355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эфраим Кишон » Семейная книга » Текст книги (страница 25)
Семейная книга
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 00:19

Текст книги "Семейная книга"


Автор книги: Эфраим Кишон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Ясно как солнце

– Папа!

Так ко мне обращаются, как правило, мои дети. На этот раз Амир стоит на пороге моего кабинета и держит в руках цветную тетрадь с чудесами природы и наклеенными футболистами.

– Папа, – говорит мой голубоглазый сын, – Земля вертится вокруг Солнца?

– Да, – отвечает папочка, – без сомнения.

– Откуда ты знаешь?

Это влияние космических полетов, я так думаю. Смышленый ребенок отправляется покорять Солнечную систему. Да достанет у тебя сил, сынок!

– Каждый это знает, – объясняю я во всех деталях, – мы это в школе учили.

– Что учили?

Мой мозг работает на третьей скорости. А действительно, что же мы там учили? Все, что я помню из строения Вселенной, это тот несомненный факт, что наш учитель физики носил галстук-бабочку и иногда целыми минутами говорил с закрытыми глазами. Еще у него были выпирающие зубы. Мы дразнили его «Лошадь», если не ошибаюсь. Надо будет проверить.

– Так откуда же ты знаешь?

– Не будь дурачком, – порицаю я сына, – есть тысячи доказательств! Если бы Солнце вращалось вокруг Земли, то это называлось бы Земная система, а не Солнечная…

Я вижу, что Амир уже погрузился в развлекательную систему молодежного журнала. Надо дать молодежи конкретный пример, пока она окончательно не заупрямилась. Он, кстати, все еще рыжий.

– Смотри, – я беру со стола белую резинку, – допустим, что это Луна, а коробка кнопок – Земля…

Настольная лампа – это, естественно, Солнце. Папочка элегантным жестом вращает резинку и кнопки вокруг света, медленно-медленно, вокруг-вокруг…

– Ты видишь тень, дурачок? Когда резинка точно посредине, то вся коробка в тени…

– Ну и что же? Она будет в тени и в том случае, если ты будешь вращать лампу, а коробка останется на месте.

Да, разговаривать здесь просто не с кем!

– Сосредоточься, ради Бога! – кричу я. – Если бы лампа вращалась, то тень вообще ушла бы в сторону…

Вилка вылетела из розетки, и наступила тьма. Я нагибаюсь, и вся кнопочная система рассыпается по полу. Все из-за центробежной силы, будь она проклята!

– Дурачком ты был и им и останешься!

Носки у него вечно спущены, я еще не видел такого неряху!

Во время сбора материалов с пола я пытаюсь вызвать из забвения господина Галилео Галилея, который открыл все эти дела при дворе короля или в каком-нибудь другом дворе. Я это хорошо помню по спектаклю в Камерном театре. Залман Лабиуш играл осторожного ученого, гордо стоящего перед главой инквизиции, он же – Авраам Ронай. На сцене было множество ступеней.

Я подхожу к окну и украдкой гляжу в небо, может, там что-то зашевелится, но как раз сейчас частичная облачность…

– Сосредоточься, – велю я сыну, – я возвращаюсь к твоему глупому вопросу!

Амир обижается и уходит в свою комнату. Я тут же бросаюсь к энциклопедии. Копенгаген, копирайт, Коперник Николай – немецкий астроном (1437–1534). Трепотни о нем на пол-страницы, однако нет никакого приемлемого объяснения вращения. Как видно, и редакторы энциклопедии ничего не смогли вспомнить. Я как бы невзначай возвращаюсь к сыну и кладу свою теплую руку на его пылающую гриву.

– Ну, успокоился?

– Нет, – говорит этот дурачок, – у тебя нет никакого понятия, папа.

Это у меня нет понятия?! Кровь приливает к моей голове! Возвышенным голосом я изрекаю, полагаясь на Залмана Лабиуша:

– Ты помнишь, что сказал Галилей судьям? «И все-таки она вертится!»

– Пусть вертится, но не вокруг Солнца.

– А вокруг чего же? Вокруг твоей бабушки?

По моей спине льется холодный пот. На карту поставлена вся моя отцовская честь.

