Текст книги "Теттау Э. Куропаткин и его помощники. Поучения и выводы из русско-японской войны. Часть 1-2. "

Автор книги: Эберхард Теттау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

«У меня нет никаких сведений о герцоге Рагузском, но наступаю на неприятеля в полной боевой готовности».

Наполеон, февраль 1814

За три дня до несчастного боя на Ялу Куропаткин телеграфировал военному министру: «Японцы зашевелились на Ялу. С удовольствием буду приветствовать их вторжение в Манчжурию. Для этой цели можно бы построить им даже золотые мосты, лишь бы ни один из них не вернулся назад на родину»…

И вот, японцы уже в Манчжурии; но удовольствия, по-видимому, это вторжение неприятеля не причинило русскому командующему армией, несмотря на всё его наружное спокойствие. Предполагавшееся «отступление с боем» превратилось в тяжёлое поражение, причины которого Куропаткин в первую голову должен был приписать самому себе, ввиду недостатка у него твёрдой воли и решимости.

Упадок духа в русской главной квартире был, действительно, весьма значительный. Ожидали, что генерал Куроки после своей победы на Ялу будет беспрерывно продолжать наступление и к середине мая будет уже дебушировать с гор к югу от Ляояна. Несмотря на свое более чем двойное превосходство сил, Куропаткин всё же считал себя достаточно сильным, чтобы оказать успешное сопротивление наступающей 1-й японской армии. В штабе командующего армией поговаривали о необходимости оставить южную Манчжурию и отступить далее на север. Начали уже очищать Инкоу; крепостную артиллерию, служившую для вооружения имевшихся около Инкоу береговых батарей, начали отправлять на север через Ляоян. Весьма вероятно, что если бы 1-я японская армия, после своей победы на Ялу, двинулась энергично вперёд, то без большого сопротивления могла бы в середине мая овладеть Ляояном.

Если этого не случилось и армия Куроки, двигаясь вперёд слишком медленно и осторожно, 6-го мая только достигла Фынхуанчена и здесь оставалась полтора месяца в полной бездеятельности, то, независимо от продовольственных затруднений, объясняется это тем, что ещё при выступлении в поход японцы никак не рассчитывали встретить со стороны противника такой пассивный образ действий; поэтому они никак не решались, до высадки остальных двух японских армий, двинуть вперёд изолированную армию Куроки, которой могла угрожать опасность со стороны значительно более сильного противника.

Действительно, положение 1-й японской армии, несмотря на одержанную победу на Ялу, было весьма опасное. Армия Куроки в составе З-х дивизий была в Манчжурии совершенно изолированной, лишенной всякой надежды на скорое получение откуда-нибудь поддержки. Только 5-го мая началась высадка – притом на расстоянии свыше 200 километров от армии Куроки, в бухте Янтува – первого эшелона 2-й японской армии, продолжавшаяся 10 дней. Если бы японцы имели против себя энергичного противника, то желание Куропаткина, чтобы «ни один японец не вернулся к себе на родину», могло бы легко осуществиться.

Но какая польза от этих желаний, если Куропаткин ничего не делал для того, чтобы осуществить их на деле? Можно ещё понять, что Куропаткин не воспользовался изолированным положением 1-й армии Куроки и не предпринял против него энергичное наступление, чтобы загладить тяжёлое впечатление первого поражения на Ялу; действительно, русский полководец был далёк от всякой мысли о наступательных действиях; он был озадачен первыми событиями на театре войны; к тому же ничего не было заранее приготовлено для наступления через горы, а, главным образом, положение противника и обстановка представлялись ему в тумане: не удалось до того времени установить даже состав 1-й японской армии, силы которой продолжали всё ещё оценивать слишком высоко; к тому же высадку 2-й армии можно было ожидать в любом пункте побережья и во всякое время. При таких условиях требовались необыкновенная сила воли и мужество, чтобы предпринять наступательные действия против армии Куроки. Но непростительно со стороны русского командующего армией, что он ни на что не мог решиться во время начавшейся высадки 2-й армии.

