Текст книги "Оборотни"

Автор книги: Эдди Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Фрик отвалился на стуле, гнев его вдруг иссяк. Митцер, только собравшийся поддержать разговор, увидел по лицу собеседника, что тема исчерпана.

– Мы никогда не позволим им вернуться, – спокойно констатировал Фрик. – Никогда. – И он внезапно поднялся. – Вам нужно идти. Нас ждет большая работа.

Митцер последовал за Фриком к двери. Фрик повернулся лицом к промышленнику.

– И еще одна вещь. «Призраки Луцы».

– Это соответствует нашим планам, – сказал Митцер.

– Да, но это же непрактично. Напрасные усилия.

– Но они ключевые люди.

– Люди прошлого.

– С жизненно важными знаниями.

– Двадцатилетней давности. Не нынешними.

– Мы же обещали, что…

– У нас нет для этого не только ресурсов, но и потребности. События в Берлине показывают, что все быстро развивается нам на пользу. Мы должны сосредоточить усилия здесь, в фатерланде.

– Остановиться уже невозможно. Дело приобрело инерцию…

– Я оставляю это на ваше усмотрение. Поступайте, как сочтете возможным. И все же остановиться надо.

– Но ведь это работают их деньги! – Митцер пожалел о своих словах, запнулся. Он увидел, что в глазах Фрика блеснула ярость. Он тут же изменил тактику: – Ведь были и несчастные случаи.

– Несчастные случаи?

– Смерти.

– А что вы хотите? Они уже стары.

– Насильственные смерти. Убийства друзей, которые хотели вернуться домой.

– Друзей? Нет. Людей, которые вынуждали нас вернуть их домой, зная, что условия для этого еще не созрели.

Слова Фрика привели Митцера в оцепенение. Он стоял с широко раскрытым ртом, но Краган поспешил объяснить сказанное лидером:

– Это не мы, Гроб, не мы несем за это ответственность.

– Извините. Это был большой удар. Особенно смерть бедняги Вилли.

– Фюрер хотел сказать, что у нас другие приоритеты. У нас своих дел по горло. И нам не нужно дополнительное давление со стороны.

– Сколько же умерло? – спросил Фрик.

– Около двадцати.

– Так много?

Митцер кивнул.

– К сожалению, трое из них были агентами. Двое работали на американцев, а один на КГБ.

– Действительно?

– Боюсь, что истина может оказаться еще трагичнее.

– Оставим эту шушеру, – опять вмешался Краган. – У нас достаточно своих забот, чтобы разбираться с ними. Как говорит фюрер, нам нужно сосредоточиться на более важных вопросах. Вам следует сказать им, чтобы они набрались терпения.

Митцер понял, что ничего поправить уже нельзя.

– Я постараюсь все уладить.

– Разумеется, вы сделаете это, – сказал Фрик. – Но помните, что они умерли вместе с Борманом. Нет никаких призраков, Гроб. Только воспоминания стариков. Меня не интересует прошлое. Помогите мне открыть будущее. Революция предполагает общество крайностей. Оно налицо, так же как и в 1933 году.

Фрик открыл дверь в прихожую и жестом поручил телохранителям проводить Митцера.

– Спасибо, что не пожалели своего времени. Помните, что порядок возникает из хаоса. До свидания, мой давний друг, – попрощался Фрик с Митцером. Он не пожал ему руку, а отдал нацистское приветствие.

И прежде чем Митцер ответил на него, он закрыл дверь, оставив своего гостя с двумя телохранителями, один из которых предложил себя в качестве провожающего.

Разговор закончен.

Никто не пожелал счастливого Нового года.

Был нарушен обет, и Митцер оказывался исполнителем этого печального акта.

Внутри номера Краган наблюдал за молчаливо стоящим у окна Фриком. Нельзя было нарушать течения его мысли. Внезапные перемены в настроении фюрера были хорошо известны окружающим.

– Он никогда не должен обнаружить это, – сказал наконец Фрик. – Он стал бы опасным противником.

– Об этом знают немногие люди.

– А в Каннах? Он не был одним из наших.

– Мы наняли его. Чтобы никто не мог проследить до…

– Я знаю, как было дело. Но я не хочу, чтобы снова использовались какие-то черные ублюдки или вообще иностранцы. Теперь мы будем использовать только наших.