– Извини, телефон. – Я быстренько удаляюсь. В луче мрака из салона я по секрету набираю Бруно. Он биохимик из Реховота или что-то в этом роде.

– Послушай, – шепчу я в трубку, – откуда мы знаем, что Земля вращается вокруг Солнца?

Тишина. Бруно шепотом спрашивает меня, почему я шепчу?

Ну, я охрип, так почему же вертится?

– А мы это в школе учили, – бормочет этот сомнительный биохимик, – я думаю, что четыре времени года это доказывают, особенно лето…

– Вот как? – отвечаю я с сарказмом. – Но четыре времени года получаются, даже если вращать лампу вокруг стоящей коробки…

Я позвонил Долли, которая когда-то училась на юриста. Она помнила из уроков физики «маятник Тинторетто». Его повесили под крышей какой-то синагоги в Больцано, и этот инструмент описывал дуги на песке, рассыпанном по полу, или что-то в этом роде…

Я уже начинаю понимать инквизицию. Приходит какой-то наглец с пылающими ушами и орет изо всех сил «Она вертится!». Откуда вы это знаете, господин хороший? «А мне так кажется». Идиот! А Тинторетто – это всего-навсего один дерьмовый итальянский художник. Что здесь происходит?

Я ползу назад в кабинет и занимаюсь своей повседневной работой. Где резинка?

– Папа!

Рыжик стоит у двери.

– Ну, – говорит он, – так что же вертится?

Меня окутывает глубокая усталость. Спина болит. Невозможно же сражаться всю жизнь.

– Все вертится, – говорю я, – не умничай.

– Так ты говоришь, что Солнце вертится?

– На эту тему еще ведутся споры. Сегодня все возможно, а что, горит?

Я гляжу на смышленого ребенка и гаркаю во все горло:

– Носки подтяни!

Дурачок.

Война дробей

Порой бывает, что старый человек вроде меня просыпается утром в своей постели и с удовлетворением вспоминает, как во сне разговаривал на иврите со своей бабушкой из города Кишконпдальхаза. Это, без сомнения, вершина ассимиляции в стране Израиля, оставляющая далеко позади даже пристрастие автора к черным маслинам. Не раз мы проводили всеобъемлющую внутреннюю переоценку ценностей, вопрошая себя – а что еще осталось у нас от далекого венгерского изгнания, кроме сильного акцента, с которым большинство знакомых и друзей начинают говорить каждый раз при встрече с нами?

Осталось только одно: мы до сих пор делим по-венгерски. Я имею в виду математическую операцию. Умножать и вычитать на языке Библии мы еще как-то способны, но не подлежит сомнению, что делить можно лишь по-венгерски. Поэтому пишущий эти строки не перестает удивляться, каким образом удается проделывать эту операцию тем, кто не владеет венгерским. Во всяком случае, факт, что мой средний сын Амир делит без особых усилий. К тому же он время от времени пользуется помощью отца, чтобы решить свои школьные проблемы с арифметикой. В таких случаях ради сохранения чести израильского главы семейства я вынужден вести двойную бухгалтерию, для чего сопровождаю деление в голове беззвучным венгерским, а вслух произношу звуки священного иврита. Неудивительно, что время от времени я путаюсь и делимое не делится на делитель…

– Ты должен делать уроки сам, – порицаю я Амира, – сосредоточься, ради Бога!

Разве могу я открыть своим чадам, что не понимаю и двух третей из того, что они говорят? Что у меня нет ни малейшего представления о том, чем бесконечная дробь отличается от периодической, простой и непростой? А ведь эти проклятые дроби еще к тому же разлагаются на элементарные составляющие!

– Папа, – спрашивает меня средний сын, – верно ли, что каждое рациональное число можно представить в виде десятичной дроби?

– Все возможно, – отвечает папочка, – было бы желание. Быстро вернись в свою комнату!

Вечно он с этими дробями! Его учебник по математике прямо-таки пестрит ими, все там раздроблено, как, например, 1/17, 38/109; однажды я обнаружил даже 8/6371, что, несомненно, представляет собой болезненное явление. Я весь раздроблен на куски после каждого столкновения с учебным материалом для 7-го класса. В моем возрасте человек уже должен забыть о юности, а не впадать в нее при каждом неудобном случае.