Бесконечные колебания Куропаткина в принятии какого-нибудь решения для действий против японцев в период, следовавший за боем под Тюренченом, можно объяснить, отчасти, также и недостатком разведочных сведений о противнике, которые могла доставить русская кавалерия, как мы это видели выше за всё время с начала войны.

После боя на Ялу русская конница имела возможность войти снова в соприкосновение с неприятелем, потерянное ею с конца марта, и, таким образом, ориентировать командующего армией относительно положения японцев. Но ни разу в этом отношении со стороны конницы не было сделано серьёзной попытки.

Как на причины бездеятельности русской конницы указывают на трудные условия местности, а также на слабую тактическую подготовку казаков для этой боевой деятельности. Что касается трудных условий гористой местности, то, как увидим ниже, казаки показали себя не лучше, а даже ещё хуже, в местности, вполне открытой и равнинной.

Негодность же казаков, в особенности второочередных полков, в отношении боевой подготовки проявилась с такой ужасающей ясностью, что вырвавшаяся впоследствии у одного французского писателя фраза относительно набега Мищенко на Инкоу – что «это банкротство всего казачества», – может быть с полным правом приложима ко всей боевой деятельности казаков в эту войну.

В действительности, однако, бездеятельность русской конницы не может быть объяснима только недостаточной боевой подготовкой казаков и слабостью материальной части. Главная причина и в данном случае, как и во многих других случаях безуспешности действий русской армии в эту войну, объясняется недостатком инициативы у начальников и отсутствием понятия о задачах конницы.

Если проследить действия кавалерийских начальников русской конницы в период, следовавший после Тюренченского боя, то не трудно будет убедиться, что если бы они обладали положительными качествами, требуемыми от кавалерийских начальников, то они могли бы сделать гораздо больше даже с тем плохим кавалерийским материалом, который был у них в руках.

Генерал Мищенко и полковник Трухин имели в своём распоряжении казачьи полки 1-й очереди, т. е. войска, которые уже в мирное время состоят на действительной службе и могут притом считаться наилучшим образом приспособленными для действий на этом театре войны. Что же, однако, эти начальники сделали как во время боя, так и после боя под Тюренченом для исполнения возложенных на них обязанностей?

Полковник Трухин, которому была вверена охрана левого фланга Восточного отряда, в последних числах марта своими донесениями, лишёнными всяких оснований, вводил только в заблуждение начальника этого отряда относительно намерений японцев; он вместе со своими казаками поспешно отступил на север через Куандяньсянь и далее на Саймадзы, как только первый японец переправился через Ялу и появился на вверенном ему участке. Именно в ту минуту, когда было в высшей степени важно войти снова в соприкосновение с неприятелем, полковник Трухин исчезает, нисколько не заботясь ни о связи с собственными войсками, ни об охране фланга Восточного отряда, ни о наблюдениях над неприятелем.

Мищенко, пользовавшийся репутацией наилучшего кавалерийского начальника на театре войны, должен был со своими войсками оборонять побережье Кореи от устья Ялу до Бидзево. Появление японских кавалерийских разъездов у Татунгоу приводит его к заключению, «что дальнейшее наблюдение за побережьем становится невозможным», вследствие этого он обнажает это побережье от всякого наблюдения как раз в то время, когда готовилась высадка 2-й японской армии.

Когда затем Мищенко было доверено наблюдение за дорогой, ведущей из Дагушаня в Хайчен, он ввёл в заблуждение командующего армией совершенно неосновательными донесениями, что главные силы 1-й японской армии находятся в наступлении по направлению на Сиюян-Хайчен. В предположении, что японцы 12-го мая займут Сиюян, Мищенко со всем своим отрядом покидает 11-го мая этот город, который он проходит безостановочно, не будучи нисколько теснимым противником, и останавливается только у Удиатуня,

При этом в действительности на расстоянии около 60 километров кругом этого пункта не было никаких сколько-нибудь значительных японских сил; 1-я японская армия оставалась неподвижно в Фынхуанчене, а к востоку от Бидзево не высадился ещё ни один японец.

