Текст книги "Теттау Э. Куропаткин и его помощники. Поучения и выводы из русско-японской войны. Часть 1-2. "

Автор книги: Эберхард Теттау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Тем не менее, командующий армией не преминул всё-таки в своем приказании ген. Штакельбергу прибавить следующее: «Необходимо иметь в виду самое главное – это то, что поражение отряда никоим образом не должно быть допустимо».

Командующий армией не остался, однако, и при этом своём решении о вторичном направлении ген. Зыкова на юг. Едва только он по телеграфу отдал своё приказание. командиру 1-го Сибирского корпуса, как он сам испугался своего смелого решения и предпочёл лучше возложить ответственность на ген. Штакельберга, поэтому ген. Куропаткин в тот же день, 8-го мая, посылает вторую телеграмму ген. Штакельбергу которой он предоставляет ему «вернуть назад отряд Зыкова, иначе будет легко его потерять. Я посылаю Зыкову телеграмму, чтобы он не двигался дальше Вафангоу до получения от Вас приказания».

Конечно, и у ген. Штакельберга не было ни малейшего желания взять на себя ответственность за посылку отряда Зыкова. Он запросил поэтому по телефону генерал-квартирмейстера штаба армии, ген. Харкевича, которому он высказал свои опасения, добиваясь получить из штаба армии ясное указание, но и генерал-квартирмейстер остерегался высказать определённый взгляд и ограничился таким указанием: «Наместник придаёт большое значение демонстративному наступлению на юг, но командующий армией предоставляет это всецело усмотрению ген. Штакельберга, который и должен решить, следует ли выполнить наступление отряда Зыкова или необходимо отозвать его обратно». Тем временем ген. Зыков, действуя на основании непосредственной телеграммы, полученной от командующего армией, подвигался вперед. В этой телеграмме ему указывалось: «Пользуясь благоприятной обстановкой (т. е. появлением тайфуна, препятствующего высадке японцев), по возможности ещё сегодня достигнуть Вафангоу, с превосходными силами в бой не ввязываться, но днём и ночью тревожить неприятеля своей конницей», 9-го мая утром Зыков двинулся из Вафангоу, но едва только он прошёл 10 километров, как получил приказание ген. Штакельберга возвратиться назад в Вафангоу…

Генерал Штакельберг решил пехоту ген. Зыкова возвратить назад в Кайпинг, а 5 эскадронами конницы отряда воспользоваться для производства разведок. Куропаткин сначала согласился с этим распоряжением Штакельберга, но вслед за тем такая посылка конницы ему показалась слишком рискованным предприятием, потому что в это время он получил неверное донесение ген. Мищенко о наступлении 1-й японской армии по направлению на Сиюян – Хайчен. Вследствие этого командующий армией приказал вечером 9-го мая возвратить обратно весь отряд ген. Зыкова, включая и его конницу.

Мы видим, таким образом, что со стороны русской армии не предпринимались никакие действия, чтобы помешать высадке японцев в бухте Янтува. Пренебрегли даже производством усиленной рекогносцировки. В штабе Куропаткина, однако, показывали вид, будто всё это делается на основании глубоко продуманного плана. Атаковать высаживающихся японцев не следует; этим был бы достигнут только частный успех, тогда необходимо уничтожить их всех и перенести театр войны в Японию. Не следует поэтому мешать выполнению их плана; чем больше японцев вторгнется в Манчжурию, тем лучше. Можно тогда одними ударом уничтожить их всех и закончить войну в Манчжурии…

Неужели русские были так ослеплены, что, не признавая элементарного требования войны, позволили себе выпустить из рук вполне верный успех, который по меньшей мере мог бы иметь огромное моральное значение, – только потому, что для такой победы, дескать, «игра не стоит свеч»? Или этой напускной мудростью хотели утешить себя в данное время, обещая себе большую победу в будущем, лишь бы замаскировать свою собственную нерешительность.

Выдвижение вперед слабого отряда ген. Зыкова, конечно, не принесло никакого успеха. Этот отряд, пожалуй, мог бы служить, поддержкой, если бы для воспрепятствования высадке японцев решились направить всю кавалерию, которой могли располагать, а не только 2 эскадрона с конной артиллерией. Но в данном случае речь шла не о производстве рекогносцировки только, но о полном уничтожении японских войск, которые успели уже высадиться. Поэтому вместо 4 батальонов требовалось послать столько же дивизий.

