Текст книги "Теттау Э. Куропаткин и его помощники. Поучения и выводы из русско-японской войны. Часть 1-2. "

Автор книги: Эберхард Теттау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Неясность взглядов, неопределённость приказаний и постоянное колебание командующего армией, которые привели к неудачному исходу наступления на юг, продолжались и развивались всё больше и больше во всё время после Вафангоу, до решительного сражения под Ляояном, и постепенно передавались свем начальникам всех степеней. Печать нерешительности мы видим на всех предприятиях этого времени.

Это тем более было гибельно, что к этому же времени соотношение сил на театре войны изменилось значительно в пользу русских. В то время, когда прирост сил в японской армии составлял всего только одну пехотную дивизию (6-я) и три резервных бригады, т. е. всего только 30 батальонов, Манчжурская армия получила за это время 10-й и 17-й армейские и 5-й Сибирский корпуса, Оренбургскую казачью дивизию, Уральскую казачью бригаду, драгунскую бригаду и Кавказскую конную бригаду, так что в конце этого периода, около 23 августа 1904 года, т. е. в начале боёв на передовых позициях под Ляояном, Манчжурская армия заключала в себе 200 батальонов, 150 эскадронов и сотен (не считая 42 конно-охотничьих команд) и 670 орудий; между тем японская армия к этому времени имела не более 115 батальонов. 33 эскадрона и 464 орудия. Но и это значительное превосходство в силах всё ещё казалось ген. Куропаткину недостаточным, чтобы перейти к решительному наступлению и вырвать инициативу из рук противника[ 5

[Закрыть] ⁰].

Благодаря медленным действиям японцев после Вафангоу, у русского полководца в это время постепенно созрел план дальше Ляояна не отступать и здесь дать решительное сражение со всеми сосредоточенными сюда войсками.

Но и это решение Куропаткина не вытекало из твёрдой воли вырвать, наконец, из рук противника инициативу, пользуясь огромным превосходством сил, и броситься в открытый бой с неприятелем с тем, чтобы погибнуть или победить. Нет! И в этом случае решение Куропаткина созрело только под влиянием обманчивой и робкой осторожности, ввиду мелькавшей перед ним надежды, авось удастся путём пассивного отпора остановить наступление противника, скрываясь в укреплённых позициях, и в случае неудачи своевременно предохранить армию от поражения и, вместе с тем, уберечь также себя от сопряжённой с этим ответственности. Так как возведённые в начале войны вокруг Ляояна укрепления, прикрывавшие этот город с запада, юга и востока, оказались теперь совершенно негодными ввиду командовавших над ними высот, а также и недостаточными по своим размерам ввиду возросшей численности Манчжурской армии, то на северных отрогах гор возведена была новая «передовая» позиция…

Весьма понятно, что, решившись принять под Ляояном сражение, Куропаткин стремился отсрочить возможно дольше это время для того, чтобы сосредоточить возможно больше войск, ожидавшихся из европейской России. Но тот путь, который он избрал для сбора своих войск, должен был, в конце концов, привести к тому, что под Ляояном ему пришлось дать сражение не с армией свежей, жаждавшей боя, а с войсками, уже физически и морально ослабленными предшествовавшими неудачами.

Получилось положение, совершенно аналогичное с тем, которое было в начале войны. Ген. Куропаткин пренебрёг инициативой, обещавшей ему успех; ему хотелось дождаться всё больше и больше подкреплений из европейской России для того, чтобы воспользоваться значительным превосходством сил и в сражении с японцами исключить всякую возможность неудачи для русской армии. Разница только та, что на этот раз Куропаткин решил не отступать дальше Ляояна.

Такой план действий, вообще говоря, не обнаруживал со стороны ген. Куропаткина большой решительности, так как даже в случае удачи привёл бы только к затяжке войны и к необходимости отвоёвывать затем от противника занятую им территорию путём новых сражений и ценою новых жертв. Но, чтобы иметь успех у Ляояна, важнейшей заботой ген. Куропаткина должно было служить сосредоточение у этого пункта армии неослабленной для того, чтобы при приближении противника наброситься на него со всеми нетронутыми силами и разбить его «сжатым кулаком»[ 5

[Закрыть] ¹].

