Текст книги "Теттау Э. Куропаткин и его помощники. Поучения и выводы из русско-японской войны. Часть 1-2. "

Автор книги: Эберхард Теттау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Тем временем решилась участь боя за перевал Пиенлин. После непродолжительного и бесславного боя 8 батальонов бригады ген. Мартсона уже около 8 часов утра были отброшены 9 японскими батальонами сначала до Липию, а затем, когда на поддержку этой бригады из общего резерва были высланы 4 сотни Терско-Кубанекого полка, они продолжали своё отступление до Тандьяпу, хотя японцы преследовали их только огнём с высот Пиенлинского перевала.

Только благодаря тому, что противник довольствовался легко доставшимся ему успехом и остался у перевала, отряды Сасаки и Окасаки ещё до полудня не появились в тылу 10-го корпуса русских войск у Тундьяпу, где весьма легко могли овладеть так тщательно запрятанной русской артиллерией.

Известие об отступлении 2-й бригады 9-й дивизии было получено в штабе 10-го корпуса только после полудня, потому что ген. Мартсон не удосужился своевременно послать донесение об этом ген. Случевскому. Посланный к ген. Мартсону штаб-офицер генерального штаба с приказанием «во что бы то ни стало снова овладеть высотами у Липию» прислал в 4½ часа донесение из Тундьяпу, что он нашёл ген. Мартсона, который докладывает, что «силы его отряда целиком исчерпаны». Чтобы предотвратить опасность удара в тыл со стороны японцев, ген. Случевский отправил тогда сначала 4, потом ещё 7 рот в Липию. Отправкой этих частей был израсходован весь резерв 10-го корпуса, в котором остался тогда только 1 сапёрный батальон.

При такой обстановке в это время с левого фланга от отряда ген. Грекова было получено весьма тревожное сведение, которое очень обеспокоило начальство 10-го корпуса: Греков доносил, что «японцы перевозят свою артиллерию за наш левый фланг, а вслед за артиллерией двигается пехота в сомкнутых колоннах».

Донесение ни на чём не было основано. По-видимому, 2 роты, высланные ген. Инуйе из резерва для прикрытия своего правого фланга, были приняты русской конницей за обходные сомкнутые колонны. Тем не менее это донесение дало ген. Случевскому желанный повод прекратить бой и начать отступление на «главную позицию» за реку Лянхе.

Помимо сказанного, на это решение ген. Случевского повлияло ещё телеграфное сообщение командующего армией, что «до выяснения обстановки» он не может прислать ему бригаду 3-й дивизии 17-го корпуса, потому что «неизвестно, ведёт ли Куроки свой главный удар против Восточного отряда или против Вас»… Для ген. Куропаткина обстановка, по-видимому, выяснялась только тогда, когда его войска были совершенно разбиты и отступали.

Отступление войск 10-го корпуса на главную позицию за Лянхе было произведено в ночь на 1-е августа в полном порядке, потому что японцы не преследовали отступающих русских, – в особенности отряды Сасаки и Окасаки нисколько не использовали так легко доставшийся им успех.

1-го августа войска 10-го корпуса заняли указанные им позиции, и только арьергард после незначительного боя перешёл реку Лянхе.

Известие об отступлении Восточного отряда на Ляндясань привело к решению ещё в тот же день продолжать отступление до промежуточной позиции у Анпинлина, откуда 4-го августа отступление продолжали далее до Таампина (Анпинг). Противник не преследовал; также и теперь моральные силы русских войск были в таком упадке, что им всюду мерещились постоянные обходы, и японцы очень легко могли бы достигнуть важных результатов, если бы они хоть слабыми отрядами преследовали отступавшие русские войска.

Причины неблагоприятного исхода сражения у Ляогуанлина история русского генерального штаба объясняет: поздним прибытием бригады ген. Мартсона на Пиенлинский перевал, недостатком карт, а также преждевременным расходом общего резерва для поддержки левого фланга ещё в самом начале боя.