Поэтому совершенно непонятно, каким образом командующий армией, которого совершенно не удовлетворяла разведывательная деятельность 7 казачьих полков в районе Фынзяолинских гор, мог писать 16-го мая своему начальнику штаба такую фразу: «Пока генерал Мищенко находится при казаках, мы получаем отличные ценные сведения».

Ввиду того, что противник не показывался, Мищенко был снова выдвинут 17-го мая до Сиодзыхоге для разведок по направлению на Фынхуанчен. 20-го мая он получил донесение от 19-го числа от сотни, выдвинутой по направлению к Дагушаню, что 19-го числа у этого пункта началась высадка японцев. Это ценное сведение он получил, однако, не благодаря своим распоряжениям, потому что вслед за получением этого донесения, предвидя атаку на его отряд с восточной стороны, Мищенко приказывает упомянутой сотне возвратиться обратно на Сиодзыхоге. Это приказание, которым прерывалось наблюдение за Дагушанемь, было, однако, передано сотне слишком поздно, поэтому она ушла ещё дальше вперёд и 20-го мая неожиданно наткнулась на неприятельский бивак у Ситучиндза, после чего была совершенно рассеяна.

Наблюдение за Дагушанемь после того было совершенно прервано, так что командующий армией оставался при чрезвычайно смутных сведениях о силе и составе войск, которые высаживались у этого пункта. 26-го мая Мищенко двинулся обратно к северу от Сиюяна, введённый в заблуждение неосновательными донесениями о движении японцев из Салидзайпудза на Кюлюндзы. Точно также и в дальнейшей деятельности отряда Мищенко трудно найти какое-нибудь проявление настоящего кавалерийского духа в командовании конницей или какое-нибудь понимание этой последней своих боевых задач.

Рядом с Мищенко в начале войны выдающейся репутацией, как отличного кавалерийского начальника, пользовался на военном театре ген. Ренненкампф.Как уже было упомянуто выше, этот генерал также, как и ген. Мищенко, превосходил, пожалуй, большую часть остальных генералов в энергии и настойчивости. Но что касается важнейшей кавалерийской добродетели – проявлении инициативы – то и в отношении ген. Ренненкампфа, при всём желании, трудно найти её в его действиях.

После боя под Тюренченом Ренненкампф был направлен из Ляояна с двумя полками Забайкальской казачьей дивизии в восточном направлении на Саймадзы, где он встретил отступающую с Ялу кавалерию полковника Трухина, бывшую в то время под начальством полковника Карцева. Генерал Ренненкампф присоединил эту кавалерию к своему отряду, так что он к атому времени располагал уже 21 сотней и 14 орудиями, имея, кроме того, 3 батальона 23-го стрелкового полка в виде ближайшей поддержки. К востоку от Саймадзы, точно также, как между этим последним и Фынхуанченом, до конца мая находились только слабые разведочные отряды 1-й японской армии.

Тем не менее разведочная служба казаков Ренненкампфа против Фынхуанчена, а также против Хуанденсяна, оставалась совершенно без всякого успеха. Этот неуспех никак нельзя приписать только трудным условиям местности или слабым боевым качествам казаков. Во всех действиях отряда Ренненкампфа мы видим, что соприкосновения с неприятелем теряются им весьма часто без всяких уважительных причин.