Для того же, чтобы постоянно знать о движениях противника, разведывать его силы и намерения и, возможно, задерживать его наступление, командующий Манчжурской армией имел в своём распоряжении многочисленную конницу, превосходившую в 4-5 раз кавалерию японскую, многочисленные пешие и конные охотничьи команды, которые своей подвижностью могли всегда вводить в заблуждение противника относительно своих сил; действуя неожиданно и решительно, эти команды могли появляться внезапно то перед фронтом, то перед флангами неприятеля, угрожать его тылу, всячески задерживать его движения и в то же время сами, благодаря своей подвижности, могли уклониться от решительного боя во избежание поражения.

Опорой этим командам могли служить небольшие пешие отряды с некоторым числом орудий, которые могли быть расположены на важнейших горных перевалах всё с той же целью задерживать наступление неприятеля.

Ген. Куропаткину казалось, однако, недостаточным довольствоваться такими мерами. Он опасался, как бы японцы не продвинулись слишком близко к Ляояну, – раньше, чем он дождётся намеченного им превосходства сил. Для этого он считал необходимым оказать на горных перевалах упорное сопротивление наступлению японцев, а для достижения этой цели Куропаткину казалось необходимым использовать силы всей своей армии.

В результате получилось то, что вместо сосредоточения всех своих сил к Ляояну, он разбросал их на фронте в 200 с лишним километров от Инкоу до Сихояна и Цзянчана. Каждая часть войск, которая прибывала из европейской России в Ляоян, сейчас же направлялась на юг или на какой-нибудь горный перевал на востоке или юго-востоке для того, чтобы заткнуть какую-нибудь дыру, через которую японцы, по мнению ген. Куропаткина, могли пробраться к Ляояну.

Задачи, данные начальникам всех таких выдвинутых вперёд отрядов, были так же не ясны и не определены, как задача, данная в своё время ген. Засуличу на Ялу.

Куропаткину хотелось одержать какие-нибудь частичные успехи к югу от Ляояна, но в то же время он постоянно предостерегал своих помощников не ввязываться в решительный бой, опасаясь превосходящих сил противника. Он беспрерывно колебался в своих решениях. Иногда казалось даже, что у него есть склонность перейти к наступательным действиям, но едва лишь он принимал такое решение, как он сейчас же ослаблял его противоположными мероприятиями, либо оно приводилось в исполнение в таком виде, что убивалось в зародыше.

Мы видим здесь повторение того, что было в начале войны: Куроапткину хотелось победы, но так как он при этом постоянно боялся ответственности за неудачу, то приводило это, в конце концов, только к поражению.

Передовые бои перед Ляояном в июле и августе 1904 года разыгрались на двух театрах: на южном, по обе стороны железной дороги, идущей из Порт-Артура, между Инкоу и Далинским перевалом; в этом районе войска 1-го, 2-го и 4-го Сибирских корпусов, а также конница отрядов ген. Самсонова и Мищенко оказывали сопротивление японским войскам 2-й армии, наступавшей из Сиюнхечена, и отряду Кавамура (впоследствии 4-я армия)[ 5

[Закрыть] ²], наступавшему из Сиюяна. На восточном фронте между перевалами Сандолин и Сихоян и далее до реки Тайдзыхе действовали войска Восточного отряда (3-й Сибирский корпус). 10-й армейский корпус, казаки ген. Ренненкампфа и части 17-го армейского корпуса в виде резерва – против войск 1-й японской армии, имея районом действий дороги, ведущие из Фынхуанчена на Ляоян.

Ввиду всё более и более разраставшейся численности Манчжурской армии и её разбросанности в двух отдалённых друг от друга группах, казалось необходимым образовать две армии или хотя бы два отряда, начальники которых действовали бы только по полученным ими директивам, являясь ответственными только перед командующим армией за исполнение полученных указаний.

Но у ген. Куропаткина, по-видимому, было так мало доверия к способностям своих помощников, что он считал необходимым следить самому и непосредственно руководить действиями каждого корпуса, дивизии или отдельного отряда. В результате он бросался всегда на театре войны от одного места к другому, где, по его мнению, ожидался серьёзный бой[ 5

[Закрыть] ³]. Но судьбе угодно было, чтобы бой разыгрывался тогда, когда ген. Куропаткин находился на противоположном фланге[ 5

[Закрыть] ⁴].

В своей беспрерывной погоне лично заботиться обо всём и предусмотреть в своих приказаниях все мелочи он тратил только свои силы вместо того, чтобы сосредоточить их для достижения важнейшей цели на войне.