– Но это может подвергнуть нас риску.

– Не думаю. Наши люди лучше всех. Они не станут совершать таких ошибок, как этот черномазый.

– Он запаниковал.

– Именно. Если бы не это, если бы он выполнил данный ему приказ, то мы бы оплакивали не Вилли.

– А если вмешаются ЦРУ и КГБ?..

– Они ничего не обнаружат. По крайней мере, будет слишком поздно.

– Предлагаю воздержаться от дальнейших акций в отношении «Призраков Луцы».

– Не моя это вина. Думаю, не нужно было так настаивать на возвращении. Меньше всего мы хотим… несчастья «Призракам Луцы». Но я не могу жить прошлым. Германия нуждается в том, чтобы мы определили ее будущее.

Штаб-квартира КГБ

Площадь Дзержинского

Москва

– И это все, что удалось спасти? – спросил Алексей Ростов у руководителя архивов, когда оба они вошли в большую комнату, куда перенести с четвертого этажа все оставшиеся материалы.

– Это более половины той информации, которая там складывалась.

Ростов прошел вдоль длинного ряда обгорелых и покоробленных шкафов для хранения досье. В комнате стоял тяжелый и острый запах гари.

– Многие шкафы для досье были деревянными, – продолжал архивист. – Они целиком сгорели. Но металлические, вроде этих, сопротивлялись огню значительно дольше. Большинство нам удалось спасти. Пропали те, которые стояли ближе к центру пожара. Слава Богу, пожарная команда прибыла очень быстро. – Говоривший задержал дыхание. Бог все еще был посторонним в пределах КГБ. И он быстро закончил: – Если бы не тренировки, которые мы проводили, потеряли бы все.

– А перевод на компьютер? – Ростов проигнорировал ссылку на Бога, но внутренне усмехнулся.

– Работаем по расписанию. Не думаю, что мы потеряли действительно ценный материал.

Ростов остановился у одного из рядов и стер гарь с передней стенки ближнего шкафа. Показалось изображение, которое являлось символом нацистской партии – орел, распростертый над свастикой.

– Что это такое? – спросил Ростов.

– Военная добыча. Конфисковано после войны.

Ростов усмехнулся такому объяснению кражи – столько полезных вещей забрали у немцев: шкафы для досье, пишущие машинки…

– Танки, ракеты, – подхватил Ростов. – Надеюсь, что они никогда не представят нам список всего, что было отобрано, и не потребуют это обратно. А в чем причина пожара?

– Это и есть наша главная проблема, – сказал руководитель архивов, понижая голос, – поэтому я и попросил встретиться за пределами вашего кабинета.

– Предумышленная?

– Мы так думаем.

– Мы?

– Глава администрации, я и начальник внутренней безопасности, который и поднял этот вопрос. Больше никто пока этим не занимался.

– Объясните все по порядку.

– Комната, где возник пожар, посещалась редко. Но, учитывая деликатный характер некоторых архивов, касавшихся контрразведывательной работы с конца войны и до 1956 года, ящики закрывались на замки с полной гарантией безопасности. Входные ключи и коды к сигналам тревоги содержались в сейфе моего служебного кабинета. В административном управлении имелись дубликаты ключей. Пожар обнаружили случайно. Просто одному из шифровальщиков понадобилось зайти в хранилище за какой-то информацией. Наши служащие быстро получили доступ в комнату и начали тушить огонь. После ликвидации опасности они попытались определить причину пожара. Она оказалась в электрическом обогревателе открытого типа с натянутыми нитями накала, которые и вызвали короткое замыкание.

– А почему возникло подозрение?

– Потому что эта комната обычно не обогревалась, и, конечно, ее нельзя обогреть с помощью прибора.

– Может быть, там кто-нибудь работал и хотел согреться?

– Никто не спрашивал ключа от комнаты на протяжении двух последних месяцев.

Ростов ничего не сказал, осознав реальную возможность саботажа.

