Текст книги "Обагренная Русь"

Автор книги: Эдуард Зорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Репих даже с лавки вскочил, услышав такое, затрясся от возмущения:

– Предаешь верных слуг своих, княже?

– Смилуйся! – возопил, падая на колени, Ждан.

– Да что же вас так разобрало-то? – с улыбкой разглядывал их князь. – Не сегодня же велю я вам ссечь головы, еще поживете. А ссориться со Всеволодом из-за вас я не хочу.

– Что ж, что не сегодня-то, – пролепетал Ждан, – и завтра помирать мне не хочется.

Мстислав подумал.

– Хорошо, бояре. Сам я над вами расправу чинить не мочен, – сказал он, – и в Новгород в оковах не повезу. Но и от веча не скрою, какая назначена за вас цена.

Как побитые псы, вышли Репих со Жданом из его избы. Теперь и между собой настало время сводить счеты.

– Всему ты зачинщик, – сказал Репих Ждану, – все с тебя началось.

– А не ты ли Димитрию Якуновичу нашептывал, чтобы брали Святослава в железа?

– Нет, ты! Митрофана кто хотел туды же со всею дружиною – в поруб? А кто Словишу на чепь сажал?

– А вот я тебя посохом!

Но Репих ждать не стал, когда его ударят, – сам размахнулся и огрел Ждана поперек спины. Тот так и взвыл, так и завертелся на месте.

– Аль еще добавить? Вот тебе и еще!

Но от второго удара Ждан увернулся, хватил Репиха посохом по голове.

К месту свалки быстро сбегался народ. Люди толкались, спрашивали:

– Кого бьют?

– Бояре подрались.

Толпа смеялась и улюлюкала. Отбросив посохи, бояре под шум и хохот вдохновенно валтузили друг друга кулаками. А там вцепились в бороды, покатились наземь, – едва растащили их князевы дружинники.

А Мстислав как раз вышел на крыльцо. Драку он видел в оконце, сидел, посмеивался.

Бояре разом очухались, как были в снегу – повернулись, поклонились князю. Подобрали посохи, побрели в разные стороны.

Малой ценою был достигнут мир. Один только Словиша и пал в этом походе, а беспутный гусляр Якимушка возвратился в Новгород калекой.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Мстислав умел держать слово. И в этом превосходил он иных из князей.

Бояре Ждан и Репих не чувствовали за собой присмотра, в оковы их не брали, на пиры звали, как и прежде. Но стали сторониться их остальные думцы.

И волей-неволей поссорившись, снова стали они меж собой искать близости. В Новгороде перед посадником и перед вечем им вместе ответ держать.

Вестуны уже обо всем сообщили Димитрию Якуновичу. Однако же, несмотря на то, что все обдумать времени было достаточно, при виде Ждана с Репихом он растерялся.

Ведь не кто иной, как Ждан, расстарался, когда его ставили в посадники. Да и Жданово первое слово было, чтобы звать в Новгород Мстислава.

И никак не мог посадник в толк взять, отчего это так легко согласился Мстислав с Константином. И так рассуждал: пока за Ждана взялся, а немного времени пройдет – возьмется и за меня. Два лежало перед Димитрием Якуновичем пути, два было выбора: либо отдаться полностью на волю князя и тем заслужить его доверие либо поддержать бояр и вести дело к тому, чтобы изгнать Мстислава. Какой путь предпочесть? И то в одну сторону он метался, то в другую. За этими сомнениями и застали его Ждан с Репихом, когда вошли в терем и остановились у порога.

«Как же быть-то, как же быть?» – суетливо думал Димитрий Якунович.

– Принимай, посадник, неурочных гостей, – с кривой улыбкой сказал боярин Ждан и продвинулся, как бывало, уверенной походкой на свое обычное место возле косящатого окна. Репих, снимая шапку и крестя лоб, семенил за ним следом.

– В любой час вы у меня ко времени, – откликнулся посадник и, отворив двери, крикнул в переход: – Эй, кто там! Несите вечерять, да чтобы быстро!..

Сел против гостей с елейной маской на лице, приготовился слушать.

– А говорить нам нечего, – сказал Ждан. – Все, поди, и до нас слышал.

– Слышал, слышал, – повздыхал посадник. – Удивлен зело и огорчен был и, как помочь вам, не знаю.

Репих кашлянул, Ждан помолотил пальцами по столешнице:

– Вот как встретил ты нас, посадник.

