Текст книги "Социальная утопия и утопическое сознание в США"

Автор книги: Э. Баталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

же трактовать политику как деятельность, связанную с

процессами завоевания и отправления власти – а это более

адекватный подход, – то утопия не только не будет выглядеть чем-то враждебным политике, но предстанет как

одна из форм ее конкретного проявления. Не случайно среди утопистов всегда были люди, непосредственно причастные к большой политике. Достаточно назвать имена Платона, Мора, Бэкона, Кампанеллы, каждый из которых играл

видную роль в политической и общественной жизни своего

времени.

При всей своей абстрактности и «потусторонности»

утопия воплощает социальный идеал, который носит более

или менее отчетливо выраженный классовый характер и

потому выступает в качестве орудия политической борьбы.

Идеализация патриархальных отношений у Ямбула, защита «рационализированного» рабовладельческого общества

у Платона, обоснование коммунизма и социализма у Мора

и Оуэна – все это органически вплетается в контекст социально-политической борьбы, которая пронизывает общественную историю. Кстати сказать, сами политики (во всяком

случае многие из них) прекрасно понимали или интуитивно чувствовали, какой политический заряд несут в себе

утопии, и нередко стремились использовать их для осуществления своих целей. В этом, очевидно, одна из причин

32 Polak F. Е. The Image of the Future. Leyden, 1961, vol. 1, p. 425.

33 Polak F. Op. cit., p. 425, 426.

29

того, почему в XX в. утопия занимает прочное место в арсенале средств идеологического и психологического воздействия на массы. Достаточно напомнить, какую роль

отводили утопии фашистские идеологи в пропаганде идеи

«тысячелетнего рейха» 34. С другой стороны, утопии довольно широко используются прогрессивными, антифашистскими силами, массовыми демократическими движениями, развивающимися под антикапиталистическими лозунгами.

На утопию пытаются опереться противостоящие друг другу в идейно-теоретическом отношении группы буржуазии

и мелкой буржуазии, выступающие как под либеральными, так и под консервативными лозунгами, т. е. как те, кто

пытается реформировать существующие в буржуазном

обществе структуры, так и те, кто пытается воспрепятствовать осуществлению этих реформ или же сузить и затормозить их. Утопия оказывается, таким образом, оружием не

только тех сил, которые стремятся «взорвать» существующий порядок, как это утверждает К. Мангейм, но и тех, которые хотят сохранить его в неприкосновенности или

в несколько преобразованном виде35.

Установка на произвольное формирование образа предмета, сочетающего в себе совершенные, с точки зрения

субъекта, качества, находит выражение не только в конструировании социальных (социально-политических) утопий36. Мы говорим об «архитектурной утопии», «кинематографической утопии» и т. п. Правда, в большинстве случаев эти понятия употребляются как метафора, либо фиксируют вторичную форму – соответственно архитектурную, кинематографическую и т. п.– выражения все тех же

34 См.: Aware of Utopia. Ed. by Plath D. W. Urbana, Chicago, Lon don, 1971.

35 Надо, правда, заметить, что политик, как и писатель, не всегда

осознает, что создал утопию или опирается на утопию в практической деятельности. Однако подобная «невинность» не меняет ни природы проекта, который пытается осуществить данный политик, ни его позиции как утописта.

36 Как уже отмечалось в советской литературе, «утопическое сознание... „говорит” на многих „языках41– на языке искусства, науки, философии, религии – словом на «языках» культуры, каждый из которых имеет свои особенности, детерминированные как спецификой находящегося в поле зрения объекта сознания, так и традиционно сложившимися в данной сфере культуры приемами творчества» (Баталов Э. Я. Современное капиталистическое общество и утопическое сознание.– Вопросы

философии, 1973, № 10, с. 84).

30

социально-утопических идеалов37. Между тем есть все основания использовать эти понятия в точном смысле слова, когда речь идет о произведениях архитектуры, кинематографии или других сфер деятельности, построенных в соответствии с императивами утопического сознания, непосредственно сказывающимися на языке и логике построь

ния произведения, его отношении к реальности и, конечно, содержании. Так, мы имеем дело с утопическим архитектурным проектом, если он построен произвольным воображением, которое порывает с канонами архитектуры, с утвердившимся в ней представлением о необходимости38 и

отвечает представлениям его автора об архитектурном идеале в «чистом» виде39. Утопические установки могут также лежать в основе определенных форм социально-политической практики. Подобная ситуация имеет место, когда

37 Подразумевается своеобразный «пересказ» социальной утопии

на языке кинематографа, архитектуры и т. п. Наглядным примером такого «пересказа» могут служить многочисленные экранизации утопических романов Г. Уэллса. Однако такого рода

произведения не имеют никакого отношения к утопическому кинематографу, как проекты общежитий, разработанные в соответствии с рекомендациями утопистов, могут не иметь никакого

отношения к утопической архитектуре.