Понятно поэтому, что наместник, который был невольной причиной замедленного возвращения Зыкова, был весьма озабочен судьбой этого отряда и поэтому одобрил его отозвание назад. Этим же объясняется телеграмма из Петербурга от 10-го мая на имя наместника и Куропаткина, в которой выражено опасение, «как бы слабый отряд генерала Зыкова, удалённый на 150 километров, не подвергся не только участи отряда ген. Засулича, но, быть может, полному уничтожению».

Непонятно, однако, что обе эти инстанции, т. е. наместник и петербургские власти, которые так поощряли Куропаткина в нерешительности и медлительности его действий, несколько позже, как сейчас увидим, требовали от него наступательных действий при гораздо менее благоприятной обстановке. В телеграмме из Петербурга на имя наместника от 10-го мая, между прочим, указывалось, что удержание Инкоу не является необходимым, и требовалось большее сосредоточение рассеянной армии, причём выражалась надежда, что численности войск будет тогда достаточно, чтобы «встретить не только одну, но даже две японские армии». Высказав такую уверенность, петербургские власти сами тотчас же испугались такой решительности своих требований и, опасаясь также со своей стороны принять на себя ответственность, сейчас же прибавляют в телеграмме, что «если, при всём том, численность войск была бы недостаточной, то, в крайнем случае, можно отступить далее, до Сунгари»…

Также и наместник, незадолго до получения им телеграммы Государя, сделал некоторые уступки взглядам Куропаткина. Во время своей поездки из Порт-Артура[ 3

[Закрыть] ⁷] он имел совещание с Куропаткиным на вокзале в Ляояне, и в результате этого свидания было принято решение, из которого видно, что наместник, ввиду недостаточных сил Манчжурской армии, отказался от требовании оказать Порт-Артуру активную поддержку и признал излишней упорную оборону горных позиций между Ялу и железной дорогой. Эту последнюю адмирал Алексеев допускал лишь для выигрыша времени с целью сосредоточить большую часть сил у Ляояна и здесь оказать неприятелю решительное сопротивление «в случае, если не будет большой разницы в силах»[ 3

[Закрыть] ⁸]. Здесь обнаруживается, что и наместнику недоставало твёрдой воли, чтобы настоять на исполнении раз принятого им решения: к»к только он встретился с небольшими затруднениями в виде возражений со стороны Куропаткина, он сейчас же сдал и согласился на уступки, а как только адмирал Алексеев очутился в Мукдене один за зелёным столом и не слыша возражений со стороны Куропаткина, он, как сейчас увидим, снова начинает настаивать на необходимости оказать Порт-Артуру активную поддержку.

Словом, в общем выводе, благодаря нерешительности русских полководцев, японцы совершенно беспрепятственно – можно сказать даже чуть ли не приветствуемые дружественно – мирно высаживаются в бухте Янтува в то время, как ген. Фок в Кинчжоу наблюдал эту высадку в полной бездеятельности, а 1-й Сибирский корпус по приказанию Куропаткина сосредотачивался в районе Хайчен-Ташичао. 14-го мая японцы заняли железнодорожную станцию Порт-Адамс и, таким образом, совершенно отрезали Порт-Артур с сухопутной стороны. После того, как к середине мая высадились 3 японских дивизии (3-я, 1-я и 4-я) и 1-я отдельная артиллерийская бригада, во второй половине мая последовала высадка 2-го эшелона 2-й армии -5-я и 11-я пехотные дивизии и 1-я кавалерийская бригада. Кроме того, между 19-м и 23-м мая последовала высадка 10-й пехотной японской дивизии.

Таким образом, первоначальное превосходство сил на стороне русской армии, благодаря полнейшей пассивности её вождей, обратилось решительно в сторону японцев, потому что в то время, когда японцы успели усилиться 6-ю пехотными дивизиями и отдельной артиллерийской и кавалерийской бригадами, на стороне русских последовал незначительный прирост сил ввиду того, что перевозка войск н течение мая совершенно остановилась и к началу июня успели подвезти только 4-й Сибирский корпус (2-я и 3-я Сибирские пехотные дивизии) под начальством генерал-лейтенанта Зарубаева и Сибирскую казачью дивизию генерал-лейтенанта Симонова. Кроме того, 9½ батальонов 1-й Сибирской пехотной дивизии были перевезены в Ляоян и Мукден. Что касается числа тактических единиц, то на стороне русских войск всё ещё было превосходство в силах, около 35 батальонов и 60 сотен; но в отношении числа орудий решительный перевес был, во всяком случае, на стороне японцев.