Все эти бои, в период времени от Вафангоу до Ляояна, представляются в совершенно одинаковом виде, с одними и теми же результатами, т. е. кончались постоянно отступлениями русских войск при тяжёлых потерях в физическом и моральном отношениях. Притом все эти неудачи обусловливались исключительно одной важнейшей причиной – недостатком руководства в командовании русскими войсками, отсутствием с их стороны инициативы, самодеятельности и готовности брать на себя в известных случаях ответственность.

Все войсковые начальники, без единого исключения – не исключая даже известного своей энергией командира 4-го Сибирского корпуса ген. Зарубаева и храброго начальника Восточного отряда ген. графа Келлера – в своих действиях и решениях казались точно скованными, постоянно склоняясь к преувеличению сил противника. Но во всех остальных этих случаях главная вина должна быть отнесена к неясности и неопределённости взглядов и приказаний командующего армией.

Необходимо, однако, заметить, что никто из помощников ген. Куропаткина не обладал, со своей стороны, готовностью брать на себя ответственность, чтобы уметь, в известных случаях, оторваться от постоянных пассивных действий и пытаться достигнуть успеха захватом в свои руки инициативы и таким путём увлечь за собой к активным действиям колеблющегося и нерешительного командующего армией. Даже там, где проявлялась попытка к наступательным действиям – как мы это видим при Ташичао 24-го июля и при атаке графом Келлером Мотиелинского перевала 17-го июля – там сейчас же являлось опасение, как бы не слишком зарваться вперёд, поэтому наступление предпринималось с недостаточными силами и при малейшей неудаче сводилось на нет.

Все бои этого периода представляются весьма назидательными примерами, доказывающими превосходство атаки над пассивной обороной, в особенности, приведении горной войны. В постоянных опасениях, при занятии укреплённых позиций в горах, быть обойдёнными по горным тропкам русские постоянно разбрасывали свои силы, так что, имея за собой во всех боях общее превосходство сил в главных пунктах, они не могли своевременно поддержать друг друга ввиду того, что войска оказывались разъединёнными горной местностью, разбросанные для прикрытия всевозможных обходных тропинок.

Удерживавшиеся в руках начальников резервы обращались не для производства сильного встречного удара при атаке неприятеля, а вводились в бой малыми дозами, чтобы заткнуть разные отверстия в бою, где, казалось, угрожал обход или прорыв со стороны противника. В большинстве же случаев резервы оказывались не участвовавшими в бою, а сберегались только для прикрытия наступления. Таким образом, при общей меньшей численности японцы в решительном месте и в решительную минуту оказывались в превосходном числе против русских войск.

Обратимся, однако, к краткому изложению некоторых отдельных боёв, относящихся к этому времени.

Бои на южном фронте

Точно так же, как после боя под Тюренченом, русская главная квартира оказалась весьма мало осведомлённой о составе действовавшей в этом бою 1-й японской армии Куроки, так и теперь сражение под Вафангоу не дало штабу армии вполне определённых сведений о силах и составе 2-й японской армии Оку. Согласно сведениям разведывательного отделения штаба армии, корпус ген. Штакельберга имел против себя 5-ю, 8-ю и 11-ю дивизии и ещё одну невыясненную дивизию. Как до и во время сражения под Вафангоу, так и во весь последовавший период времени до сражения под Ляояном обнаружилась «полная несостоятельность разведки вообще и разведывательной деятельности русской конницы в особенности». Ни одно из сообщений, из какого бы источника оно ни исходило, не давало ни в малейшей степени хотя бы приблизительную картину о распределении сил противника, о его движениях и намерениях.

Нельзя не признать, что недостаток сколько-нибудь достоверных сведений о неприятеле затруднял положение ген. Куропаткина, лишая его возможности принять в известных случаях какие-нибудь решения; но при деятельном пользовании своей армией он мог бы вполне сорвать перед собою завесу неизвестности, скрывавшую расположение и намерения противника. Но так как русские войска, а в особенности русская конница, держались крайне пассивного образа действий, то нет ничего удивительного, что штаб армии витал постоянно в тумане неверных сведений и часто приходил к совершенно превратным заключениям о намерениях противника.

На южном фронте разведывательная деятельность производилась двумя большими группами русской конницы: со стороны корпуса ген. Штакельберга, к югу от Кайпинга, выдвинут был отряд ген. Самсонова, ядро которого состояло из трёх полков Сибирских казаков и Приморского драгунского полка – всего около 22-23 эскадронов и сотен. Против этой конницы со стороны японцев действовала кавалерия 2-й армии – всего около 20 эскадронов. Далее к востоку, в горах, оперировал отряд ген. Мищенко, прикрывая пути, ведущие со стороны отряда Кавамуры из Сиюяна.