Но что же делает Господь, то есть центр космических полетов? Он изобрел для меня в самую последнюю минуту замечательный карманный калькулятор. Эти крохотные машинки, размером с развитую спичечную коробку, с легкостью выполняют любые арифметические действия. Основное их научное преимущество состоит в том, что они могут перевозиться в кармане контрабандой через таможню без всяких хлопот. На моем столе уже давно лежит такое маленькое японское чудо с феноменальной памятью, и каждый раз, когда у меня возникают проблемы с арифметикой, я нажимаю на клавиши, как на усовершенствованном рояле. Мало того, я теперь придумываю разные математические проблемы, чтобы сыграть их на этой машинке.

Это просто опьяняет, такой прогресс:

378 569,73: 63 411,05 =

Бог свидетель – раньше, в докомпьютерную эпоху, при виде таких цифр я был бы на грани обморока. Если б от результатов этого деления зависело мое будущее, я бы просто отказался от будущего и бросился в дневной туман с дробными криками. Пусть меня оставят в покое! Но что же?

С тех пор как у меня появился электрический компьютер, я лишь кормлю его нужными зарядами и нажимаю на кнопки – оп! И за долю секунды у меня уже готов результат.

Во всем этом лишь один недостаток – у Амира такая штука тоже есть.

То есть смышленый ребенок своим обостренным чутьем быстро открыл возможности, которые таит в себе технический прогресс нашего времени. Буквально через несколько дней после приобретения этого чуда японской техники я был очень удивлен, увидев сына во мгле моего кабинета. В одной руке он держал учебник математики, другой же с мастерством виртуоза орудовал на калькуляторе. «Пусть пальцы работают вместо вас», как гласит реклама телефонной книги.

– Что ты здесь делаешь? – набросился я на маленького нарушителя границы. – Готовь уроки сам!

Амир показал мне задание из популярной рубрики книги «Проверь себя»:

«Некий человек составил завещание:

2/17 части своего имущества – жене, 31,88 % от оставшегося – старшему сыну, 49/101 оставшейся доли – второму сыну, а остаток – дочери, которая получила 71,307 15/33 лиры. Сколько досталось каждому из наследников?»

Надо признать, что завещатель страдал тяжелыми психическими отклонениями или просто хотел отомстить членам семьи после своей смерти. И тем не менее, у наследников не было выхода, кроме как решать вручную на пальцах всю эту задачу.

– Сынок, – пытаюсь я придумать выход, – ты должен выполнять все эти математические действия с карандашом и бумагой.

– Зачем же работать лишнее?

– Потому что не всегда у тебя будет такой прибор в пределах досягаемости. А что ты будешь делать, если батарейки кончатся?

– Куплю новые.

– А в субботу?

– Одолжу компьютер у Гили.

– А если его нет дома?

– Тогда возьму у тебя.

Он рыжий, этот ребенок. К тому же, у каждого из его друзей есть как минимум один калькулятор в доме. Идиоты-родители привозят их в карманах пальто, используя таможенные льготы. Они, сами того не подозревая, воспитывают в стране новое поколение, которое не сможет делить ни на каком языке, поколение транзисторной пустыни.

Лично я решил воспитательную проблему одним взмахом руки. То есть одним дождливым днем я выронил прибор. Может, это было нарочитое действие, по Фрейду. Во всяком случае, японское чудо грохнулось на пол и разбилось на кусочки. Вместо дробей все оказалось раздробленным. Я немного поругал себя за это, а потом кровь застыла у меня в жилах. Я клянусь читателю разными вещами, что в машинке не было ни одного колесика, а только совершенно плоские платы с разными отпечатанными на них узорами. И это ничтожество без колесиков в доли секунды совершает сложнейшие арифметические действия, от которых у меня, писателя с положением в обществе, седеют волосы оптом и в розницу. Как же оно это делает, черт бы его побрал?

Я их побаиваюсь. Маленький чертик живет в этих компьютерчиках, в этом нет сомнений.

