Текст книги "Обагренная Русь"

Автор книги: Эдуард Зорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

– А ты почто не падешь перед князем? – сурово спросил он гусляра.

– Поморозил он ноги, княже, – сказал один из обозников. – Ночью зело светел был, вот и недоглядел...

Якимушка пробормотал с натугой:

– Не слушай мужиков, княже, – меня выслушай: от владыки я к тебе с грамоткой.

– С грамоткой, говоришь? – насторожился Константин. – Ну так волоките его, мужики, в избу.

Обозники перепугались – так вон это какая птица! А они над ним потешались, как бы теперь не стряслось лиха: чего доброго, пожалуется на них гусляр, и тогда всем несдобровать... Мешая друг другу, кинулись поднимать певца, бережно внесли в избу, усадили на лавку.

– Ступайте прочь, – вытолкал их постельничий. Крестясь и охая, обозники горохом покатились со всхода.

А Константин вскрыл доставленную Якимушкой грамотку, покачал головой и так сказал гусляру:

– За весточку, доставленную мне от Митрофана, спасибо тебе, Якимушка. А в награду за то отдаю я тебя Кощею. Славный он лекарь и на ноги тебя поставит. И с тем же прощаю тебе твою вину: что, как упился бы ты и вовсе замерз и грамотки мне не доставил? За сие полагается тебя бить батогом.

– А как же обещанная владыкой награда? – взмолился гусляр.

– Али моих слов не слышал? – нахмурился князь. – Али и впрямь отдать тебя на расправу моим отрокам, чтобы впредь был умнее и знал, где князево дело, а где мужичье?

Все сказал Константин, отвернулся, дальше вести разговоры с гусляром не стал.

Два дюжих гридня, подхватив под руки, отвели Якимушку к Кощею.

Кощей воскликнул:

– А не ты ли это тот малый, что ходил со старым Ивором?

– Я и есть, – не без гордости отвечал Якимушка. Вона как: и после смерти своей оберегал его и помогал ему Ивор.

И добавил:

– Нынче и меня всяк в Новгороде знает.

– А вот я так не слыхал, – с усмешкой отвечал Кощей и велел снимать обувку. Увидев обмороженные ступни, рассердился:

– И как тебя только, гусляр, угораздило?! Али пьян был, что не поберегся стужи?

– Ты, лекарь, поостерегись-ко, – важно оборвал Якимушка Кощея. – Слал меня к тебе Константин не для разговоров.

– Оно-то так, – скрывая улыбку, неопределенно пробормотал Кощей. Наметанным глазом он уж прикинул, что не сильно пообморозился гусляр. Но пальцы на правой ноге придется резать, пальцы ему не спасти.

Как услышал об этом Якимушка, так и побледнел, так и занялся истошным криком:

– Вот она, княжеская благодарность! Почто отдал меня Константин в твои руки? Лучше бы спознался я не с тобой, а с бабкой-зелейницей.

– Не с зелейницей бы спознался ты, а со смертушкой, – спокойно отвечал ему Кощей. – А чтобы не страшно было, так выпей-ко, гусляр, моего медку. Сроду не пивал ты такого настоя.

На сонных травках настаивал лекарь свои меды. И ножи у него были острые, и руки были ловкие.

Крепко заснул Якимушка, улыбался, когда резал ему пальцы Кощей. Проснулся – солнышко на дворе, ноги кровавыми тряпками обернуты. Похолодел он от страха:

– Что же ты наделал со мною, лекарь?

– Молись богу, гусляр. Могло быть и хуже. А в другой раз пить беспробудно поостерегись.

– Не по своей напился я вина, обидели меня обозники. Шубу взяли, сено повыгребли – куды было мне подеваться?

– Знать, неспроста обиделись?

Иворовы песни, так всё для меня. Справедливо ли сие?

– Бог тебе судья, – сказал Кощей. – А обозников за то, что не уберегли тебя, сыскали, бросили в поруб, и старшого велел Константин бить на виду у всех.

– Нешто? – обрадованно сверкнул глазами Якимушка.

Кощей посмотрел на него долгим взглядом и тихо отошел. На миг пожалел он, что спас гусляра. Все было в его руках. Но тут же отогнал от себя грешную мысль. Даже ужаснулся, как могло такое прийти ему в голову.