Для деятельности конницы ген. Самсонова местность предоставляла весьма благоприятные условия; обширная равнина простиралась по обе стороны железной дороги, представляя собой огромный простор для деятельности конницы как в больших массах, так и отдельными разъездами.

Несмотря на такие благоприятные условия местности, все сведения, доставлявшиеся русской конницей, базировались, главным образом, на рассказах китайцев, «которым», по выражению истории русского генерального штаба, «наши разъезды придавали слишком много веры»[ 5

[Закрыть] ⁵].

Необходимо заметить, что, по требованию высших начальников, конницей предпринимались иногда усиленные рекогносцировки, которые каждый раз заключались в том, что несколько сотен направлялись вперёд на юг, вдоль железной дороги, и, как только встречались с противником, завязывали с ним стрелковый бой, после чего сейчас же предпринимали обратное движение – конечно не выяснив ничего нового.

Ни о каких кавалерийских предприятиях сколько-нибудь си л ьными разъездами под начальством офицеров во фланг и тыл не п риятеля с целью добыть к акие-нибудь определённые сведения со стороны русской конницы совершенно не было слышно.

Такая недостаточно энергичная деятельность русской конницы объясняется отчасти постоянным переутомлением её, но едва ли мы ошибемся, если признаем, что важнейшая причина этой безрезультатной деятельности конницы кроется, главным образом, во взг л яде высших начальников на применение кавалерии.

Это доказывается, между прочим, одним письменным сношением ген. Штакельберга, адресованным ген. Самсонову, которому он сообщает, что командующий армией не согласен с таким поспешным отступлением его на север во время сражения у Вафангоу и что вообще необходимо выяснить силы противника, потому что ген. Куропаткин опасался, что японцы оставили против Самсонова лёгкую завесу, а со всеми силами ушли к Порт-Артуру. «Лучшим средством, чтобы выяснить это», – писал ген. Штакельберг ген. Самсонову, – «заключается в том, чтобы выслать в этом направлении шпионов или несколько отважных разведчиков».

При таком взгляде высших начальников на пользу и применение кавалерии можно было бы придти к заключению, что она является, вообще говоря, совершенно излишней.

Впрочем, ген. Куропаткин поспешил высказать свое удовлетворение начальнику конницы после того, как от этого последнего им было получено донесение, что драгун Волков пробрался до Сиюнхечена, заметил там расположение японского полка и 32 орудия и во время своего обратного движения проложил себе дорогу через японский разъезд, перебил и ранил много японцев и спасся на лошади, отбитой им у японского драгуна, принадлежащего 14-му драгунскому полку…

Такой же безрезультатностью отличалась деятельность конницы отряда ген. Мищенко, который после занятия японцами Сиюяна 8-го июня перешёл на дорогу, идущую из Кайпинга, и расположился со своим отрядом у Сияхатана. Отряд ген. Мищенко был усилен 11-м и 12-м Оренбургскими казачьими полками и 2 батальонами 12-го Сибирского пехотного полка, так что он состоял из 21-22 сотен и 6-ти орудий, имея сначала 2, а потом и 8 батальонов в виде поддержки. Для охраны Далинского перевала был расположен отряд ген. Левестама, при котором состоял Сибирский казачий полк из 6 сотен.

Бесплодная деятельность этой конницы ген. Мищенко, которая оказалась не в состоянии выяснить состав японских войск, сосредоточившихся у Сиюяна, трудно объяснить только гористым характером местности и непроходимостью для конницы дорог, пролегавших по горным кручам, – потому, что конницей не было сделано даже серьёзной попытки произвести надлежащие разведки около Сиюяна. Но особенно непростительно то, что отряд ген. Мищенко снабжал командующего армией такими сведениями, которые выдавались за вполне определённые, а между тем, совершенно не соответствовали действительности.

У Сиюяна по-прежнему под начальством ген. Кавамура находилась 10-я японская дивизия, к которой из 1-й армии Куроки присоединилась 1-я гвардейская бригада, так что в общем здесь находилось 18 батальонов, 7 батарей и 4½ эскадрона.