Вот в это-то время, в начале июня 1904 года – единственное время за всё продолжение войны, когда превосходство сил было не на стороне русских, – ген. Куропаткина против его воли принуждали к наступательным действиям…

Едва только наместник прибыл в Мукден, как он скоро возвратился к своей первоначальной точке зрения, выраженной им ещё в начале войны, относительно ведения операций и в письмах и телеграммах стал требовать от командующего армией проявления большей инициативы и решительности в действиях, на что, как мы видели выше, у него не хватило твёрдости воли настоять при личном свидании с Куропаткиным. Уже 11-го мая, т.е. только 5 дней спустя после своего свидания с Куропаткиным в Ляояне, где он выказал себя отчасти склонным ко взглядам командующего армией, он в длинном письме к Куропаткину старается доказать ему, что положение на театре войны, вообще, нельзя признать затруднительным, и обращает его внимание на последствия, которые вызвало бы отступление русской армии от Ляояна – именно «окончательную потерю престижа на Дальнем Востоке, потерю Порт-Артура, вероятную гибель флота и т. д.». Поэтому адмирал Алексеев в заключение своего письма выражает уверенность, что «славные войска Манчжурской армии сумеют оказать решительное сопротивление противнику при его выходе из гор в равнину, а после прибытия подкреплений из Европейской России перейдут тотчас же в победоносное наступление».

Пока, в данное время, со стороны наместника не выражалось никаких опасений за участь Порт-Артура, напротив, адмирал Алексеев выражает уверенность, что крепость на долгое время, наверное, прикуёт к себе сильную японскую армию. Но как только командующий армией в своих ответных письмах указал на «возможность отступления до Телина и даже далее, обусловливая это отступление необходимостью «исполнить волю Государя, указавшего на сосредоточение армии как на ближайшую задачу», то наместник снова поднял вопрос о необходимости оказать поддержку Порт-Артуру, указав при этом, что Государь Император сам в своей телеграмме от 10-го мая затронул вопрос об опасном положении крепости, которая едва в состоянии будет продержаться 2-3 месяца, но что отступление от Ляояна отдалит выручку Порт-Артура на несколько месяцев.

Трудно было, строго говоря, в присланной из Петербурга телеграмме усмотреть возбуждение вопроса о выручке Порт-Артура[ 3

[Закрыть] ⁹], но адмирал Алексеев воспользовался определённостью этой телеграммы, чтобы истолковать её в желательном для себя смысле. Находясь в Порт-Артуре, он, ввиду надвигающейся опасности и нерешительности в командовании войсками на театре войны, вынес впечатление, что как крепость, так и флот будут не в состоянии оказать продолжительное сопротивление атакам неприятеля, поэтому он считал необходимым скорейшую их выручку посредством наступления полевой армии. Во время своего личного свидания с Куропаткиным ему не удалось настоять на осуществлении своих взглядов, потому что командующий армией мог с полным правом возразить ему, что он, наместник, совершенно меняет свой взгляд относительно обороноспособности Порт-Артура, поэтому он сам должен нести ответственность за последствия такого оборота дела, если снабжение крепости, на котором Куропаткин упорно настаивал ещё в начале войны, окажется теперь недостаточным, чтобы оказать неприятелю продолжительное сопротивление. Вот почему наместник начал действовать за спиной петербургских властей и в своих настояниях перед Куропаткиным о необходимости идти на выручку Порт-Артура прикрывался волей Государя.

Снова обозначилось противоречие во взглядах наместника и командующего армией, которое обострялось всё более и более. Нет сомнения, что неясность отношения между адмиралом Алексеевым и генералом Куропаткиным значительно затрудняла для последнего командование войсками. Ответственность за ведение операций лежала на командующем армией; между тем, в телеграмме из Петербурга наместнику Алексееву снова подтверждалось, что ему предоставляется полная свобода в направлении военных действий.