2

Мстислав был храбр, но не совсем безрассуден, как думали о нем бояре. И не хотел он бездумно испытывать свою судьбу. Многие сломали себе зубы о новгородскую вольницу, многие потерпели неудачу, пытаясь вступить в единоборство со Всеволодом. Пока жив владимирский князь, ухо нужно держать востро.

Потому-то еще до похода и отправился он на Софийскую сторону к владыке.

Митрофан был немало удивлен, увидев на своем дворе Мстислава, велел служкам приглашать его в большую палату. Встречая князя, благословил его, был приветлив, не то что в терему у Димитрия Якуновича.

Мстислав тоже был спокоен и почтителен и даже прикоснулся губами к руке владыки.

Беседа текла плавно, как вода в широкой реке, но покуда главного они не касались. А едва коснулись, как владыка вспыхнул. Однако же Мстислав сразу охладил его:

– Не ссориться я к тебе пришел, отче. О том бы и сам смекнуть мог.

– Я уж о многом смекнул, – сказал Митрофан, – как поглядел на тебя на Боярском совете.

– Там одно было. Здесь пришел я к тебе с другим.

– Так с чем же? – склонил голову набок владыка. Мстислав помедлил.

– Знаю, блюдешь ты в Новгороде Всеволоды права, – заговорил он наконец тихим голосом, – меня же звала к себе противная сторона. И нынче вроде бы оказались мы на разных берегах. Но крови безвинной, поверь, владыко, и мне проливать не хочется...

– Так почто же не вернуть тебе Святослава отцу его? – спросил Митрофан.

– Али ты и впрямь думаешь, что печется Всеволод об одном лишь сыне? – усмехнулся Мстислав. – Сына его держим мы не в порубе и не на хлебе да воде. В твоих палатах ему и вольготно и сытно.

– А всё ж под стражею юный князь. Всё ж Всеволоду нанесен ущерб, и он этого так не оставит, – твердым голосом проговорил владыка.

– Ущерб сей не столь велик, ежели вернем Святослава.

– А дружину его?

– Вернем и дружину. Но удовольствуется ли одним только этим Всеволод? – попытался разведать мысли владыки Мстислав. Было у него подозрение, что не так уж и тихо сидит Митрофан, что сносится он со своими, хоть, никто на выходе из Новгорода задержан и не был.

Однако же владыка ничем себя не выдавал.

– Ты меня знаешь, отче, – снова начал Мстислав, так и не дождавшись ответа на свой вопрос, – боярам новгородским и я веры не иму и в хитрые их задумки не вникаю. Но хощу, чтобы знал ты и другое: просто так из Новгорода я не уйду. К позору я не привык, и ежели скажет мне Всеволод: «Ступай отсюда», то бог нас рассудит.

«Да, этот не уйдет», – подумал Митрофан. Крепенького сыскали новгородцы Всеволоду супротивника. Однако же не одним только приступом, но и стоянием города берут. Самовольства Мстиславова недолго потерпит Боярский совет, и не только Митрофан, но и Всеволод это знает.

– Ты Святослава-то допрежь всего возверни, – потупясь, посоветовал владыка. – С этого и начинай разговор.

– С этого и качну, – кивнул Мстислав. – А еще велю я посаднику собрать от Новгорода дары.

– И это дивно, – подбодрил его Митрофан. – Только не все бояре с тобой согласятся. Иным легче руку отдать, нежели с кулем ржи расстаться. Вот Ждан, например...

К своему клонил владыка, как мог, помогал Всеволоду издалека. Но на боярах остановилась их беседа. Мстислав или почувствовал неладное, или и в самом деле не хотел покуда ссориться с Боярским советом, а в

Боярском совете Ждан со своими дружками – немалая сила. И Димитрий Якунович крепко-накрепко ими повязан: как-никак, а это они ставили его в посадники, сговаривали вече. Да и Мстислава звал из Торопца не Митрофан.

– На Ждана я не в обиде, – сказал князь, насупившись. – То, что он тебе давеча в тереме у посадника перечил, так и сам ты, отче, на всех кричал и стучал посохом.

– Было дело, – улыбнулся Митрофан. Нравился ему спокойный и вразумительный разговор. Многое извлек он из него, утвердился в своих смутных догадках. Вовремя отправил он гонца с грамотой. Если будут молодые князья расторопны и настойчивы, если поставят своим условием гнать Святославовых притеснителей, Ждана и иже с ним, а Мстислав, боясь кровопролития, примет это условие, то крепко пошатнет он под собою новгородский стол.