– У нас возникло предположение, что кто-то, включив обогреватель, положил на него мокрую тряпку. Это дало ему время снова запереть дверь, ввести в действие систему тревоги и покинуть место до того, как тряпка воспламенилась. Это старый метод, который мы использовали для…

– Мне известны эти методы, – перебил его Ростов. – Но тот, кто там предположительно был, имел в распоряжении не больше десяти минут. А видел или слышал что-нибудь необычное работавший в архиве шифровальщик?

– Нет.

– И он вне подозрений?

– Она. Это женщина шестидесяти лет. Собирается на пенсию. Специалист по немецкому языку. В конце войны была офицером разведки и прослужила в армии, в Группе войск на территории ГДР, до 1975 года. Если бы она совершила поджог, то оставила бы все гореть, не сообщая об этом до того, как пожар разгорелся. Мы так думаем.

– Займитесь ею. Ничего нельзя знать заранее. И шкафы у обогревателя – наверное, они-то и были уничтожены. Известно ли вам, что в них находилось?

– Некоторые полностью уничтожены. Но те, что изготовлены в Германии, несгораемы. Они сильно повреждены, но нам удалось спасти большую часть их содержимого. Они стоят вон там, позади.

Он провел Ростова в глубину комнаты, где было собрано около двадцати покоробленных металлических шкафов.

– Значительная часть их материалов пострадала от огня. Пламя пробивалось через отверстия в металле, к тому же в них проникла вода и пена. В результате многие документы оказались уничтоженными.

– Мне нужен список этих документов.

– Его готовят.

– Сколько понадобится для этого времени?

– Неделя.

– Слишком много.

– Бумаги слиплись от воды. Нужно, чтобы они высохли естественно, нельзя ускорять этот процесс.

– Тогда в течение часа представьте мне список того, что вы уже определили.

Когда Ростов возвращался в свой кабинет, с московского аэропорта Шереметьево взлетал самолет Аэрофлота «Ил-62М» с четырьмя реактивными двигателями «Соловьев Д 30-КУ», закрепленными в конце фюзеляжа.

На его борту находилось около сорока русских экспертов по аэронавтике. Группе предстояло пересесть в аэропорту Кеннеди на «Боинг-757» фирмы «Америкэн эйрлайнс», который должен был доставить ее на первую российско-американскую конференцию по проблемам совместного запуска человека в космос.

Конечным пунктом назначения «боинга» был Новый Орлеан.

Штаб-квартира ЦРУ

Лэнгли

ЗДА просматривал только что представленный ему перечень файлов, пострадавших от компьютерного вируса.

Объемистый, в девяносто три страницы, перечень мало что давал. В нем были сверстаны однострочные заголовки, которые касались событий и лиц, связанных с деятельностью американских контрразведывательных организаций на Европейском театре с 1945 по 1958 год. На каждой странице распечатки было до ста двадцати строчек, всего свыше одиннадцати тысяч сюжетов, из которых предстояло сделать выборку. Один заголовок мог охватывать от ста до пяти тысяч элементов, затрагивающих определенный сюжет. Это означало, что от тридцати до сорока отдельных сюжетов в этом сегменте компьютера систематически продолжали стираться при включении.

Следовало признать, что это бессмысленная потеря времени.

Четырежды он просмотрел перечень вдоль и поперек, не имея никакого представления о том, что же следует искать.

Наступило время открытой игры.

Он решил ничего не говорить ЗДР, поскольку тот все равно станет возражать.

Подняв телефонную трубку, он попросил секретаря соединить его с Филом Новаком.

– Я собираюсь приоткрыться русским, – сказал он Новаку. – Как далеко могут они пойти?

– Думаю, что им, как и нам, желательно разрешить этот вопрос побыстрее.

– О’кей. Я убежден, что существует прямая связь между проблемой компьютерного вируса и нападениями на нашу агентурную сеть. Тот факт, что под ударом оказываются и русские агенты, означает, что мы находимся по одну сторону. Если только они сами не пытаются нанести нам удар.

– Не вижу, что могли бы они выиграть от этого.

– Я тоже. У меня здесь перечень различных файлов, которые повреждены компьютерным вирусом. Думаю, что нам следует показать им его. – Он почувствовал, как у Новака перехватило дыхание. Оба ясно представляли необычность предполагаемой акции. – Понимаю опасность, но не вижу другого выхода. Я хотел бы переправить этот перечень через вас и вашего контактера. Там может оказаться что-то общее для обеих сторон, что-то, поддающееся осмыслению только с двусторонней позиции.