Но молодежь не боится. Во всяком случае, Амир воспринял известие о крушении прибора с подозрительным спокойствием. Женушка подтердила мои худшие предположения:

– Эфраим, у Амира есть свой калькулятор!

Война дробей перешла в подполье. Мы провели тщательный обыск в комнате Амира и ничего не нашли. Жена уверяет, что у них в школе есть тайник, где они прячут машинки. Кроме того, сейчас изобрели такие крохотные калькуляторы, что их можно даже в ухо вставлять. Во всяком случае, в последнее время Амир стал отличником по математике и улыбается, как последняя Мона Лиза. Может, он и прав, будущее принадлежит компьютерам и крошкам. Мне не остается ничего, кроме как ругаться про себя по-венгерски. Я уже тоже не умею делить.

Звонок посреди «Коломбо»

Положение таково: симпатичный архитектор убил под прикрытием утреннего тумана старика Мака О'Хару, потому что подрядчик выступал против высоты небоскреба, который он строил. Однако сыщик Коломбо обнаружил в сценарии, что преступник без ума от музыки, и вышел на след убийцы. Телевизор в нашем доме просто-таки трясся от внутреннего напряжения, и все мы грызли ногти до их печального конца. Подозрение пало на блондинку – жену трупа, но мы, зрители, знали, что она невиновна, потому что случайно были свидетелями убийства. И что же? Коломбо сделал вид, будто…

Трррр!

Рукой до телефона не дотянуться. Черт возьми, кто это звонит посреди «Коломбо»? Мы встаем, сваливаем в темноте два кресла, трясущимися от напряжения руками поднимаем трубку, не отрывая взгляда от Коломбо…

– Да!

– Алло! – слышится голос многострадальной старушки. – Я не мешаю вам?

– Да!

– Я – мать Гади.

– Да!

– Гади Винтерница из Нагарии.

Симпатичный архитектор насмехается над Коломбо, ибо режиссер обещал ему, что у него есть надежное алиби. К тому же он заигрывает с блондинкой. Куда же архитектор спрятал труп подрядчика? – вот вопрос, который занимает в эти минуты весь город.

– Да, – хриплю я в трубку, – куда?

– У меня к вам большая просьба, господин. Еще когда мы жили в Бат-Яме на улице Солдат Тита Шестого, мой покойный муж говорил, что если мне когда-нибудь понадобится добрый совет от умного человека, так чтоб я обращалась только к вам, как к карикатуристу и другу Гади.

Кто такой этот Гади? И куда он дел труп, черт побери?!

– Меня предупреждали, что вы высокомерный и противный человек, но я сказала, что это не так. Он помогает, если может, только он вечно занят своими рисунками, вот что я сказала, алло!

– Алло! Кто это?

– Это мать Гади Винтерница, алло! Я не хотела вам мешать, но мой зять сказал утром, что надо на него нажать, ну, вы же знаете, как это у нас делается, не говоря уже о правительстве вообще. Если б мой муж был жив, так я бы ни за что, но я одна сейчас, совсем одна, и все как от стенки. Так вы мне скажите – сейчас стоит или нет?

Я не уверен, что она говорила именно это, но так воспринимается подобный разговор человеком с дрожащими руками, занятым выше головы лихорадочным обыском у архитектора, убившего старика Мака О'Хару…

– Да, – дышу я в трубку, – алло!

– Так я спрашиваю – стоит ли мне все-таки обновлять?

– Есть соучастники?

– Чего?

– У архитектора.

– Алло, – она повышает голос, – это госпожа Винтерниц говорит, мать Гади, алло!

Убийца на экране чувствует, что триллер подходит к концу, но он все же не отчаивается. Пока труп не нашли, у Коломбо нет доказательств против него.

Я уверен, что архитектор спрятал труп старика Мака О'Хары в фундаменте небоскреба и залил его бетоном…

– Алло, – взывает госпожа Винтерниц в некоторой панике, – какой бетон, извините, алло?

– А с кем вы, собственно, хотели поговорить?

– С господином карикатуристом из газеты, алло, это вы?

– Я вы.

– Так скажите мне, пожалуйста, обновлять или нет?

– Кто-то этим занимается?

– Да, Ошер.