И, боясь до времени насторожить князя, владыка сказал:

– То, что печешься ты о мире, зело похвально. И я всегда с тобою, так и знай. Не откажет тебе Всеволод, а ежели и заупрямится, то самую малость. А что не об одном сыне своем печется он, то и дитю неразумному ясно: хощет владимирский князь жить с Новгородом в любви и мире. Сам посуди, княже, как пребывать Всеволоду в спокойствии и слушать долетающую с берегов Волхова разнузданную брань?.. А како расправился посадник со Святославом?

Голос Митрофана вдруг снова возвысился, а посох будто сам по себе застучал в половицы. Мстислав охладил его:

– До срока не гневайся, отче. И я с тобою согласен: самоволию новгородскому давно пора положить конец. Негоже это, чтобы были князья у Боярского совета на побегушках. А покуда благослови, – и Мстислав стал на колени.

– Во имя отца и сына, – перекрестил его Митрофан, а сам в это время с тревогой подумал: «Что, как не дошла до князей моя грамотка? Что, как зря понадеялся я на гусляра?». И тут же его просветлило.

– Хорошо бы, княже, – сказал он, стараясь не выдать волнения, – хорошо бы послать тебе встречь Всеволодовым сынам не простого дружинника, а знакомого им человека. Да и Святославу было бы с тем человеком спокойнее.

– Говори, отче.

– Снаряди-ко ты Словишу гонцом – он и хват, и умом изворотлив. Сделает все, как надо.

– Словишу, так Словишу, – сказал, помедлив, Мстислав, кивнул и вышел.

Митрофан облегченно опустился в кресло, вызвал служку и велел ему разыскать дружинника. Ждать Словишу пришлось недолго.

– Кажется услышала нас пресвятая богородица, – сказал ему владыка. – Сам Мстислав был у меня...

– То-то же, как выглянул я в оконце, вроде показался мне знакомым конь.

– Тебе велено будет проводить Святослава до нашего стана.

– Слава тебе, господи! – обрадованно выдохнул Словиша. – Да нешто вырвусь я из этого узилища?!

– Цыц ты! – оборвал его Митрофан. – Говори, да не заговаривайся: иль мои палаты узилище? Знать, не спознался ты еще до сих пор с настоящим порубом.

– Прости, владыка, запамятовал я, что выручил ты меня из беды, – поклонился ему Словиша. – В твоих палатах жил я, как у Христа за пазухой.

– Гляди мне, – погрозил ему Митрофан перстом, – в другой раз не запамятуй: сдается мне, что не добрался до наших гусляр, так ты передай все, что в той грамотке писано.

– Можешь на меня положиться, владыко, – сказал Словиша, – Князей я упрежу и все сделаю, как ты повелишь.

– Святослава береги.

– Сам паду, а князя в обиду не дам.

– Бояр стерегись. Бояре тебе больше других в опаску.

– Постерегусь, отче.

Со Словишей долгие разговоры заводить – только время тратить. Понял он все и с полуслова. Теперь Митрофан был спокоен: дело сделано, а все остальное не в его власти.

А на дворе посадника в тот же день, но чуть попозже, случился изрядный переполох. Доносчики быстро справились со своей работой. Не успел Мстислав и съехать с владычного двора, как у ворот Димитрия Якуновича вынырнул из толпы неприметный мужичок: треух сбился на ухо, из продранных чеботов торчат голые пальцы. Загрохотал колотушкой.

– Чего тебе, голь перекатная? – отворил калитку воротник. – Иди куда глаза глядят, а здесь тебе не подадут.

– Тебе отколь знать? – сказал нахальный мужичок и просунул в калитку ногу. – Здесь-то мне, кажись, и подадут. А ну-ка, поворачивайся – зови ко мне тиуна, да поживее.

Голос у мужика твердый, глазки так и секут – затрусил воротник к тиуну, калитку с перепугу отворенной оставил. А когда вернулся с тиуном, незваного гостя и след простыл.

– Чего поднял меня со сна! – рассердился тиун и влепил воротнику затрещину.