– А что же встретил-то? Встретил да и уважу – свеженькой стерлядкой попотчую. Мужички наловили, с утра расстарались. Будто знал я, что вы будете ввечеру.

– Пустяковую завел ты с нами беседу, – нахмурился Ждан. – Про стерлядок пущай сокалчие думают, а нам и о чем другом подумать срок приспел. Старый-то должок за тобой, – может, не забыл? Аль память отшибло?

– Чего же память-то отшибло? Все помню, – сказал Димитрий Якунович.

– Ну, ежели помнишь, так и легче зачин. Али вовсе без зачина обойдемся?

– Можно и без зачина.

– Значит, не забыл, кто тебе посадников посох добывал? – уперся в него взглядом Ждан.

– Не ты один.

– Да с меня все пошло. Вспомни-ко, Митя, как убегал ты от Словиши по огородам. Не я ли тебя от поруба спас?

– Ты и о себе тогда думал.

– Вестимо. А все ж таки?

Трудным представлялся посаднику этот разговор, но еще труднее получился он на самом деле. Накрепко его веревочка связала со Жданом, много образовалось узелков. А распутывать все по одному надо, не то другие распутают да и притянут заодно с боярином к ответу.

И еще Ждан такое сказал:

– А мужичонку со мною ты посылал, он и пронзил Словишу стрелой.

Нет, просто так не отвертеться Димитрию Якуновичу. Вот ведь беда-то какая. И хоть не хочется, а беседу со Жданом нужно вести степенную, по-пустому не гневить боярина.

– Зря ты хватаешь меня, Ждан, за горло, – проговорил он наконец. – Я ведь тебе не супротивник, и не моя это задумка, чтобы верных моих друзей призвать к ответу. Сам подумай, на кого же мне тогда опереться, ежели вас не будет рядом. А что до стерлядки, так ведь она разговору не помеха. Вот отведаем рыбки, да мед ку попьем, да вместе и подумаем, как дальше быть. Одно тебе скажу: на свою голову призвали мы Мстислава.

– Это нынче ты так заговорил, – усмехнулся Ждан, – а ране радовался. Кабы не Мстислав, так и не сидеть бы тебе в этом тереме, а изгнивать в узилище.

Двери открылись, и в повалушу вошли слуги с яствами. Расставили на скатерти миски и солила, кланяясь, удалились. За накрытым столом посадник почувствовал себя увереннее. Приятно ему было выступать в роли рачительного и хлебосольного хозяина. Да и любой, даже самый трудный, разговор обретал за угощеньем непринужденность и простоту.

И рыбка, и мясо, и приправы – все оказалось кстати. Увидев такое изобилье, бояре вдруг вспомнили, что с утра не побывало у них во рту ни маковой росинки. Ведь только тем они и заняты были, что толковали да перетолковы-вали о своем будущем. Не до еды было, не до питья.

И все бы хорошо, да вдруг Репих ни с того ни с сего сказал с набитым стерлядкой ртом:

– Все стерпится, покуда смерть, как мышь, голову не отъест.

Ждан так и бросил перед собой ложку:

– Будя, посадник. Угостил ты нас рыбкой – теперь мудрым словом угости.

– Да где ж у меня мудрые-то слова? – поперхнулся Димитрий Якунович. – За мудрым словом ступали бы ко владыке. Он с богом накоротке.

Глаза у Ждана налились кровью:

– Это к кому же ты нас посылаешь?

– Не беленись ты, Ждан, – сказал смущенно Димитрий Якунович. – Я ли не за вас? А коли пришли в гости, так почто ругать хозяина?

– Сыт я, Митя, – отодвинул от себя миску Ждан. И чару недопитую отставил, – Вижу я тебя насквозь: и по сей час не решил ты, чью держать сторону. Али не угадал?

– Все мы по одну сторону, боярин, – сказал Димитрий Якунович и тоже отставил чару, – Не о себе токмо, но и о Новгороде я пекусь.

– Новгород и без нас проживет, – отрезал Ждан, – а нам друг за друга держаться надо. Думаешь, ежели Всеволодова сторона верх возьмет, так про тебя и не вспомнят? Еще как вспомнят, еще и батюшкины грехи на тебя повесят – вот тогда и закрутишься, вот тогда снова к нам прибежишь. А мы тебе – кукиш. На-кося, выкуси!..

Димитрий Якунович отшатнулся от него и прикрыл лицо локтем.