Сколько-нибудь самостоятельный полководец на месте Куропаткина, так или иначе, покончил бы с таким положением. Но Куропаткин, точно также, как и Алексеев, в своих телеграфных сношениях с Петербургом старался склонить в пользу своих взглядов руководящие круги Петербурга. Со своей стороны петербургские власти, несомненно, вредили успеху дела тем, что вмешивались в разногласия Куропаткина и Алексеева, вместо того, чтобы возложить всю ответственность на одного из них. Ещё хуже было то, что неопределённость решений, исходивших из Петербурга, давала возможность и Куропаткину и Алексееву понимать всё по-своему, а это ещё больше увеличивало трения между ними.

Как ни симпатичными представляются настояния Алексеева и его требования о переходе к активным действиям, нельзя не обратить внимание на то, что эти настояния исходили не из оснований стратегической обстановки, не ввиду необходимости, вообще, захватить инициативу в свои руки, чтобы предписывать свою волю противнику, а обусловливались, как это упомянуто было выше, заботой наместника об участи Порт-Артура.

Между тем, адмирал Алексеев перед началом войны, как это доказывает Куропаткин в своем отчёте, утверждал, что Порт-Артурская крепость так сильна, что для обороны её достаточно будет одной дивизии-теперь же, когда крепость даже ещё не осаждена неприятелем, требует её скорейшей выручки.

Достойно внимания, как крепость Порт-Артур с самого начала войны уже стеснила деятельность армии. Удивительно, что Куропаткина гораздо меньше упрекают в том, что он придерживался такого пассивного образа действий, что он предоставил японцам захватить в свои руки инициативу, чем за то, что он с самого начала войны не принял мер к освобождению Порт-Артура.

Такое положение является безусловно неверным. Всякая крепость имеет всегда задачей облегчить действие полевой армии и служить ей поддержкой. Такую же задачу, без сомнения, могла бы выполнить и крепость Порт-Артур, приковывая к себе значительные силы японцев и угрожая в то же время тылу другой части наступающей японской армии. Но какая же цена крепости, которая с первого же шага взывает к помощи полевой армии и связывает все её операции?!

Если ген. Куропаткин считал невозможным перейти к наступательным действиям и по тем или иным причинам не ожидал от них успеха, то выручка Порт-Артура, осада которого должна была быть предусмотрена до войны, никоим образом не должна была служить причиной отказа от раз принятого плана.

Но если забота в данное время о Порт-Артуре не должна была изменить решения командующего армией, то настояние наместника о движении на выручку крепости представляло бы собою незабвенную заслугу с его стороны, если бы только он тотчас же по своем отъезде из Порт-Артура настоял на энергичном и быстром наступлении на юг всеми силами, потому что в то время этого требовала стратегическая обстановка. Нельзя было терять ни одного дня, потому что с каждым днём возрастали силы высадившихся японцев.

Вместо же этого наместник соглашается с доводами Куропаткина, и только неделю спустя, 13-го мая, снова поднимает вопрос о выручке Порт-Артура, причём сделал он это в такой форме что его требование отнюдь не могло быть обязательным для командующего армией. Больше того, получилось положение, которое весьма ярко характеризует русских полководцев: в таком положении, где выигрыш каждого дня имел решающее значение, где во главе действий должен был быть поставлен девиз «быстрота и натиск» («асtivité, асtivité, vitesse») – в таком положении в штабе наместника и командующего армией, вместо того, чтобы действовать, принялись за сочинение операционных планов.

В штабе командующего армией пришли к заключению о необходимости короткого наступления, притом только в случае, если неприятельские войска высадятся на береговой полосе Сиюнхечен-Кайпинг-Инкоу, тогда как к штабе наместника генерал-квартирмейстер и начальник штаба в основу своего плана принимали необходимость освобождения Порт-Артура.

На эти со чинения и переговоры снова пошло полных 10 дней. К середине мая в бухте Янтува была окончена высадка только З-х японских ди в изи й, но вслед за тем происходила уже высадка 5-й дивизии и предстояла высадка ещё 11-й дивизии, а в Дагушане была закончена высадка 10-й дивизии. Наконец, 23-го мая начальник штаба наместника генерал-лейтенант Жилинский передал командующему армией письменное предписание, в котором он излагает ему свой взгляд на общее положение дела, и ввиду всех этих соображений, а также ввиду того, «что Его Величеством Государём поднят вопрос о выручке Порт-Артура», он считает настоящий момент «вообще удобным для перехода Манчжурской армии к наступательным действиям». Во внимание ко всем этим соображениям адмирал Алексеев предлагает командующему армией на выбор один из следующих двух наступательных планов:

1) Оставив достаточно сильный отряд на южном фронте, со всеми остальными войсками атаковать армию Куроки и отбросить её за Ялу. Такой план «при несомненном превосходстве в силах Манчжурской армии над теми японскими войсками, которые находились тогда в южной Манчжурии, не представляет собою никакой опасности и обещает несомненный успех». По окончании этой операции следовало, по выставлении достаточно сильного заслона, со всеми силами двинуться на Порт-Артур.