– На это получено добро? – Новак подразумевал исполнительного директора.

– Конечно. – ЗДА не добавил, что тот разрешил ему действовать на собственный страх и риск. И если будут положительные результаты, ЗДА непременно будет повышен в должности.

– О’кей. Я это устрою.

– Вы получите перечень. Но прежде чем показать его, скажете, что они должны открыться в той же степени, что и мы. Оставьте ему время связаться с Москвой и выяснить, есть ли у них что-нибудь важное для нас. Я хотел бы удостовериться, какова их готовность сотрудничать с нами, прежде чем брать на себя обязательства.

– Сейчас же займусь этим.

Телефон отключился, ЗДА аккуратно положил трубку. Он не успел убрать руку, как аппарат вновь передернуло звонком. Он снова поднял трубку.

– Да? – сказал он.

– Есть новости? – спросил ЗДР.

– Никаких, – соврал он.

– А где Грязный Хэрри? – Так он называл англичанина.

– Вот-вот вылетит в Новый Орлеан.

– Позвоните мне, если что-нибудь сорвется.

Трубка вернулась на рычаг. Взяв перечень, он снова пролистал его. Ответ заключался в компьютере. Ему вдруг стало жаль, что он послал Такера присматривать за Триммлером. Такер – хороший специалист по компьютерам, если бы он зарылся в это дело, ответ был бы найден. Но теперь поздно сожалеть. Нужен хоть проблеск удачи.

Может быть, с помощью русских удача станет реальностью. Или, напротив, он получит прямой удар в лицо.

Снова зазвонил телефон. Это был исполнительный директор.

– Неплохо бы вам подняться ко мне, – произнес начальник. – Нам нужно обсудить предстоящую поездку президента в Берлин.

Книга третья
ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО

Воздушное пространство Америки

Техас

Пустынный пейзаж исчез, и Эдем наблюдал теперь длинные ленты рек, извивавшиеся по зеленой земле, блики песка и воды, отраженные ослепительными лучами молодого утреннего солнца.

«Очень поэтично, – подумалось ему, когда он смотрел вниз через иллюминатор. – Чертовски поэтично».

Рядом с ним сидела Билли, читавшая последний выпуск журнала «Пипл». А через проход болталась из стороны в сторону голова уснувшего Такера и доносилось тихое его похрапывание.

Они летели административным классом. Триммлер с женой находились впереди, в первом классе. Купи Эдем билет туда же, в первый класс, Билли и Такер могли бы его просто возненавидеть. Сейчас это ни к чему. Наверное, и на Триммлера это произвело бы немалое впечатление. Может, и стоило погоношиться, чтобы вконец удивить этого маленького обидчивого ученого?

– Вы бывали раньше в Новом Орлеане? – спросила Билли, откладывая журнал. Она испытывала облегчение от того, что в полете запрещалось курить – ей была невыносима эта вредная привычка.

– Никогда. А вы?

– Я была. В свадебном путешествии.

– Хорошее мероприятие.

– Возможно.

– Договорились с адвокатом?

– Да.

– А я думал, что в Калифорнии жена автоматически получает половину средств своего мужа.

– Я подписала брачный договор, когда мы поженились.

– Передававший все в его распоряжение?

– Что-то вроде этого. Я его любила. Когда любишь, о таких вещах не задумываешься. А когда я подписала, он пообещал, что будет всегда обо мне заботиться, если даже мы разойдемся. Вроде клятвы.

– А что говорит ваш адвокат?

– Что нужно якобы подавать в суд. Их это не интересует. В любом случае они выигрывают.

– Так обстоит дело во всем мире. Чем тяжелее дело, тем они больше получают. – Он помолчал. – Вы долго прожили вместе?

– Двенадцать лет. Четыре года назад расстались. Были хорошие и плохие времена. Иногда было прекрасно, иногда – отвратительно. А осталась только мерзость. Какая-то сумятица.

– Недостает вам его?

– Вы что, детектив?

– Виноват. Мне просто показалось…

– Ладно, вы ошиблись.

Некоторое время они сидели молча, все еще не уверенные во взаимной лояльности.