– Что, испугался? – злорадно сказал боярин. – Слова не проняли, так иначе тебя проймем.

Встав, он возвысился над притихшим посадником:

– Не нас одних искупают в Волхове, мы и тебя с собою возьмем. И мужичка твово сыщем – пущай всем расскажет, как ты его подстрекал на гнусное душегубство.

Димитрий Якунович засмеялся тихо, потом громче, потом и вовсе захохотал. Бояре смотрели на него с удивлением.

– Во второй раз вспоминаешь ты мужичка, Ждан, – сказал он, стараясь подавить смех, – а его и нет, да и не было вовсе...

– Это как же так не было, ежели был? – покачал Ждан головой. – Сам же я его к тебе и отсылал.

– Отсылать-то отсылал, а по дороге оплошка вышла: сгинул где-то мужичок, до Новгорода не добрел.

Ждан и Репих слушали его оторопело.

– А то, что посох посадника ты мне сунул, – продолжал, все больше вдохновляясь, Димитрий Якунович, – то ведь не меня жалеючи, а из собственной выгоды. Мне же выгоды знаться с вами нет. Вы кашу заварили, вы и расхлебывайте.

«Вот и слава богу, – подумал он, – вот и все само по себе решилось: со Мстиславом я, а ентим потакать – только самому лезть в петлю по доброй воле».

– Вот как ты повернул-то, Митя, – прошипел, приходя в себя, боярин Ждан.

– Да тебя за это!.. – выскочил из-за стола Репих, но Ждан перехватил его поднятую для удара руку:

– Не трожь его, и так на нас много грехов повисло, – и, повернувшись к посаднику, по-потешному поклонился ему в пояс. – Щедро, ох как щедро отбла-годарствовал ты, Димитрий Якунович! Исполать тебе.

– Ступайте с богом, коли весь разговор, – отмахнулся посадник.

Стараясь не унизиться, держа спины прямо, бояре вышли. Димитрий Якунович перекрестился на образа, облегченно опустился на лавку, прижался затылком к срубу.

От посадника Репих со Жданом метнулись к Митрофану:

– Заступись, владыко!

Митрофан допустил бояр к руке, сам сел на свое место, Ждана с Репихом усадил и лишь после этого спросил с участием:

– Кто обидел вас, бояре?

– Одним словом и не выскажешь, отче, какая постигла нас беда. Так ты уж не торопи и выслушай нас со вниманием, – сказал Ждан.

– Я – владыко и ваш духовный пастырь. Ничего не таите, бояре, сказывайте по порядку.

«Ишь, как надулся, – с неприязнью подумал о нем Ждан, – а ведь давно ли сам страшился переступить порог своих палат». Но теперь только в нем видел он свое спасение. И вел себя почтительно и покорно – не то что в тереме у Димитрия Якуновича.

– Много за нами грехов, отче, – начал он. – И против Святослава мы замышляли, и тебя не чтили в твоем высоком сане. Бес нас попутал, но вот одумались мы и пришли к тебе с покаянием.

– Покаяние всем нам во спасение, – прервал его владыка. – Хоть и поздно, но и то хорошо, что вы одумались.

Надежду подал им Митрофан, и глаза Ждана засветились радостью.

– Мудр и незлобив ты, отче, – заговорил он быстро. – И то, что прогневался ты на нас – всё справедливо. Но простишь ли грешных?

– Христос прощал и нам повелел, – кивнул Митрофан. – Говори дале.

– Помирился Мстислав со Всеволодом...

– Слава тебе, господи, – осенил себя крестом владыка. И бояре, глядя на него, тоже перекрестились.

– Худой мир лучше доброй ссоры, – сказал Митрофан.

– Мир-то и впрямь худой, – подхватил Ждан и оглянулся на Репиха.

– Худой, отче, и впрямь худой, – вторил боярин.

– Да чем же худ-то мир?

– А тем худ, отче, что откупился Мстислав от Всеволодовых сыновей нашими головами, – сказал Ждан.

– Не то говоришь ты. Зрю я: головы ваши на своих местах.

– Покуда на своих местах, а вот что дале будет? Обвинил нас Константин, будто мы всей смуты зачинщики...

– А разве нет? – сказал владыка. – Ты же сам, боярин, только что винился, и в грехах своих каялся, и при том говорил: мы-де на Святослава и на тебя замышляли. А ежели вы не зачинщики, то почто каяться ко мне пришли?