38 «Изображения полуфантастических и совершенно фантастических „городов будущего** на какое-то время (речь идет о 50—60-х годах XX в.– Э. Б.) заполнили страницы архитектурных

журналов. Проблемы, не разрешимые в пределах современной

реальности, здесь решались без всяких затруднений... Этот своеобразный вид архитектурной деятельности развивался по своим внутренним законам и как бы в неком ином измерении, нежели то, в котором существуют реальные трудности жизни и

реальная архитектура... Авторы визионерских проектов основывали модели желаемого будущего на достаточпо произвольном

соединении идеальных качеств, образующих противоположности наиболее очевидным и трудноустранимым недостаткам

материальной среды современных городов Запада» (Иконников А. Утопия и антиутопия в современной архитектуре.—В кн.: О современной буржуазной эстетике. М., 1976, с. 104, 105).

А. Иконников описывает здесь не что иное, как именно утопическую архитектуру в строгом смысле этого слова.

39 Разграничивая проекты «тотального переустройства жизни в

направлении к утопическому идеалу средствами архитектуры»

и проекты, авторы которых «основывали модели желаемого будущего на достаточно произвольном соединении идеальных качеств» (Указ. соч., с. 107 и 105), А. Иконников тем самым разграничивает архитектурную утопию как специфическую форму

выражения социально-утопических идеалов в сфере архитектуры и утопическую архитектуру как воплощение принципов утопического сознания в самом способе конструирования архитектурного произведения.

31

утопические идеалы привносятся в эту практику (будь то

крестьянские войны, массовые движения протеста или организация общин) либо когда последняя развивается в радикальном несоответствии с объективными тенденциями

общественного развития.

Как видим, утопическое сознание представляет собой

относительно самостоятельный, бытующий в различных

сферах творчества устойчивый тип сознания, т. е. соответствующий определенной установке способ подхода к реальности, получающий конкретное воплощение в способе видения и идеального полагания предмета. Говоря об утопическом сознании как типе, следует подчеркнуть, что

последний качественно отличается от форм общественного

сознания в том смысле, в каком мы говорим о «формах

сознания» применительно к науке, религии или искусству 40.

Разграничение между типом и формой сознания имеет

существенное значение для понимания характера отношений между утопией и религией, утопией и наукой и т. п.

В частности, наука (в ее идеальном срезе) есть форма

общественного сознания, тогда как социальная или любая

другая утопия есть воплощение определенного типа сознания. Поэтому оценка утопии в соответствии с критериями

науки не имеет под собой достаточных оснований, как и

распространенное представление, будто развитие научных

представлений чуть ли не автоматически элиминирует утопическое сознание.

Но разве Ф. Энгельс, возразят нам, не сопоставлял и не

противопоставлял науку и утопию, разве не ставил он их

в один ряд —и в «Анти-Дюринге», и тем более в работе

«Развитие социализма от утопии к науке»? Внимательный

анализ этих и других работ показывает, что Ф. Энгельс

никогда не ставил вопрос о «превращении» утопии в науку, не рассматривал их как тождественные по своей структуре и функциям продукты идеализирующей деятельности

человека и в этом – содержательном – смысле не ставил

их в один ряд. Развитие социализма от утопии к науке для

40 Историко-культурный анализ любой социальной эпохи убеждает в том, что в рамках одной и той же формы общественного сознания могут сосуществовать различные типы сознания, хотя

какой-то из них оказывается, как правило, доминирующим.

С другой стороны, один и тот же тип сознания может быть

действительным для различных форм, хотя и здесь какая-то

из них обычно оказывается преобладающей.

32

Энгельса – это не вытеснение одной формы общественно сознания другой и не превращение одной формы соз~

1ния в другую, а изменение характера, принципа подхода

)и рассмотрении социализма, при анализе социалисти-

гских тенденций, существующих в обществе. Об этом

;идетельствует и то, что последняя из упомянутых работ

Энгельса имела и другое название (французское изда-

яе 1880 г.) – «Социализм утопический и социализм науч-

ый».