11-го мая Ренненкампф сам двинулся во главе 11 сотен, 1 батальона и 1 батареи для производства рекогносцировки по направлению на Куандянсянь. Здесь он столкнулся со слабым японским разведочным отрядом и с потерей всего только одного раненого казака он отступил обратно в Саймадзы, поддавшись неосновательному донесению полковника Волкова, командира 23-го полка, что неприятельские разъезды показались в долинах рек Заухе и Бадайхе. 16-го мая, после рекогносцировки, предпринятой из Саймадзы на Фынхуанчен с 11 казачьими сотнями, отряд отступил обратно на Саймадзы, потеряв при этом соприкосновение с противником только потому, что у Лидияпудзы отряд встретил неприятельский разведочный отряд, который был отброшен[ 3

[Закрыть] ²]…

Присутствие отряда Ренненкампфа в Саймадзы принудило в конце мая командующего 1-й японской армией командировать одну бригаду 12-й дивизии с 2 батареями в Айянямынь для прикрытии своего правого фланга. Отряд Ренненкампфа встретился с этой бригадой в Айянямыне 28-го мая. Спешенные казаки вступили с японцами в перестрелку, после которой ген. Ренненкампф отступил обратно в Саймадзы. Из этой перестрелки определили, что со стороны японцев участвовали 3 батальона, 1 горная батарея и полуэскадрон, но к какому отряду принадлежат эти войска, следуют ли за ними также другие японские войска – всё это выяснено не было. Поэтому соприкосновение с противником после этой перестрелки, казалось, было в особенности необходимо.

Тем не менее, вопреки этой необходимости, ген. Ренненкампф, получив 29-го мая ложное донесение о наступлении неприятельской колонны на Саймадзы, распорядился очистить этот город и с двумя полками своей дивизии (2-м Аргунским и 2-м Нерчинским) отступил на север в район Цияншаня, пользовавшийся богатыми припасами[ 3

[Закрыть] ³]; в то же время он посылает командира 1-го Аргунского полка, полковника Карцева, которому также был подчинён и 23-й полк, назад на перевал Фынзыаолин для прикрытия дороги на Ляоян.

Таким образом, только что выигранное соприкосновение с противником было опять упущено без всяких усилий со стороны неприятеля, а по собственной оплошности.

Полковник Карцев, который, по-видимому, был лишён всех элементарных качеств, требуемых от кавалерийского начальника, донёс начальнику Восточного отряда сведение, совершенно лишённое всяких оснований, что японцы пехотной бригадой заняли Саймадзы; это сведение вызвало 2-го июня наступление Восточного отряда, удар которого на Саймадзы оказался ударом по воздуху, потому что в действительности там не оказалось ни одного японца. За такое донесение полковник Карцев был удален от командования частью.

В то же время и ген. Ренненкампф был вынужден пригрозить двум своим казачьим командирам полков «неопытным и малоспособным», что они будут удалены от командования полками – «если не будет водворён больший порядок в их частях».

Наступление графа Келлера на Саймадзы имело, по крайней мере, ту пользу, что выяснилось отсутствие там японцев, поэтому туда опять был направлен отряд Ренненкампфа. В первых числах июня закончилось сосредоточение 12-й пехотной японской дивизии в Айянямыне.

Китайцы передавали, что около этого пункта находятся большие японские биваки. Разведка и выяснение этих обстоятельств были настолько важны, что никакие жертвы не могли казаться значительными для достижения этой цели. Несмотря на это, ничего не выяснив, ген. Ренненкампф 6-го июня снова направляется в Цзяншан для «производства разведок и наблюдения в восточном и юго-восточном направлениях, а также для поправки лошадей на хорошем подножном корму в этом районе». Во всяком случае, генерал Ренненкампф отнюдь не был вынужден противником к этой новой потере соприкосновения, а был введён в заблуждение неверными донесениями о занятии японцами Сыпингая (к юго-востоку от Цзяншана). Трудно в этом движении усмотреть какое-нибудь проявление инициативы.