Как с утра не задастся день, так и до вечера все идет кувырком. Начал Ждан во здравие, а кончил за упокой. От такого крутого поворота беседы оба боярина смутились и потупили взоры.

– Гляжу я на вас, – сказал Митрофан, – и думаю, что не прощения за грехи свои пришли вы ко мне просить, а искать защиты от возмездия. И ежели нынче я вас прощу и огражу от Мстиславова гнева, то завтра вы опять же приметесь за старое, а мне от вас пощады не ждать.

– Что ты, отче! – в отчаянии вскричал Ждан. – Разве мы похожи на шатучих татей?

– Хуже, – сказал Митрофан, ударяя посохом по полу, – хуже вы шатучих татей, ибо из собственной выгоды готовы предать свою отчину. И убийство Словиши – ваших рук дело. Так кто же вы есть?

И тут Ждан решился.

– Не мы убивали Словишу, – сказал боярин. – И даже зная, мог бы я промолчать. Но коли винишь нас в несодеянном, то всю правду выскажу я тебе, владыко, а ты поступай, как знаешь. Словишу Митька прикончил, и то не своими руками, а подговорил на гнусное дело своего раба.

– Митькиных рук дело? – насторожился Митрофан. – Да как же Митькиных, ежели самого его не было во Мстиславовом войске?

Ждан придвинулся к владыке и заговорил шепотом:

– Подслушал я, как снаряжал он мужика. А в Вышнем Волчке убийцу я приметил, однако ж поздно было...

– Что поздно-то? Почто князю ни словом не обмолвился? – склонился над ним Митрофан. Дышал тяжело, глядел Ждану в глаза. Жаркий был взгляд у владыки – боярин даже зажмурился от страха.

– Свят-свят, – обомлев, перекрестился Репих и стал сползать с лавки.

Владыка схватил его за руку:

– Куды?!

– Худо мне, отче...

– Сядь.

Угрястое лицо Ждана лоснилось от напряжения.

– Так почто знал про убийцу, а князю не обмолвился? – повторил Митрофан свой вопрос, снова склоняясь над боярином.

– Боялся я, – Ждан провел рукой по мокрому от пота лбу.

– Боялся? Кого?

– Митьку – вот кого я боялся! – выкрикнул Ждан. И вдруг заговорил быстро: – Все так, слышал я их разговор, а Митька меня за дверью словил и тому мужичку показал да и сказал ему: вот, мол, боярин все слышал и ежели кому про нас обмолвится, то у тебя и вторая найдется стрела...

Ловко он соврал. Но Митрофан продолжал стоять, нависнув над Жданом. Не поверил он ему.

– Верь мне, владыко, – взмолился Ждан, – не я, а посадник зачинщик, и, ежели был бы жив тот мужичок, он бы тебе то же сказал.

– Ой ли? – покачал головой Митрофан, повернулся, сел на свое место, задумался.

В палатах сделалось тихо, только в печи потрескивали березовые дровишки.

– А что, – внезапно встрепенулся он, – отколь тебе ведомо, что мужичишка тот мертв?

Снова Ждан оплошал. И снова, потея, выпутывался:

– Так сам посадник мне про то и сказал.

– Что сказал-то? Что?!

– А это когда я ему нынче про мужичонка того намекнул. Рассмеялся он да так и говорит, что мол, убийцу волки давно съели...

– Так, – насупился владыка и сгреб рыжую бороду в кулак. – И ране я подозревал, теперь же зрю воочию: страшное гадючье гнездо свили бояре за моей спиной.

– Всех бояр под одно не ровняй, – заикнулся было Ждан. – Я тебе все сказал, как на духу.

– Не всё! – взорвался владыка. – Не все ты сказал и главное утаил. Про то и словом не обмолвился, что тебе поручил того мужичка посадник. Думал, туманом меня отуманил, а я не простак. Однако же разговор наш не без пользы: открыл ты мне Димитрия Якуновича...

– Так нешто за правду не простишь нас, владыко, так и не заступишься?

– Так и не заступлюсь.

– Тогда нам один путь – правды искать у самого господина Великого Новгорода, – сказал Ждан, и они с Репихом вышли из палат.

3

– Что ты задумал, Ждан? – испуганно спросил его Репих, когда они садились у владычного всхода на коней. – Что такое говорил про Великий Новгород?

– Ежели жизнь дорога, так езжай со мной, – процедил сквозь зубы Ждан. – Не мы с тобой двое ответчики, пущай и Фома с Домажиром не прячутся по своим норам.