Юркий же мужичок тем временем уже сидел в повалуше у Димитрия Якуновича и рассказывал, как наведывался ко владыке Мстислав и как провожали его со двора со всем почтением.

Скоро тот же мужичок обежал бояр, и стали съезжаться на Ярославово дворище богатые возки, слуги сопровождали думцев, на всходе встречал их посадник.

– Худо дело, бояре, – сказал Димитрий Якунович, когда все были в сборе. – О чем говорили владыка с Мстиславом, мне не ведомо. Но, чай, не меды пить приезжал к нему князь.

– Оно и понятно, – кивали думцы, – медов и на Городище вдосталь.

– Вот и выходит, – продолжал посадник, – что одно говорит Мстислав в моей избе и совсем другое – у владыки. Что делать будем?

– Сказывай прямо, – подал голос больше других обеспокоенный Ждан, – не замиряться ли решил ты со Всеволодом?

– Я-то завсегда с вами, – сказал Димитрий Якунович, – а вот за Мстислава не поручусь. Что-то не то у князя на уме.

– Он и на совете задирался, – напомнил кто-то, а допрежь того торговался с нами из-за трети.

– Одно слово, нет ему нашей веры.

– А князю все равно, – сказал посадник. – И вот почто звал я вас: не приставить ли нам к Мстиславу верных людишек, чтобы без нашего дозволения не сту пил он ни на шаг и никаких разговоров со Всеволодовыми сынами без нас не заводил?

– Ох, и толков ты, посадник, – одобрил его лохматый Фома. Домажир поддержал приятеля:

– Ежели кого выбирать, так пошли меня, Митя. Мы со Мстиславом с каких еще пор вместе!

Быстро работала у Домажира голова. Свою выгоду он в любом предприятии сыщет. Знал ведь боярин, что первая добыча завсегда возле князя. А где дружине кусок, там и он. Если же одолеют Всеволодовых сынов, то всякого добра навезут с собою столько, что и не примут старые бретьяницы – придется рубить новые. А он человек запасливый: когда еще свез себе на двор новые бревна... Зря, что ли, старался?

– Хорошо, – сказал посадник, – пойдешь ты со Мстиславом. А еще Ждан.

– Стар я, Митя, – вдруг запротивился боярин, будто чуял неладное, – куды мне по санному-то пути?..

– Тогда пущай идет с Домажиром Репих.

– Не пожалеешь, – сказал Репиху Домажир, – вот и Фому еще возьмем с собой.

Отказ Ждана смутил Репиха, стал и он юлить и ссылаться на разные хвори. Зато Фома согласился сразу, он больше на Домажира поглядывал: этот не даст маху, этот мимо рук ничего не пропустит.

Скоро Димитрий Якунович всех отпустил, велел остаться у себя Фоме и Домажиру. Ждан тоже замешкался. Глядя на него, замешкался и Репих.

Сели к столу впятером. Вспомнив, что так же они сидели, когда впервые объявился Димитрий Якунович в Новгороде, посадник улыбнулся.

– Есть у меня, бояре, преданный мужичок, – сказал он. – Возьмите с собой, он вам сгодится: стрелу там метнуть али ножичком побаловаться...

– Господь с тобой! – отстранился от него Домажир. – Уж не на князя ли ты замахнулся?

– А хотя бы и на князя? – вызывающе глянул на него посадник и тут же засмеялся: – Эко взбредет же тебе, боярин, такое на ум. А всё же смекай.

– Не, – сказал Домажир, – я с вами не пойду.

И стал, пыхтя, напяливать на себя шубу. Тяжело думая, Ждан продолжал сидеть.

– А ты почто не выйдешь со своим приятелем? – спросил посадник.

Ждан поморщил лоб, поскреб ногтем столешницу:

– А я что? Я завсегда с вами, бояре...

3

Пришел срок, и встали два войска супротив друг друга. Всеволодовы сыновья выжидали в Твери, Мстислав – в Вышнем Волочке.

Святослава со Словишей и с другими владимирскими дружинниками содержали хоть и не под стражей, но присмотр за ними был бдительный. О каждом их шаге исправно доносили Мстиславу.

Как-то погожим зимним утром (все истомились в ожидании) в избу явились двое дружинников, велели молодому князю собираться.

– Что за спешка такая? – встревожился Словиша.

Дружинники попались разговорчивые.

– Да вот, – сказал один из них, – будто бы возвращают Святослава к батюшке. А обоз с дарами уже стоит на дороге ко Твери.

– Это как же возвращают? Это какой же такой обоз? – так и подскочил Словиша.

– Ты нас понапрасну не пытай, – засмеялись дружинники, – что сами слышали, то и тебе передаем. Не хощет князь наш ссориться со Всеволодом – вот и передает отцу его возлюбленное чадо. Почто зазря проливаться безвинной крови?

С тем и ушли. И Святослав ушел с ними. Словиша досадовал: дети они с владыкой, дети и есть – подразнил их Мстислав сладким пряником, а сам поступил по-своему. Не дойдет до князя Митрофанова весточка (откуда было знать Словише, что гусляр добрался до Твери в срок?).

Что делать? Как определить Мстиславовых послов? – вот какая дума мучила Словишу.

И решил он, что, покуда не поздно, нужно выбираться из города, сыскать доброго коня да и скакать во весь опор – авось еще не все потеряно.

...Ах, как жжется гибкая плеть, ах, как кусаются острые шпоры, – вскинув гордую морду, рванулся конь в городские ворота, только прянули от него на стороны перепуганные воротники.

Тут бы в самый раз и оглянуться Словише, тут бы и поосторожничать: не притаился ли кто-нибудь за городницей, не подглядывает ли за ним, не сдергивает ли с плеча тугой лук.

Мужичонка в потрепанном треухе, сам хиляк и невзрачный с виду, выдернул из тулы стрелу, тетиву натянул, пустил каленую вослед одинокому всаднику.

Вот она, смертушка, где настигла дружинника – стрела прободала его кафтан, вышла у самого горла. И упал Словиша на гриву коню, и набравший скорость рысак не остановился, так и нес обмякшего седока по белой дороге...

– Неспроста, неспроста поспешал дружинник, – сказал Ждан, выслушав прибежавшего к нему с городницы мужичка. – Ловко ты его подцепил, а уверен ли, что наповал?

– Как неуверену быть, боярин? Вон и конь к своей коновязи возвернулся, а Словиша лежит на дороге. Коли хошь, так хоть сам на него взгляни.

А Мстиславов обоз с послами и со Святославом двинулся тем часом через те же ворота, через которые недавно выехал Словиша. И первое, на что наткнулись скакавшие впереди, было бездыханное тело с торчащей из спины стрелой. Святослава, ехавшего в возке, охватило недоброе предчувствие, едва только послышались встревоженные голоса.

Откинув полсть, он высунулся и поманил к себе гридня:

– Что за переполох на дороге?

– Сказывают, – отвечал гридень, придерживая коня, – что наткнулись на убитого человека.

– Уж и впрямь убитого? – с возрастающей тревогой переспросил князь.

– Может, и поранетого, – сказал гридень, привставая на стременах и вглядываясь в столпившихся возле тела воинов.

– А ты погляди-ка да мне скажи.

– Мы могем, – кивнул гридень и поскакал по дороге. Тем временем и княжеский возок подтянулся к злополучному месту.

– Ну что? – спросил Святослав возвратившегося гридня.

– Кажись, дышит...

– Дай-кось и я погляжу.

Дружинники расступились перед князем. «Бог ты мой – Словиша!» – сразу же узнал раненого Святослав. Двое приподняли обмякшее тело, повернули лицом к князю.

Глаза Словиши были приоткрыты, в них еще теплилась жизнь.

Святослав склонился над дружинником.

– Да кто же это тебя? – спросил он и обвел окружающих подозрительным взглядом.

– Прощай, княже, – едва слышно прошептал Словиша. – Прощай и братьям своим передай... и Всеволоду...

Но страшная боль оборвала его слова. Струйка крови медленно стекла на подбородок.

– Стрелу-то... выньте, – прохрипел Словиша.

– Ишь, как мается, – шептались между собою воины. Один из них приблизился и взялся за стрелу. Святослав зажмурился. Когда он открыл глаза, все уже было кончено. Словиша лежал на снегу спокойно, вытянув вдоль туловища отяжелевшие руки.

Тут от ворот подскакал на сивом мерине боярин Ждан и с ним еще трое.

– Что, что стряслось-то?

У Святослава вздрагивали губы. Но князю плакать не к лицу. Сдержал он себя, шагнул к возку, остановился на полпути, обернулся, с ненавистью посмотрел на боярина:

– Мало тебе крови, Ждан?

Боярин глыбой высился в седле, угрястое лицо его подергивалось не то от волнения, не то от скрываемого смеха.

– Да что ты, княже? Почто меня-то при людях честишь? Кого хошь спроси, только нынче выехал я из ворот. Мстислав послал узнать, почто сгрудились вы на дороге...

Святослав не сказал ему больше ни слова, сел в возок, через некоторое время снова высунулся из-под полсти:

– Словишу-то не бросайте, положите на сани. Как возвернусь во Владимир, так схороню в родной земле.

– Как же, как же, – засуетился боярин. – Нешто бросим? Ты, княже, не сумлевайся.

И во второй раз пронзил его твердым взором Святослав. «Волчонок!» – едва не вскрикнул Ждан в сердцах.

Но князь и мысль его понял, резко задернул полсть, обессиленно откинулся на подушки.

Глядя вслед обозу, Ждан мстительно улыбнулся:

«Ну что, князюшко, это тебе, чай, не под батюшкиным крылышком».

Однако же, как ни успокаивал он себя, а глодала тревога. Все равно что угодившая в Словишу стрела и у него застряла под сердцем.

«Старею, старею», – с жалостью подумал о себе боярин и развернул коня обратно к городу.

Мстиславу он сказал:

– Должно, разбойники подстерегли дружинника – стрела-то не наша.

А вечером боярин кликнул к себе проворного мужичонку:

– Сгинь.

И сгинул мужичонка. Никто даже припомнить его не мог, никто не видел, как взбирался он на городницу, Один только воротник, кажись, что-то такое припомнил, вроде бы с вала метнули стрелу. Но, когда Мстислав стал допрашивать его с пристрастием, от слов своих отказался:

– Может, почудилось, княже. Глядел-то я совсем в другую сторону...

4

Юрий и Ярослав сидели в шатре старшего брата. Константин полулежал на ковре, смотрел на них, прищурившись, с нетерпением.

Юрий говорил:

– Сладкоречивы Мстиславовы послы. Зря слушаешь ты их, Костя, зря время теряешь. Привезли они нам Святослава и дары немалые. Ладно. А почто Словишу убили до смерти?

Ярослав поддерживал его:

– У Мстислава кишка тонка супротив нас. Боится он открытой встречи. А у нас вона сколько войска! Только знак подай...

Некоторые бояре тоже были на стороне молодших князей и зело дивились неуверенности Константина:

– Почто мешкаешь, княже? Нынче в самый раз внезапно ударить на Мстислава.

– Будя им измываться над нашими людьми, – говорили они. – Словишу-то, поди по наущению посадника кончили. Скакал он к нам не простым гонцом —

иначе зачем под стрелу подставлять спину? Упредить о чем-то хотел.

«Да, – мысленно соглашался с ними Константин, – неспроста поспешал Словиша. Не Митрофан ли его поторопил? Но уж пришел ведь к нам в стан гусляр – и грамотка была при нем честь по чести».

Во многом на отца своего был похож старший сын Всеволода, в безоглядчивости ни одного, даже самого верного, дела не начинал. И на меч полагался меньше, чем на смекалку.

Всех он выслушал, никого не перебивал и, лишь когда все высказались, сам взял слово:

– Есть правда в ваших речах. И я так думаю, что новгородцы из страха мира просят. Но когда они увидят, что мы от них более, нежели терпеть можно, требуем, то, вооружась, будут себя оборонять. Иные тут говорили, что, мол, настала пора указать Мстиславу: ступай, мол, из Новгорода в Торопец. Вотще, не послушает он нас, его вече избрало. Значит, нужно нам его принудить. Но кто может на слепое счастье надеяться? И ежели им счастье послужит, то мы примем стыд и вред, а новгородцы еще больше возгордятся...

Боярин Яков тут же принял сторону Константина:

– Вот слова истинно Всеволодовы, как если бы отец ваш сидел перед вами, – обратился он к молодшим братьям. – Слепое счастье испытывать и отец ваш не любил. Вспомните, сколько дён стоял он против Святослава на Влене, а свое выстоял и ни единой души безвинно не загубил.

– Так то был Святослав! – воскликнул Юрий. – Великий киевский князь. А Мстислав кто?

– Не хули врага своего, княже, – спокойно проговорил Яков. – О Мстиславе молва идет, как о смелом князе. В бою равного ему нет.

– Так мы, выходит, трусливы? Ну, уважил ты нас, боярин, – еще больше разгорячился Юрий.

– На то и приставлен я к вам Всеволодом, дабы сдерживать ваш нетерпеливый нрав, – строго, как наставник, сказал Яков. – И еще раз говорю, с Костей я во всем согласен. И позора нашего в этом нет – не мы его, а он нас просит о мире, и Святослава нам возвратил, и многие прислал дары. Останется нами доволен Всеволод. И владимирцы нас поддержат: кому охота без пользы помирать?

– Это как же без пользы-то? – не унимался Юрий. – Чай, за свои права...

– А коли свои права и без крови можно отстоять, да еще и с немалой честью, разве это не победа? Полно уж. Скажи лучше, княже, что захотелось тебе помахать мечом, показать свою удаль, но для этого и другой сыщется случай.

– На охоте вон удаль свою показывай, – произнес Константин.

Юрий вспыхнул. Вон на что намекает старший брат. Совсем недавно был такой случай – выгнали на Юрия матерого лося, а он замешкался, стрелы наготове не оказалось, вот и пришлось метнуться в кусты.

Выходит, в смелости его усумнился Константин.

– Ну, спасибо, брате, – сказал Юрий. – Вовек я тебе присказки этой не забуду.

Константину не хотелось вступать с ним в спор, сказанное Юрием он равнодушно пропустил мимо ушей.

Яков спросил:

– Так как решили, князья? Время ли звать Мстиславовых послов?

– Еще не договорили мы, – начал было Юрий, но Константин оборвал его:

– Зови!

Яков встал и вышел из шатра. Юрий сжал кулаки. «Ладно, придет срок – еще сочтемся», – подумал он о брате.

Степенно, один за другим (руки на животах), в шатер входили новгородские думцы. Впереди – длинный и тощий Репих с желтым, будто восковым, лицом.

Константин принимал их с честью, рассаживал, придвигал им меды и яства. Будто други давние встретились, будто и не о жизни и смерти шел разговор. И этому учил его отец, и науку его сын запомнил накрепко.

Репих, принимая чару, справлялся о здоровье Всеволода и о здоровье всех его сыновей по отдельности.

– Слава богу, все мы здоровы, – отвечал Константин. – А здоров ли Мстислав?

– И Мстислав, слава богу, здоров.

Потом перешли к главному – тоже неторопливо и соблюдая посольский обычай.

Приняв условия Мстислава и соглашаясь на мир, Константин вдруг высказал еще одно условие, о котором на совете не было сказано ни слова:

– А еще хотим мы, дабы наказаны были гнусные возмутители, кои и ввергли нас в недостойную распрю и едва не толкнули братьев к пролитию невинной крови. Святослав от них же пострадал, а Всеволод зело опечалился...

У Репиха кусок застрял в горле, поперхнулся он, закашлялся, вмиг утратил былое спокойствие. Боярин Яков приподнялся в изумлении, Юрий и Ярослав недоуменно переглянулись.

– Кого имеешь ты в виду, княже? – спросил Репих, так и не дожевав куска.

– А кто же, по-твоему, смущал новгородцев и подвигнул их на расправу с нашими дружинниками, кто Святослава бросал в узилище?

Репих помедлил, чтобы дать себе время оправиться. Наконец он сказал:

– Как отправлял нас ко Твери Мстислав, об этом у нас разговора не было, и обещать я тебе, княже, ничего не могу.

– Ну так возвращайтесь, – сказал Константин, – и передайте все, что слышали. А пуще всего хотим мы видеть наказанным боярина Ждана. Зело зловредный он человек, и через него больше всего унижений принял Святослав, да и мы с братом нашим вместе. Таковы мои последние слова, и боле нам говорить не о чем. А буде воспротивится Мстислав, то пусть выводит свою дружину, мы же выведем свою и поглядим, как нас бог рассудит.

– Что это ты еще такое выдумал, княже? – набросился на него Яков, едва только послы удалились из шатра. – Только что пекся ты о мире, а нынче снова ввергаешь в распрю.

– А ты как думал, боярин, – окинул его Константин ледяным взглядом. – Послы прибыли к нам со своим, а мы свое требуем. Почто бы тогда и сходиться нам, ежели бы мы все приняли, что Мстиславу на руку, и разошлись по домам. Пущай-ко подумает он, что не на простаков нарвался. И ежели в самом деле ищет он мира, то будет с нами согласен. А ежели кривил душой то нечего было послов гонять.

Теперь Юрий восхищенно смотрел на брата.

– Прости, Костя, – сказал он, – что худо я о тебе подумал, – и подмигнул смущенному Якову: – Ась, боярин, никак, наша взяла – не пора ли и сбор трубить?

– Экий ты торопыга, – улыбнулся Константин. – Нешто я на драку напрашивался?

– А то как же! – вскричал Юрий.

– Погодь-ко, остынь маленько. Думаю я, согласится с нашим условием Мстислав. Покуда он не в полной силе еще, да почто лезть ему в драку из-за бояр. Они ему в собственом дому хуже чем нам надоели...

Только теперь стал доходить до Якова тайный смысл совершившегося, только теперь оценил он по-настоящему сметливость Константина:

– Так вот куды ты гнул. Молод, а изворотлив. Батюшка останется тобою доволен...

А Репих и с ним все послы покидали утром Тверь с унылым видом. Желанной победы Мстиславу они так и не везли, а унижений хлебнули большою мерой.

Но еще и другое беспокоило Репиха: ведь если согласится Мстислав с Константином, то в числе самых близких к Ждану людей окажется и он, родовитый и удачливый боярин. Как же быть? Едино что надеяться на Ждана.

Не передать Мстиславу Константиновых условий Репих не мог, а Ждан пущай разубеждает князя – не о чужой, о своей голове пойдет речь. А за свою голову и расстараться можно.

И решил он, что как въедет в Вышний Волочок, то прежде чем торопиться ко князю, навестит своего закадычного дружка. Бояре без него Мстиславу ничего не скажут.

Так Репих и поступил.

– Вы поезжайте-ко, – сказал он спутникам, – а я мигом обернусь. И ко князю без меня не ходите. Говорить со Мстиславом буду сам.

– Беда, боярин! – ворвался он в избу к Ждану. – Такая ли беда, что и в худом сне не привидится. Ты вот меды распиваешь, а не догадываешься, что нависла над твоей и моей головой секира.

Репихова тревога Ждану быстро передалась. Зря боярин беспокоиться не станет.

– Садись, – указал он Репиху на лавку, – да все по порядку сказывай.

И Репих рассказал Ждану о переговорах с Константином.

– Достойный родителя своего вырос сынок, – выслушав его, покачал головой Ждан, – а когда сидел у нас в Новгороде, так куды какой покорный был.

– Один щенок в дворняжку израстается, а другой – в борзую, – сказал Репих. – Нынче схватил он нас за пятки.

– Прав ты. Дело наше худо, боярин. Мстислав за нас не вступится.

– А как же быть?

– И ума не приложу. Но только, как агнца на заклание, ему меня не свести.

– А меня?

– Обо всех речь. Небось и Фоме с Домажиром сегодня икается.

Ждан быстро оделся, и они поехали к Мстиславу вместе.

– Скажи, как службу мою справил да как встретили тебя молодые князья? – обратился Мстислав к Репиху.

– Князья встретили нас с почтением и за дары тебя благодарят. И Святослав рад был увидеться с братьями, – пряча глаза, пробормотал Репих.

– Что-то никак не пойму я тебя, боярин, – удивился Мстислав. – Вести радостные принес, а сам морщишься, как от кислого?

– Не все радостно, что я принес, есть и заковыка, – покорно отвечал Репих, исподлобья взглядывая на Ждана. – Не только твое принял, но и свое условие поставил Константин. И тогда нет препятствий к миру...

– Да что же это за условие? – нетерпеливо придвинулся к нему князь. – Говори, не бойся.

Репих посопел, посопел и сказал:

– Пущай-де Мстислав, так Константин говорил, накажет наших оскорбителей и всех тех, кто бросал в узилище Святослава и всю владимирскую дружину...

– Вона что тебя смутило! – засмеялся, отодвинувшись, Мстислав. – Да сие каждому ведомо: боярин Ждан, ты да Фома с Домажиром зачинщики. Вам и отвечать!