинул стул сигнализации и освободил жену. Все это не заняло и двадцати минут. Мы осторожно включили телевизор, разумеется, без звука. У Амира было тихо, даже слишком. В телевизоре замечательным визуальным дуэтом пели Эдди и Жанетт. Стояло такое напряжение, которое трудно вообразить.

– Ой, что-то мне здесь не нравится, – прошептал я жене.

– Эфраим!

Жена подскочила к аппарату и вырубила его одним движением. Я мгновенно спрятался за диваном. На стене коридора вырисовался мягкий силуэт Амира с длинной палкой в руке. Он продвигался к закрытой двери нашей спальни. Жена прижалась к стене, я дал ей сигнал не двигаться, но она и без того была парализована. Амир проверил кресло, сел в него и несколько раз нюхнул воздух, как благородное животное.

– Продаем, – решил я, – завтра же продаем телевизор.

Глаза жены засверкали в темноте, как угольки, когда ребенок легко постучал в дверь нашей спальни.

– Алло, – звенел его голос, – вы там спите?

Он несколько раз повторил вопрос и, не дождавшись ответа изнутри, открыл дверь… Я включил свет в гостиной. Да, это конец.

– Ха-ха, Амирчик, мы тебя разыграли, – сказал я с деланным весельем.

Ну к чему входить в подробности? Избиение меня не волновало, боль тоже, но мне казалось, что соседи все слышат. Амир взял свои постельные принадлежности и в устрашающем состоянии духа переселился на постоянное место жительства в салон напротив телевизора. В определенной степени мы могли его понять, его доверие к нам было подорвано. С тех пор он не называет нас иначе как мошенниками и не отходит от телевизора до утра. В первую ночь я еще несколько раз вставал, чтобы осуществить контрконтроль – что он там смотрит без нас, но потом мы погрузились в крепкий сон и отстали от него.

Теперь Амир просиживает все летние ночи у мерцающего телевизора, и душа его навечно связана с Кипром. А что, собственно, в этом плохого? А если дети грабят виллы или мучают котов, это лучше? Если ребенок хочет смотреть заграничное телевидение, так на здоровье. Тем более, что мы продадим проклятый аппарат завтра, через несколько дней, когда-нибудь. И купим новый.

Время свободных бесед

Еще несколько дней тому назад звонок за границу был государственной игрой в испытание терпения. Как вы помните, нужно было набрать 18, и через секунду уже была связь, и вы слышали на всех языках мира, что все международные линии заняты, в порядке очереди, спасибо. Не раз из затекших рук рядового гражданина выпадала трубка, пока его соединяли с пригородом Чикаго. Однако технический прогресс невозможно остановить на пути его деградации. И вот в конце лета одно за другим появляются объявления Министерства связи, сообщающие всем и каждому, что теперь каждый израильский абонент может самостоятельно звонить в понравившиеся ему страны между 19 вечера и 7 утра, и был вечер, и было утро, день прекрасный.

И с тех пор мы вылетаем в трубу по-царски.

* * *

Первый эксперимент был просто головокружительным. В вечерней тишине, когда скот возвращается с пастбищ и начинаются новости на облегченном иврите, человека неожиданно охватывает сильное стремление позвонить по прямой связи тете Фриде в Лос-Анджелес. И вот человек протягивает палец свой и, охваченный страстью, набирает, согласно указаниям, 001213957342189, и приборы, начиненные транзисторами, начинают тикать, слышатся таинственный гудок, подбадривающий щелчок и здоровый звонок, и на расстоянии двенадцати тысяч километров поднимают трубку:

– Тетя Фрида?

– Нет, – отвечает мужской голос на беглом английском.

– Это 001213957342189?

– Это шесть утра, идиот!..

Главное здесь – прямая связь. Такая беседа, со всеми ее техническими вибрациями, разумеется, стоит 8.14 лир в секунду, как указано в тарифном плане. Там также указано, что счетчик на международной АТС не регистрирует, куда вы звонили по прямому набору и когда, а просто автоматически добавляет стоимость разговора к вашему счету. Сам разговор остается анонимным.

Да, в этом пункте, гарантирующем анонимность звонящего, еврейский гений начинает пробуждаться от спячки. Человек уединяется со своими мыслями на несколько минут, а затем у него появляется свежая идея, и он говорит своей женушке:

– Что-то мне хочется позвонить на Камчатку. Как насчет сходить сегодня вечером в гости к Зелигам?

Ну, а дальнейшее уже просто детские игры. В тот же вечер, в 22.30 – наиболее удобное время для звонков на прекрасную Камчатку, – человек поднимается с кресла у Зелигов, озабоченно глядит на часы и говорит себе слабым, но уверенным голосом:

– Я обещал детям позвонить домой…

– Пожалуйста, – говорит Эрна Зелиг, – телефон – в нашей спальне.

Это просто опьяняет!

Человек садится на мягкую постель Феликса Зелига и через несколько секунд уже говорит с Лайошем Фридляндом, соседом по парте в гимназии, ныне – преуспевающим адвокатом на Камчатке. Беседа получается богатой и насыщенной эмоциями, правда, немного замедленной – воспоминания юности всплывают из забвения за счет Феликса Зелига, – особенно когда Лайош вспоминает, как вы оба рылись в новом пенале очкастого Штейнхарта перед экзаменами и приклеили крышку к пеналу горячим клеем… да, было времечко…

После получаса освежающей беседы, возвращающей в юность, человек возвращается в гостиную и признается Зелигам:

– Дома все в порядке.

* * *

Проблема проявляется через месяц с четвертью, когда телефонный счет находит свой путь к Зелигам и показывает рост в 1800 процентов по сравнению с предыдущим периодом.

После появления этого счета навстречу нам на улице попадается и сам Феликс, и в его мигающих глазах заметно некое немое выражение, не поддающееся пересказу словами, и мы не прилагаем никаких усилий к тому, чтобы он получил возможность заскочить к нам, ибо доказательств нет.

Самое неприятное во всей этой ситуации то, что и наш телефонный счет вдруг оказывается раздут, как поднявшееся на дрожжах тесто, – 12 тысяч 75 лир, несмотря на то что мы за последние два месяца не вели международных переговоров, кроме как с тем экспериментальным мужчиной в Лос-Анджелесе. Кровь ударяет нам в голову, справедливый гнев вспыхивает, как пожар в лавке, ибо нам становится совершенно ясно, что кто-то из гостей подло воспользовался нашей наивностью, гостеприимством, добросердечием и побеседовал за наш счет с каким-нибудь дядей из Канзас-Сити или с О. Кей Корреллом…

Мы с женой сидим, пораженные тяжелой депрессией. Кто же мог такое с нами проделать?

– Погоди, – вспоминает жена, – когда в понедельник Акива Пиклер разговаривал со своей сестрой, он говорил по-итальянски…

А я подозреваю именно Феликса Зелига, моего соседа с сомнительным характером, который однажды безлунным вечером появился в нашем жилище и попросил разрешения сделать несколько срочных звонков, ибо, как он утверждал, его телефон был отключен. Женушка внесла в список подозреваемых и неизвестного техника по холодильникам, который пришел вдруг по окончании рабочего дня нанести контрольный визит нашему холодильнику и спросил: нельзя ли позвонить в контору? По-видимому, его контора находится в Филадельфии…

Человеческая подлость настолько меня возмутила, что через несколько дней я, в рамках обычной дружеской встречи в доме Шпиглеров, обзвонил своих родственников, рассеянных по всем четырем сторонам света, и даже позвонил в Пентагон, чтобы узнать, все ли там в порядке. В конце удачной серии звонков я вдруг почувствовал, что кто-то на линии подсоединился к нам, и мне стало совершенно ясно, что г-жа Шпиглер, обладающая болезненной подозрительностью, взяла трубку на кухне, чтобы следить за мной. Я тут же перешел на иврит и бодро и четко отрапортовал:

– Ладно, тогда я завтра приду забирать машину…

Я тут же бросил трубку, оставив моего тестя в Кардиффе в немалом замешательстве. Когда я вернулся в общество, госпожа Шпиглер просверлила меня взором, преисполненным жадности, но я ответил ей гордым спокойным взглядом, ибо точно знал, что она ничего не сможет доказать – ведь именно невозможность что-либо доказать и способствует сегодня развитию международных связей.

* * *

И все же, на всякий случай, с некоторых пор на нашей двери висит табличка с информацией к размышлению: «Прием гостей с 7 утра до 19 вечера. Кроме того, телефон у нас сломан, а собака кусается. Лучше мы к вам зайдем».