Поехали к Фоме.

– Эй, Фома! – застучали в ворота, – Отворяй-ко, да поживей!..

Боярин зевал и почесывался, будто его подняли со сна. Но дотошный Ждан сразу понял по его глазам, что не спал Фома – ждал, знал, что приедут к нему его дружки.

– Вместе мы пировали, вместе нам и похмеляться, Фома, – сказал он хозяину. – Надевай свой лучший кафтан, поедешь с нами.

– Никуды я не поеду с тобою, Ждан, – замахал на него руками Фома, и лохматая его голова затряслась от возмущения. – Зря стучался ты в ворота, зря подымал меня с постели. С сего дня я тебе не товарищ. И тебе, Репих, советую возвращаться домой. Не езди со Жданом по улицам, беду на себя накликаешь.

– Нет, Фома, так легко тебе со мной не расстаться, – пригрозил Ждан. – Ежели я потону, так и ты не выплывешь. Вместе пойдем ко дну. А без дружков моих мне будет скучно.

И он стал звать в горницу слуг:

– Несите боярину вашему лучшее платно, да шапку с алым верхом, да новые сапоги, да пояс с каменьями, чтобы перепоясал он чресла, да меч да седлайте коня!

– Что это ты в моем доме расхозяйничался? – ворчал Фома. Однако же дал себя и одеть и обуть и позволил посадить на коня.

– Теперь путь наш к Домажиру, – распоряжался Ждан.

Домажир встречал незваных гостей в исподнем. Расплылся в улыбке, руки раскинул для объятий:

– Вот радость-то! Входите в избу.

Вошли, сели. Ждан удивился:

– Чему это ты, боярин, обрадовался?

– Да как же так? Али вы ничего не знаете?

– Что надо, то знаем. А в чужие дела нос не суем.

– Да какие же это чужие дела? Князь наш на литву собирает войско.

– Ну и что? Тебе-то что за забота?

– Не забота, а хлопот полон рот, – сказал Домажир, потирая ладони. – Иль не приметили вы, что достроили мне скотницу?

– Вот оно что, – протянул Ждан. – Ну так знай, что скотница тебе ни к чему.

– Это как же так – ни к чему?

– А вот так. Ответ нам с тобою держать. И мне, и Репиху, и Фоме.

– Да мне за что?

– Аль в совете со мною не сиживал?

– Сиживал.

– Аль Митьку в Новгород не звал?

– Ну, звал,

– Аль Святослава не ты брал на Городище?

– Был грех, брал. Так что с того?

– А то, что не всё коту масленица... Одевайся, и поедем с нами.

Поехали. На вечевой площади в подполе купеческой избы сыскали пьяного звонаря. Вытащили за шиворот на свет:

– Ударь в колокол!

Звонарь не сразу сообразил, что к чему, заупрямился. Фома привел его в чувство затрещиной. Только тут разглядел мужичок, что перед ним не простцы, не дружки его бражнички, а важные бояре. Подхватил свисающие порты и – к колоколу.

Сполошный призывный звон поплыл над Новгородом. Прилежно раскачивал звонарь тяжелое било, повисал на веревке, подобрав под себя ноги, старался угодить передним мужам. А те гуськом уже поднимались на степень.

Скоро на площади яблоку негде было упасть. Сбежались кто в чем, тревожно расспрашивали друг дру га, по какому случаю собрано вече, с любопытством разглядывали стоящих на возвышении бояр. Добродушно переговаривались друг с другом:

– Вот этот – Ждан.

– А тощий – Репих.

– С лохматой головой – Фома. А тот чернявенький-то, что за Репиха прячется, – Домажир...

Недоумевали:

– В колокол ударили, а ни владыки, ни посадника не видать.

– Должно, скоро объявятся...

Но Ждан выступил вперед и начал говорить:

– Низкий поклон тебе, господин Великий Новгород!

Толпа задвигалась, зашумела. Голос боярина беспомощно таял в воздухе. На какое-то мгновение Ждан растерялся, и хитрая его задумка вдруг показалась ему никчемной.

Но лица всех были устремлены на него с ожиданием. И, набрав в легкие побольше воздуха, Ждан дрогнувшим голосом вопросил:

– Все ли вы знаете меня, люди добрые?

– Как не знать, – отвечали из толпы. – Говори, боярин, а мы тебя слушаем. Почто колоколом всполошил?

– На вече попусту не зовут. На литву идем – про то мы ведаем. Аль еще какая стряслась невзгода?

