Текст книги "Обагренная Русь"

Автор книги: Эдуард Зорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

И так, откровенничая друг с другом, сначала вроде бы между прочим, а потом не шутя порешили дружки: сходят Негубка с Митяем в Царьград – и самое что ни на есть время будет свадьбу играть.

Радовались купец с Некрасом предстоящему веселью, но молодым про то покамест не сказывали, однако, встречаясь друг с другом, к концу разговор обязательно сводили к свадьбе. Все уж обсудили: и к какому попу венчаться пойдут, и кого позовут в гости, и что Некрас даст в приданое за Аринкой, и какую долю выделит Негубка из своего товара Митяю для обзаведения.

В тот вечер тоже, как и всегда, сидели дружки за столом и тешились.

Среди приятного разговора в избу вошла Некрасова жена Проска с полными водоносами. Прислушалась, покачала головой и, сложив руки на животе, встала возле стола.

– Чего тебе? – недовольно спросил Некрас, потому что вести мужскую степенную беседу в присутствии бабы терпеть не мог и всякий раз злился, ежели Проска досаждала ему своими бестолковыми советами.

– Складненько у вас все получается, мужики, – сказала Проска, презрительно ухмыляясь. – И про попа все-то вы знаете, и про приданое, и в чем невеста к венцу пойдет, и как вырядите жениха, а про то и знать не знаете, что у Аринки не Митяй вовсе, а совсем другой на уме.

– Как? – разом воскликнули Некрас с Негубкой.

– А вот так. Встречается она на огороде с давешним паробком, что приводил ты к нам в гости, купец.

– Быть того не может, – пробормотал Негубка.

– Ты что это такое выдумала, старая?! – рассердился Некрас. – Али белены объелась?

– Как же, – усмехнулась Проска, – кабы белены, а то своими очами видела.

– Отстань, – отмахнулся от жены Некрас, – сослепу тебе почудилось. Ты лучше за сочивом пригляди, чем попусту языком молоть.

– Сочиву ничего не сделается, а забрюхатит девку паробок, никто другой ее за себя не возьмет.

– Митяй не забрюхатит, – спокойно возразил Негубка.

– Митяй не такой, – поддержал его Некрас.

– Да что ж это деется-то! – Проска всплеснула руками. – Я вам про одно толкую, а вы все про свое. Какой Митяй? Почто Митяя поминаете? Не с Митяем вечеряет Аринка у плетня.

– Дык с кем же? – привстал из-за стола Некрас. Негубка тоже приподнялся.

– Месяц ясный на дворе – гляньте сами.

– Нешто охота нам из-за твоей глупости на мороз выходить? – проговорил Некрас, снимая с крюка овчину.

Негубка набросил на плечи шубу, и оба дружка вывалились на крыльцо. Проска с ворчанием захлопнула за ними дверь:

– Избу выстудите, ироды!..

По замерзшим ступеням дружки нехотя спустились во двор, обогнули избу, у колодца остановились, приглядываясь. В конце огорода у плетня стояли двое.

Екнуло сердце у Негубки, Некрас крякнул и, крадучись, пошел по протоптанной дочерью тропке.

Про тропку эту оба дружка знали, даже посмеивались, подмигивая друг другу, – тогда вселяла она в них радость, теперь совсем другие мысли лезли им в голову.

Близко, на два шага от молодых, остановились Негубка с Некрасом. А ведь и верно сказывала Проска: где надо, у нее глаза острее ястребиных. От колодца высмотрела, а они только сейчас разглядели: нет, не с Митяем целовалась Аринка, не Митяю положила она на плечи свои бесстыжие руки.

Узнал Негубка Мистишу.

– Держи его! – закричал купец и кинулся к плетню. Отпрянули друг от друга молодые, Аринка заверещала.

– Ну, гляди мне, – схватил ее за выбившиеся из-под платка косы Некрас.

Негубка тем временем, неуклюже осклизаясь, полез через плетень – догонять убегавшего Мистишу. Да где ему состязаться с паробком! Покуда кряхтел да перелезал он, Мистиша был уже далеко.

– Ужо доберусь я до тебя! – погрозил ему издали кулаком Негубка.

Некрас волок упиравшуюся Аринку в избу. Купец шел рядом.

– А что я вам говорила, – встретила их у порога торжествующая Проска. – Всё не верили мне.

– Нынче поверили, – сказал, задыхаясь, Некрас и швырнул дочь перед собою на пол. – Гляди, мать, какую козу вырастили!..