В Саймадзы был оставлен генерал-майор Греков (Митрофан), командир 1-й бригады Забайкальской казачьей дивизии, которому были приданы 23-й стрелковый полк, 1 батарея и 1-й Аргунский. казачий полк. Отряд Грекова был атакован 7-го июня в Саймадзы частью 12-й пехотной дивизии. Оказав некоторое сопротивление японцам, Греков со своим отрядом отступил через средний перевал на Фынзяолине и далее до Сихояна, куда прибыл 11-го июня; между тем, японцы 9-го июня оставили Саймадзы, но Греков был введён в заблуждение неверными донесениями, будто японцы в числе 15,000 человек с 16 орудиями двигаются на его позицию на Фынзяолинском перевале. В действительности как около Саймадзы, так и к западу от него не было ни одного японца. По выражению русской официальной истории генерального штаба, генерал Греков отступил, «гонимый собственным воображением».

Одновременно с направлением 12-й японской дивизии в Айянямынь в начале июня была двинута 1-я гвардейская пехотная бригада из Фынхуанчена на Сиюянь для поддержки направленной туда иэ Дагушаня 10-й пехотной японской дивизии. Все эти движения для кавалерии Восточного отряда прошли совершенно незаметно, хотя Уссурийский казачий полк полковника Абациева был расположен в Ундиапузе, т. е. непосредственно на фланге движения японских войск.

И в этом случае причина заключается в недостатке инициативы начальника, потому что, когда японцы с демонстративной целью заняли перевал Сынхайлин только одним полевым караулом, полковник Абациев стал уже опасаться за свой путь отступления и предпочёл поэтому отступить назад в Тинтейхи, так что о занятии японцами Сиюяна стало известно только впоследствии от китайцев[ 3

[Закрыть] ⁴].

Таким образом, мы видим, что деятельность генералов Мищенко и Ренненкампфа, а также и конницы Восточного отряда ни в малейшей степени не способствовала ни разведыванию, ни выяснению состава, распределения и намерений 1-й японской армии.

Такой же безрезультатностью отличалась разведка кавалерии на фронте южного авангарда для выяснения высадки 2-й японской армии в районе бухты Янтува, хотя в данном случае уже не могло быть речи о затруднениях по условиям местным или продовольственным, потому что районом действий русской конницы на этом фронте служила открытая равнина по обеим сторонам железной дороги. По словам официальной истории русского генерального штаба, «разъезды доносили только то, что они видели на неприятельских передовых постах и дополняли свои донесения теми сведениями, которые получались из рассказов китайцев»…

Здесь мы тоже встречаемся с вполне безосновательными сведениями, которые доносились, однако, с полной определённостью и категоричностью; так, например, 16-го мая от командира 1-го драгунского полка было получено ложное донесение о высадке японцев в Сянбайдцы на берегу Ляодунского залива и о движении их на Кайпинг. Это донесение вызвало необходимость со стороны командующего армией принять весьма поспешные меры, которые оказались совершенно излишними.

Генерал Самсонов,командир Уссурийской казачьей бригады, пользовавшийся также репутацией выдающегося кавалерийского начальника, получил приказание в середине мая принять командование над конницей на южном фронте. Но, несмотря на то, что эта конница Самсонова имела на своей стороне значительное превосходство в силах, мы всё же не видим с её стороны энергичной попытки в последовавшем сражении под Вафангоу 30-го мая и 3-го июня опрокинуть слабую кавалерийскую бригаду ген. Акияма, силы которого ген. Самсонов значительно преувеличивал, и тем расчистить себе направление для разведок на юг.