– Невзгода, люди добрые, ох невзгода-то, – подбодренный откликами, закатил глаза боярин. – Сызнова провели вас, как простаков, а вы и рады. Думали вы, что волю вам добыли Мстислав с посадником, а они припасли для вас еще горший хомут.

Люди смотрели на него с недоумением. Чудно говорил Ждан и не совсем понятно. Но помалкивали, знали: почти всякий раз на вече начинали смутно. Зато кончали едва ли не всеобщей свалкой. Как-то на сей раз обернется?

– Припасли для вас хомут, – продолжал боярин, – ибо не мир принесли они вам, а позор и унижение. Как были володимирские сверху, так и остались. А им за это давали еще великие дары...

– Да ты-то куды глядел? – послышалось из толпы. – Чай, и сам был вместе со Мстиславом?

– Вместе был, да думал порознь, – нашелся Ждан. – А князь с посадником спелись. Продали они нашу волюшку. Обещали, слышь-ко, Всеволоду за то, чтоб повернул он свои рати, наши головы.

– И енти туды же! – взвизгнул кто-то. – Мало понизовским Мирошки Нездинича?

– А не врешь, боярин?

– Вот те крест, не вру, – все более приободряясь, отвечал Ждан. – Так не пришла ли пора, Великий Новгород, о посаднике и о князе помыслить? Обманывает вас Боярский совет, владыко тож со Всеволодом.

– Владыку мы не избирали.

– Его и митрополит не утверждал.

В толпе были знающие. Не все драли глотку, иные и думали. А среди думающих были и такие, что сомневались.

– Нам бы посадника послушать, – стали требовать они.

– А и впрямь, – подхватили с разных сторон, – почто пришли на вече без посадника? Обвиняете его, а спросить нам не с кого.

– Зовите Димитрия Якуновича! Пущай скажет и он нам свое слово.

А Димитрий Якунович, поднятый колоколом с постели, уже пробивался через толпу к помосту.

В распахнутом кафтане, борода взлохмачена ветром, – Димитрий Якунович вышел вперед и поднял руку, призывая к тишине.

– О чем брехали вам тут бояре, я не слышал, – сказал он убежденно, – но привела их к вам, новгородцы, лихая забота: замыслили они смутить ваши души неверием и посеять средь нас вражду. Не о Новгороде пекутся они, а о своей выгоде. Ко мне сунулись думцы – я их слушать не стал, сунулись к владыке – и он прогнал их из своих палат. Вот и решили они, что вы за них заступитесь. А вспомните-ко, кто недавно на этом же самом месте смущал вас и толкал к убивству? Не те ли же самые бояре? Не они ли насылали вас на Святослава и шли во главе смущенных на Городище? И не они ли накликали на Новгород беду? Не из-за них ли разгневался на нас Всеволод? И не их ли стараниями снова ввергнуты мы в кровавую распрю?..

Красноречив был Димитрий Якунович. До сей поры ни разу еще он с народом так не говаривал. И когда Ждан попробовал отстранить его и еще раз обратиться к вечу, на него закричали со всех сторон:

– Не трожь посадника!

– Изыди, слушать тебя не хотим!..

– Все вы обманщики и кровопийцы!

А кто-то уже подстрекал заколебавшуюся толпу (не один явился Димитрий Якунович):

– С моста их да и в Волхов!

Бояре, подобрав полы шуб, стали пятиться и потихоньку спускаться с помоста, но резвый голос поджег вечников:

– Глядите, куды бояре подались!

К подножью степени, размахивая клюкой, подкатился гусляр Якимушка – самым бойким из зачинщиков он оказался (вернувшись из Твери, владыкой принят он не был, зато посадник его приметил и нет-нет подкармливал на своем дворе).

– Не замай, Якимушка, – сказал ему Ждан, – лучше уйди поздорову с дороги.

Но гусляр замахнулся на него клюкой, промазал и сам рухнул в утоптанный снег. Ждан перешагнул через него, хотел прыгнуть к коню, однако же на полпути перехватили его чьи-то руки, потянули к земле, ослепленное злобой бородатое лицо ощерилось гнилозубым ртом:

– Калеку бить?!

Полетело, покатилось по площади:

– Бьют... Бьют гусляра бояре!

И многоустно отозвалось:

– Чего глядеть, на мост их!