Из того факта, что при этом отряде находились также и гвардейские войска, о чём русская конница узнала по расспросным сведениям от китайцев, ген. Мищенко вывел заключение, что у Сиюяна находятся главные силы 1-й армии Куроки. В этом своём заключении он ещё больше уверился, когда 16-го июня по направлению на Чипанлинский перевал и Эрдагоу двинулся отряд ген. Того в составе 3-х батальонов, 1-го эскадрона и 6-ти орудий, принадлежавших 10-й японской дивизии; две роты отряда ген. Того продвинулись далее и заняли перевал Ниантзыку.

От офицерского разъезда ген. Мищенко получил донесение по поводу упомянутого сейчас передвижения японского отряда, что разъезд ясно видел японскую пехотную бригадус тремя эскадронами и горной артиллерией на марше из Канза по направлению на перевал Чипанлин и, вместе с тем этим разъездом обнаружен был бивак большого отряда в районе около Талуша. Таким образом, из трёх батальонов ген. Того выросла целая дивизия. Эти донесения, точно также, как совершенно неосновательные сообщения китайских шпионов, послужили основанием ген. Мищенко донести командующему армией, что ген. Куроки оставил на Фынхуанчене только слабую часть своей армии – всего лишь одну дивизию, может быть, с придачей одной резервной бригады; с одной дивизией находится у Сиюяна, а две дивизии его армии направляются через Чипанлинский перевал на Кайпинг для того, чтобы соединиться с 2-й японской армией.

На основании этих сведений ген. Куропаткин должен был придти к неверному предположению относительно планов и намерений противника и, соответственно с этим, принять, со своей стороны, неверные мероприятия, тем более, что ген. Куропаткин относился с большим доверием ко всем донесениям ген. Мищенко, придавая особый вес и значение всем получаемым от него сведениям.

Замечательно то, что этот взгляд ген. Мищенко относительно сосредоточения армии Куроки у Сиюяна и наступлении его главных сил через Чипанлинский перевал на Кайпинг для соединения с армией Оку совпадал вполне с преувеличенными донесениями ген. Плешкова, командовавшего отрядом на Далинском перевале, о значительных силах японцев, находившихся против него, а прежде всего основанием для такого заключения служило донесение ген. Самсонова, что главные силы 2-й японской армии направились на восток, свернув в долину Пилихе, с целью приблизиться к войскам, расположенным у Сиюяна. Конечно, и это донесение, почёрпнутое из рассказов местных жителей, лишено было всякого основания, так как в действительности 2-я армия со своими 4-мя дивизиями расположена была в районе Сиюнхечена, а ген. Куроки с главными силами своей армии стоял у Фынхуанчена, держа их сосредоточенными у этого пункта, а 10-я дивизия Кавамура у Сиюяна была усилена только одной гвардейской резервной бригадой из 1-й армии.

Поступившие, таким образом, в штаб Манчжурской армии сведения о противнике давали возможность предположить о движении на юг соединенных сил японских армий. Обстоятельство это подвигнуло командующего армией большую часть своего резерва, усиленного присоединением к нему части Восточного отряда[ 5

[Закрыть] ⁶], а также войск 10-го корпуса, прибывших из Европейской России, сосредоточить в Хайчен; отряд ген. Мищенко был сосредоточен у Сияхатана, отряд ген. Левестама – на дороге Симучен – Далинский перевал, а у Кайпинга, Хайока и Ташичао выбраны были оборонительные позиции. У последнего пункта было начато возведение укреплений для 1-го и 4-го Сибирских корпусов, фронтом на юг. Ген. Куропаткин отправился лично в Ташичао.

24-го июня на южном фронте сосредоточено было 84 батальона, 63½ сотни и 279 орудий, против которых со стороны японцев имелось 48 батальонов 2-й армии в Сиюнхечене и 18 батальонов отряда Кавамура у Сиюяна; всего, следовательно, 66 батальонов.

Бои на Далинском перевале и у Сияхатана от 23-го до 27-го июня

26-го июня все три группы японских войск должны были начать своё наступление на Ляоян, после пополнения боевых и жизненных запасов и устройства этапной линии, которая должна была обеспечить дальнейшее питание войск.

От Восточного отряда графа Келлера взято было 12 батальонов как раз в то время, когда он собирался произвести демонстративное наступление на Фынхуанчен; из этих 12-ти батальонов шесть были возвращены отряду, когда выяснилось, что 2-я японская армия остановилась в Сиюнхечене.