Такое указание причин совершенно не соответствует действительности. При чём тут запоздалое прибытие бригады ген. Мартсона, если его 8 батальонов так быстро отступили, не оказывая серьёзного сопротивления неприятелю, как только у развернувшихся для атаки японцев оказалось одним батальоном больше? Притом эти 8 русских батальонов с такой поспешностью безостановочно отхлынули в 'Гундьяпу, что не подумали о том, что они обнажают тыл войск своего корпуса, подставляя их под угрожающие удары противника.

При сознании важности своей задачи и при понимании обстановки эта бригада должна была обороняться здесь до последнего человека, имея против себя неприятеля хотя бы в десять раз более сильного.

Некоторое извинение для бригады Мартсона можно найти разве в том, что давно уже вся Манчжурская армия была одержима сознанием бесполезности приносимых жертв при постоянных отступлениях; неудивительно, что только что прибывшие на театр войны новые войска оказались также одержимыми этим сознанием.

Побудительная причина для отступления бригады ген. Мартсова была совершенно та же, как мы это видели при отступлении 23-го полка в бою под Тавуаном. Войска знали, что позади Лянхе у Тундьяпу есть вторая «авангардная», или «главная», позиция: они, эти войска, уже упражнялись в занятии этой позиции; туда уже была отправлена вся артиллерия. Что же тут удивительного, что эта позиция имела для войск притягательную силу, что они стремились скорее добраться туда и занять её, не принося излишних и бесполезных жертв.

В этом всеобщем стремлении войск назад, несомненно, находила себе отклик тенденция отступательной стратегии Куропаткина, отнимавшая у войск всякую готовность к жертвам, лишавшая начальников всякой решительности, парализуя всякий смелый порыв.

Недостаток энергии и сознательности в действиях господствовал повально во всём командном составе 10-го корпуса.

Главной причиной неудачи было не преждевременное израсходование резервов, как это утверждает история русского генерального штаба, а совершенно наоборот: удержание резерва и введение его в бой по каплям.

Если бы ген. Случевский ещё ранним утром стал во главе своего резерва и бросился на неприятеля со всеми силами, то, несомненно, он одержал бы здесь успех, поставив в критическое положение японский отряд, находившийся на Пиенлинском перевале.

Вместо этого командир корпуса и в глаза не видел поля сражения, оставаясь в своей фанзе в Ляогуанлине, окружённый телефонами и телеграфами, и думал только о том, как бы отразить неприятельскую атаку и укрыться от обходов противника; ввиду этого постоянно расходовались из резерва, сообразно с получаемыми тревожными донесениями по телефону и по телеграфу, одна часть за другой: то посылали батальон влево, то посылали батальон вправо, не думая вовсе о том, чтобы самим собрать достаточную силу и где-нибудь нанести решительный удар противнику.

Дальнейшее указание истории генерального штаба, что на отступление войск 10-го корпуса повлияло донесение ген. Грекова об обходе левого фланга – вполне правильно. Это служит новым доказательством того, что среди русских кавалерийских начальников не было ни одного, который стоял бы на высоте своей задачи.

Мы видим сейчас нового кавалерийского начальника, только что прибывшего на театр войны, и, между тем, первая его деятельность выражается в том, то он посылает совершенно необоснованное донесение, которое приводит командира 10-го корпуса к чрезвычайно важному решению, богатому такими последствиями. Как может кавалерийский начальник передать такое важное донесение без надлежащей проверки!!

С другой стороны, – что сказать о командире корпуса, который решает вопрос об отступлении всех войск своего корпуса только на основании ненадёжного донесения какого-нибудь разъезда! В неудаче 10-го корпуса трудно видеть какие-нибудь новые причины, кроме тех, которые мы встречали уже выше при всех других поражениях – это отсутствие самодеятельности в войсках, и недостаток инициативы и готовности к ответственности среди начальников.

Необходимо возразить ещё против одного утверждения истории русского генерального штаба; там указывается в общем выводе о бое Восточного отряда у Тавуана, что даже при большей стойкости со стороны 23-го стрелкового полка исход боя был бы тот же – «вследствие важной неудачи, постигшей в тот день отряд ген. Мартсона на Пиенлинском перевале».

Совершенно такой же взгляд высказывался 1-го августа в штабе 10-го корпуса, где утешали себя тем, что даже без неудачи 31-го июля «пришлось бы отступить в силу стратегического положения, т. е. вследствие отступления Восточного отряда»…

Утешение слабое и необоснованное. Если бы войска 10-го корпуса или же Восточного отряда добились тактического успеха 31-го июля, то даже поражение соседних войск не могло бы служить основанием для отступления, а совсем наоборот: стратегическое положение обязывало тогда использовать достигнутый успех и броситься со всеми силами на неприятеля, преследующего соседние войска, заставив его, таким образом, остановиться и, быть может, дать иной оборот всему ходу событий.

Исход боёв 31-го июля у Кангуалина (Симучен), Тавуана и Ляогуанлина заставил русских начальников отвести свои войска на сильно укреплённые позиции у Аншанчжана, Ляндясяня и Анпинга. Войска приблизились, таким образом, на 25-30 километров к Ляояну, где ген. Куропаткин намеревался дать решительное сражение со всей своей армией.

Мы уже видели выше, как командующий Манчжурской армией после бесконечных колебаний, принял, наконец, решение оказать неприятелю решительное сопротивление на указанных выше позициях с тем, чтобы самому перейти в наступление при подходящем случае. На этих позициях и происходили вступительные бои, которые должны были привести к великому сражению обеих армий у Ляояна. Описанием этого последнего будет начат 2-й том настоящего труда.

Таким образом, в начале августа 1904 года ген. Куропаткин сосредоточил свою армию южнее Ляояна. Но не свежими и бодрыми сосредоточились здесь русские войска, как это предполагал ген. Куропаткин: отступали они сюда, уступая давлению не превосходящих сил неприятеля, а разбитые в многочисленных боях и сражениях более слабым противником, надломленные морально и физически.

Мы проследили действия сторон, начиная от наступления казаков ген. Мищенко в Корею до отступления русской Манчжурской армии на передовые позиции Ляояна. При беспристрастном описании этих событий мы постоянно убеждались, что каждый из этих боёв мог и должен был окончиться победой русских войск, если бы только ген. Куропаткин и его помощники были воодушевлены твёрдой волей и смелой решимостью.

В действительности же сами войска, участвовавшие в этих боях, постоянно выносили убеждение, что в действиях руководящих начальников отсутствуют целесообразность и планомерность. а с утверждением такого чувства всё ниже и ниже падали доверие войск к своим начальникам и вера их в счастливый исход войны.

Правда, находились ещё многие, которые всё ожидали поворота фортуны после того, как армии предстояло перейти из необычной для неё гористой местности на открытую равнину.

Но и эта надежда оказалась обманчивой: основные причины поражений – недостаток инициативы и готовности к ответственности начальников – не исчезли на равнинной местности, а, напротив, при сосредоточенных действиях всей армии проявились ещё рельефнее и в более широком масштабе.

Поворот счастья войны возможен был бы лишь тогда, если бы причинами понесённых поражений ген. Куропаткин признал свои собственные ошибочные меры, свою собственную злосчастную отступательную стратегию и решился бы, вследствие этого, положить конец отступлениям, стремясь всеми силами вырвать инициативу из рук противника. Время для этого ещё не было упущено, а деятельностью энергичной, в наступательном духе, он мог бы опять поднять нравственный дух войск.

Но такого самосознания у ген. Куропаткина не было. Напротив, в своем отчёте, при описании событий в июле 1904 года, Куропаткин высказывает следующее: «Во всех этих случаях корпусные командиры действовали совершенно самостоятельно и сами принимали решение об отступлении», – но только после того, как, благодаря его же опеке и неопределённым приказаниям, у этих корпусных командиров была парализована всякая способность к решимости.

Точно так же русский полководец не хочет признавать, что его постоянные отступления подрывали нравственные силы армии: он, напротив, высказывает уверенность, что «неудачи в боях укрепляли наши силы: это отрадное явление, которое находим только в русской армии, поддерживало нас и укрепляло уверенность в победоносном окончании войны с Японией»…

Если действительно ген. Куропаткин был в этом убеждён, то он, значит, не имел никакого понятия о настроении своих войск и о гибельном влиянии на них действий командного состава. Он ссылается на то, что полки, недостаточно стойкие в начале войны, выказывали впоследствии большую самоотверженность.

Но это не доказательство: тренировка войны приучает солдата к впечатлениям боя, но утверждение, что путём поражений можно поднять нравственные силы войск, противоречит действительности, как и простому здравому смыслу.

Войска во всяком положении останутся всегда твёрдыми, если в них не подорвана вера в своих начальников, если они знают, что приносимые ими жертвы не пропадают даром. Русские же солдаты за этот описанный первый период войны могли убедиться, что их ведут постоянно к жертвам, которые никогда, однако, не венчаются победой. Этим и объясняется, что, всегда храбрые и стойкие, русские солдаты иногда не выказывали той стойкости, которую от них можно было ожидать.

Всё же к чести русского солдата Манчжурской армии надо сказать, что он всегда и всюду самоотверженно и честно исполнял свой долг там, где приказание было ясно и определённо, где им командовали начальники, не поглядывавшие назад, а если эти случаи не повторялись часто, то не вина в этом русского солдата.

Назревало в Манчжурии решительное сражение. Русская армия усиливалась всё более и более. Много в ней было уже сделано ошибок. Всё же мог быть поворот к лучшему, если бы только ген. Куропаткин и его помощники вспомнили выражение Наполеона, что каждого полководца должна воодушевлять одна бесспорная истина, что -

Для ведения войны требуются энергия, решимость и твёрдая воля.

1

[Закрыть]Что на такие решения иногда влияли совершенно посторонние соображения, ничего общего не имеющие с боевыми положениями, могу привести следующий забавный случай. Должен оговориться, что в тактических задачах, высылавшихся обыкновенно накануне манёвра, в большинстве случаев обозначалось место бивака, куда поэтому заблаговременно направлялись обозы с офицерскими вещами, палаткой офицерского собрания, с кухней и буфетом и т. п„ так, чтобы с вступлением на бивак найти там всё в готовом виде.

Вот во время одного из бригадных манёвров обороняющийся занял позицию, перед которой подступы к правому флангу были совершенно открыты, а перед левым флангом имелось много закрытий, удобных для наступающего. Ясно было, что атака неизбежно должна была вестись на левый фланг обороняющегося. Вдруг, вопреки ожиданию, наступающий повёл наступление всё-таки против правого фланга.

Когда я выразил своё удивление начальнику отряда по этому поводу, то он преспокойнейшим образом дал мне на это такое объяснение: «Видите ли, вы совершенно правы, но там» – указал он рукой по направлению цели своей атаки – «находится наш бивак; теперь уже час дня; если поведём атаку на тот фланг, то нам очень поздно придётся обедать».

Я конечно не нашёл, что ответить на такие убедительные доводы. При критическом разборе этого манёвра было вскользь упомянуто, что в действительном бою атаку следовало бы вести против левого, а не правого фланга, но в данном случае преследовалась ещё особая благородная цель, с которой нельзя было не считаться. Такой оборот боя никакого влияния на остальной ход действий не имел, потому что, по обыкновению, оба противника по окончании маневра, тут же расположились на одном биваке.

2

[Закрыть]Не лишне привести ещё следующий случай, характеризующий отношение к маневрам и пользу, которую от них ожидать можно. Во время корпусного маневра левой колонне в составь одной дивизии придано было понтонное отделение для наводки моста на небольшой речке ввиду того, что мост на этой речке, согласно заданию, был уничтожен противником. Начальник колонны подозвал к себе понтонного командира, и между ними завязался следующий диалог: «Скажите, пожалуйста, не можете ли навести нам мостик на этой речке?»

«Можно, конечно; но для этого мне придется снять понтоны с повозок. Это большая работа, которая потребует не мало времени».– «Но если это вам большая работа, то для чего, собственно, взяли вас на маневры?». – «Ну, да это только так»…

Все это, однако, кончилось тем, что и начальник дивизии отказался от этой «большой работы», и решил просто спокойно простоять на месте столько времени, сколько требуется для наводки моста…

3

[Закрыть]Для штурма назначены были: а) колонна полковника Куропаткина: 11½ рот, 4 орудия и 2 ракетных станка; б) колонна полковника Козелкова: 8¼ рот, 3 орудия и 2 ракетных станка; в) колонна полковника Гайдарова: 4½ роты, полторы сотни, 5 орудий, 5 ракетных станков; эта колонна должна была действовать демонстративным образом. В резерве у Скобелева оставались 21 рота, в том числе и спешенная кавалерия.

4

[Закрыть]Вылазка текинцев 9-11 января вселила у осаждающих неуверенность в том, можно ли надеяться овладеть крепостью с такими слабыми силами. Сомнения эти питались ещё известиями, приходившими с линии сообщений, что туркмены готовятся в тылу к общему восстанию, ободряемые преувеличенными толками о победе, одержанной текинцами во время вылазки.

5

[Закрыть]Превыше всего Скобелев ставил необходимость к решительному бою притянуть с тыла всё, что возможно, ослабляя себя до последней степени и нисколько не опасаясь последствий, потому что он отлично сознавал, что успех в решающем пункте всё оправдает.

6

[Закрыть]Согласно операционному плану наместника должны были быть сформированы две армии – одна, под начальством ген. Линевича, из трёх Сибирских корпусов и вторая, под начальством ген. барона Бильдерлинга, из 4-го Сибирского, 10-го, 17-го армейских корпусов и четырёх резервных дивизий. Вопрос о ген. Куропаткине, как командующем армией, в то время не поднимался вовсе.

7

[Закрыть]Насколько известно, эта записка была подана и одобрена 27-го февраля. Согласно же истории русского генерального штаба, Куропаткин подал эту записку Государю ещё 15-го февраля, т. е. до своего назначения командующим армией.

8

[Закрыть]Слово «вытеснение» было заменено словом « уничтожение» .

[9]

[Закрыть]Поздний отъезд Куропаткина на театр войны служил предметом многоразличных порицаний. Все полагали, что ему следовало торопиться с отъездом и скорейшим прибытием к своим войскам на театр войны для того, чтобы на месте ознакомиться с обстановкой и лично принять необходимые решения, которые могут впоследствии влиять на ход событий. Запаздывание с отъездом нельзя объяснить в данном случае желанием передать военное министерство своему преемнику, потому что таковым был назначен генерал Сахаров, бывший начальником Главного Штаба, а вместо Сахарова назначен был начальник канцелярии военного министерства, генерал Редигер, впоследствии военный министр, – оба вполне ориентированные в делах военного министерства.

Но у Куропаткина были свои основания. Может быть, медленностью своего отъезда он хотел дать урок терпения,которое он проповедовал всем. В России упрекали Куропаткина, что вместо того, чтобы уехать на театр войны «быстро и тихо», как это подобает в данном случае, он тратил время на приёмы одной депутации за другой с иконами, при церковном трезвоне, прощальных обедах, прощальных тостах, предлагая в ответ со своей стороны всё «терпение и терпение», и потратил больше З-х недель на этот «сбор авансом победных лавров». Защитники Куропаткина, со своей стороны, указывают, что в Манчжурии в то время было так мало войск, что ничего особенного предпринять нельзя было и что в ожидании прибытия подкреплений Куропаткин только бы бесполезно терял там время.

[10]

[Закрыть]В принципе принято, что войска военного округа мирного времени обращаются при мобилизации в действующую армию; командующий войсками округа становится командующим армией, а начальник штаба округа-начальником штаба армии, так что в данном случае ген. Линевич должен был стать командующим армией, а ген. Холщевников – начальником штаба армии.

[11]

[Закрыть]В печати неоднократно указывалось на влияние Виктора Сахарова при назначении брата его, Владимира, начальником штаба армии. В действительности же Виктор Сахаров не только не знал о предположении Куропаткина назначить начальником штаба армии Владимира Сахарова, но он протестовал против такого назначения, когда узнал об этом от Куропаткина, и доказывал, что брат его, Владимир, по своему характеру совершенно не соответствует этой должности.

Утверждая это, я ссылаюсь ещё на А. А. Фрезе и П. А. Фролова, исполнявшего должность начальника Главного Штаба во время войны, которые сегодня вновь подтвердили мне сказанное выше. 16 декабря 1912 года. В. Березовский.

12

[Закрыть]Знатоком театра войны ген. Сахаров мог считаться разве лишь потому, что во время боксерского восстания 1900 г. он командовал отрядом в Китае.

13

[Закрыть]Генерал Холщевников, считавшийся одним из лучших знатоков театра войны и, как говорят, дельный офицер генерального штаба, был назначен губернатором Забайкальской области.

14

[Закрыть]Когда старик Драгомиров узнал про назначение Сахарова начальником штаба армии Куропаткина, то он выразился, будто бы, следующим саркастическим образом: «Плохое блюдо – куропатка с сахаром»…

Отнюдь не желаю касаться отношений личных, не имеющих тесного отношения к ходу событий на войне. Но если начальник штаба армии за несколько дней до решительных сражений под Ляояном находит время венчаться в полевой церкви главной квартиры, в присутствии командующего армией, и считает возможным соединить свои в высшей степени ответственный обязанности с приятным времяпрепровождением медового месяца, – то это уже не личное дело. Это бросает яркий свет на понимание своих обязанностей со стороны верхов армий.

Не подлежит сомнению. что, будучи в души настоящим прямым солдатом, Куропаткин, вероятно, сам осуждал такой взгляд на свои обязанности со стороны своего начальника штаба; но и в этом случае ему, по-видимому, не хватило силы воли, чтобы открыто выступить против такого шага ген. Сахарова. Он, очевидно, совершенно пассивно относился ко многому, предоставляя многим событиям, заведомо вредным для дела, идти своим ходом.

15

[Закрыть]Умерший в 1907 году генерал Харкевич был автором многих трудов, относящихся к войне 1812 года. Как говорят, после войны генерал Харкевич просил о назначении его начальником академии генерального штаба. По-видимому, генерал Харкевич не чувствовал за собою никакой вины, если, будучи на войне руководителем неудачных операций, он, тем не менее, хотел получить такую должность, от которой зависит воспитание всего корпуса офицеров генерального штаба. Бывший в то время начальником генерального штаба, генерал Палицын, наложил, как говорят, следующую резолюцию: «Японские акции у нас стоят в настоящее время невысоко. Так и ответить».

16

[Закрыть]Говорят, что при выборе и назначении войсковых начальников Куропаткин отдавал особенное преимущество белому крестику, т. е. тем, у которых имелся георгиевский крест. Многие генералы на театре войны, в том числи и генерал Засулич, имели этот высший русский знак боевого отличия.

17

[Закрыть]Другое затруднение генерала графа Келлера заключалось в том, что и 6-я дивизия, входившая в состав его корпуса, также получила нового начальника ввиду того, что прежний начальник, генерал Трусов, за проявленную им «нервозность» во время Тюренченского боя, был удален от командования дивизией. Новый начальник дивизии генерал-майор Романов, получивший белый крестик во время Русско-турецкой войны за удачный взрыв мины ещё в чине поручика, был до последнего своего назначения директором электротехнической школы, так что с войсками он совершенно был незнаком. Кроме того, графа Келлера сопровождали ещё три других кандидата на должности командиров полков, вместо убитых или удалённых от командования полком.

18

[Закрыть]ещё во время мобилизации 10-го корпуса удаление генерала Случевского от командования корпусом было действительно делом уже решённым, но он отправился в Петербург и там, заручившись содействием высших покровителей, добился того, что был оставлен командиром корпуса, поэтому он прибыл на театр войны в самом хвосте войск своего корпуса.

19

[Закрыть] М. Грулев:«В штабах и на полях Дальнего Востока».

20

[Закрыть]Говорят, что наместник очень желал, чтобы на должность начальника штаба был назначен давно уже служивший при нём генерал Флуг, который пользовался репутацией выдающегося офицера генерального штаба, поэтому адмирал Алексеев не одобрял назначения генерала Жилинского. Штаб наместника имел то преимущество перед штабом командующего армией, что, за исключением генерала Жилинского, он состоял из офицеров, знакомых с театром войны.

21

[Закрыть]Эта бесцельная атака, ведённая притом против слабейшего противника, была ещё значительно преувеличена казаками и представлена в виде большого успеха, так как корейцы передавали, будто бы, казачьим разъездам, что японцы наняли 500 носильщиков-корейцев для переноски японских раненых. В истории же русского генерального штаба потери японцев показаны честно, без прикрас, всего лишь в 5 убитых и 12 раненых.

22

[Закрыть]Тем не менее наместник приказал оставить в Порт-Артуре «временно» очутившиеся там случайно к началу военных действий 13-й и 14-й Вост.-сиб. стр. полки; но дальнейшее увеличение гарнизона крепости он считал совершенно излишним. Как мало также и адм. Алексеев был последователен в своих взглядах, видно из того, что, как только Порт-Артур был осаждён, он стал требовать от Куропаткина, чтобы он двинулся для освобождения крепости, несмотря на то, что её гарнизон был незадолго перед тем значительно усилен, вопреки его же мнению и по настоянию Куропаткина.

23

[Закрыть]От 3-й, 5-й и 6-й Восточносибирских стрелковых дивизий и от двух бригад 31-й и 35-й пехотных дивизий. Кроме того, при отряде ген. Мищенко находились ещё две конно-охотничьи команды 1-го и 15-го Восточносибирских стрелковых полков. Охотничья команда каждого полка имела численность в 144-150 всадников. В пеших охотничьих командах имелось по 4 чел. от каждой роты – согласно приказу, а на самом деле назначали от рот ещё больше, чем по 4 чел., так что действительная численность пеших охотничьих команд доходила до 100 человек и более. В конце войны многие полки имели даже несколько команд.

24

[Закрыть]В действительности разногласие взглядов между командующим армией и наместником не изгладилось, а ещё более обострилось. 30-го апреля наместник по телеграфу запросил из Петербурга указания относительно обороны р. Ялу.

Ответ на эту телеграмму был получен из Петербурга только 1-го мая, после сражения под Тюренченом. По поводу этого образа действий со стороны наместника и Куропаткина, полковник Мартынов в своих воспоминаниях высказывает предположение, что уклонение командующего армией от его первоначального плана, как и настояния Алексеева об обороне Ялу, объясняются тем, что требованием упорного боя «адмирал Алексеев хотел быть приятным известным кругам в Петербурге, которые были заинтересованы в торговых интересах на Ялу».

25

[Закрыть]Капитан Свечин утверждает, что ген. Трусов в своём трезвом уме даже при обыкновенных обстоятельствах бывал только между 12 час. ночи и 4 часами утра, потому что с вечера выпивал 4 бутылки красного вина, запивая каждый стакан вина стаканом чёрного кофе. Описываемый кризис случился, когда был выпит запас красного вина.

26

[Закрыть]В действительности ни один японец ещё не показался севернее Ялу. Вместо 2-3 пех. полков, которые, по донесению ген. Трусова, обходили его фланг, утром 27-го апреля показался кавалерийский разъезд в 25 коней, который дошёл до Ортаканку и затем скрылся.

27

[Закрыть]Принадлежавший к штабу ген. Трусова кап. Свечин называет эту перемену «позорным изгнанием штаба» и спрашивает: «можно ли накануне важных событий менять штабы как перчатки?» Вся предшествовавшая работа штаба пропала даром. Незнакомый ни с местностью, ни с обстановкой, ни с войсками новый штаб должен был неизбежно начать всё сначала и повторить наши же первоначальные ошибки и промахи.

28

[Закрыть]Полковник Дружинин рассказывает в своих воспоминаниях, что спустя 8 дней после боя под Тюренченом ген. Засулич за обедом получил телеграмму от московских патриотов, поздравлявших его с самоотверженностью и храбростью войск, выказанными ими в этом бою. «С апломбом прочитал Засулич эту депешу и воскликнул: «видите, господа, мы совсем не должны были отступать, общественное мнение в России требовало боя». Что за нелепая фраза, какие пустые слова! И как печально звучало это в устах этого печального героя! В этой фразе сказалось всё его ничтожество.»

29

[Закрыть]Когда я в середине мая вместе с ген. гр. Келлером приехал в Восточный отряд и спрашивал русских офицеров в Ляньдянсане, где находится 22-й полк, я получил в ответ: «Нам этот полк неизвестен»! Капитан Свечин рассказывает, что начальник отряда у Чингоу (батальон 22-го полка, 2 орудия и 20 конных охотников) кап. Мирошниченко, сменивший заболевшего батальонного командира, до войны в течение 9 лет был воинским начальником и строевой службы не знал настолько, что ему даже роты не хотели дать. «В день боя этот капитан очутился начальником самостоятельного отряда у Чингоу… Когда начальник секрета с левого берега р. Эйхо доносил, что – «неприятель силою, не менее бригады пехоты, наступает на секрет, что делать?» кап. Мирошниченко приказал отряду тотчас же отступить, а секрету послал лаконическое приказание: «Спрячьтесь в ханшинный завод», и только ротный командир отменил это нелепое распоряжение, приказав секрету присоединиться к роте».

30

[Закрыть]Исчезло даже и то утешение, будто японцы понесли ещё большие потери: они потеряли в действительности всего лишь 1036 человек.

31

[Закрыть]Я указал уже в моих воспоминаниях «18 месяцев с русскими войсками в Манчжурии», что Куропаткин, ввиду этой победы японцев, в беседе с иностранными офицерами заметил шутливо, что он собирается купить дом в Ляояне.

В. А. («Куропаткин») рассказывает, что в кругу генералов и офицеров своего штаба Куропаткин выразился: «Пусть народ привыкает к поражениям», на что у ген. Самсонова вырвался невольный ответ: «Всё же лучше была бы победа». В. А. утверждает, что только за эту фразу ген. Самсонов, «один из немногих безупречных офицеров», был оставлен в тени на всё время войны.

32

[Закрыть]Условия местности, конечно, имели известное значение, но если в истории русского генерального штаба как на причину невозможности дальнейшего наступлении указывают на то, что дорога пролегала по горной тропе, то на это можно возразить, что, по этим же источникам, по той же дороге прошёл японский пехотный отряд, при котором имелись также и 1 – 2 эскадрона конницы. Если дорога оказалась проходимой для японской конницы, то почему же она была непроходима для русских разъездов?