Репих беспомощно трепыхался и постанывал в объятьях двух озлобленных вечников, обмякшим Фоме и Домажиру вязали поясками руки за спину. Ждан всхлипывал, говорил, озираясь на Димитрия Якуновича:

– Что, Митька, верх взял?

Посадник отвечал с помоста:

– Злодею палка завсегда найдется. Худо, что не со мной ты, Ждан, да делать нечего. Выпью медку за твой упокой...

– Захлебнешься медком – горек он.

– Ничего. Другие пооглядчивее будут.

А вечникам, державшим бояр, он сказал:

– Чего замешкались? Волоките их к Волхову!

Толпа, подталкивая перед собою пленников, двинулась к мосту.

– Да неужто и впрямь потопят нас, как хотят? – озираясь, спрашивал Домажир. – Так почто же ставил я бретьяницу, почто злато копил?

– Молчи, – сквозь зубы ответил Ждан. – Молись богу, а не о злате думай. Кинут нас в прорубь, так пойдут зорить усадьбы. Али сам не подбивал, бывало, вечников? Али сам чужим добром не пользовался?

Фома со страху идти не мог. Мужики тащили его, как куль, на своих плечах, злились:

– И чем только набил ты свое чрево, боярин?

Якимушка, целый и невредимый, подпрыгивая на одной ноге, опережал толпу, сыпал и прибаутками и присказками. Димитрий Якунович, подбоченясь, высился над всеми на вороном коне.

И вдруг надеждой плеснуло боярам в лицо, Якимушка замер с поднятой над головой клюкой: от детинца навстречу толпе скакал молодой вершник, размахивал руками:

– Стой! Стой!

Толпа недоуменно замерла. Державшие Фому мужики отпрянули в стороны, и боярин с тяжелым хрястом рухнул им под ноги.

Яркое солнце било в глаза, и Димитрий Якунович, приложив ко лбу ладонь козырьком, чтобы защититься от слепящих лучей, увидел спускающийся от ворот знакомый возок владыки.

Возок повихлял по намерзшим на тесинах льдинам, кони захрапели и остановились. Владыка, опираясь о посох, вышел на мост.

Димитрий Якунович недовольно нахмурился. Толпа притихла, передние попадали на колени. Якимушка перекрестился, попятился и юркнул за спины мужиков.

Митрофан молча приблизился, оглядел связанных бояр, спросил, обращаясь к посаднику:

– Почто вече правили без владыки?

– Не мы правили, отче, – нетерпеливо ерзая в седле, отвечал Димитрий Якунович, – бояре сами ударили в колокол...

– Сами, сами... – зашелестело в толпе.

– Почто же подняли переполох? – обратился владыка к Ждану.

– Правды искали, отче. Да вот как все обернулось.

– А вы, – ткнул владыка перед собой посохом (мужики отшатнулись), – вы-то правду сыскали ли?

Все смущенно молчали.

– Не мешай нам, отче, – поморщившись, сказал за всех Димитрий Якунович, – что вече постановило, тому так и быть.

– Ой ли? – взметнул бровь владыка. – Не твои ли людишки подбили народ, а теперь прячутся за чужие спины? Не ентот ли громче всех кричал? – шагнул ом к Якимушке. Гусляр побледнел, озираясь, и пал на колени. Мужики отодвинулись от него.

– Ты?! – грозно сверкая глазами, подался к нему Митрофан.

– Помилуй, отче! – взмолился гусляр, подползая к его ногам. – Не по своей шумнул я воле.

Владыка перевел взгляд на Димитрия Якуновича:

– Аль мало тебе крови, посадник? Аль и свои грехи задумал вместе с ними припрятать в проруби?

– Да в уме ли ты, отче? – деланно возмутился посадник и тихонько понукнул коня на сторону (сгоряча, чего доброго, вместо бояр-то его сунут в Волхов!).

– Как с владыкой разговариваешь! – закричал Митрофан и ударил посохом так, что ледяные искры брызнули во все стороны. Якимушка выронил клюку и закрыл лицо ладонями. Мужики, крестясь, отодвинулись к перилам. Конь посадника уже почти выбрался из толпы; приподняв плечи, Димитрий Якунович все ниже склонялся к гриве, все сильнее вонзал шпоры в поджарые бока. Искоса поглядывая на него, владыка довольно усмехнулся, обратился к растерянным людям на мосту:

– Вины боярской я не умалю. Водится за ними грешок, и в совет мы их боле не допустим (Ждан вздрогнул и опалил его ненавидящим взглядом)... Однако ж и за посадником глаз да глаз нужен. А на Всеволода вы не серчайте – ну какой бы стерпел отец, ежели бы сынов его терзали на чужбине?