Не снимая овчины, сел на лавку, решительно расставил ноги:

– Каково?

Аринка, скорчившись, глядела на него с полу затравленным зверенышем. Протяжно поскуливала и всхлипывала, рукавицей прикрывала распухшие губы.

– Ладно еще, ежели соседи не видали, – говорила Проска ровным голосом, ковыряясь кочергой в печи. Лицо ее, освещенное красными угольями, было спокойно-каменно.

Всхлипыванья становились все глуше. Не решаясь подняться, Аринка замерла на полу.

– Встань! – сказал Некрас.

Дочь вздрогнула и снова принялась хлюпать и всхлипывать.

– Вот завсегда с нею так, – объяснил Некрас Негубке, – ежели что не по ней, так сразу в слезы. И ведь знает, что виновата, а через слезы послабленья ждет... Кшить ты! – повернулся он снова к дочери. – Набралась овца репьев, так почто куды не велено лазить? Али с матерью мы тебя такому обхождению учили? Что девичьи думы изменчивы, про то я смолоду знал, да все думал, не про мою дочь говорено. Ан вишь, как оно обернулось. Выходит, и впрямь: бабий ум – перекати-поле... Будя реветь, встань! – сурово сдвинул брови отец.

По-прежнему прикрывая губы варежкой и подвы

вая, но теперь уже потише, Аринка поднялась с полу, но вдруг снова заголосила и пала матери на плечо.

– Куды, куды? – проговорила Проска, продолжая шуровать кочергой в печи.

– Хоть ты не брани меня, мамонька, – пискнула Аринка, – хоть ты пожалей!..

– За что ж тебя жалеть-то, – с неохотой оторвалась от печи Проска. – Не сама ли сладости себе искала? Чай, не мы с отцом блудили на огородах.

– И вовсе не блудила я, не блудила... – заливалась слезами Аринка, ерзая лицом по материному плечу.

– Да как же это? – отстранилась от нее Проска. – Коли Митяй тебе сужен был, а ты с другим миловалась – не блуд ли?

– Блуд, – кивнул Некрас, продолжая сидеть на лавке, опершись руками в раздвинутые колени. – Блуд. И другого названия греху этому нет.

Аринка провела кулаком под носом, прислонилась к стене и затихла. Отдуваясь от пара, Проска выхватила ухватом из огня горшок и поставила на стол.

Некрас задумчиво поскреб пятерней бороду. Сидя рядом с ним, Негубка молчал.

– А ты почто слова не выронишь? – вдруг обратился к нему хозяин. – Небось твово паробка вкруг носа обвела Аринка.

– Не обвела я его, – закричала дочь, – у нас и разговору такого не было, чтобы женихаться!

– Зато у нас был, – оборвал ее Некрас. – Скажи, Негубка.

Купец замялся, про себя подумал: «А ведь и впрямь, ни Аринке, ни Митяю воли своей мы не объявляли».

– Да что сказывать, – уклончиво начал он, прерывая свою речь тихим покашливанием. – Разговор у нас был, чего ж там. Да только молодых мы не спрашивали.

– Чего же их спрашивать-то? – удивился неразумному ответу своего дружка Некрас. – И так все вокруг знали. На те ж огороды бегала Аринка к Митяю. Вот и соседи...

– Про соседей и не говори, – оборвала мужа Проска, и глаза ее впервые зажглись живым блеском. – Соседи все уши прожужжали: когда да когда свадьба? Нынче что им скажу? Страм...

Она кольнула дочь быстрым взглядом и снова при

нялась деловито накрывать на стол: мису мужу, мису Негубке, мису себе, а дочери не поставила.

Аринка в который уже раз за вечер принялась хлюпать носом. Смекнула она: сегодня ей не ужинать – издавна повелся у матери такой обычай. Иного наказания она придумать не смогла.

За все время разговора Некрас так и не сменил позы: сидел на лавке, раскорячившись, и только руками то по пузу водил, то за ухом. Теперь был он озадачен странными словами, сказанными Негубкой. Жена не ко времени сбила его с толку, и он мучительно морщил лоб, пытаясь восстановить в памяти утерянную нить разговора.

– Вот и смекаю я, – наконец произнес Некрас, оживляясь, – вот и смекаю я, что спрашивать молодых – только баловать. А ты туды же, Негубка! Да как же не стыдно тебе такое при Аринке сказывать?