1-я армия должна была овладеть перевалами на Фынзиаолинском хребте, отряд Кавамуры – Далинским перевалом, а также перевалами, ведущими из Сиюяна в Кайпинг; в то же время 2-я армия должна была наступать из Сиюнхечена вдоль железной дороги через Кайпинг на север.

Как упомянуто было выше, ген. Кавамура направил 16-го июня отряд в составе 3-х батальонов, 1-го эскадрона и шести орудий под начальством ген. Того на запад через Канза. Отряд этот в тот же день занял перевал Нианзаку ,а также перевал на пути из Канза в Эрдагоу, а 18-го июня занял перевал Чипанлин.

Находившиеся на этих перевалах передовые посты отряда ген. Мищенко были отброшены назад; это обстоятельство дало повод отброшенным постам донести преувеличенные сведения о силах японцев, – что 2 японские дивизии двигаются через Чипанлинский перевал на Кайпинг. Таким же образом 18-го июня другим выдвинутым вперёд японским отрядом – по русским сведениям силою около одного батальона – были атакованы и опрокинуты передовые посты отряда ген. Мищенко на Видиалинском перевале. В результате отряд Кавамура 18-го 1юня владел уже всеми путями, ведущими из Сиюяна в Сияхатан.

Между тем ген. Мищенко был настолько поглощён мыслью, что против него находятся главные силы армии Куроки на Чипанлинском перевале и в Канза, что он со своей стороны не предпринимал ничего серьёзного, чтобы отбросить назад слабые посты ген. Того и произвести надлежащую разведку.

Правда, 22-го июня с русской стороны снова был занять оставленный японцами Видиадинский перевал отрядом в составе 7 сотен, 2-х рот и 2-х орудий под начальством ген. Толмачева, но вскоре этот отряд был отозван ген. Мищенко обратно для присоединения к главным силам отряда в Мугую, потому что вечером того же дня ген. Мищенко получил донесение, что Сяндяй занят японцами, а это обстоятельство вызвало у ген. Мищенко опасение за безопасность пути отступления отряда ген. Толмачёва; между тем, в данном случае со стороны японцев предпринималась только разведка частью войск ген. Того, которая и продолжалась на следующий день, после отзыва ген. Толмачева.

Удержание Сяндяя, который вскоре был очищен японцами, ген. Мищенко доверил полковнику Карцеву, бывшему командиру 1-го Аргунского казачьего полка, входившего в состав отряда ген. Ренненкампфа; находясь на левом фланге армии в Саймадзы, этот самый полковник Карцев выказал такую неспособность, что он отрешён был от командования полком. Но так как при назначении в эту войну на разные должности встречалось не мало странного, делались всевозможные опыты, то полковник Карцев, после отрешения от командования полком, был прикомандирован к отряду ген. Мищенко «для особых поручений», а этот последний нашел возможным доверить этому казачьему полковнику командование отдельным отрядом в составе 4-х рот 12-го пехотного Сибирского полка (все принадлежавшие различным батальонам) и 2-х сотен (также обе принадлежавшие двум различным полкам – 2-му Читинскому и 12-му Оренбургскому казачьим полкам), с которым он должен был занять Сяндяй.

Но когда полковник Карцев, отряд которого бивакировал к западу от Сяндяя, в ночь на 23 июня узнал от китайцев, что на горах, примыкающих к этой деревне, расположены 3 японские роты с пушками, то он «признал более целесообразным» отступить назад к Мугую. При этом сотня Читинского полка, которая бивакировала всего лишь в 200 шагах от общего бивака отряда Карцева, была совершенно забыта офицером, передававшим приказание об отступлении, который «эту сотню не нашел», в результате спящая сотня подверглась нападению японцев и была вся рассеяна.

Между тем, русская пехота и сотня Оренбургского казачьего полка находились всего только на расстоянии 2-3 километров от места, где Читинская сотня подверглась нападению японцев, слышали выстрелы, но никто не прибыл на помощь этой сотне.

Бои, разыгравшиеся 23-го июня на фронте отряда ген. Мищенко, по-видимому, имели характер только усиленных рекогносцировок со стороны отряда Того, желавшего выяснить позицию и силы отряда ген. Мищенко, и никакого иного значения не имели, поэтому, когда русские войска предприняли встречное наступление против японцев, то эти последние отошли назад в Эрдагоу.

