Текст книги "Теттау Э. Куропаткин и его помощники. Поучения и выводы из русско-японской войны. Часть 1-2. "

Автор книги: Эберхард Теттау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

В результате также и на позиции под Тавуаном были выставлены только 2 батареи. Опасения выставить на позицию всю артиллерию из боязни потерять её маскировались благовидным предлогом, что в горах нет достаточно просторной позиции для всей артиллерии.

Не разделявший такие взгляды на артиллерию подполковник Крыштофович с большим трудом и после настоятельных представлений добился увеличения артиллерии для обороны позиции до 28 полевых и 4 горных орудий. Остальные 36 орудий были удалены в Чинертунь, далеко от места боя.

Едва ли есть необходимость доказывать, что вся артиллерия, несомненно, могла быть отлично размещена на позиции и своим участием в бою могла бы сыграть решающую роль в исходе боя, потому что даже эти немногие батареи, которые были выставлены на позиции, благодаря своему возвышенному положению наносили большие потери японской артиллерии и пехоте, действовавшим в долине внизу.

Таким образом. недостаток решимости и вечные опасения ответственности среди русских начальников привели к тому, что на позицию у Лавуана японцам были противопоставлены только 12 батальонов и 32 орудия вместо имевшихся тут же 24 батальонов и 68 орудий. Получилось соотношение сил в бою, более выгодное для японцев, чем для русских. Мало того, войска 6-й Восточносибирской стрелковой дивизии также не были одновременно употреблены для обороны позиции. Эта последняя состояла собственно из двух укрепленных линий: передовая, на западном берегу Лянхе, тянулась между Теншуидзан и Кьюдяпуза; вторая линия была устроена на горном хребте около Янзелинского перевала. В таком устройстве позиции, по утверждению истории русского генерального штаба, получилось недоразумение, заключавшееся в том, что до 31-го июля, когда разразился бой, «не был выяснен вопрос, считать ли главной позицию на Лянхе – в таком случае позиция у перевала явилась бы тыловой, или же эта последняя должна была обороняться как главная, а позицию на Лянхе считать передовой»[ 7

[Закрыть] ⁹].

В конце концов решили в день боя упорно оборонять позицию на Лянхе, тем более, что все артиллерийские позиции находились перед перевалом. Но само существование второй позиции в тылу должно было, до некоторой степени, поколебать стойкость обороны позиции на Лянхе, потому что – к чему же было укреплять позицию в тылу, даже занятую уже войсками, если не имеется в виду оборонять её? Таким образом, вторая позиция у перевала скрывала в себе притягательную силу в отношении войск, оборонявших позицию на Лянхе, которая оказалась тем сильнее, что войска в бою были оставлены без поддержки.

Мы видим таким образом, что проклятие отступательной стратеги Куропаткина погубило также и тактическую стойкость войск: так как постоянные отступления подорвали в войсках всякое доверие к себе, веру в возможность победы, сломили всякое проявление сильной воли и решимости, то оставалось одно: возводить одну позицию за другой, которые не только послужили могилой для всякого стремления к наступательным действиям, но парализовали даже стойкость войск и в пассивной обороне позиции, потому что войска знали, что в тылу каждой позиции заранее уже подготовлена и укреплена другая, так что начальством уже предусмотрена возможность и необходимость отступления на другую позицию, знали, что это до некоторой степени одобряется.

Оборона позиции на Лянхе легла всецело на 2-й стрелковый полк, оборонявший правофланговый участок между Кьюдяпуза и Ямолинза, и на 23-й стрелковый полк, занимавший позицию по обе стороны этапной дороги Тавуан – Ляндясань. На артиллерийской позиции было 28 орудий. Уступом позади правого фланга заняли позиции 6 рот 22-го полка, которые до некоторой степени образовали собою загнутый фланг второй позиции у перевала. Эта последняя была занята 1-м батальоном 24-го полка, за которым был расположен дивизионный резерв из 3½ батальонов 22-го и 24-го полков.

Командиры 21-го и 23-го полков, находившихся в боевой линии, совершенно различно понимали свою задачу. Для 21-го полка 31-е июля было днём чести: ген. Куроки направил всю свою гвардейскую дивизию для атаки правофлангового участка, оборонявшегося этим полком, причём 1-я гвардейская бригада ген. Асада должна была охватить правый фланг; но все яростные атаки японцев, доходивших до 100 метров от русских стрелковых окопов, разбились о непоколебимую стойкость стрелков и прекрасно направленный огонь 1½ батарей[ 8

[Закрыть] ⁰]. Охват правого фланга совершенно не удался, потому что 2-й гвардейский полк натолкнулся на огонь рот 22-го стрелкового полка и ограничился перестрелкой; наконец, вся атака японской гвардии постепенно ослаблялась и остановилась.

Положение оказалось очень выгодным для производства со стороны русских встречной атаки, как это правильно доказывает один из участников боя – капитан Свечин. Но благоприятная минута для производства встречной атаки была упущена, вместе с тем начались всевозможные «недоразумения», как увидим ниже.

Построив свой план атаки позиции на охвате правого фланга, ген. Куроки вёл против левого фланга русской позиции сдержанный бой, но когда он увидел, что охват гвардейской дивизией правого фланга не удался, он решил вести атаку и охват против левого фланга. Но ещё раньше, чем он успел осуществить этот новый план атаки, с 23-м стрелковым полком начались разные недоразумения, источником которых было отсутствие решимости у начальника. Правда и на этом фланге стрелки получили приказание «упорно оборонять» свою позицию, но во всём прочем им были даны указания только на случай отступления.

Ещё до полудня 2 роты этого полка оставили уже свои стрелковые окопы севернее Тавуана без всяких уважительных причин и исчезли где-то позади 3-й батареи 6-й бригады. В 12½ часов командир 23-го стрелкового полка полковник Громов послал донесение в штаб дивизии через одного пехотинца, что стрелковые окопы западнее Тавуана у Корейской башни заняты японцами, что 3-я батарея поражается фланговым огнём и поэтому было бы своевременно убрать артиллерию и отправить её за перевал. Вскоре после того полковник Громов послал другое донесение через конного ординарца, что стрелковые окопы снова заняты русскими стрелками и что полк будет держаться; это второе донесение прибыло в штаб дивизии раньше первого и вызвало удовольствие начальника дивизии.

Далее случилось следующее недоразумение: так как на правом фланге, на участке 22-го стрелкового полка, обнаружилась необходимость иметь артиллерию, то были взяты 2 орудия от расположенной на левом фланге 3-й батареи 6-й бригады, несмотря на то, что 36 орудий оставались в полной бездеятельности в артиллерийском резерве. Обстоятельство это произвело невыгодное впечатление на войска: среди пехоты пошли разные толки по случаю ухода орудий, так как видели в этом уже подготовку к отступлению.

Для полноты злоключений случилось так, что донесение полковника Громова с его опасениями относительно артиллерии было получено в чрезвычайно критическую минуту. Дело в том, что граф Келлер весь этот день постоянно показывался в передовых линиях, считая своей обязанностью лично появляться в наиболее опасных местах; около 2 часов дня он со всем своим штабом находился около полубатареи 3-й батареи, которая как раз в это время подверглась наиболее сильному огню японцев. В то время когда граф Келлер проходил вдоль орудий, около него разорвалась шрапнель, из которой сорок пуль попали непосредственно в него, и он был убит наповал.

В эту-то минуту было получено упомянутое выше запоздавшее донесение полковника Громова. Ввиду тяжелого впечатления, получившегося от смерти графа Келлера, полковнику Волкову было предоставлено право своевременно отправить артиллерию в резерв. После получения упомянутого выше приказания полковник Волков распорядился в 3 часа пополудни отправить 3-ю батарею в резерв. Даже трудно проследить отдельные эпизоды боя.

Охват 3-й японской бригады не встретил сопротивления: 1-й и 3-й батальоны 23-го стрелкового полка почти без боя и без потерь отступили к северу от этапной дороги. 2-й батальон этого полка продолжал ещё некоторое время обороняться южнее дороги; 4-я батарея при своём отъезде должна была бросить два орудия[ 8

[Закрыть] ¹].

К 6-ти часам вечера Тавуан и все русские стрелковые окопы по обе стороны этапной дороги были в руках японцев. Положение 21-го стрелкового полка оказалось после этого очень затруднительным. Когда ген. Кричинский узнал об отступлении 23-го полка, он приказал командиру 24-го стрелкового полка с 7-ю ротами его полка, находившимися в резерве, и со 2-м батальоном 23-го полка атаковать и снова занять позицию, оставленную 23-м полком.

По словам русской истории генерального штаба, «попытка эта не удалась», но позволительно сомневаться, была ли вообще произведена эта попытка, потому что все потери 24-го стрелкового полка в день 31-го июля составляли всего только один раненный нижний чин и один офицер, пропавший без вести. Тем не менее, 21-й стрелковый полк всё ещё продолжал держаться. Какой успех и после того могли бы одержать русские, если бы они притянули к месту боя все войска 3-й Восточносибирской стрелковой дивизии и двинулись со всеми силами в атаку на обходящие войска японцев!…

Около 7 часов вечера начальник 3-й Восточносибирской стрелковой дивизии ген. Кашталинский, которому после смерти графа Келлера командующий армией по телеграфу вверил командование Восточным отрядом, появился на поле сражения и принял решение двинуться на японцев встречной атакой, но было уже слишком поздно, в особенности потому, что и после всего медлили ещё с производством этой атаки.

По-видимому, ген. Кашталинский не решался брать на себя ответственность за исход атаки и предпочёл спросить разрешение командующего армией; около полуночи была получена ответная телеграмма, в которой ген. Куропаткин не одобрял «быстрое израсходование резервов» ввиду того, что «направление неприятельской атаки ещё не вполне выяснилось». Получилась обычная история: русские начальники никак не решались ввести в дело последние силы, чтобы одержать победу.

Подражая славным образцам, ген. Кашталинский также счёл необходимым собрать «военный совет», на котором было решено отступить на укреплённую позицию у Ляндясаня.

Вполне ясную картину этого боя мы получаем из итогов потерь, понесённых русскими войсками. Храбрый 21-й стрелковый полк потерял при успешной обороне своей позиции 6 офицеров и 258 нижних чинов; 8-й стрелковый полк покинул свою позицию после потери 1 офицера и 70 нижних чинов; 22-й стрелковый полк, от которого только 4 роты приняли участие в отражении охвата, предпринятого 2-м гвардейским пехотным полком, потерял 1 офицера и 26 нижних чинов, а 24-й стрелковый полк, который почти никакого участия в бою не принял, потерял 1 офицера и 1 нижнего чина, все 4 батареи вместе потеряли б офицеров и 26 нижних чинов. Мы видим, таким образом, что за исключением 21-го стрелкового полка и артиллерии все прочие войска не проявили особого рвения, чтобы вырвать победу из рук противника.

8-го августа Восточный отряд закончил занятие позиции у Ляндясаня. В этом новом поражении войска Восточного отряда не только понесли потери физические и моральные, но лишились также и своего вождя, который, несмотря на некоторые ошибки в командовании войсками, отличался безусловной храбростью, благородными порывами и являлся одним из лучших генералов русской армии; под лучшим и более целесообразным руководством командующего армией возможно было бы лучшим образом использовать воодушевлявшие графа Келлера инициативу и жажду деятельности.

Бои на перевалах Юшулин и Пиенлин 31-го июля 1904 года

В то время, когда японская гвардия и одна бригада 2-й дивизии вели бой с русским Восточным отрядом у Тавуана, 12-й дивизии армии Куроки удалось одержать победу над 10-м армейским корпусом, атаковав перевалы Юшулин и Пиенлин. Как известно, войска этого корпуса, за исключением 2-й бригады 31-й дивизии, после неудачи отряда ген. Гершельмана у Сихояна были сосредоточены у Гудзядзы по дороге из Ляояна в Сихоян, где, наконец, были объединены под командой своего командира корпуса ген. Случевского. Из других войск к корпусу были прикомандированы 1-й Аргунский казачий полк и только что прибывший с Кавказа Терско-Кубанский конный полк и 1 горная батарея в 7 орудий. Общая численность корпуса достигла 24 батальонов, 18 сотен и 95 орудий.

Как мы это видели выше при описании событий на южном фронте, незадолго до боя у Ташичао, по настоянию наместника ген. Куропаткин решил перейти в наступление против армии Куроки с имевшимся на восточном фронте корпусом, усиленным 17-м корпусом, сосредоточенным у Ляояна. 23-го июля ген. Куропаткин прибыл в Тундьяпу, в район расположения 10-го корпуса.

Здесь главные силы корпуса работали над укреплением позиции на высотах левого западного берега реки Лянхе; эта позиция носила название главной или 2-й авангардной позиции, тогда как одна бригада, выдвинутая как передовой отряд, занимала 1-ю авангардную позицию на перевале Юшулин.

Как только ген. Куропаткин прибыл к войскам 10-го корпуса, у него сейчас же составилось убеждение, что «войска восточной группы недостаточно сильны для наступления и недостаточно подготовлены для действий в горах».

Что касается соотношения сил, то, располагая здесь 3 корпусами (Восточный отряд, 10-й и 17-й корпуса) в составе свыше 88 батальонов, ген. Куропаткин вполне должен был надеяться на успех против 38 батальонов армии Куроки. Что же касается недостаточной подготовки войск 10-го корпуса для действий в горах, то это было, конечно, прискорбно, но помочь этому недостатку было уже слишком поздно[ 8

[Закрыть] ²].

Ген. Куропаткин, однако, придерживался совершенно иного мнения: он считал, что имеет в своём распоряжении достаточно времени и терпения, и начал самолично упражнять войска 10-го корпуса у Тундьяпу и Гудзядзы, обучая их лазанию по горам и штурму высот.

Пока командующий армией с рвением отдался здесь обязанностям ротного командира, корпус ген. Зарубаева, как известно, потерпел поражение от 2-й японской армии у Ташичао и вынужден был отступить в Хайчен.

Получение этого известия должно было послужить для ген. Куропаткина побудительной причиной не медлить дольше с предполагаемым наступлением и двинуться со всеми силами против армии Куроки для того, чтобы уравновесить нанесённое японцами поражение и, отбросив 1-ю армию японцев, заставить остальные армии приостановить своё наступление.

Такое смелое решение, однако, совершенно не вязалось с характером ген. Куропаткина: для него полученное донесение об очищении позиций у Ташичао послужило только предлогом отказаться вовсе от предполагаемого наступления с войсками восточного фронта. Он сейчас же покинул войска 10-го корпуса и поспешил к войскам южного фронта.

При всём том ген. Куропаткин дал войскам 10-го корпуса некоторую наступательную задачу. Опасаясь, что японцы у Сихояна оставят только слабое прикрытие, а со всеми сосредоточенными там своими силами двинутся через Бенсиху по направлению на Ляоян или даже прямо на Мукден в тыл русской армии, ген. Куропаткин счёл необходимым двинуть 10-й корпус для атаки Сихояна с целью приостановить упомянутое угрожающее наступление японцев. В действительности же эти последние вовсе и не думали о таких далёких наступательных предприятиях; они скорее были озабочены уничтожением стоявшей против них живой неприятельской силы и с этой целью сосредоточивали сюда все свои войска.

Наступление 10-го корпуса против Сихояна в конце июля 1904 года представляло собою настоящую пародию наступательной операции и нагляднейшим образом показало всю неспособность русских начальников к активным предприятий – в ещё большей степени, чем наступление корпуса ген. Штакельберга у Вафангоу или атака Восточного отряда против Мотиенлинского перевала.

Необходимо заместить, что прежде всего ген. Случевский сам всего менее соответствовал выполнению такого поручения, требовавшего энергичных действий. Я уже дал выше, в 4-й главе, краткую характеристику этого генерала. Строго говоря, с точки зрения общечеловеческой, этот старик представлял собою совершенно безупречную личность, но он абсолютно не соответствовал роли генерала, командующего мобилизованным корпусом.

Мы видим тут ещё лишнее доказательство, что при выборе и назначении начальников на высшие должности не должно быть места соображениям личного характера, которые ведут только к гибели вверяемых войск. Не говоря уже о том, что ген. Случевский физически не соответствовал своей должности, так как верхом он мог ехать только шагом, а когда требовалось поторопиться, то он оказывался вынужденным пересесть в привезённый из Харькова удобный экипаж, что не могло производить ободряющего впечатления на войска, – ему в особенности свойственен был недостаток прилипать к позициям, которым так страдали другие русские начальники: дело в том, что ген. Случевский всю свою службу провёл в инженерных войсках, пехотной дивизией никогда не командовал и поэтому питал особенную слабость ко всяким укреплённым позициям, будучи неспособным к самостоятельному командованию войсками всех родов оружия.

Картина наступательного боя, поддерживаемого огнём, для ген. Случевского была совершенно непонятна: в его представлении даже наступательный бой должен был вестись из-за закрытия. Будучи по природе своей чрезвычайно осторожным и сдержанным, он придавал особое значение техническим средствам борьбы, предпочитая их действию живой силы.

Для характеристики его взглядов всего лучше указать на вырвавшуюся у него фразу при движении бригады его корпуса для поддержки войск Восточного отряда, встреченной контратакой японцев: «Как хорошо, что Васильев ещё не выступил, иначе он в пути столкнулся бы с японцами, не имея своей позиции».

Ген. Куропаткин доставил этому командиру корпуса однажды большое наслаждение, прислав ему зелёную масляную краску, чтобы окрасить железнодорожный мост под Мукденом на реке Хуньхе: чёрный цвет, в какой был окрашен мост, слишком резко выделялся среди окружающей местности, поросшей травой.

Вот этому генералу, который более других нуждался в подталкивании при наступлении, ген. Куропаткин приказал 24-го июля, при оставлении им войск 10-го корпуса, снова занять позицию у Сихояна «с той постепенностью, какую вы признаете нужной». Хотя ген. Куропаткин сам признавал, что время дорого, важен каждый час, тем не менее он, среди многочисленных побочных мелочных указаний, приказал ген. Случевскому начать предстоящее наступление «с разведки местности и неприятельской позиции, заготовки карт, упражнения войск в горной войне и занятии позиции, сбора вьючных ослов» и т. д.

28-го июля ген. Куропаткин приказал командиру 10-го корпуса «начать постепенную атаку неприятельской позиции, действуя своим левым флангом», притом каждое движение вперёд должно было производиться лишь ночью при лунном свете. После занятия каждой новой позиции «мы не должны увлекаться преследованием противника, прежде чем не укрепимся вполне на занятой позиции».

В заключение всех этих указаний ген. Куропаткин опять напоминает, что «дорог каждый день». Наконец, 30-го июля, накануне встречи с японцами, ген. Куропаткин указывает ген. Случевскому на «необходимость подготовки позиции для боя и быть готовым на случай обхода японцами его флангов».

Все эти распоряжения командующего армией, в которых главная задача терялась среди массы мелочных указаний, представляют собою верную характеристику Куропаткинской стратегии: «дорога каждая минута», но тем не менее «наступать постепенно и осторожно»: «атаковать левым флангом», но никак не всеми силами – иначе, чего доброго, весь корпус может потерпеть неудачу.

Наконец, в противоположность основным свойствам наступательного боя, он приказывает для предстоящей атаки «подготовить позицию»…

Ограничивая такими мелочными указаниями своих помощников, ген. Куропаткин парализовал бы энергию и более деятельного и решительного начальника, чем ген. Случевский: решительность действий при таких условиях была бы весьма затруднительной.

Прибывший только что из Европейской России 17-й армейский корпус, который ген. Куропаткин сначала имел в виду использовать для поддержки 10-го корпуса, оставался совершенно праздным зрителем, пока войска 10-го корпуса и Восточного отряда вели бой 31-го июля. Правда, одна бригада была выдвинута в Таампин, но она не была предоставлена в распоряжение командира 10-го корпуса.

Указания ген. Куропаткина пришлись ген. Случевскому вполне по вкусу. На военном совете 29-го июля перед собранными начальниками частей командир 10-го корпуса изложил очерк «постепенной, методической атаки», которая заключалась, прежде всего, в укреплении занятой уже позиции, затем в разведке и приведении в порядок дорог для предстоящего наступления, в занятии войсками ночью, при лунном свете, ближайших позиций, образуемых гребнями впередилежащих гор, и в немедленном укреплении этих позиций и так далее, впредь до достижения пункта, назначенного для атаки.

Таково представление русских начальников о наступательном бое, для которых быстрота, решительность и неожиданность действий являлись понятиями совершенно чуждыми…

Первый наступательный шаг командира 10-го корпуса состоял в том, что находящийся на Юшулинском перевале «арьергард» он приказал переименовать в «авангард». Далее шло ещё лучше!

29-го июля ген. Случевский мог донести командующему армией, что «вчера, от полудня до вечера, левый фланг продвинулся вперёд без боя на один километр»…

В тот же день 122-й Тамбовский полк занял находившуюся впереди Юшулинского перевала на расстоянии двух километров высоту, которая была занята японской заставой. 30-го июля на военном совете у Ляогуанлина решено было взяться «энергично» за «постепенную атаку» неприятельской позиции у Сихояна, для чего находившийся вправо от 122-го 121-й полк должен был наступать на одинаковой высоте с первым и укрепиться на ней.

Но то обстоятельство, что 10-й армейский корпус в период времени от 24-го до 30-го июля ушёл вперёд на целый километр, показалось ген. Куропаткину, по-видимому, слишком смелым, потому что он послал ген. Случевскому телеграфное приказание «не спешить с наступлением корпуса впредь до прибытия к нему бригады 3-й пехотной дивизии» из состава 17-го корпуса, которая 2-го августа должна была выступить из Ляояна для усиления 10-го корпуса.

К вечеру 30-го июля расположение 10-го корпуса было следующее: авангард в составе 1-й бригады 31-й дивизии (полки 121-й, 122-й), 1-я и 2-я батареи 31-й артиллерийской бригады, 1 сотня и 1 саперная рота под начальством генерал-лейтенанта Мау, начальника 31-й пехотной дивизии, занимал укреплённые высоты по обе стороны Юшулинского перевала, причём 122-й полк был расположен севернее Сихе, имея передовые посты выдвинутыми на занятой горе Макураяма, позади которой был его бивак: 121-й полк, расположенный на горном хребте южнее Юшулинского перевала, и 1½ батареи были расположены между рекой Сихе и перевальной дорогой, а 1 полубатарея несколько южнее.

Вправо от авангарда на дороге, ведущей из Липию через Пиенлинский перевал в Киндьяпуза и Сихоян, была расположена правая колонна ген. Мартсона в составе 2-й бригады 9-й пехотной дивизии, 1 полевой батареи, 2 горных орудий, 2 сотен Терско-Кубанского полка и 1 саперной роты.

Свою «постепенную атаку» ген. Случевский предполагал вести на позицию у Сихояна обходом фланга, связав обход с наступлением по так называемой южной дороге, но так как движение войск по этой дороге было сопряжено с затруднениями, то отряд ген. Мартсона должен был прикрыть это наступление.

Ввиду этого 35-й полк с 2 горными орудиями занял перевал Пиенлин, куда по указаниям командира корпуса поздно вечером 30-го прибыл также ген. Мартсон с 36-м полком; прибытие и расположение этого последнего тёмной ночью в местности гористой и незнакомой были сопряжены с большими затруднениями и привели к разным мелким недоразумениям. Полевая батарея была оставлена в Липию и не приняла никакого участия в бою.

Левый фланг расположения корпуса прикрывал отряд ген. Грекова (Владимира)[ 8

[Закрыть] ³] в составе 1 батальона 24-го полка и 7 сотен; кроме того, этот отряд поддерживал связь с отрядом ген. Любавина, расположенным в Бенсиху.

Главные силы корпуса состояли из 1-й бригады 9-й дивизии, 64 полевых и 5 горных орудий, 4 сотен Терско-Кубанского полка, 1 казачьей сотни и 1 саперной роты. Из этих войск 6 батальонов и конница составляли резерв и были расположены у дер. Ляогуанлин под начальством ген. Гершельмана. Вся же артиллерия в числе 69 орудий под прикрытием 1 батальона 34-го полка была отправлена в Тундьяпу, куда к ней присоединилась батарея ген. Мартсона, так что получилась масса в 77 орудий, которая не приняла никакого участия в бою.

Мы видим, таким образом, что с артиллерией опять повторилась та же история, как мы это видели выше в отношении Восточного отряда, но только в ещё более значительных размерах: всё та же боязнь размещения артиллерии на боевой позиции. Из опасения потерять артиллерию и навлечь на себя ответственность войсковые начальники стали пренебрегать могущественным содействием этого рода оружия в бою.

Штаб 10-го корпуса утверждает, что на позиции у Юшулинского перевала нельзя было, будто бы, поставить больше 16 орудий, но это не соответствует действительности, потому что за невысокими плоскими горами, севернее перевала, имелось с избытком места для всей артиллерии корпуса.

Вместо того, чтобы ввиду предстоящего сражения подтянуть последнего бойца, использовать последнее орудие для решительного боя, добровольно отказываются от содействия массы артиллерии в 77 орудий, для прикрытия которой отвлекают ещё от боя 1 батальон.

Вместо того, чтобы думать о победе и использовать все силы для её достижения, думали только о возможных последствиях поражения, изыскивались меры, как бы ослабить результаты поражения и не оставить в руках противника какие-нибудь трофеи!…

На спасение 16 орудий, которые выставили на позицию у перевальной дороги, по-видимому, ещё надеялись, а на худой конец – ведь рисковали только шестнадцатью орудиями, утешая себя тем, что зато 77 орудий запрятаны в надёжном месте.

Таким образом. в бою 31-го июля приняли участие только 16 орудий на перевале и 2 горных орудия при отряде ген. Мартсона, а 77 орудий под прикрытием 800 штыков оставались совершенно бездеятельными у Тундьяпу.

Не лишне отметить заранее, что упомянутые сейчас обе русские батареи на Юшулинском перевале в бою 31-го июля выдающимся образом исполнили свой долг, храбро сражаясь с японской артиллерией, превосходившей их вдвое. Но какой бы иной оборот принял весь этот бой, если бы рядом с этими 2 батареями гремели ещё свыше 70 русских орудий, запрятанных в Тундьяпу!

Ген. Куроки, по-видимому, не имел никакого понятия о «постепенной, методической атаке» ген. Случевского. Медленное наступление русских не производило на Куроки никакого впечатления. В этой медлительности Куроки усмотрел не какие-нибудь особенности «методической атаки», а совершенно правильно вывел заключение о слабости противника и решил поэтому, несмотря на свою малочисленность, самому атаковать 31-го июля войска Восточного отряда и 10-го армейского корпуса.

Как мы видели выше при описании боя у Тавуана, Куроки назначил для атаки 10-го корпуса 12-ю пехотную дивизию, для поддержки которой были приданы 4 батальона 2-й дивизии под начальством ген. Окасаки, которые должны были направиться из Сияматуна против правого фланга 10-го корпуса.

Так как, кроме того, при 12-й дивизии ещё находились 2 батальона гвардейской резервной бригады, то начальник дивизии ген. Инуйе располагал для атаки свыше, чем 18 батальонами, 3 эскадронами и З6 горными орудиями, считая также и отряд Окасаки. Из этих войск для атаки Юшулинского перевала ген. Инуйе назначил 23-ю пехотную бригаду с 5 горными батареями, которые ген. Кигоши должен был провести долиной Сихе; 5 батальонов 12-й бригады с 1 горной батареей должны были под командой ген. Сасаки атаковать с фронта Пиенлинский перевал в то время, как 4 батальона 2-й дивизии должны были атаковать перевал с юга. В общем резерве оставались 1 батальон 12-й бригады и 2 батальона гвардейской резервной бригады, которые должны были следовать за 23-й бригадой.

Бой начался на рассвете 31-го июля нападением японцев на бивак 122-го полка; это нападение было произведено 2 батальонами 46-го японского полка, которые, вследствие недостаточной бдительности русской сторожевой цепи на высоте Макураяма, подошли почти незаметно к самому биваку. С большими потерями, лишившись всего своего лагеря, полку удалось отступить на высоты севернее Юшулинского перевала, где он был приведён в порядок и снова мог занять свою позицию. Эти высоты служили главным объектом боя этого дня.

Оба упомянутых батальона 46-го японского полка были позднее усилены 3-м батальоном того же полка, затем на поддержку к ним подошли ещё 1 или 1½ батальона гвардейской резервной бригады. Против участка 121-го полка, южнее перевала, весь этот день вёл атаку 24-й пехотный японский полк; на этом участке, вследствие отдалённости или из-за отсутствия здесь наступательного импульса со стороны японцев, бой ограничился только перестрелкой.

Вместо того, чтобы на нечаянное нападение японцев на бивак 122-го полка ответить энергичной встречной атакой, для которой тут же имелись в резерве у ген. Грекова 8 батальонов и многочисленная конница, ген. Случевский ограничился тем, что стал по каплям подкреплять из резерва 122-й полк.

После того, как командир 10-го корпуса отправил на поддержку 122-му полку 1 батальон 121-го полка, он направил затем ещё дальнейшее подкрепление: в 10 часов дня был послан 4-й батальон 33-го полка, в 11 часов 30 минут 4-й батальон 34-го полка и в 1¾ часа – 2-й батальон 34-го полка. Наконец, после полудня к позиции 122-го полка примкнули ещё введённые в бой 9 батальонов ген. Грекова, несколько охотничьих команд и ещё многие спешенные сотни; все эти войска ограничивались тем, что поддерживали пассивный бой с 4½ батальонами японцев.

Значительное превосходство в силах на стороне русских не давало возможности японцам добиться здесь успеха, точно так же и перед участком 121-го полка японцы тоже не могли продвинуться вперёд.

Получилась обстановка, чрезвычайно выгодная для производства встречной атаки со стороны русских, требовался только небольшой удар, чтобы совершенно разбить и опрокинуть противника. Вместо этого ген. Случевский приказал начальнику 31-й дивизии «без особой необходимости к атаке не переходить», – что эту атаку предпочтительно производить ночью. Мы уже видели выше, что в очерке «постепенной, методической атаки» ген. Случевского для этого требовался лунный свет.