– Почто стыдно-то? – посмотрел на него с укором купец. – Не мы ли с тобою желали счастья молодым?

– Ну, мы, – насупясь, кивнул Некрас. – Почудился ему в вопросе дружка опасный подвох. Ухо навострил златокузнец – что еще скажет Негубка?

А Негубка вот что сказал:

– Ежели не по сердцу Аринке Митяй, то неволить ее не надо. Может, Мистиша ей люб?

– Ой, как люб-то, – перестав плакать, подала голос Аринка. Внимательно слушала она купца.

– Так-так, – сказал Некрас и пошлепал сапогами по полу, – так-так, – повторил он и похлопал руками по коленям. – Еще что скажешь, Негубка?

– А ничего не скажу, – отвечал купец. – Все, почитай, и сказано.

– Все ли? – прищурился Некрас.

– Как на духу.

– Лукавишь, купец.

– Окстись, Некрас! – возмутился Негубка. – Да что ты такое говоришь?

– А то и говорю, что лукавишь, купец, – еще тверже произнес златокузнец. – Сдается мне, что и раньше ты не хотел, чтобы брал Митяй за себя Аринку: не пара-де она ему.

– Да почто же тогда встречались мы с тобой да разговоры говорили про свадьбу? – изумился Негубка.

– Про то и я тебя хотел вопросить.

– Брось, Некрас, – не желая заводить ссору, при мирительно сказал купец. – От лукавого это все, а мы ударим по рукам.

– Лукав ты, но и я не прост, – поднялся с лавки златокузнец, – и желаю, чтобы ноги твоей боле не было в моей избе. Вот бог, а вот и порог, Негубка. Ступай, покуда не выгнал тебя взашей!

Метнулась к мужу своему Проска (откуда и прыть така взялась?), повисла у него на поднятой для удара руке:

– Остановись, Некрас! Кому грозишь, кого выставляешь ты из избы?! Не лучший ли тебе друг Негубка, не с ним ли делил ты и хлеб свой, и соль? Не он ли выручал тебя из беды?..

Тут и Аринка заверещала, кинулась к отцу, стала помогать матери, оттаскивать его от Негубки.

Словно волк, обложенный собаками, зарычал Некрас, скинул с себя обеих – еще сильнее обозлился:

– Кшить, заступницы! Не бабьего худого ума это дело. Как сошлись мы с Негубкой, так и разошлись. И нет такой силы, которая соединила бы нас сызнова.

– Угомонись, Некрас, – сказал Негубка, надевая шапку. – Была промежду нас дружба, встала промежду нас вражда. И не по злому навету, а по твоему недомыслию. Ну да как бог даст. Я тебе недругом никогда не был. Прощай. Прощай и ты, Проска, – повернулся он к матери с дочерью и низко поклонился им. – И ты, Аринка, прощай.

Шагнул Негубка за порог, хлопнул дверью. Некрас опустился на лавку и, помотав головой, ткнулся лицом в растопыренные ладони.

3

Не на шутку перепугался Мистиша, когда увидел кинувшегося на него через плетень Негубку.

Еще больше перепугался он, когда подумал, что нужно возвращаться в избу купца, где они жили с Кривом со дня прибытия во Владимир.

И еще стыдно было Мистише перед Митяем, с которым он успел подружиться.

Но что поделать, разве сердцу прикажешь: не на радость себе полюбил он Аринку, а на горе. А расстаться с нею не в силах. И не в силах рассказать обо всем Митяю. Сам ведь Митяй помог ему встретиться с Аринкой, хотя видел он ее и раньше в избе у Некраса (и тогда еще приколдовала она его), а тут такая несуразица случилась: идти Митяю на огороды к Аринке, но кликнул его к себе Негубка и повелел со срочным делом отправляться в Гончарную слободу – одна нога здесь, другая – там. Никак не успеть Митяю, чтобы тут и там зараз побывать. А в Гончарную слободу никому другому идти было нельзя. Вот и попросил он Мистишу сбегать к Аринке, предупредить ее, чтобы нынче вечером его не ждала.

Мистиша рад был для друга постараться: чеботы на ноги, шубейку на плечи – и был таков. Радовался он, что идет к Аринке, но, если бы только знал, чем все это обернется, лучше бы ногу подвернул, лучше бы руку сломал, свалившись на клязьминском откосе...

В тот первый вечер не сразу отпустила его Аринка.

– Коли Митяя нет, то и киснуть мне в избе? Погоди немного – месяц-то какой!.. Неужто охота тебе возвращаться к Негубке?

Промолчал Мистиша, остался. У плетня простояли они весь вечер.

Спрашивала его Аринка:

– Почто ране не встречала я тебя во Владимире?

– Издалече я...

– А Митяя откуда узнал?

– В Киеве повстречались.

– Красив ли Киев-то?

– Красив.

– А Новгород?

– И Новгород красив.

– Шибко разговорчив ты, – сказала Аринка со смехом. – Али боишься меня?

– Чего ж мне тебя бояться? – отвечал Мистиша. – Баба ты и есть баба...

Привык он в Триполе ко взрослому обращению, но это не понравилось Аринке. Отстранилась она от него, погрозила пальчиком:

– Не баба я, а девка.

– Что баба, что девка – все одно, – сказал Мистиша и вдруг почувствовал, что щеки его наливаются жаром. Благо, не солнышко на небе, а месяц – не заметила Аринка его смущения.

Долго еще после того донимала она его расспросами. Осмелел Мистиша и до того разохотился, что рассказал Аринке и про то, как увел Несмеян у боярина фаря и как повстречался ему на дороге Крив и как искали они фаря в Киеве, а потом плыли с Негубкой в Новгород. И про сломанную ногу рассказал Мистиша и про то, как исцелил его чудесный лекарь Кощей.

Долго простояли они у плетня, условились свидеться снова.

– Ну как? – встречал его в тот вечер нетерпеливым вопросом Митяй. – Исполнил ли обещанное?

Не хотел вдаваться в долгие разговоры Мистиша: только и сказал, что с Аринкой виделся, и полез греться на печь.

Не понравился короткий его ответ Митяю. Забравшись следом за ним на теплые камни, стал он шепотом выпытывать: и что сказала она, и не обиделась ли, и где весь вечер пропадал Мистиша.

Притворился паробок, будто сон его одолел, пробурчал невнятное, всхрапнул и повернулся на бок.

Следующий день тянулся до заката без конца. Одного только опасался Мистиша, как бы и Митяю не вздумалось идти к заветному плетню. Но для Митяя снова нашлось у Негубки поручение.

Увидев, как собирается Мистиша, Крив предупредил его:

– Злые люди доброго человека в чужой клети поймали. Куды это заладил ты на ночь глядя? Возьми меня с собой.

– Не боись, Крив, – беззаботно отвечал паробок. – Не с шатучими татями я снюхался. Не стрясется со мной беды.

– Иной и сам на себя плеть вьет, – загадочно сказал горбун и принялся за свою привычную работу – плести Негубке новую сеть. Большой он был мастер сети плести, а купцу в дальнем плаванье добротная снасть – хорошее подспорье.

По совести же говоря, наскучило Криву и это занятие. Бестолковая жизнь его вся прошла в дорогах. И чем выше солнышко, чем ближе весна, тем все больше и больше задумывался Крив, тем все грустнее он становился, все чаще и чаще выходил на торг, заводил разговоры с бывалыми людьми, с завистью провожал отправлявшиеся из города обозы. Манило его приволье полей и лесов, и думал он: вот сойдут снега – одного дня не останусь во Владимире. Когда получил Мистиша через Звездана своего фаря, стал подговаривать его Крив:

– Давай возвернемся в Триполь.

Ни да, ни нет не говорил ему паробок. Удивлялся горбун:

– Да что тебя держит-то?

То морозно, то оттепель – вот и все Мистишины отговорки. Пустое все это. Догадался Крив, что есть причина и поважнее. Не зря пропадает паробок по вечерам.

Так день за днем тянулись. И нынче, как и всегда, проводив Мистишу, сидел Крив один-одинешенек в избе, сеть вязал (работа уж к концу близилась), вздыхал и думал, что зря послушался паробка, зря прельстился Негубкиным гостеприимством. Жил он до сих пор по своей воле, где хотел, там и ночевал, с кем хотел, с тем и дружил – хорошо! «Нет, – сказал себе Крив, – еще раз подступлюсь к Мистише и, ежели не согласится он со мною уходить, все брошу и уйду один».

Тут дверь отворилась, и на пороге появился паробок – будто мысли его подслушал:

– Собирайся, Крив. Я уж фаря оседлал.

– Господь с тобою, – руками замахал горбун. – Ночь на дворе.

– А по мне что ночь, что утро, – отвечал Мистиша, возбужденно шаря по избе и заталкивая в дорожную суму свои вещички. – Так едешь ли ты со мной?