Ген. Мищенко оценивал силы противника, с которыми ему приходилось иметь дело в этом бою, в 3 батальона, 4 эскадрона и 6 орудий. По поводу этого боя он доносил ген. Куропаткину, что – «успехом мы обязаны превосходному действию нашей артиллерии». Если принять во внимание, что совокупные силы колонны ген. Того составляли всего лишь 3-4 батальона, 1 эскадрон и 6 орудий, что эти силы только 24-го июня начали своё наступление на Сияхатан, а 25-го июня только сосредоточились у Эрдагоу, то ясно будет, что при разведке 23-го июня силы японцев, участвовавших в бою, были значительно слабее, чем те, о которых доносил ген. Мищенко.

Но если бы даже в этом бою со стороны японцев участвовали все силы отряда ген. Того, всё же едва ли в этом случае могла идти речь о каком-нибудь успехе со стороны русских, потому что ген. Мищенко в это время у Сияхатана имел свыше 4 батальонов пехоты, больше 20 сотен и 10 орудий, не считая подчинённого также ему отряда Максимовича у Кайдиатуна, так что он имел значительно превосходящие силы, которые, однако, не могли воспрепятствовать японцам непосредственно перед русским фронтом занять Чёрную гору и производить оттуда надлежащую рекогносцировку русской позиции.

Тем не менее, ген. Куропаткин был чрезвычайно доволен действиями ген. Мищенко и телеграфировал ему: «Все мы восхищены вашей работой, дорогой Павел Иванович». Одновременно с этим отряду ген. Мищенко был придан также 7-й пеходный Сибирский полк, так что, не считая дальнейшего усиления отряда после 27-го июня, отряд ген. Мищенко в данное время имел более чем тройное превосходство в силах по сравнению с отрядом ген. Того.

Бои у Сияхатана 23-го, 26-го и 27-го июня упрочили репутацию ген. Мищенко как боевого начальника; в действительности, однако, ход событий едва ли мог дать ему право на такую репутацию.

Ген. Мищенко был энергичным и решительным начальником, вместе с тем – и симпатичной личностью; он дал неоднократное доказательство своего чисто солдатского мужества, благодаря которому его подчинённые относились к нему с доверием, но чтобы Мищенко обладал необходимыми для начальника талантами, энергией и мужеством в случае необходимости принять на себя ответственность за самостоятельность действий, короче сказать, – умением захватить в свои руки инициативу, – этого он не доказал на войне.

Впрочем, эти качества совершенно отсутствовали у всех начальников русской армии и представляют собою для них совершенно неведомые понятия. Так и в настоящем случае мы видим, что, обладая более чем четвертным превосходством в силах над японцами, ген. Мищенко удовольствовался только тем, что после 27-го июня отбил атаку японцев вместо того, чтобы всеми силами навалиться на стоящего против него неприятеля и раздавить его своими превосходными силами.

Совершенно иначе действовал ген. Кавамура. Когда разведки на Сияхатан были закончены, были также закончены все подготовительные действия для атаки на Далинский перевал, 24-го июня всеми японскими командующими армиями было получено сообщение главной квартиры, что, ввиду незаконченной организации подвоза для 2-й армии, она не сможет участвовать в общем наступлении на Ляоян, поэтому это наступление откладывается до окончания периода дождей. Несмотря на это, ген. Кавамура решил продолжать раз предпринятое им наступление для атаки Далинского перевала. Это явилось весьма смелым решением, выказавшим со стороны ген. Кавамура большую долю личного почина, который увенчался блестящим успехом.

Для атаки Далинского перевала ген. Кавамура назначил 15 батальонов и 4½ эскадрона, из которых 12 батальонов должны были направиться четырьмя колоннами, гвардейская бригада ген. Асада – двумя колоннами, затем колонна Камада и Маруи -непосредственно против Далинского перевала, который оборонялся отрядом ген. Левестама приблизительно в тех же силах.

Против атакующей колонны, двигавшейся на левом фланге японского фронта, находился отряд ген. Мищенко силою сначала в 7 батальонов, потом (27-го июня) 18 батальонов, 20 сотен и 24 орудия, против которого действовал слабый отряд ген. Того, в составе 3-х – 4-х батальонов, 1 эскадрона и 6 орудий; несколько дальше, у Каодятуна, находился подчинённый генералу Мищенко отряд Максимовича в составе 3 батальонов, 2 сотен и 6 орудий; наконец, ещё дальше на расстоянии одного перехода, у Ташичао, находился весь русский резерв южного фронта.