– Оно-то так, – послышался неуверенный голос. Другие тут же подхватили, даже вроде бы и с облегчением:

– Курица и та за своих птенцов...

– Чай, родное семя...

– Ты уж не гневись на нас, владыко. По неразумению мы – крикуны смутили...

Кто-то находчивый предложил:

– А может, Якимушку бросим в прорубь?

Гусляр вскрикнул, забился в ногах владыки:

– Не дай, отче, толпе на поругание!

Жалостливый голос сказал:

– Ишь, как взвился сердешный. Куды уж бесполезный мужичонка, а тож хочется жить.

– Отпустите вы его, – заохали затесавшиеся в толпу бабы, – худого вам не сделал человек, – глядишь, на что и сгодится...

– Да на что сгодится-то? – мялись, сдаваясь на их уговоры, вечники. – К одному только и приучен он, что меды пить.

Чувствуя настроение толпы, Митрофан с улыбкой сказал:

– И впрямь, не троньте Якимушку, он вам еще песню споет.

– Спою, ей-богу, спою, – ухватился Якимушка за последнюю надежду.

– Помалкивай уж, – совсем добродушно прицыкнули на него, – наслушались мы твоих песен – муторно с них. Ты лучше меды пей да на вече наперед других не высовывайся, коли разумом тебя господь обделил. Как-нибудь и без тебя разберемся.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Только на Всеволодовой силе и держался Рюрик в Киеве – не то давно бы скинул его Чермный.

Но шли дни и годы, жизнь старого князя была хмельна и неразумна, болезни, приходившие одна за другой, подтачивали его, и как-то однажды утром, проснувшись, он едва поднялся с ложа.

На столе дожидалось его обычное вино в принесенном из ледника жбане (слуги были обучены, и вот уже много лет ни разу не случалось, чтобы князь проснулся, а вина на столе не было).

– Господи, господи, – пробормотал старый князь и, едва передвигая скрюченными ногами, по стенке, по стенке добрался до стола. В чару, стоявшую рядом, вино наливать не стал – пил прямо из жбана, вздыхая и покряхтывая.

«Да что было-то, что было?» – мучительно вспоминал князь вчерашний вечер.

А ничего особенного и не было. Как обычно, как все эти годы, Рюрик правил пир. И бояре были на пиру, и торговые гости. Званы были и гусляры и скоморохи.

Но с некоторых пор наскучили князю обычные забавы. От гусляров бросало в сон, скоморохи не то что развеселить его не могли, а даже ввергали в гнев. И их выталкивали еще до того, как Рюрик сдергивал со стола скатерть и начинал топтать опрокинутые на пол блюда с яствами.

Другие придумывали для него развлечения, но самую лучшую из забав выдумал сам князь.

– Господин я в своем городе али не господин? – говорил он, аж вращая белками глаз.

– Воистину, господин. – отвечали ему, кланяясь.

– Ну, а ежели господин, так все со мною! – распоряжался он и в растерзанном кафтане выскакивал во двор, садился на коня и в полночь-заполночь отправлялся полошить уснувшие посады. Бояре и купцы тоже были с ним, а ежели кто увиливал, того брал на заметку Чурыня, снова передний муж и самый близкий к Рюрику человек.

Убедив через Стонегову ложь Ростислава в своей преданности старому князю, устранив Славна (тот убрался в свою вотчину и больше в Киев не показывался), уговорив Рюрика расстричься, Чурыня зажил на Горе припеваючи.

Коварный боярин, находчивый и увертливый, как уж, во всем подпевал Рюрику. И забава с посадами тоже им была намеком подана, а князь решил, что она ему самому пришла в голову.

Вот и вчера налетел Рюрик со своими сотрапезниками на гончарную слободу. У печей побили посуду, раскидали горшки и корчаги, а одного из юнот обмазали глиной и затолкнули в горн. Увезли с собою девок, усадили в тереме на столы, и снова бражничали, и снова потешали себя скоморохами...

Крепкие ромейские вина лились рекой. Ничего не жаль было Рюрику – лучшие годы утекли, чего уж там жалеть! Спешил он добрать недобранное, а того не замечал, что потерял большее, чем в хмельной реке утопил и молодость свою, и былые надежды.

Назад к карточке книги "Обагренная Русь"