– Нет ничего плохого в том, что вам недостает человека, с которым прожито двенадцать лет.

– Я вовсе не так думал.

– Да, мне недостает его, что из этого следует?

– И никакой возможности вернуться к…

– Если мне потребуется ваш совет, я попрошу его.

– О’кей.

– Никакой возможности вернуться нет. Я достаточно долго пыталась это сделать.

– А почему вы расстались?

– Вы продолжаете на меня давить, с какой стати? Не можете остановиться?

– Я себя веду ужасно. Моя мать всегда говорила, что…

– Почему бы вам просто не оставить меня в покое? Мы же здесь для работы, а не для тетушкиных расспросов.

– Извините. Молчу.

– Ладно. Что вам всегда твердила мать?

– Что мой язык болтается быстрее мозгов.

– И она была права.

– Так почему же вы расстались?

– Потому что я стала для него слишком стара. Вы ведь так и думаете, крутой вояка!

– Кто это сказал?

– Вы сами. В первый же раз, как мы встретились. Что я слишком стара для такой работы.

– Да бросьте, я не говорил о вас как о личности. Я реагировал на вас как на оперативного работника.

– Старая и неопытная, ведь так?

– Не наговаривайте на себя. В этом нет необходимости.

– И в самом деле, ведь вы делаете это за меня.

– Перестаньте травить себе душу.

– Заткнитесь, – огрызнулась она.

– Шанс может оказаться прекрасным.

– Что?

– Шанс может оказаться прекрасным. Старая английская поговорка. Вы действительно хотите, чтобы я заткнулся?

– Конечно нет.

– Так почему вы расстались?

Она начала смеяться, невольно сокрушая всю систему душевной обороны.

– Я же сказала вам почему. Потому что я постарела. Хотя это не совсем правда. Он хотел остаться молодым. У него вдруг проснулся интерес к несовершеннолетним девочкам. Чем старше становился он, тем моложе становились они. Однажды, вы не поверите, я застала его плачущим. После того как у нас все сломалось, я стала узнавать кое-что. И вы знаете, почему он плакал? Потому что двадцатилетняя девчонка, с которой он тогда жил, вовремя не подошла к нему, не потрогала. Он сказал тогда, что это заставляет его чувствовать себя старым. А все случилось после того, как он увидел ее в игре с одним мальчиком в парке. Она подходила к нему сзади и обхватывала руками за плечи. Обнимала его, как я догадываюсь. Питер сказал, что это самая естественная вещь, которую он когда-либо видел. И он разнюнился, потому что за те три месяца, что они были вместе, она никогда не обнимала его так. И знаете, что я сделала? Я встала за ним и обвила его руками. Мне было его жаль. Он заслуживал лучшего.

– А что сделал он?

– Сказал, чтобы я отвалила. Представьте, он не любил их. Он просто стал каким-то одержимым. Их свежими телами, их мягкими волосами, их широкоглазой невинностью.

– Но, может, вы хотели чересчур много?

– Да нет. Я знала ему цену. Я просто не хотела его отпускать. Мне никогда не был нужен кто-нибудь другой. И вот теперь я лечу в этой металлической трубе в Новый Орлеан, где я проводила свой медовый месяц, и наблюдаю за каким-то ничтожным ученым, имея в качестве партнера безумного стрелка, а там, дома, адвокаты стараются отнять у меня все, что я имела. Справедливо, по-вашему?

– Несправедливо. А как же Гейри?

– Гейри? Вероятно, уйдет, пока мы будем в Новом Орлеане. Конечно, и это несправедливо. Но у него свои дела. Он же не… постоянный. Дело не в Гейри. Может быть, и Питер не единственный, кто меня привязывает…

– К чему?

– Ко всему, что было. Он просто запуган. Средний возраст – это как песок. Чем крепче вы пытаетесь его удержать, тем быстрее он убегает от вас сквозь пальцы. Но вы навострились задавать вопросы. О других. А что вы можете сказать о себе?

– О себе?

– Не отвечайте вопросом на вопрос.

– Почему?

– Потому что это грубо. Я считала, что англичане всегда вежливы.

– Иногда.

– Вы женаты?

– Нет.

– Есть подружка?