Ошер, чтоб тебя… Дела начинают усложняться. Здесь, без сомнения, какая-то принципиальная ошибка, вроде первородного греха: когда г-жа Винтерниц спросила меня вначале, могу ли я помочь человеку, мне надо было ответить: «Ни в коем случае, госпожа!»

А теперь мое еврейское сердце терзает меня адскими муками. К тому же Коломбо уже приказал разбирать все огромные бетонные столбы, чтобы обнаружить труп подрядчика. А рядом стоит Ошер и цинично над ним насмехается. То есть архитектор, а не Ошер.

– Позвоните мне после праздников, госпожа, – бормочу я в трубку, – я был очень рад…

– Погодите, алло. Так я же уже говорила, что утром он должен ехать.

– Кто?

– Ошер.

Перед моими глазами происходит тяжелая человеческая драма, преднамеренное убийство, а я должен заниматься Ошером, чтоб его… Ненавижу его. Сволочь. Сыщик Коломбо гонится за машиной архитектора и расходует много горючего. Когда появляется китаец-киллер, я вынужден положить бормочущую трубку на стол. Есть же предел. Пусть себе архитектор вместе с госпожой Винтерниц едут, куда хотят. То есть не архитектор. Ошер. Чтоб его… Труп Мака О'Хары заперт в багажнике машины, могу спорить на любую сумму…

– Алло! Алло! Алло!

Глас вопиет со стола. Я поднимаю брошенную трубку:

– Алло! Кто это?

– Это мать Гади Винтерница, алло, я не мешаю?

Говорят, эскимосы оставляют старых женщин на льду, приходят тюлени и съедают их. Эти ребята знают, что делают, это такой фольклор или что-то в этом роде. У меня наступает полное расщепление личности между Коломбо, Ошером, чтоб его, и эскимосами. В последнюю минуту на площадке зажигаются прожектора, и подлый убийца попадает в расставленную ловушку. Вот твой конец, голубчик! Ты очень хорошо все спланировал, но Коломбо умен, как Гади. То есть не как Гади, как черт. Говорят, что у него один глаз стеклянный, у этого Коломбо. Но именно поэтому он такой человечный, это замечательный артист, как его?

– Ошер, – шепчет Винтерниц, – так он может ехать, по-вашему?

– Конечно, госпожа.

– Спасибо. Вы мне очень помогли. Извините за беспокойство в столь поздний час.

– Ясно.

– Привет от Гади.

– Не за что.

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, госпожа Коломбо!

Не поверите, если расскажу

Война Судного дня оставила неизгладимое впечатление в душе нашего среднего сына Амира. Под влиянием исторических событий смышленый ребенок перестал чистить зубы и под лозунгом «Когда наши солдаты отражают полчища врага, нет времени на глупости» окончательно отказался стричься. Замедление темпов чистки не порождает в нашем сердце тревоги, ибо и желтый цвет зубов является легитимным. Однако красная грива Амира уже спускается ниже плеч, полностью закрывая глаза ребенка. Нечто подобное мы видели только у собак тибетрианской породы. Но собаки, как известно, одарены развитым нюхом, заменяющим им слабое зрение, тогда как наш ребенок вынужден прокладывать себе дорогу на ощупь.

– Эфраим, – говорит жена, – твой сын выглядит как Маугли в джунглях, которого вырастили волки…

Наш волчонок стоит на жесткой идеологической платформе. Он не будет стричься, пока не наступит мир. Я предложил ему альтернативный вариант, то есть до наступления мира стричься, а после – прекратить, однако нам не удалось оспорить его твердое решение. Мы, родители, находимся в несколько смущенном состоянии духа, поскольку не любим навязывать ему наши желания – он кусается. С другой стороны, у нас аллергия на маленьких хиппи в нашем доме.

Не то чтобы до войны положение в доме было лучше. С двух лет у Амира развилось внутреннее сопротивление любому виду подстригания в соответствии с новыми веяниями «анти-анти», распространившимися среди молодежи во всем мире. Амир справляет траур по каждой завитушке, спадающей с его головы, как будто это перо жар-птицы. Последний раз нам удалось затащить его в парикмахерскую в феврале с твердым политическим обещанием, что срежут только чуть-чуть по бокам и что сразу же после этого мы направимся в магазин игрушек напротив, имея в распоряжении огромный бюджет…

– Сын писателя, – заявила мать ребенка, подняв палец, – должен ходить стриженым!