Конечно, утопическое сознание «как таковое» – это

талитическая конструкция, которая в «чистом» виде существует только в сфере теории. В реальное, практически

ункционирующее сознание как сознание «хоровое», многоголосное» оно интегрировано (как и всякий другой

ип) в форме установки на определенный способ восприя-

ия и продуцирования идеального образа. Такая установка, ыступающая как один из конструктивных принципов

:рактически функционирующего сознания, и составляет, [а наш взгляд, основное содержание понятия утопизма.

1оследнее нередко употребляется как синоним утопии, [то не всегда оправданно. Как справедливо отмечал

3. П. Шестаков, «следует различать термины „утопия44 и

,утопический4 4 Отождествление этих понятий часто при-

тдит к недоразумениям, к перенесению в философский и

социологический анализ сугубо оценочных и субъективных

суждений»41. Точно так же следует различать термины

«утопия» и «утопизм». Мы будем пользоваться понятием «утопизм» для обозначения способа выражения

(проявления) утопического сознания, способа теоретической и практической деятельности в соответствии с императивами последнего. Что касается социально-утопической

традиции в истории, которую тоже часто именуют «утопизмом», то мы ее так и будем называть «утопическая традиция».

§ 2. Формы и функции

социальной утопии

Хотя определение понятия утопии имеет важное значение для исследования стоящего за ним феномена, это пока

еще не более чем абстрактная предпосылка успешного решения поставленной задачи. Только тогда данное понятие

41 Шестаков В. П. Понятие утопии и современные концепции утопического.– Вопросы философии, 1972, № 8, с. 151.

2 Э. Я. Баталов 33

обретет конкретно-исторический смысл и даст ключ к

постижению национального – в нашем случае американского – сознания в его утопическом измерении, когда будут

уточнены формы выражения (жанровое оформление) утопического идеала, сферы формирования социальной утопии, ее типы и функции.

Одним из наиболее важных для понимания утопии и

вместе с тем спорных является вопрос о форме выражения

социально-утопического идеала. Его решение, в свою очередь, во многом предопределяет представление о границе

утопического феномена, его функциях и роли в обществе.

Самым простым (и самым распространенным) решением данного вопроса является ограничение социальной

утопии литературно-худооюественным жанром. Возникновение, эволюция, функции утопии связываются в этом случае с развитием литературного процесса, ее форма сводится к роману (в XIX в. утопию часто именовали «государственным романом»), а ее роль определяется общей

ролью художественной литературы в общественной жизни.

На такой позиции стоит, в частности, A. JI. Мортон, книга

которого («Английская утопия») ограничена исследованием художественных произведений английских писателей

и общественно-политических деятелей и отчасти – англий-

ского фольклора. Такую же позицию в сущности занимают

и многие американские исследователи, в том числе Гленн

Негли и Джон Патрик, составители антологии «В поисках

утопии», ограниченной исключительно художественными

произведениями. «Существуют,– утверждают они, обосновывая принятый ими принцип отбора произведений,—три характерные черты, отличающие утопию от других литературных или спекулятивных форм. 1) Она представляет собой вымысел. 2) Она описывает определенное

государство или сообщество. 3) Ее темой является политическая структура этого вымышленного государства или

сообщества... Конечно,– поясняют далее Негли и Патрик,—утопии служат выражением политической философии и теории, но они являются описанием фиктивных государств, в которых философия и теория уже воплощены

в институтах и процедурах социальной структуры» 42.

Действительно, классическая утопия зачастую имела

художественную форму и потому была подчинена закономерностям литературного процесса. К тому же выход в

42 Negley G., Patrick J. The Quest for Utopia. N. Y., 1952, p. 3.

34

поисках социально-утопического идеала за пределы художественной литературы и обращение к более широкому

кругу источников таит в себе угрозу включения в число

утопий сочинений типа Декларации независимости (против

что возражают Негли и Патрик) и подобных ей политических документов, которые по многим параметрам отличаются от утопических романов. Вместе с тем в истории было немало случаев, когда социально-утопический идеал

находил воплощение в произведениях, имеющих форму не

романов, а социальных, политических и экономических

трактатов, как это было, скажем, у Сен-Симона, Фурье, Оуэна и многих других.

Должны ли подобного рода трактаты быть исключены

из круга социальных утопий только на том основании, что

они не имеют формы «фикций»? Видимо, нет, тем более

что традиция давно уже включила их в этот круг. Очевидно, имеет смысл провести грань между литературной утопией как одним из жанров художественной литературы, подчиняющимся общим закономерностям последней и тесло связанным в своем развитии с литературным процессом, с одной стороны, и социальной утопией, которая включает

литературную утопию, но не ограничивается ею и подчиняется в своем развитии собственным законам —с другой.