2) Или же выставить надёжное прикрытие со стороны Куроки и двинуться со значительными силами против японских войск, осаждающих Порт-Артур[ 4

[Закрыть] ⁰].

Предоставляя Куропаткину выбор по его усмотрению одного из этих планов, наместник, тем не менее, давал понять, что ему представляется более предпочтительным первый из этих планов, т. е. наступательное движение против армии Куроки.

Хотя уже было упущено много драгоценного времени, всё же успех обещал каждый из этих двух планов наступательных действий, если бы только наступление было произведено без замедления и с достаточными силами. Но если вспомнить, что Куропаткин до того времени уже упустил гораздо более благоприятный случай нанести отдельное поражение разрозненным японским войскам, то понятно будет, что он не особенно был склонен перейти к наступательным действиям в такое время, когда уже закончилась высадка большей части 2-й японской армии и когда стали поступать донесения о происходящей в Дагушане высадке новой японской армии (в действительности только 10-й дивизии). Если бы он настойчиво держался своего первоначального взгляда о необходимости дождаться из Европейской России достаточных подкреплений и перейти в наступление лишь тогда, когда у него будет решительное превосходство в силах, то трудно было бы что-нибудь возразить против такого образа действий.

В своём дневнике от 24-го мая Куропаткин называет планы наместника «стратегией приключений». По его мнению, выраженному в его отчете, планы наместника он считал гибельными. Если таково было его убеждение, то он, конечно, должен был настоять скорей на своей отставке, а никак не должен был соглашаться быть исполнителем этих планов. Но, конечно, Куропаткин уклонился от определённого решения и старался как-нибудь оттянуть исполнение предписания наместника, поэтому он передал это предписание «для рассмотрения» начальнику штаба и генерал-квартирмейстеру штаба армии.

Опять было потеряно несколько драгоценных дней. Генерал Харкевич был того мнения, что «принятие какого бы то ни было энергичного образа действий с нашей стороны, при господстве неприятеля на море и до окончательного сосредоточения наших сил, при превосходстве численности войск японцев, представляется в данную минуту чрезвычайно рискованным». Генерал Сахаров, соглашаясь, в общем, со взглядами ген. Харкевича, полагал, что «для удовлетворения господствующего в России общественного мнения, требующего наступления, быть может, следовало предпринять наступательные действия отрядом, не превосходящим силами один армейский корпус, действия которого должны иметь характер чисто демонстративный».

Оба эти мнения весьма характерны для обоих важнейших помощников Куропаткина: «энергичное решение» представляется «рискованным» – хотя известно каждому солдату, а тем более это хорошо должен знать каждый полководец, что всякое решение не энергичное должно быть гибельным в своих последствиях! А ещё лучше совет Сахарова, который рекомендует наступательные действия «для удовлетворения требований общественного мнения», которому, значит, противиться не следует, поэтому рекомендуется послать слабый отряд «для демонстративных целей»-для того, значит, чтобы никоим образом не принять на себя ответственность за последствия[ 4

[Закрыть] ¹].

На основании этих мнений, которые, в общем, согласовались со взглядами Куропаткина, 28-го мая им была послана докладная записка наместнику, в которой он подробно приводит основания, не допускающие «по соотношению сил данной минуты» никоим образом наступление на Ялу; ещё более решительным образом отклоняет он активные действия по направлению к Порт-Артуру, которые представляются «ещё более рискованными, чем первоначальная посылка войск на Ялу, потому что в настоящем случае отряду угрожала бы опасность действий со стороны японцёв во фланг и в тыл».