Амир сидел в кресле парикмахера как на электрическом стуле, и его взгляда я не забуду до конца моих дней. Мне казалось, что он просит пригласить раввина, как к умирающему. Во всяком случае, когда он сошел с парикмахерского эшафота, у него был вид нормального ребенка из приличного дома. Во время экзекуции он дважды лягнул парикмахера под колено и пообещал расправиться с ним при первом удобном случае. Мы не вмешивались. Пусть лучше парикмахер станет волосатым козлом отпущения, чем остается волосатым наш сын.

Я помню, как после завоевания нашей армией вершин Хермона Амир показывал на солдат – смотри, они тоже не стригутся!

И действительно, мало было войн, в которых участвовали настолько длинноволосые солдаты, как в короткой войне Судного дня. По-видимому, это был результат поспешной мобилизации резервистов в последний момент, за пять минут до двенадцати. Растрепанные лохмы солдат нередко развивались из-под касок, совершенно не считаясь с родителями Амира, мало того – большинство наших героев-Самсонов снимались для ТВ совершенно небритыми, и неудивительно, что на ребенка это повлияло. Мой тесть пытался исправить положение с помощью экономических факторов.

– Если ты согласишься подстричься, – подкупал он ребенка, – я тебе выпишу энциклопедию животных.

– Нет, – ответил Амир, – волосы.

Как животное. Мы предложили ему велосипед. Ребенок поколебался немного и изрек:

– Ответ отрицательный.

Тогда мы поняли, что это серьезно. «На этот раз он будет бороться», – предрекла женушка, и действительно, когда мы попросили тестя помочь привязать Амира к унитазу, наш хрупкий ребенок ответил войной за волосы и со стереофоническим криком оттеснил нас за линию фронта. Зато мы уже преодолели барьер страха.

Читатель, разумеется, может спросить, почему мы не обрезаем кудри Амиру во сне? Он спит с линейкой. Готовность № 1.

После того столкновения в туалете Амир ужесточил свою позицию. Он нарочно перестал убирать пряди, нависающие на глаза, и начал демонстративно натыкаться на шкаф пару раз в день. Мне не оставалось ничего, кроме как инициировать с ним беседу, к которой меня обязывает семейная конституция:

– Дорогой сын, почему ты сопротивляешься стрижке?

– Пусть будут длинные.

– Почему?

– Для этого они растут. Так Богу угодно.

– Так, по-твоему, и ногти нельзя стричь?

– Конечно.

Да, это был неудачный пример. Но все же наш диалог удался лучше, чем краткая беседа, которую Феликс Зелиг провел с глазу на глаз со своим сыном.

На вопрос № 1 «Скажи, сын мой, почему ты…» и т. д., ребенок ответил: «Эта тема обсуждению не подлежит!»

– Но если ты не будешь стричься, – пытаюсь я возобновить разговор с Амиром, – подумают, что ты девочка.

– Что в этом плохого?

– Ничего. Но ведь ты же мальчик.

– Так из-за этого меня нужно наказывать?

Беседа была очень полезной и конструктивной.

Мы с женой закрылись в кухне и решили использовать единственное оставшееся в нашем распоряжении средство – наркоз. Это было бы естественным решением проблемы, можно даже сказать, напрашивающимся с логической точки зрения: я бросаюсь на Амира сзади и обхватываю его с силой обеими руками, а мамочка в это время прижимает платок, пропитанный хлороформом, к носу смышленого ребенка. Теперь у нас есть десять минут, чтобы спокойно сделать свое дело ножницами. Одновременно появляется возможность вычистить ему зубы и сменить носки.

Амир, как и всякое животное, почувствовал опасность и в последнее время стал передвигаться по дому, прижавшись спиной к стене. Вчера он провел обыск в ящиках моего стола. Возможно, что он вооружен. Решение последует в ближайшие дни. У обеих сторон есть свои варианты развития событий.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю