Текст книги "Теттау Э. Куропаткин и его помощники. Поучения и выводы из русско-японской войны. Часть 1-2. "

Автор книги: Эберхард Теттау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Для обороны своей позиции у Кинчжоу ген. Фок из 15 батальонов своей дивизии располагал всего только 3½, которые совместно с крепостной артиллерией должны были выдержать штурм в несколько раз превосходившего численностью противника. Все же остальные части его дивизии оставались бездеятельными в резерве или блуждали во время боя, точно так же, как и сам ген. Фок, который бесцельно оставался за позицией.

Ген. Стессель, оставаясь всё это время в Порт-Артуре, подкрепил ген. Фока, но не для того, чтобы усилить упорство его обороны, а, оказав ему поддержку в его нерешительности, он по телеграфу согласился с донесением ген. Фока о необходимости очищения позиции у Кинчжоу раньше, чем был введён в бой хоть один батальон из резерва.

Между тем положение японцев к вечеру 26-го мая, по свидетельству ген. Оку, было весьма критическим; но так как слабый русский гарнизон, оборонявший позицию у Кинчжоу, ниоткуда не получал подкреплений, то он после мужественной обороны вынужден был, в конце концов, очистить позицию, на которой было оставлено 77 крепостных орудий и 48 пулемётов. Японцы свою блестящую победу купили ценою 4000 человек, а дивизия Фока из 5 полков потеряла всего только 1300 человек, из которых свыше 1000 человек приходится на долю одного только 5-го Восточносибирского стрелкового полка.

Русские отступили на линию Чинлуншекоу-Хияуцинтау. Со стороны японцев у Кинчжоу оставлена была только 1-я дивизия, которая совместно с высадившейся в начале июня 11-й дивизией должна была образовать 3-ю армию ген. Ноги, предназначенную для заслона против 3-го Сибирского корпуса на Квантунском полуострове. 06е эти дивизии, которые ещё далёко не были укомплектованы, в течение целой недели занимали длинную позицию в 20 километров, через весь Квантунский полуостров от одного берега к другому. Тем не менее ген. Стессель не тронулся с места, чтобы воспользоваться приятной для него обстановкой в начале июня и энергичным наступлением вперёд прервать слабую линию японцев. Напротив, Стессель всё время был сильно озабочен опасением, что японцы переходят в наступление.

Участвовавшие в атаке Кинчжоу 3-я и 4-я японские дивизии и 1-я артиллерийская бригада после боя немедленно двинулись на север под начальством ген. Оку к Порт-Адамсу, где совместно с 5-й дивизией образовали 2-ю армию, имевшую задачей служить заслоном с этой стороны против Манчжурской армии.

Таким образом, хотя в это время Порт-Артуру не угрожала никакая опасность – напротив, положение японцев могло бы стать затруднительным при сколько-нибудь энергичной деятельности ген. Стесселя – этот последний, тем не менее, совершенно стал терять спокойствие и здравый смысл. В крайне тревожных и неосновательных телеграммах, посланных им наместнику 26-го и 28-го мая, т. е. вслед за боем у Кинчжоу, полученных в Ляояне через Чифу 31-го мая, ген. Стессель ещё более укрепил наместника в его решении о необходимости оказать немедленную выручку Порт-Артуру.

Ген. Стессель сообщал, что артиллерийские запасы в Порт-Артуре чрезвычайно ограничены, мяса имеется всего только на 2-3 недели, и затем прибавляет: «Необходима быстрая и сильная помощь, не менее З-х дивизий пехоты и 1-й дивизии кавалерии. Если промедлить, будет поздно. Здесь всё кончается… Требуется быстрая и сильная помощь. Доношу об этом для спасения общего дела. Я убеждён, что войска Квантунские покажут себя героями… Но всё имеет свои границы. Все силы японцев направлены против Порт-Артура… Взятие этой крепости решит участь всей войны».

Если судить по этому донесению, то крепость была близка к своему концу. Надо признать, что ген. Куропаткин сохранял полное спокойствие к виду этих тревожных телеграмм. В своей ответной телеграмме он требует от ген. Стесселя донести, для каких, собственно, орудий не хватает артиллерийских запасов, потому что из большей части пушек не было ещё произведено ни одного выстрела. Вместе с тем, он ему указывает, что при своевременной заготовке порционного скота можно обеспечить гарнизон, по крайней мере, на 4 месяца.

«Выручка крепости последует», добавлял в своей телеграмме Куропаткин, «но скоро это состояться не может. Вы должны вооружиться непреклонной силой духа, мужеством и терпением. Поспешное наступление для выручки крепости о недостаточными силами может принести не пользу, а только вред».

Предполагая далее, что упадок духа Стесселя является только временным и проходящим, Куропаткин прибавляет дальше в своей телеграмме требование, чтобы Стессель «сам подавал личный пример мужества» и позаботился о том, чтобы и его подчинённые «от низшего до высшего были воодушевлены сильной волей и решимостью умереть или побудить… Иного решения нет. При твёрдом намерении победить или умереть Порт-Артур будет служить источником славы для России и русской армии»… Трудно не согласиться с заключительными словами этой телеграммы.

Но что же сам Куропаткин дал, чтобы всех своих подчинённых, от низшего до высшего, воодушевить твёрдой волей и решимостью побудить или умереть?! Ведь все его неудачи, от начала до конца войны, происходили только от того, что сам он никогда не вдохновлялся решимостью победить или умереть!

Наместника, однако, телеграмма Стесселя ещё больше обеспокоила за судьбу Порт-Артура. Вследствие этого он ещё раз дает указания Куропаткину, что крепость Порт-Артур «нуждается не только в сильной, но и немедленной помощи». Но так как он заранее видел, что он не может надеяться на авторитетность своего приказания, чтобы склонить командующего армией к немедленному наступлению, то он опять старается найти поддержку в Петербурге, за которой он обратился 4-го июня при представлении телеграммы, полученной от Стесселя, прося указаний Его Величества.

В тот же день военный министр представил Государю на подпись ответную телеграмму на имя наместника, в которой указывается: «принять самые решительные меры, чтобы отвлечь японские войска от Порт-Артура».

В этой телеграмме не указывается «ни образ действий, ни направление наступления, а также и средства для осуществления поддержки Порт-Артура, так как всё это предоставляется личному усмотрению, которое Я доверяю главнокомандующему»; тем не менее в телеграмме выражено мнение, что, принимая во внимание оценку обстановки на театре войны, надо признать, что наступило время для перехода Манчжурской армии к активной деятельности. Заключение телеграммы гласило следующее: «Передайте генерал-адъютанту Куропаткину, что возлагаю на него ответственность за участь Порт-Артура».

Таким образом, вопрос о немедленном наступлении на юг был решён: потому что, хотя в телеграмме и указывалось, что не предрешается образ действий для выручки Порт-Артура, тем не менее из этой телеграммы не оставалось сомнения, что высшие власти в Петербурге склоняются на сторону адмирала Алексеева.

Что так же понимал это и адмирал Алексеев, видно из того, что 5-го июня он передал эту телеграмму командующему армией для сведения и исполнения и вместе с тем 6-го июня послал ему директиву для движения к Порт-Артуру, которую он начинает словами: «Для исполнения Высочайшей воли, переданной в телеграмме от 4-го июня»…

Куропаткину не оставалось сомнения, что трудно будет дальше оттягивать переход к наступлению. Если он придерживался взгляда, что такое наступление будет гибельно для армии, то его святая обязанность была настоять на своей отставке; если же он этого не сделал, то он должен всецело нести ответственность за выполнение этого наступательного плана. Взявшись за наступление, он должен был вести его со всеми силами и с твёрдой решимостью победить или погибнуть с честью.

Но для такой решимости у Куропаткина опять не хватило силы воли. Он сделал худшее из того, что мог сделать полководец на его месте.

Без внутреннего желания, а под внешним давлением он взялся за выполнение чуждой задачи, сделав её своею. И начал он это выполнять медленно и полумерами, которые таили уже в себе зародыш неудачи.

После прибытия на театр войны 4-го Сибирского корпуса Куропаткин имел между Ляояном и Кайпингом 6 дивизий, к которым подходили ещё части 1-й Сибирской дивизии; кроме того, во вторую половину июня ожидалось ещё прибытие в Ляоян 10-го армейского корпуса из России. Если бы даже командующий армией пожелал оставить сильное прикрытие для безопасности Восточного отряда, а также сильный заслон против высаживавшейся в Дагушане 10-й японской дивизии, то он всё же мог бы собрать, по крайней мере, 4 дивизии для наступления на юг, которые при действиях энергичных и решительных даже и теперь могли бы достигнуть важных результатов, в особенности, если бы ещё и ген. Стессель со своими 34 батальонами ринулся на стоявшие против него 2 японские дивизии, растянутые тонкой линией по длинному фронту.

Таково было и намерение наместника, который в данной им 6-го июня директиве для наступления к Порт-Артуру требовал, чтобы наступление было ведено «не менее, чем 4 дивизиями, силой, по крайней мере, в 48 батальонов… Двинуться быстро и решительно… Затем, ввиду значительного превосходства численности нашей кавалерии, воспользоваться ею в широких размерах; для прикрытия же против противника, находящегося у Фынхуанчена, оставить достаточные силы».

Звучит точно насмешка, когда Куропаткин «для исполнения директивы» доносит, что он для наступления к Порт-Артуру под командой генерал-лейтенанта Штакельберга может собрать только 1-й Сибирский корпус и 2-ю бригаду 35-й пехотной дивизии; всего 32 батальона, 100 орудий и 22 сотни.

Конечно, Куропаткин при этом совсем не принимает во внимание упомянутые выше бригады для наступления на юг, для каковой цели он полагает возможным воспользоваться только 32 батальонами, в то время, как для прикрытия тыла против армии Куроки и против Дагушаня, где высадилась 10-я японская дивизия – т. е. против всего 48 японских батальонов – он оставляет весь 4-й Сибирский корпус, 5-ю Восточносибирскую стрелковую.дивизию, 2-ю бригаду 31-й дивизии и часть 1-й Сибирской дивизии, всего, включая Восточный отряд, свыше 80 батальонов;да ещё, кроме того, кавалерийские отряды Ренненкампфа и Мищенко, остающиеся без применения для наступления, а затем во вторую половину июня, как сказано, прибывала ещё во главе 10-го армейского корпуса 1-я бригада 31-й пехотной дивизии (8 батальонов)!…

Распоряжения Куропаткина не удовлетворили наместника. Он делает командующему армией ряд представлений; но ему всё же не удается настоять на своём. Куропаткин, со своей стороны, вместо того, чтобы действовать, тратил время на длиннейшие представления наместнику от 8-го и 11-го июня, в которых он ему излагает весь ход операций с самого начал а войны, а также разбирает обороноспособность Порт-Артура.

Он в этих донесениях упрекает наместника в последовавшей у него перемене взглядов и поясняет, что «выделение отряда в 48 батальонов для наступления на юг, с оставлением для прикрытия тыла всего только 62 батальонов… противоречит как указаниям самого наместника об оставлении позади надёжной охраны для прикрытия наших сообщений против армии Куроки, точно так же и Высочайшему приказанию, «чтобы на месте решительного столкновения с противником», которое, по мнению Куропаткина, предстояло с армией Куроки, «сосредоточить достаточные силы». До сих пор я действовал, точно придерживаясь Высочайше одобренного плана войны. Переход к активным действиям до выяснения направления действий и сосредоточения главных сил противника противоречит упомянутому общему операционному плану».

Наместник, со своей стороны, воздержался от возражений, «не находя целесообразным обострять взаимные отношения обменом подобными письмами полемического характера», указав вместе с тем, что он в будущем подобные письма Куропаткина, вместе со своими собственными пояснениями, будет представлять на Высочайшее усмотрение. Таким образом, мы видим, что оба полководца, прикрываясь авторитетом Государя, воздерживались всё-таки от принятия твёрдых решений и уклонялись в то же время от решительных действий.

В своём отчете Куропаткин высказывает следующее: «несмотря на моё указание, что мы ещё недостаточно подготовлены для активных действий, потому что из ожидавшихся для подкрепления 12 дивизий прибыла только одна… всё же приказано было предпринять наступление, которое кончилось 14-го июня поражением под Вафангоу, так как оно было предпринято с недостаточными силами». Но кто же более всех виноват в том, что наступление было предпринято с недостаточными силами? Кто же, как не он сам, должен нести ответственность за поражение под Вафангоу?

Как это постоянно у него было, Куропаткин главную свою заботу направил для второстепенной задачи – обеспечение тыла, вместо того, чтобы всё внимание сосредоточить для достижения важнейшей цели – уничтожение противника. Действительно, была возможность угрозы тылу со стороны 1-й армии Куроки и высадившейся дивизии в Дагушане, которые могли действовать против сообщений войск, направляемых на юг.

Но какие же особые последствия это могло принести, если бы была одержана победа под Порт-Артуром? Пусть бы Куропаткин вспомнил пример своего учителя Скобелева, который перед штурмом Геок-Тепе до крайности ослабил свои прикрывающие войска, оставленные для защиты сообщений; он нисколько не боялся за свой тыл, за потерю оставленных позади областей, потому что хорошо знал, что, одержав победу на важном пункте, всё преклонится ему также и в тылу. Но Куропаткину хотелось вести войну таким образом, чтобы его войска никогда не рисковали, поэтому он ни разу не мог добиться успеха.

Таким образом, Куропаткин отправил 2½ дивизии, удаляя их на протяжении 200 километров, против превосходящего численностью противника. Но, несмотря на это неравенство сил, можно было ещё и теперь достигнуть известного успеха, если бы только отряду ген. Щтакельберга была поставлена ясная цель с энергичным решением довести её до конца, без оглядки назад.

В своём отчёте, ссылаясь на Петра Великого и Александра I, бывший командующий Манчжурской армией высказывает следующее: «Эти знаменитые вожди ставили нашим войскам незыблемые цели для их деятельности и внушали каждому воину убеждение, что бой должен быть доведён до успешного конца, каких бы жертв он ни потребовал, и в результате войска достигали поставленной им цели».

Куропаткин, по-видимому, и не подозревает, какая критика по отношению к его собственным действиям заключается в этих строках. Можно ли проследить хотя бы намёк на стойкую цель в его инструкциях, данных ген. Засуличу на Ялу или теперь опять ген. Штакельбергу под Вафангоу?

В общей инструкции, данной ген. Штакельбергу от 7-го июня, говорится следующее: «Вверенный вашему превосходительству корпус имеет задачей наступлением по направлению к Порт-Артуру, привлечь на себя возможно больше сил противника для того, чтобы ослабить положение неприятельских войск, оперирующих на Квантунском полуострове. Для достижения этой цели наступление ваше против прикрывающих на севере Квантуна японских войск должно быть произведено быстро и решительно, для того, чтобы выдвинутые вперёд войска противника, в случае, если они окажутся слабыми, немедленно же разбить. Если же придется встретить превосходные силы, то бой не должен быть доведён до решительного удара и, во всяком случае, резервы никоим образом не должны быть введены в дело до тех пор, пока не будет совершенно выяснено положение. Конечная цель вашего движения на юг заключается в том, чтобы снова овладеть позицией Кинчжоу и, затем, в дальнейшем движении к Порт-Артуру».

Верно в этой инструкции лишь то, что это наступление на юг, – если, вообще, оно имело какую-нибудь цель, – «должно быть произведено быстро и решительно». Но в устах Куропаткина это требование звучит довольно своеобразно, если вспомнить, что он целый месяц потерял совершенно даром, после начала высадки японцев на материк.

Затем, что сам Куропаткин не относился особенно серьёзно к своему требованию «быстро и решительно», указывают ещё дальнейшие строки его инструкции, в которых сквозит опасение, как бы Штакельберг, в самом деле, не попытался достигнуть поставленной ему цели, действуя энергично и решительно. Что Штакельберг встретится не со слабыми отрядами или прикрытиями, можно было предвидеть заранее, если же он встретится с превосходными силами, – а русское начальники склонны были всегда и всюду видеть противника в превосходных силах, – то ни в какое решительное сражение ввязываться не следовало. Что же в таком случае обозначало требование Куропаткина вести наступление «быстро и решительно»?!

Как может начальник принять какое бы то ни было смелое решение, – которое только одно может привести к успеху, – если с самого начала ему надевают путы на ноги таким приказанием, чтобы, «никоим образом не вводить в дело резервы» до тех пор, пока дело в бою не выяснится совершенно!

Это был один из основных принципов куропаткинской стратегии, которой он обязан большей частью своих поражений под Ляояном, Шахе и Сандеду. Ведь вполне ясным положение никогда не представляется в бою и окончательно оно выясняется лишь тогда, когда наступает конец, когда уже виден исход боя; поэтому, если полководец при всех обстоятельствах желает добиться вполне ясного положения, то он рискует никогда не решиться на что-нибудь и неизбежно упустит подходящий случай, когда он может путем смелой решимости добиться успеха.

Таким образом, по внутреннему смыслу, задача, поставленная Куропаткиным отряду Штакельберга, была очень похожа на задачу, данную им Засуличу на Ялу: «добейся успеха, но не смей решаться на что-нибудь отважное и не жертвуй войсками»…

Все эти полумеры и двойственные приказания имели последствием то, что в наступлении на юг скрывался уже зародыш поражения. Другой начальник на месте ген. Штакельберга при готовности взять на себя ответственность, быть может, парализовал бы этот зародыш неуспеха вмешательством в дело своей собственной личности и, действуя энергично и решительно, мог бы поправить недостатки своего командующего армией. В таком случае не исключалась возможность успеха, несмотря на все проволочки и полумеры.

Необходимо заметить, что японская армия численностью пехоты превосходила отряд ген. Штакельберга, а артиллерией превосходила даже очень значительно, имея 222 орудия, потому что ввиду полной бездеятельности ген. Стесселя, 2-я японская армия не должна была заботиться о своем тыле и поэтому могла в бою против Штакельберга ввести все свои силы. Но это превосходство сил японцев в бою под Вафангоу нигде не сказалось, кроме действий артиллерии.

Благодаря не вполне целесообразным распоряжениям японцев, до полудня 15-го июня с их стороны введены были в бой всего только 2 дивизии (3-я и 5-я), а от 4-й дивизии в бой могла вступить только одна бригада, а другая бригада вовсе не прибыла на поле сражения, поэтому до полудня 15-го июня превосходство в силах пехоты было даже на стороне русских, не говоря уже вовсе про значительное превосходство в силах русской кавалерии[ 4

[Закрыть] ²].

Если бы ген. Штакельберг и его помощники были воодушевлены смелой решимостью и энергией, то они, безусловно, могли бы достигнуть важных успехов. Но в Манчжурской армии не было вовсе начальников, которые решались бы брать что-нибудь на собственный риск и страх; да и нельзя упрекать ген. Штакельберга за то, что он, согласно полученному им приказанию, хотел непременно дождаться полного выяснения обстановки, не решаясь вводить в бой все свои силы, и, конечно, упустил, благодаря этому, благоприятную минуту.

Совершенно те же причины, которые привели к несчастному исходу боя на Ялу, – недостаток инициативы, отсутствие готовности брать на себя ответственность, отсутствие самостоятельности начальников, неясные и противоречивые приказания, неудовлетворительная служба связи и передачи приказаний, пренебрежение разведывательной службой, – привели также и ко второму тяжёлому поражению армии Куропаткина, и под Вафангоу.

К вечеру 12-го июня к сосредоточившимся у Вафангоу главным силам 1-го Сибирского корпуса – 1-я и 9-я. Восточносибирские стрелковые дивизии – присоединилась также 2-я бригада 35-й пехотной дивизии (полки 139-й и 140-й, 3 батареи 35-й артиллерийской бригады – 8 батальонов и 24 орудия) под начальством генерал-майора Гласко. Корпусу Штакельберга недоставало только 34-го и 35-го Восточносибирских стрелковых полков, находившихся на охране побережья между Инкоу и Синьюченом, где около этого времени они были сменены полком 4-го Сибирского корпуса и должны были присоединиться к отряду Штакельберга в течение 14-го июня. В ожидании окончательного сосредоточения своего отряда, в случае наступления японцев, ген. Штакельберг намеревался оказать сопротивление на избранной им позиции к югу от станции Вафангоу, по обе стороны железной дороги. Войска работали над укреплением этой позиции, которое давалось очень трудно вследствие каменистого характера местности.

Кавалерия была выдвинута вперёд в местности севернее Вафана. В состав этого кавалерийского отряда под начальством ген. Симонова входили 20 сотен при 1 конной батарее, поддержкой которым служили 1-й и 2-й Восточносибирские стрелковые полки с 1 полевой батареей…

18-го июня ген. Штакельберг предполагал начать наступление на юг. Японцы его, однако, предупредили, 13-го июня 2-я армия генерала Оку начала своё наступление на север, двинувшись из района около Порт-Адамса. Донесение об этом ген. Штакельберг, а также и командующий армией получили в тот же день от ген. Симонова; но самое важное в этом наступлении японцев, как сейчас увидим, ускользнуло от внимания русской конницы.

Генерал Оку наступал на правый фланг ген. Штакельберга, имея 3-ю дивизию к востоку от железной дороги по долине Ташахе, 5-ю дивизию вдоль по железной дороге, где направлялась также и кавалерийская бригада Акияма, усиленная пехотным батальоном. Одновременно командующим 2-й японской армией был предпринят обход крайнего правого фланга ген. Штакельберга; для этой цели он направил 4-ю дивизию на Фудчжоу с тем, чтобы по достижении этого пункта эта дивизия охватила справа русскую позицию.

Этот марш 4-й японской дивизии, вступление которой в бой 15-го июня решило участь этого сражения, осталось совершенно скрытым от русской конницы. Правда, утром 13-го июня русский кавалерийский разъезд, под начальством офицера, заметил движение неприятельской колонны вдоль морского берега севернее Порт-Адамса, направлявшейся на север, но вскоре колонна эта скрылась в долине. След этой колонны после того был совершенно потерян, а русская конница со своей стороны ничего не сделала, чтобы. разыскать её и войти с нею в соприкосновение. Когда русские сторожевые посты, находившиеся к западу от железной дороги, стали отступать под давлением неприятеля, наступавшего вдоль рельсового пути, вслед за ними стали отступать также русские заставы со стороны Фудчжоу, находившиеся у Чензанчилипу, хотя против них никакого неприятеля не было и никто их не теснил. Таким образом, 4-й японской дивизии путь на Фудчжоу был совершенно открыт.

Генерал Симонов к вечеру этого дня отступил к Уитзятуню и совершенно определённо доносил «о наступлении двух бригад японских по долине Ташахе – одной между этой рекой и железной дорогой, а другой непосредственно к западу от рельсового пути».

Ген. Штакельберг был, таким образом, уверен, что против его фронта наступают только 2 бригады, по обе стороны железной дороги. Об обходном движении 4-й японской дивизии ген. Штакельберг узнал лишь тогда, когда части этой дивизии вступили в бой 15-го июня, появившись совершенно неожиданно для него на поле сражения.

Разведывательная служба русской кавалерии снова оказалась совершенно несостоятельной. Хота 4-я японская дивизия в ночь на 14-е июня бивакировала в трёх километрах от сторожевых постов русской конницы к юго-востоку от Чензанчилипу и на другой день продолжала свой марш на Фудчжоу, тем не менее всё это осталось совершенно скрытым от русской конницы. Ген. Штакельберг, вообще, начиная с вечера 3-го до 14-го июня, не получал от кавалерии ни одного донесения, так что он вынужден был послать разъезды для того, чтобы выяснить, где находится ген. Симонов. Находившаяся в самом Фудчжоу сотня 5-го Сибирского казачьего полка не только ничего не доносила о появлении японцев, а поступила ещё лучше: при приближении охранительной кавалерии 4-й японской дивизии казачья сотня быстро отступила на север, удалившись на 30 километров по направлению к станции Ванзелин, не только не подумав о соприкосновении о неприятелем, но бросив связь и с собственными войсками.

После непродолжительной арьергардной схватки у Уитзятуня, утром 14-го июня, между передовыми войсками 3-й и 5-й японских дивизии и пехотой ген. Симонова, эта последняя отступила в северо-западном направлении на Вафанвепон, где вошла в резерв 1-й стрелковой дивизии, в то же время кавалерия отряда ген. Симонова собиралась у Тафаншина. Никакого наблюдения за правым флангом, куда направлялась 4-я японская дивизия, остановившаяся в это время в б километрах к югу от Фудчжоу, организовано не было вовсе. Начальствование над русской конницей после полудня, вместо заболевшего ген. Симонова, снова принял ген. Самсонов.

Тем временем ген. Штакельберг приказал войскам своего отряда занять предназначенную им позицию западнее линии Сизан-Вафанвепон. К западу от железной дороги расположились 33-й и 36-й Восточносибирские стрелковые полки с 3 батареями 9-й Восточносибирской и 1 батареей 35-й артиллерийской бригады; из этих войск 3 батареи и приданные им для прикрытия 3 роты 33-го полка образовали особый средний участок в долине Фучухе под начальством генерал-майора Лучковского; правый участок был. вверен генерал-майору Краузе. К востоку от железной дороги начинался левый участок, оборонявшийся 1-й Восточносибирской стрелковой дивизией под начальством ген. Гернгросса, причём 3-й Восточносибирский полк и горная батарея пограничной стражи были выдвинуты на полкилометра уступом влево вперёд. Крайний левый фланг позиции упирался в высоту западнее Вафанвепона.

Как упомянуто было выше, стрелковые полки, входившие в отряд ген. Симонова, после предшествовавших стычек были отведены в резерв и находились непосредственной за левым флангом на расстоянии одного километра к северо-западу от Вафанвепона, прикрытые высотой. В общем резерве у ген. Штакельберга, у Сизана, находилась 2-я бригада 35-й пехотной дивизии. Прибытие 34-го и 35-го стрелковых полков ожидалось по железной дороге к вечеру 14-го.

Выбранная ген. Штакельбергом оборонительная позиции для своего отряда имела, бесспорно, важные недостатки: оба фланга не были прикрыты и обстреливались неприятелем. Долиной Фучухе позиция делилась на два участка; высоты, находившиеся перед левым флангом, препятствовали обзору и обстрелу. Укрепления позиции состояли из стрелковых окопов и разных закрытий для стрелков и орудий. Вследствие каменистого грунта местности все эти укрепления к началу боя не были ещё закончены; но именно это обстоятельство, казалось, должно было служить побудительной причиной к тому, чтобы не придерживаться пассивной обороны, а переходить самим к наступательным действиям[ 4

[Закрыть] ³].

Бой 14-го июня ограничился с обеих сторон артиллерийской дуэлью. Только на крайнем левом фланге дивизии Гернгросса дело доходило до боя пехоты. Во время артиллерийского боя командир 1-го Восточносибирского стрелкового полка получил донесение от своих пеших охотников, что японцы обходят левый фланг 3-го полка, 34-й пехотный японский полк из 3-й дивизии развернулся на высотах к востоку и юго-востоку от Вафанвепона и направился в атаку. Ввиду этого 1-й стрелковый полк занял с 6 ротами обе сопки к северо-западу и к северу от Вафанвепона, но под губительным огнём японских пулеметов эти роты вынуждены были отступить к югу от высоты 175, где вскоре убиты были командир полка, адъютант; 5 офицеров и 200 нижних чинов были ранены. Японцы овладели высотами к северо-западу от Вафанвепона, но при поддержке 2-го стрелкового полка они были оттуда оттеснены; тем не менее им снова удалось там утвердиться и занять также высоты к юго-востоку от Вафанвепона.

Таким образом, к вечеру 14-го июня положение на левом фланге дивизии Гернгросса представлялось в следующем виде. От резерва ген. Гласко, находившегося у Сизана, 2 батальона 13-го полка в 1 час дня получили приказание двинуться под начальством Буд-Гусаинова на левый фланг и занять перевал к югу от Фучензина. Сюда батальоны прибыли в 4½ часа дня, т.е. в то время, когда на расстоянии 3 километров от них кипел бой у Вафанвепона и 1-й Восточносибирский стрелковый полк вынужден был очистить свою позицию. Батальоны Буд-Гусаинова не имели перед собою никакого неприятеля. Можно было ожидать поэтому, что хоть один из этих батальонов двинется через горы во фланг японцам и тем облегчит положение 1-го стрелкового полка; но эти батальоны и не подумали даже войти хотя бы в связь с левым флангом ген. Гернгросса.

Около 3-х часов дня ген. Гласко получил приказание от ген. Штакельберга двинуться со своей бригадой на восток к Цуитзятуну, чтобы прикрыть левый фланг ген. Гернгросса. Из Цуитзятуна ген. Гласко выслал батальон 139-го полка и полубатарею 35-й артиллерийской бригады под начальством подполковника Баудера, чтобы прикрыть левый фланг 1-го стрелкового полка и для производства усиленной разведки. Около 6½ часов вечера отряд этот занял позицию к западу от Яндзягоу и здесь сделал 12 артиллерийских выстрелов по японцам, показавшимся на высотах у Вафанвепона. В 7 часов развернулся на позиции вправо 2-й батальон 140-го полка, который, как говорится в истории русского генерального штаба, «выслан был на основании неверных донесений, будто со стороны японцев угрожает опасность левому флангу ген. Гернгросса»[ 4

[Закрыть] ⁴].

Во всяком случае, мы видим, что отряд Баудера точно также, как и 2-й батальон 140-го полка, имел задачей оказать поддержку левому флангу ген. Гернгросса, но для этого необходимо было, чтобы они продолжали своё наступление и взяли во фланг японцев, действовавших перед фронтом 1-го стрелкового полка. Батальоны эти находились на расстоянии от японцев менее, чем на два километра, а до наступления темноты было не менее 2-3 часов. По словам капитана Пневского, который генералу Гласко был придан в качестве офицера генерального штаба, «орудия отряда Баудера способствовали отбитию атаки японцев против 1-го стрелкового полка, но пехота Баудера не стреляла только потому, что перед ней не было цели». Конечно, у пехоты цели не было, потому что она стояла на месте у Яндзягоу; если бы она продвинулась вперёд к Вафанвепону, то и пехота Баудера могла бы оказать левому флангу действительную поддержку.