По этим соображениям командующего армией надо было ожидать, что он отклонит от себя исполнение обоих наступательных планов. Но так как характеру Куропаткина противоречила всякая настойчивость в осуществлении своего взгляда, то он и в данном случай прибёг к компромиссам, в результате которых он в особом представлении наместнику указывает на то, что «до того времени он полагал возможным, что крепость Порт-Артур будет держаться так долго, пока там хватит запасов, которыми гарнизон обеспечен на целый год; теперь же по авторитетному заявлению Вашего Высокопревосходительства крепость может продержаться всего только 2-3 месяца. При таком, совершенно новом для меня, положении вещей я должен согласиться, что Манчжурская армия, подвергая опасности хотя бы значительную часть своих сил, вынуждена будет напрячь все усилия, чтобы привлечь на себя возможно больше сил противника, действующего против Порт-Артура».

Мы видим, таким образом, что Куропаткин не мог прийти ни к какому решению. Можно быть различного мнения по вопросу о том, представлялось ли в данную минуту наступление выгодным или нет, после того, как было потеряно столько драгоценного времени, но какое бы то ни было решение принять нужно было. Куропаткин же, тем не менее, продолжал искать какой-то средний путь и тянул время, а это привело к гибельным последствиям.

Впрочем, надо думать, что около этого времени, т. е. в начале июня, решительно поведённое наступление против армии Куроки у Фынхуанчена, имело бы все шансы на успех. 1-я японская армия была в то время разбросана: 12-я дивизия собиралась в Айянямыне по дороге на Саймадзы, 1-я бригада гвардейской дивизии следовала для поддержки 10-й дивизии на Сиюянь, так что у Фынхуанчена находилось всего только 1½ дивизии. Ждать поддержки от 2-й армии, удалённой на 200 километров, при местности гористой, бедной дорогами, армия Куроки никоим образом рассчитывать не могла. Оставив необходимый заслон на юге, русские могли направить против изолированной части армии Куроки 5-6 дивизий. Но значительные операции в горах русские начальники считали, вообще, совершенно невозможными.

С самого начала войны были слышны разговоры о том, что русский солдат непривычен для походов и сражений в горах, что армия не снабжена соответствующим образом ни артиллерией, ни обозами. В своём отчёте Куропаткин говорит следующее относительно времени более позднего, около середины июня, после того, как на театр войны прибыла часть 10-го корпуса:

«После прибытия 4-го Сибирского корпуса и дивизии 10-го корпуса нашей армии предоставлялась, по-видимому, подходящая обстановка для действий по внутренним операционным линиям. Но наступление против Куроки или Нодзу (усиленная 10-я дивизия у Дагушаня) не обещало, однако, никакого успеха, вследствие нашей неподготовленности для действий в горах: нет горных орудий, тяжёлые обозы, необеспеченность снабжения запасами вследствие недостатка перевозочных средств… Оставалось наступление против 2-й армии Оку, базируясь на. железную дорогу; но наступление в атом направлении могло бы стать для нас опасным, если бы Куроки и Оку, отбросив выставленные нами против них заслоны, двинулись для действий на наши сообщения».

Правда, Манчжурская армия не была снабжена горной артиллерией и не имела легковых обозов. Ответственность за это, однако, падает прежде всего на бывшего военного министра Куропаткина. Всё же это обстоятельство никак не могло служить оправданием полной, будто бы, невозможности действий в горах для Манчжурской армии.

Необходимо иметь в виду, что в армии Куроки только одна 12-я дивизия имела горные орудия, тем не менее японцы со своей полевой артиллерией прошли почти всю Корею и не встречали затем затруднений для действий этой артиллерией также в горах южной Манчжурии.

Точно так же не выдерживает критики утверждение Куропаткина, что предвиделись затруднения в снабжении войск в горах вследствие недостатка перевозочных средств. Что же препятствовало русским организовать обозные колонны из вьючных животных и носильщиков ещё в начале войны, подобно тому, как это сделали японцы в Корее?! В Манчжурии можно было найти достаточное количество лошадей и ослов, которые впоследствии и русским войскам послужили для формирования вьючных обозов: носильщиков и кули можно было найти в любом количестве; нашёл же Куропаткин тысячи рабочих-китайцев для возведения укреплений около Ляояна!…