– Что скоро делают, то слепо выходит. Сядь, Мистиша, да объясни толком: аль беда какая стряслась?

– Такая ли беда, что хуже и не придумаешь, – присел на краешек лавки паробок. – В тепле меня холили, сладкими медами потчевали, а я отплатил черной неблагодарностью... Нет, Крив, не жилец я боле в этой избе. И ежели в ночь не уйду из Владимира, то до утра пережду на купецком подворье.

– Нет, негоже это, – укоризненно покачал головой Крив. – Сам же только что сказывал про Негубкино хлебосольство. Так неужто уйдем, спасибо не сказав хозяину? Не в моем это обычае, Мистиша.

– Ну, так оставайся, а я уйду, – поднялся с лавки паробок и руку протянул к двери.

– Никуды не пущу я тебя, – заступил ему дорогу Крив.

– Как же не пустишь-то? – усмехнулся паробок и хотел отстранить горбуна с пути. Но силушка в Кри ве была недюжинная, даже не покачнулся он под его рукой.

– Пусти, – сказал паробок. – Скоро возвернется Негубка, так ни тебе, ни мне несдобровать. Шибко осерчал он. Ежели сами не сойдем, так выставит он нас с позором за порог.

Еще больше озадачил он Крива своими словами.

– Что-то совсем не пойму, я тебя, Мистиша. С чего это вдруг взял да и осерчал на нас Негубка?

– На тебя, Крив, он не в обиде. Ты остаться можешь, а я уйду.

– Уходить, так вместе, – сказал горбун. – Но прежде расскажи мне, что за вечер переменилось.

Замялся паробок, стыдно ему стало. Рассказать – все равно что заново пережить. Но Крив, он такой – с места его не сдвинуть, ежели правды не узнает. А правда горька. Сам Мистиша в случившемся виноват.

Поведал паробок о том, как повадился ходить к Аринке, как словили их вечером и как гнался за ним по огородам Негубка.

– Вона что надумал, – внимательно выслушав его, укоризненно проговорил горбун. – Нехорошо это, Мистиша. Значит, сам девке голову закружил, а теперь – в кусты? Нехорошо... А о том подумал ли ты, каково Аринке будет перед родителями?

– Ох, Крив, и не говори, – вздохнул паробок. – Да что делать? Научи, ежели можешь.

– Ты Негубку дождись.

– Боюсь я его.

– А ты дождись.

– Одно заладил ты, Крив. А того понять не можешь, что пришибет меня Негубка, я же и пальцем не пошевелю.

– Не таков Негубка, чтобы пришибить. Голова у него на плечах, а не кочан. Там сгоряча погнался он за тобой...

На крылечке проскрипели быстрые шаги, дверь отворилась – вошел купец, сапогом о сапог постучал, с усмешкой поглядел на Мистишу, крякнул, скинул полушубок, погрел в кулаке замерзшее ухо, ногою отстранил дорожную суму, покачал головою:

– Бежать наладились?

– Понапрасну не хули, купец, – первым воспрял Крив, подтолкнул Мистишу локтем: не бойся, мол.

– А что за нужда пристала собирать суму?

– Э, – сказал Крив. – Была не была – угадал ты: едва удержал я паробка.

– Вот так-то, – кивнул Негубка. – Значит, не зря поспешал я.

Помолчал, поскреб в затылке:

– Почто же обидел ты меня, Мистиша? Аль не как сына родного привечал я тебя?

Мистиша глядел себе под ноги, хмурился.

– Аль в избе моей тебе не приглянулось? – продолжал Негубка, обращаясь к паробку. – Аль постеля была жестка?

– Всем доволен я, – с трудом поднял глаза Мистиша и прямо посмотрел на Негубку. – И в избе твоей тепло, и постеля мягка, и привечал ты меня, как сына родного.

– Так почто же в путь наладился?

Нет, не смеялся над Мистишей купец. И угрозы не было в его голосе.

– Прости меня, Негубка, – сказал Мистиша. – Но как поделим мы с Митяем Аринку?

– Об этом уж забота не моя, – возразил Негубка.

– Под одною крышею живем мы, спим на одной печи...

– Вот уж верно, – сказал Негубка, улыбаясь, – как бы не намял тебе Митяй мой бока.

– Да что с того пользы? По душе мне Аринка, как Митяю ее уступлю?

– Не меня ли в сваты зовешь?

– Митяй уж просватан...

– Чего нет, крестом не свяжешь, – сказал Негубка. – Но вот тебе мое слово: ни за что не допустит Некрас, чтобы дочь его с тобою в церкви венчали.

– Убегу я с нею...

– Сыщут. Да и Аринка не такова, чтобы на чистое небушко променять отцову надежную крышу.

Не щадил паробка Негубка, хоть и видел, как клонится под тяжестью его слов Мистишина голова.

– Не на радость тебе Аринка, помяни старика. А как быть, не знаю. Никто этого не знает.

Долго молчал Мистиша. Все молчали.

Крив достал из-под лавки свою суму, кожушок на себя напялил, сунул за пазуху рукавицы.

– Пойдем, – сказал он Мистише. – Я с тобою. А тебе, Негубка, сеть-то другие довяжут. Ты уж прости.

– И вы простите, люди добрые, – сказал купец. – Ежели что не так, не взыщите.

Когда съезжали они со двора, почудилось Мистише, будто отпрянула чья-то тень от крыльца. Верно, Митяй это был.

Весела встреча, не весело расставание. Дороги к избе не приставишь, того, что было, не вернешь.

Решил Мистиша твердо возвращаться в Триполь к боярину своему Стонегу.

4

Недолго пожил Звездан во Владимире со своей Олисавой, недолго наслаждался домашним теплом и покоем.

В один из дней, когда ударили вдруг жгучие холода, постучал в ворота усадьбы князев гонец: звал к себе Всеволод дружинника на большой совет.

– Ой, не ко добру это, – запричитала Олисава. – Неспроста кличет тебя князь: чую я – не успели встретиться и уж расставаться пора.

И верно. Сказал Всеволод Звездану:

– Ступай обратно в Новгород. Святославу поклон от меня и от матушки, а Лазарю слово мое княжеское передашь. Говорил-де Всеволод, что о проделках твоих ему ведомо и о сговоре твоем с Михаилом Степановичем тож. Но бог грешников миловал и нам завещал. И потому тако наказывает князь: как и прежде, водись с новым посадником, дары от него принимай, однако же доноси нам о каждом шаге Михаила Степановича. Остальное, мол, дело не твое, и, ежели исполнишь все, как велено, Всеволод забудет прошлое. А не исполнишь, сам на себя пеняй.

Думая о неприметном, но надежном попутчике, Звездан почему-то сразу вспомнил Мистишу. И прямо с княжеского двора отправился к Негубке.

– Не живет у меня больше Мистиша, – отвечал ему купец. – Съехал он на купецкое подворье. Но смекаю я, что нынче и там его нет: говорил мне паробок, будто хощет возвернуться в Триполь. И Крив тоже с ним.

– По боярину своему, что ль, соскучился? – усмехнулся Звездан, догадываясь, что неспроста распрощался Негубка с паробком. Ведь недавно еще собирался Мистиша зиму переждать во Владимире.

Не стал вдаваться в подробности купец.

– У молодых нрав переменчивый. Не все в толк да в пору, кто в мыслях у них прочтет? А ты поспешай, Звездан, может, еще и не поздно, – сказал он.

Повезло дружиннику. На купецком подворье застал он Мистишу.

Удивился тот приходу дружинника.

– Слыхал я, – сказал Звездан, – будто в Триполь хощешь ты возвращаться еще до весны?

– Была такая задумка, – ответил Мистиша.

– А мне говорил, что весною наладишься в путь...

– Зимою полозницы добрые – вмиг долечу до Киева, а то ждать придется, покуда подсохнут дороги.

Но не прочел решимости Звездан в глазах паробка. Не полозницы причиною, что оставил Мистиша теплую избу купца.

– Оно, конечно, прямиком-то ближе, – сказал дружинник, – но не всякий прямой путь вернее окольного. Приехал я сюды не просто поглядеть на тебя, Мистиша.

– Почто же еще?

– Посылает меня князь Всеволод в Новгород. Ищу попутчика.

– Уж не меня ли выбрал?

– Видимо дело, да как ты решишь?

Польстило Мистише Звезданово предложение, но как бросит он во Владимире горбуна?

И об этом подумал Звездан. Видя замешательство паробка, сам поспешил на выручку:

– Вот и Крива возьмем с тобой. Ловко управляется он с луком, а в дороге все может быть. Да согласится ли он?

– Крив не согласится?! – воскликнул паробок и живо выскочил из конюшни. – Крив, а Крив! – кликнул он горбуна: – Подь сюды!

Переваливаясь на длиных ногах, горбун появился в воротах, со света прищурился:

– Почто звал?

– Хошь, возьмем тебя с нами в Новгород? – сразу предложил ему Звездан.

– В Новгород-то? – по природной хитрости своей стараясь казаться равнодушным, спокойно отвечал Крив. – Так в Новгород, говоришь?

Звездан с Мистишей молчали. Горбун, скрывая улыбку, пощупал пальцами нос.

– В Новгород-то я со всею охотой! – произнес он наконец, уже не сдерживая радости.

– Вот и столковались, – кивнул Звездан и сразу перевел разговор на сборы. – Откладывать нам недосуг – заутра тронемся. Тебе, Крив, дам я коня и обоим одежду справную: как-никак, князевы мы послы.

На следующий день рассвет застал их уже далеко за городом. Мороз был крепок, солнце вставало в ярких столбах. Хоть и прибавил просинец дня на куриный переступ, а все к весне. Снег сверкал ослепительно, тут и там на переметенной дороге виднелись звериные наброды, деревья в лесах под приподнятым светлым небом стояли не шелохнувшись на ветках, неприметные летом, проглядывались черные птичьи гнезда.

Взбодренные морозцем, кони бойко шли то наметом, то рысцой.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Как потревоженное осиное гнездо, волновалось и бурлило Олешье.

Никогда еще не видывал Негубка такого беспорядочного скопища судов: почти все устье Днепра от берега до берега было забито насадами, стругами, дощаниками, греческими дромонами и скедиями.

– Что это, Негубка? – спрашивал купца опешивший Митяй.

– А бог весть, – спокойно отвечал привыкший к неожиданностям Негубка. – Должно, взволновалось море, вот и не вышли в срок.

Благо, невелика была Негубкина лодия, ловко скользила между судами к берегу.

– Одного в толк взять не могу, – рассуждал купец, – почто бы это ромейские боевые корабли сгрудились в Олешье. В Русском море, почитай, и так-то не ежедень повстречаешь их, а тута на тебе!..

Еще больше разобрало его любопытство, когда пристали к берегу.

– Батюшки-святы! – хлопнул себя по бокам Негубка. – А народищу-то!..

Все свободное пространство на исаде плотно забито людьми. Трудно удивить купца, а тут изумление так и было написано на его лице.

Горя от нетерпения, первым спрыгнул на берег Митяй, схватил за руку новгородского гостя в синем зипуне:

– Аль беда какая в Олешье?

– А подь ты! – выругался гость, вырвал руку, исчез в толпе.

Негубка уже был рядом. Углядев стоявшего чуть в сторонке, возле сваленного в беспорядочную груду товара, степенного купца с окладистой пегой бородой, улыбчиво поздоровался с ним, как со старым знакомым:

– Не скажешь ли, мил человек, почто суета да шум, как на пожаре? Сколь раз хаживал через Олешье, а такого не видывал.

– Да и я попал нынче, как в мешок головой, – отвечал купец. – Ни дохнуть, ни глотнуть. Царьград, слыш-ко, лыцари повоевали – вот и набежали ромени, кто ноги унес.

У Негубки к коленкам подступила слабость, поискал глазами, где бы присесть. Негде. Зажмурился, про себя подумал: «Свят-свят, уж не послыша-лось ли?»

– Ты... того, – пробормотал он, – не хлебнул ли с утра-то?

– Не хлебнул я, не сумлевайся.

С трудом пробились через толпу, пошли к избе посадника. На церковной паперти вихлялся юродивый, рвал на себе лохмотья, кричал надтреснутым голосом:

– Братия!.. Христьяне!.. Пришел конец православной вере. Антихриста посадили на патриарший стол!..

Бабы плакали, мужики толпились вокруг угрюмо. Чуть в стороне разглагольствовал жирный ромей в потертой хламиде. Толмач переводил:

– Сие папы Иннокентия козни. И тако говорит сей муж: возгордился папа, вознамерился в гордыне своей положить Царьград к апостольскому престолу. Хитер-де латинянин и зело коварен. А после занесет папа стопу свою и над нашей Русью...

– Кукиш ему! – послышалось из толпы.

– А еще тако сказывает сей муж, – бесстрастно продолжал переводить толмач, не обращая внимания на шум и выкрики, – собралось-де в Венеции войска видимо-невидимо, и дож ихний (князь, должно, по-нашему), какой-то Дандоло, спевшись с папою, принялся соблазнять и златом переманивать к себе ратоворцев: почто, дескать, вам в Египет идти ко гробу господню, когда рядом Царьград, а в нем богатства неисчислимые...

– Ишь ты, – говорили в толпе, – тож себе на уме. Вера верою, да своя рубашка к телу ближе.

Растерянно улыбаясь, ромей кивал мужикам, все бойчее и бойчее лопотал по-своему. Толмач, вспотев от напряжения, едва поспевал за ним:

– И тако дале говорит сей муж: соблазнил-таки ратоворцев тот самый Дандоло, и пошли они и взяли град Задар. Задарские-де купцы зело ловки были в торговых делах и стояли у дожа того, яко рыбья кость в горле.

– Да что там дож! – выкрикнул кто-то. – Наши-то князья тоже друг у друга грады берут.

На него цыкнули. Толмач утомленно провел ладонью по лбу.

– Не томи, дале сказывай, – подстрекнули из толпы. Жарко было, люди дышали тяжело, но никто не уходил. Народу прибывало. Сжатые со всех сторон, Негубка с Митяем пытались приподняться на носках, чтобы лучше видеть ромея.

– Неча понукать, – кинул в толпу раздосадованный толмач. – Что хорошо, то с поотдышкой. Больно мудрено говорит ромей. Погодите, покуда разберуся.

– Разбирайся, да долго не томи, – сказали ему. – И мы, чай, люди. Солнышко-то и нас припекает.

Лица у всех были озабочены, переговаривались шепотом, как на похоронах.

Толмач полопотал с ромеем и, набрав в грудь побольше воздуха, бойко продолжал:

– Что дале-то, енто все обратно от папских хитростей. Тут он вот про что сказывал: мол, и сами ромеи виноваты, не то прошла бы мимо них лихая беда. Лексей, вишь ли, сын ихнего василевса, коего сбросили со стола, прибег к Иннокентию этому самому и стал просить у него за отца: посадите-де батюшку на стол, а мы в долгу не останемся.

– Золотишком, что ль, тоже расплатиться хотел?

– Не. Золотишка у самого папы вдосталь. Пообещал, вишь ли, Лексей, что за подмогу подчинят-де они с батюшкою Царьград со всеми землями и прочими градами апостольскому престолу...

– Иуда Лексей-то, – переговаривались в толпе. – Ишь, како расторговался...

– И пошли ратоворцы ко Царьграду, – продолжал толмач, – и взяли сей святой град, и порушили церкви, и многие дома пожгли, и многих людей побили, яко дикие половцы. И бежали ромеи со своей земли, дедовой и прадедовой, кто куды – иные в Трапезунд, иные к нам, в Олешье.

Говорили в толпе:

– Лихой беды не заспишь – палом она палит. Жалко, робятушки, ромея.

– Да, попало зернышко под жернов. Ни кола ни двора – куды ему нынче податься?..

Расходились в возбуждении, смекали по-простому:

– Выходит, ныне едино что Русь всему православию опора и надёжа.

– Надёжа... Вона и к Роману подсылает папа своих гонцов.

– Да гонит их Роман в шею.

Расходились, возвращались всяк к своим делам. Негубка с Митяем тоже вернулись на свою лодию. Думал-гадал купец: куды подевать запасенный для Царьграда товар? Куды направить стопы? Кому сбывать рыбий зуб, меха и воск?

Вот ведь прельщали же Негубку во Владимире: пойдем с нами в Булгар – купцов там видимо-невидимо, в накладе не останешься... Так нет – дался ему Царьград. А теперь к Булгару поворачивать – все лето потерять, и так подзадержались они из-за поздних холодов на волоках.

Одно только и оставалось, что подыматься к Киеву, оглядеться и либо через Полоцк к немцам на побережье идти, либо к уграм и ляхам через Волынь и Галич.

Ночью по левому и по правому берегу Днепра горели многочисленные костры. Под утро был большой переполох, кто-то сказал, что, пронюхав о добыче, из степи нагрянули половцы.

Еще теснее сделалось на исаде: с левобережья одна за другой прибывали лодии с перепуганными людьми. Рассказывали страшное: много полегло купцов во время набега. Ежели бы дружинники не отбили, ни одному бы не вернуться целу. Шибко свирепствовали степняки, чувствовали себя безнаказанно. Пленных с собою не брали, рубили на месте...

Назад к карточке книги "Обагренная Русь"