7-го июня в командование Сибирской казачьей дивизией вступил генерал Симонов,на которого была возложена разведка на южном фронте, где у него имелось 16 сотен и 6 орудий. Несмотря на то, что японская кавалерия тем временем была вынуждена наступлением корпуса Штакельберга против Вафангоу отступить обратно без боя к своей пехоте до Порт-Адамса, русская конница всё же не могла доставить генералу Штакельбергу никаких сколько-нибудь достоверных сведений о силе и составе неприятельских войск; между тем русская конница могла беспрепятственно дойти до района Вафан и здесь усилиться ещё авангардом 1-го Сибирского корпуса (1-м и 2-м стрелковыми полками, 1 сотней и 1 батареей) и войти в непосредственное соприкосновение с неприятелем. Основания, по которым история русского генерального штаба считает безуспешной эту деятельность русской конницы в этом районе, плохо выдерживают критику.

Эти основания, приписываемые затруднениям местности и другим, заключались на самом деле всё в том же слабом понимании конницей своих кавалерийских задач; вместо того, чтобы захватить в собственные руки инициативу действий, искать столкновения с противником то здесь, то там, стараться прорвать его линию аванпостов, заставить его развернуть свои силы, русская конница сама растягивалась к тонкую оборонительную линию и думала только о том, чтобы «предотвратить возможность прорыва своей линии противником», подчиняясь, таким образом, всецело воле неприятеля. Образцом непонимания сущности и задач кавалерии может служить донесение ген. Симонова ген. Штакельбергу от 11-го июня, в котором он высказывает такой взгляд, что в разведывательном отношении посылка вперёд кавалерийских разъездов не обещает никакого успеха, что необходимо систематически действовать против правого фланга японцев значительными силами: «только постепенно приближаясь к позиции противника и сильно укрепляя каждый занятый шаг нашей собственной позиции, при содействии многочисленной артиллерии, включая осадные орудия, мы будем в состоянии, наконец, пробить эту стену, перед которой находится мой слабый отряд»…

Мы видим, таким образом, что было бы напрасно искать какие-нибудь заключения из деятельности русской конницы в Русско-японскую войну. Такая конница, начальникам которой недостает инициативы, которые не воодушевлены кавалерийской лихостью и призывают на помощь даже осадную артиллерию для выполнения своих кавалерийских задач – такая конница будет служить только бесполезным балластом на войне и не имеет никакого права на существование. Только такая кавалерия, в которой жив подлинный дух конницы и которая готова всегда на самопожертвование, сумеет и в будущем преодолевать всякие препятствия и доставлять своей армии ценные сведения.

Нет сомнения, что положение Куропаткина было затруднительно ввиду отсутствия разведывательных кавалерийских сведений о неприятеле. Но на войне все, вообще, решения приходится большей частью принимать «в тумане большей или меньшей неизвестности»; если же полководец будет дожидаться полного выяснения обстановки, то он никогда не будет в состоянии предписывать свою волю противнику и не может рассчитывать на достижение важных результатов. Туман неизвестности можно разорять не медленными и осторожными действиями, а собственным почином и смелым порывом, чего в действиях Куропаткина не найдём.

5-го мая вечером Куропаткин получил донесение от конно-охотничьей команды 13-го стрелкового полка, что в тот же день началась высадка японских войск в бухте Янтува. Это донесение, полученное им по телеграфу, давало ему возможность составить себе понятие, хотя бы и приблизительное, о положении и намерении противника, несмотря даже на отсутствие из других источников более достоверных сведений о силах неприятеля.

Действительно, обстановка представлялась в следующем виде: со стороны Ялу надвигалась японская армия, вслед за Восточным отрядом, и к этому времени достигла Фынхуанчена, хотя состав и силы этой армии и не были точно известны, всё же можно было предположить, что силы эти не могли быть особенно значительны, если принять во внимание медленное движение неприятеля и трудные условия местности. Во всяком случае можно было надеяться задержать дальнейшее наступление в этом направлении японской армии на более или менее продолжительное время посредством усиленных войск Восточного отряда, оборонявших горные перевалы на Фынзяолинском хребте.

2-я японская армия высаживалась на расстоянии 250 километров, в бухте Янтува. О составе и силах этой армии ничего не было известно. Всё же не могло быть сомнения, что для высадки хотя бы даже одного корпуса войск требовалось несколько дней, даже не принимая во внимание свирепствовавшего в это время, 6-го мая, тайфуна. Поэтому можно было предположить, что в упомянутой бухте высадились пока только незначительные силы. Необходимо ещё иметь в виду и то, что место высадки находилось только на расстоянии 45 километров от Кинчжоу, где находился генерал Фок с 15 батальонами 4-й Восточносибирской дивизии, который мог рассчитывать ещё на подкрепление из числа 19 батальонов, находившихся в не осаждённом тогда Порт-Артуре. Железная дорога, ведущая из района сосредоточения Манчжурской армии к югу у Порт-Адамса, была удалена от места высадки японцев всего только на расстоянии 25 километров.

Какие ещё сведения нужны были Куропаткину – хотя бы и при отсутствии всяких иных точных известий – чтобы двинуться навстречу неприятелю «с полной готовностью ринуться в бой».

В феврале 1814 года Наполеон получил донесение о движении Шлезвигской армии между рр. Марной и Аубэ на Париж: «Во всём остальном была полнейшая неизвестность. Необходимо иметь в виду, что в положении Наполеона каждый неверный шаг с его стороны мог легко повести к его гибели… Он чувствовал инстинктивно, что успех будет на стороне того, кто захватит в свои руки инициативу действий… Как постоянно на войне, судьба всегда награждает более смелого, так и захват почина должен быть тоже вознаграждён… Наполеон двинулся поэтому прямо вперёд, зная, что он этим предписывает противнику свою волю».

Но не только Наполеон или какой-нибудь другой полководец «из больших капитанов» действовал бы так в этой обстановке; нет сомнения, что так поступил бы и всякий начальник, воспитанный сколько-нибудь в духе инициативы и самодеятельности.

Точно также и Куропаткин – даже после того, как он часть 1-й Сибирской дивизии отправил как резерв в Ляоян и обе пехотные бригады 31-й и 35-й дивизий (16 батальонов) и казачью дивизию Ренненкампфа отправил для усиления Восточного отряда и береговой обороны участка Ташичао-Инкоу – он всё же для наступления на юг мог располагать 3 дивизиями 1-го Сибирского корпуса и 5-й Восточносибирской стрелковой дивизией; эти дивизии могли быть в течение нескольких дней передвинуты по железной дороге к Порт-Адамсу или к Вафангоу и здесь, соединившись с 40,000 войск ген. Стесселя на Квантунском полуострове, нанести решительное поражение японцам, высаживавшимся в бухте Янтува. Если бы здесь Куропаткин одержал победу, то и армия Куроки была бы вынуждена быстро очистить Манчжурию, если бы только она не желала рисковать полным своим уничтожением.

В своей телеграмме от 7-го мая военному министру ген. Куропаткин указывает, что наступление вперёд для атаки высаживающихся японцев у Бидзево представляется «весьма рискованной операцией»; на это можно было бы возразить, что высадка японцев в бухте Янтува, на виду 3-го Сибирского корпуса, представляет собой гораздо больший риск, который мог иметь успех только благодаря полнейшей пассивности русских войск.

С большим свободомыслием, достойным удивления, русская история генерального штаба отмечает этот факт следующим образом: «Японцы, по-видимому, нас достаточно познали и такую попытку с нашей стороны (именно атаковать их во время высадки) считали маловероятной, в чём они и не ошиблись»…

Случилось невероятное: генералы Стессель и Фок в Кинчжоу оставались простыми зрителями такого факта, как высадка японцев, происходившая на расстоянии одного лишь перехода от их позиции. Вся деятельность этих генералов заключалась в том, что они ограничивались крайне вялыми разведками, которые едва дотрагивались только до линии неприятельских передовых постов. А между тем положение высаживающихся японцев было весьма сомнительное, если бы они были атакованы во время высадки, потому что после того, как 5-го мая успели высадиться 87 батальонов, 6-го мая разразился сильный тайфун, заставивший прервать высадку, так что, по словам японских источников, «ужас охватил всех, начиная с командующего армией и кончая последним солдатом, за благополучный исход высадки».

Распоряжения Куропаткина вследствие этой высадки японцев были до такой степени слабы и бесцельны, что лучше, если бы их не было вовсе. Ничто так ярко не характеризует нерешительность русского полководца, как отданное им приказание о посылке отряда ген. Зыкова, чтобы помешать высадке японцев. Куропаткин, очевидно, инстинктивно чувствовал, что он должен предпринять что-нибудь в южном направлении, чтобы помешать высадке японцев южнее Бидзево; но, опасаясь ответственности за исход этого предприятия, он решается поэтому на посылку слабого отряда из 4 батальонов, 2 эскадронов и полубатареи, который под начальством ген. Зыкова был 5-го мая отправлен по железной дороге на юг.

Но едва только было отдано это приказание об отправке отряда, как уже сам командующий армией, командир корпуса, наместник и даже военные власти в Петербурге начали тревожиться за судьбу этого отряда. Генералу Зыкову было крепко внушено, что его действия «должны иметь только демонстративный характер», что его «важнейшая забота должна состоять в том, чтобы предохранить свои войска от потерь и никоим образом не ввязываться в решительный бой».

Когда ген. Зыков 6-го мая прибыл по железной дороге в Вафандзянь, к нему там присоединился подполковник Ранцев с батальоном 4-го Восточносибирского полка, который 5-го мая по приказанию наместника был выдвинут со ст. Порт-Адамс на Бидзево; но со стороны Бидзево показались в это время 2 японские роты, о которых подполковник Ранцев донёс, что «показались 2 пехотных полка», после чего он сейчас же отступил назад в Порт-Адамс, а когда 6-го мая к железнодорожной станции приблизились 3 японских роты, то он быстро очистил эту станцию и отступил через горы западнее железной дороги, направившись на север[ 3

[Закрыть] ⁵]. Его совершенно неосновательное донесение, что в Порт-Адамсе он будто был атакован значительно превосходными силами, «имевшими только в одной первой линии 3 батальона»[ 3

[Закрыть] ⁶], привело командующего армией в большое беспокойство, так что 6-го мая вечером ген. Куропаткин послал ген. Штакельбергу по телеграфу следующее приказание: «Поторопите по возможности отступление отряда Зыкова…Прикажите ему, чтобы он сегодня же ночным маршем начал отход. Помогите ему, пока он не ввязался в бой с противником, и отправьте его войска по железной дороге до Ляояна. Отправьте назад из Инкоу и Ташичао все запасы по железной дороге. Всё, что невозможно будет отправить, прикажите уничтожить»…

Кроме того, ген. Зыков получил ещё непосредственно от ген. Сахарова приказание по телеграфу, чтобы немедленно, ночью же, отступить на север, так, чтобы в течение 2 дней прибыть в Синьючен. Когда 8-го мая ген. Зыков со своим отрядом прибыл к северу от Вафангоу на расстояние около 10 километров, он получил здесь новое телеграфное приказание от командующего армией повернуть опять назад. Дело в том, что 7-го мая был послан на юг для разведки полковник Денисов с 2 сотнями, с которыми он достиг Порт-Адамса, нашёл этот пункт незанятым противником, двинулся далее на 10 километров от Бидзево, где обнаружил в стрелковых окопах японскую роту и, прекратив дальнейшую разведку, 8-го мая вечером вернулся назад в Вафандзянь. Донесение об этом, точно также о тайфуне, разразившемся 6-го мая, как и настояние адмирала Алексеева повлияли на Куропаткина в отданном им приказании, чтобы отряд Зыкова повернул обратно на юг и действовал демонстративно по направлению на Бидзево.