– Нет.

– Разведены?

– Нет.

– Веселы?

– Только когда счастлив.

– А что это значит?

– Предпочитаю эксцентричность. Однозначное слово «веселье» вытеснило из английского языка важное понятие.

– Вы предпочитаете такой тип человека?

– Думаю, что это норма.

– Вы богаты?

– Пожалуй.

– А ваша работа вам нравится?

– Да.

– Вы в ней преуспеваете?

– Больше других.

– Ничего не упустите? – Ее не шокировала самоуверенность его тона, даже если все так и было.

– Ничего.

– А если мы попадем в беду и я буду прижата к стенке, вы станете выручать меня?

– Подождем и посмотрим.

– А где же тогда ваше рыцарство?

Эдем рассмеялся:

– Скажу вам, когда вас прижмут к стенке.

Штаб-квартира КГБ

Площадь Дзержинского

Москва

– Дмитрий говорит, что у американцев возникла проблема архивных данных о контрразведывательной деятельности с 1945 по 1958 год.

– Что за проблема?

– Вроде ничего особенного. Но они полагают, что это может соответствовать нашим собственным затруднениям аналогичного характера.

– Чего же они хотят от нас? – Председатель знал, что все Имеет свою цену, что филантропия не является разменной монетой в играх шпионажа, даже в эти либеральные дни гласности.

– У них есть перечень всех сюжетов, затрагиваемых в их архивах за соответствующий период. Они хотели бы знать, готовы ли мы представить наш подобный список им для выяснения причины двух за последнее время нападений на агентов ЦРУ.

– Пожар в этом здании может вызвать новое осложнение.

– Следует выяснить, какая именно проблема с архивами беспокоит американцев.

– Но в тех досье из сгоревших шкафов есть сюжеты, которые доставили бы нам неприятности, выплыви они наружу.

– Сколько можно отвечать за прошлое? Есть возможность, которую, я думаю, не следует упускать.

– А если американцы готовятся обвести нас?

– Наша агентура продолжает там существовать.

Председатель поднял брови.

– Я надеюсь, в этом нет ничего противоречащего духу сотрудничества между нашими двумя великими державами?

– Конечно нет, – соврал Ростов, как это от него и ожидалось. – Насколько это необходимо, мы будем следить за их действиями. – Он знал, что больше этого говорить не следует. Совершенно очевидно, что председатель должен обезопасить себя, если ему придется столкнуться в Кремле с неудобными вопросами. – Мы все будем делать постепенно. Если они окажутся готовы показать нам перечень своих файлов, не раскрывая при этом конкретные детали, то тогда и мы сделаем то же самое. Я уже подготовил соответствующий перечень. Мне это тоже важно. Может быть, действительно обнаружится общность интересов.

– У нас нет выбора. Особенно когда американцы делают такой недвусмысленный жест. Но будьте осторожны. Все время берегите спину.

– Хорошо.

– А вы знаете, как американцы называют контрразведку?

– Дантовым адом. С девяносто девятью кругами спуска.

– Именно. Было бы странно, – сказал председатель, – очень тесно работать с ними. Десять лет тому назад мы держали друг друга за глотку. Теперь мы союзники. Но где же, дорогой мой Алексей, наш враг?

Международный аэропорт

Новый Орлеан

Рейс осуществлялся строго по графику, и двухмоторный широкофюзеляжный «боинг» с хриплым гулом опустился на посадочную полосу минута в минуту.

Он медленно подруливал к терминалу, и Такер, который проспал большую часть перелета, теперь вглядывался в окно, мучительно стараясь прийти в норму и преодолеть наконец зевоту.

– Пожалуйста, оставайтесь на своих местах, пока не погаснет табло «Пристегните ремни», – предупредила стюардесса Эдема, который поднялся раньше, чем самолет покинул посадочную полосу, и стал доставать свои вещи с верхней полки. Оружие его находилось в чемодане; разрешение на его провоз было получено в отделе безопасности в Сан-Диего с помощью сотрудников ЦРУ.

– О’кей, – произнес Эдем, продолжая вытаскивать свои вещи с полки.

– Пожалуйста, сядьте, сэр.