В заключение можно допустить, что русской солдат, пожалуй, и не привык к действиям в горах, но под начальством энергичных вождей, при свойственных ему выносливости в преодолении лишений всякого рода, русский солдат справился бы с затруднениями не хуже японцев. Забыли разве, что русская армия смогла сделать под начальством Суворова, имя которого так часто произносится в русской армии! Его переход через Альпы, стоивший ему третьей части всей армии, большей части лошадей и всех орудий, по словам Клаузевица, не помешал ему всё-таки «точно стремительному потоку, прорвать все плотины, которые воздвигались неприятельскими войсками, и каждый такой порыв Суворова был победой над неприятельской армией. Эти дивные горы были пройдены русскими войсками по таким тропинкам, по которым никогда до того времени не проходило и, вероятно, никогда не пройдёт никакое войско, и когда, наконец, Суворов со своей армией, усталые и замученные как затравленные, преследуемые на охоте звери, достигли долины и неприятель готовился уже совершенно безопасно одолеть их, как готовую добычу, они как вырвавшийся разъярённый медведь из берлоги порвали и низринули все препятствия, обратив неприятеля в бегство и ужас»…

А ведь по сравнению со всеми этими лишениями и затруднениями, перенесёнными суворовскими войсками, обстановка в Манчжурии представлялась только детской игрой!

Несмотря на некоторые уступки, сделанные Куропаткиным в вопросе о выручке Порт-Артура, разногласие между ним и наместником обострялось всё более и более. Так как ни один из них не хотел брать на себя ответственность за определённое решение, а оба вместе они никак не могли прийти к какому-нибудь соглашению, то опять вопрос был представлен на усмотрение Его Величества.

Адмирал Алексеев изложил свою точку зрения в телеграмме от 29-го мая на «имя Государя, и в то же время Куропаткин сделал своё представление военному министру, которому он излагал свои соображения, прося «ввиду чрезвычайно важного значения, которое может иметь решение этого вопроса для всего хода войны, доложить эту телеграмму на усмотрение Его Величества».

Ответные телеграммы из Петербурга были составлены так осторожно, что каждая из спорящих сторон могла вычитать из этих телеграмм то, что нравилось. Наместник, например, усмотрел из телеграммы Государя, в которой было сказано: «Я одобряю взгляды, выраженные в вашей телеграмме» – как решительное утверждение его требования о переходе в наступление по направлению к Порт-Артуру, поэтому он передал приказание Куропаткину – «ввиду Высочайше выраженного желания… безотлагательно приступить к выполнению указанной операции».

С другой стороны, в Высочайше одобренной телеграмме военного министра на имя командующего армией, в которой также ссылались на волю Государя, указывалось, «что необходимо приступить к энергичным мерам, чтобы оказать японцам надлежащее сопротивление, действуя с целью выручки Порт-Артура». Это последнее, однако, в телеграмме военного министра указывалось не как безотлагательная необходимость, как этого требовал наместник в своей телеграмме; это видно из следующего окончания телеграммы ген. Сахарова на имя Куропаткина: «Что касается выбора того или иного направления операции, а также вопроса о времени и распределении войск, то всё это, конечно, надлежит решить на месте».

Таким образом, вопрос о выручке Порт-Артура ещё в конце мая не двинулся ни на шаг навстречу своему решению. Между тем, в это время как раз было получено через Пекин первое известие о поражении 4-й Восточносибирской дивизии у Кинчжоу. Генералы Стессель и Фок доказали свою полнейшую неспособность в военном отношении и совершенное отсутствие понятия о командовании войсками в бою.

После того, как они оставались бездеятельными зрителями высадки японцев в бухте Янтува, ген. Фок был атакован 26-го мая на своей сильно укреплённой позиции у Кинчжоу 32 батальонами при 198 орудиях 2-й японской армии под начальством ген. Оку; в то же время 4 батальона 2-й японской армии, совместно с только что высадившимися 5 батальонами 5-й пехотной дивизии, под начальством ген. Уеда, прикрывали эту атаку с севера со стороны линии Порт-Адамс-устье Ташахэ.

В каком отчаянном положении оказались бы японцы, если бы даже и теперь они были атакованы с севера 4-5 русскими дивизиями, а в то же время ген. Фок оказал бы японцам упорное сопротивление на своей позиции, или, ещё лучше, если бы, подкреплённый войсками из Порт-Артура, он сам перешёл в наступление! Но, как известно, наместник и командующий армией были заняты в это время бесконечными спорами о целесообразности наступления и, сидя в кабинете, были поглощены составлением операционных планов и памятных записок.