– О’кей, – повторил Эдем. Выполнив свою работу, он игриво подмигнул ей и уселся в кресло, держа пальто и «дипломат» на коленях. Задача его заключалась в том, чтобы оберегать Триммлера, и он должен был подготовиться на тот случай, если ученый первым выйдет из самолета.

– Бунт без причины, – съязвила Билли.

– Мы потерянное поколение, – откликнулся он.

Предосторожность Эдема оказалась правильной. Когда самолет остановился, Триммлер, схватив под руку жену, стал расталкивать других пассажиров, чтобы первым оказаться у трапа. Англичанин шел чуть позади, причем его проход был значительно менее стремительным и невежливым.

Коллеги догнали Эдема у стойки выдачи багажа, где он стоял перед табло прилета, наблюдая, как Триммлер с нетерпением ждет появления своего чемодана.

– Зачем такая спешка? – сказал Такер. – Ему все равно придется ждать.

– Надеюсь, что он не получит свой багаж раньше вашего, иначе он умчится отсюда без вас, – сказал Эдем.

– Что-нибудь да не так! Лучше я прямо скажу ему, чтобы он нас подождал. – Такер повернулся к Билли: – А транспорт готов?

– Да, – ответила она. – Две машины от моей компании должны стоять на улице.

– О’кей. Пройду к Триммлеру. Вы пока оставайтесь. Нужно будет подготовить машины. – Такер направился в сторону Триммлера.

– Это ваш? – спросил Эдем у Билли, показывая ей на обычный кожаный чемоданчик, стоявший рядом с его крупным чемоданом для одежды от фирмы Льюиса Вюттона.

– Весьма внушителен, – сказала она, стараясь не показать своего удивления. Лента багажного транспортера оставалась неподвижной.

– А не хотите узнать, как я заполучил его?

– Нет.

– Тогда я не расскажу вам. – Он усмехнулся. Черт с ней! Она ведь не знала, что он не погрузил, как это всем предлагалось, свой чемодан в багажное отделение, а дал взятку одному из стюардов, чтобы пронести его в самолет как ручную кладь. Любители никогда не понимают профессиональной необходимости быть чрезвычайно мобильным.

Одной рукой он подхватил ее чемоданчик вместе со своим «Вюттоном».

– О’кей? – спросил он.

– Благодарю вас. – Она повернулась и вышла из багажного отделения. Эдем последовал за ней.

У входа уже стояли два больших автомобиля довольно жалкого вида и устаревшей конструкции, под стать Новому Орлеану, чьи лучшие времена остались позади. Первый был голубым «шевроле-импала» 1988 года, а второй – белым «кадиллаком-флитвуд» 1976 года.

На обоих можно было увидеть эмблему «Мейфейр кэб энд тэкси компани».

Билли подходила к машинам, когда водитель голубой вышел ей навстречу. Это был негр лет шестидесяти, его имя, Мариус Байдербеск, было выведено на заднем крыле классической готикой.

– Мисс Билли, – тепло приветствовал он ее.

– Хэлло, Мариус, – улыбнулась она в ответ. – А это Эдем Нихолсон. Он с нами.

– Мистер Эдем.

– Хэлло, – кивнул Эдем, руки его были заняты багажом. Мариус, помогая ему, взял маленький чемоданчик, поскольку большой Эдем не выпускал из рук.

– Положите это в машину Фрэнки, пожалуйста, – велела Билли, – мы поедем с ним. У нас еще три человека. Они получат свой багаж и поедут с вами.

– К отелю «Ривер-Уолк Хилтон»? – спросил Мариус, открывая багажник белого «кадиллака» и размещая там чемоданы.

– Конечно. – Билли прошла к дверце водителя «кадиллака». Его имя, Фрэнки Мистлето, было выведено с правой стороны машины в том же стиле, что и на голубом «шевроле». – Были проблемы?. – спросила она у водителя.

– Нет. Если не считать полицейского, который пытался передвинуть нас.

– А это…

– Я уже слышал. Привет, Эдем. Я Фрэнки.

– Хэлло, Фрэнки.

Эдем подошел к машине.

– Вы англичанин?

– Так и есть.

Когда Эдем нагнулся, он понял, что водитель был инвалидом. Его кресло на колесиках тесно прижималось к месту пассажира, головой он почти упирался в переднее стекло, по-видимому, из-за горбатой спины. Пальцы рук были деформированы артритом. На рулевом колесе выделялась большая пластиковая накладка, помогавшая управлять машиной. Ручка автоматической коробки передач тоже имела специальную добавку, чтобы облегчать переключение скоростей. По лицу водителю можно было дать лет тридцать, не более.

– Что, никогда раньше не видели инвалида?

– За рулем – нет. – Эдем попытался сгладить неловкость. Он был рассержен на самого себя. Шофер в самом деле поразил его своим внешним видом, и он вовремя не сумел скрыть удивления.

Фрэнки рассмеялся.

– Лучший водитель в Новом Орлеане, – отрекомендовался он.

– Готов поспорить, что вы получаете крупнейшие чаевые.

– Чертовски верно. Все время есть работа. Залезайте.

Эдем забрался на заднее сиденье, предоставив Билли возможность подождать остальных.

– Я не хотел бы, чтобы вы беспокоились по поводу безопасности, – продолжал Фрэнки. – Моя правая нога – хорошая нога. Жмет и на тормоза, и на акселератор.

– Если вы доехали сюда, чтобы прихватить нас, то, уверен, доставите и по назначению целыми и невредимыми.

– Хорошо сказано. А что вы там сжимаете? – спросил Фрэнки. – Должно быть, что-то важное, раз вы так об этом заботитесь?

– Я слышал о хулиганских нападениях в этом городе. Везу с собой двадцать ручных гранат, крупнокалиберный пистолет, три автомата Калашникова и установку для запуска ракет.

– При такой игре ничто меня не удивит. Ничто. – Оба они рассмеялись, довольные словесными подачами друг друга. – Я ездил в Англию, да будет вам известно. В Оксфорд. Бывали в Оксфорде?

– Еще бы.

– Красивое место. Обошел вдоль и поперек. Около семи лет назад. Провел там два месяца. Прекрасная страна. Но Оксфорд – вне сравнений. А вы что делаете здесь с нашими людьми?

– Помогаю.

– Правда? Вы, наверное, удивляетесь, что может делать здесь кто-нибудь вроде меня?

– Это мне приходило в голову.

– Мягко сказано. Точнее, это бросилось вам в лицо. Ха! Вы слышали о «Мейфейр кэб энд тэкси компани»?

– Билли мне рассказывала. Большая компания. Действует по всей Америке, в большинстве крупных городов. Подчиняется Управлению, которое насаждает там агентов в качестве водителей.

– Крупная сеть. Удивительно, что вы ездите на такси.

В это время Такер и Триммлер вышли из входа в терминал, а Билли подошла к ним.

– Это они? – спросил Фрэнки.

– Да.

– Хорошо. Можем ехать. И пусть мое тело не вводит вас в заблуждение. Оно поддерживает мозги здесь, наверху… – Он постучал по лбу, говоря это. – Они хитрее, чем вы думаете. Можете позвать меня, когда окажетесь в дерьме, я помогу.

– Договорились.

Поездка в Новый Орлеан была медленной, движение машин напряженным.

Новый Орлеан – увядающий город, жалкий в своем желании постоянно напоминать о неком бурном прошлом. Известный своей «большой терпимостью», а то и просто как Город Греха, он культивирует образы карнавала, джаза, вуду и секса в сочетании с карибско-галльским населением в преимущественно англо-саксонской культурной среде. Это смешение духовных начал было кем-то описано как перекресток между Порт-о-Пренсом, Гаити и Пэттерсоном, штат Нью-Джерси, с какими-то нерастворимыми элементами Генуи, Марселя, Бейрута и египетской Александрии. Это нашло свое отражение даже в названиях городских районов: Алжир, Араби, Грента, Вествего, Бридж-Сити, округ Кахун, Французский квартал.

Аура декаданса является, по существу, отражением его бедности. А там, где существует бедность, неизменно существует и преступность. Плата за секс, плата за наркотики, плата за насилие и плата за чувственность – это разменная валюта города, которая открыто циркулирует в водовороте туристов, стремящихся увидеть и то, что скрывается от посторонних взоров, и, естественно, то, что пышным цветом демонстрирует себя на площадях и тротуарах.