При этом необходимо учитывать, что социальная утопия

не может быть сведена к романам и трактатам, т. е. к самостоятельным, целостным утопическим произведениям.

В тех случаях, когда социальный идеал как содержательное ядро утопии формируется в рамках самостоятельного и целостного утопического произведения (будь то

роман или трактат), социальная утопия и утопическое

произведение выступают как тождественные понятия.

Но утопический идеал может формироваться, как показывает история культуры, и за пределами таких произведений, при этом он принимает формы, отличные от той, в которой присутствует в утопическом романе или трактате.

Он может, например, предстать в форме теоретической

концепции или гипотезы, составляющих часть более широкой теоретической структуры, не имеющей в целом утопического характера. При этом возможны, как показывает

практика, две различные ситуации – когда утопическая

природа построенной концепции или гипотезы остается

скрытой от самого ее автора и когда последний осознает ее

утопический характер.

35 2*

Другой, тоже довольно распространенной, формой выражения социально-утопического идеала является политическая декларация, манифест или программа. И в этом

случае утопический идеал может оказаться интегрированным в политический документ, который в целом не имеет

утопического характера и автор которого не принадлежит

к числу утопистов в строгом смысле слова. Такого рода

документы были во множестве порождены буржуазными

революциями XV III—XIX вв. К их числу принадлежит и

французская Декларация прав человека и гражданина, и американская Декларация независимости.

Было бы, конечно, неправомерно однозначно квалифицировать последнюю как социальную утопию в строгом

смысле слова. Многие ее цоложения отражали объективные тенденции политического и социального развития

Америки и фиксировали реальные возможности и практические установки молодой американской буржуазии. Вместе с тем Декларация независимости с самого начала содержала в себе более или менее отчетливо выраженные утопические черты. Как и многие документы буржуазных

революций (например, Декларация прав человека и гражданина, принятая в период Великой французской революции), она воспроизводила некоторые существенные элементы образа той Америки, какой ее хотели бы видеть передовые представители восходящего класса буржуазии.

Иными словами, в ней произвольно конструировался идеал

общества43, который расходился с объективными тенденциями развития капитализма и с реальными возможностями (а в конечном счете и интересами) американской буржуазии.

Это свободное общество, народ которого обладает политическим суверенитетом и имеет право свергать правительство, не способное обеспечить «очевидные права граждан». Общество, основанное на признании равенства людей: «все люди сотворены равными и все они одарены

своим создателем очевидными правами... на жизнь, свободу и стремление к счастью» 44, осуществление которых, 43 В советской исторической литературе не раз отмечалось, что

Декларация независимости выражала социальный идеал. «В ней

определяется социальный идеал и государственно-правовые

принципы независимости американского общества...» (Война

за независимость и образование США. М., 1976, с. 141). Мы обращаем внимание на двойственную природу этого идеала.

44 Американские просветители. Избр. произв.: В 2-х т. М., 1969, т. 2, с. 27.

36

Как предполагалось, и должно обеспечить в конечном сЗД-

тп независимость всей нации.

Примечательно, что в локковской формуле, которая

шихта здесь за основу (жизнь, свобода, собственность) последний элемент заменен на «стремление к счастью»—идеал, который имеет отчетливо выраженное социальноутопическое звучание.

Согласно Декларации независимости отношения между народом и властями, как, впрочем, и само отправление

нласти, строятся на демократической основе: правительство правит «справедливо», на основе «согласия управляемых».

Основой свободного общества, согласно Декларации независимости, является не государство, а частное лицо, гражданин, индивид. Таким образом, не национальное, государственное или общественное целое, не коллектив, а его

автономная часть, личность составляет фундамент новых

форм общежития.

Как показала двухсотлетияя история Америки, большинство социальных идеалов, провозглашенных в Декларации независимости (и некоторых других документах

американской революции),так и не получило полного и

последовательного осуществления на практике. «Искренние устремления создателей американской республики впоследствии были опрокинуты ходом экономического и социального развития»45. И произошло это не толы^о и даже

не столько потому, что буря^уазия «отреклась» от того, что прежде провозглашала, но потому, что «отцы-основатели» ориентировались на такие идеалы, которые как целостная система не соответствовали логике развития капитализма и не были, так сказать, «обеспечены» со стороны

Истории.

Таким образом, политические документы типа Декларации независимости представляют естественную, исторически сложившуюся форму выражения социально-утопического идеала, которую мы не можем игнорировать при

исследований путей становления и форм проявления утопического сознания буржуазного общества.

После второй мировой войны выкристаллизовывается

новая форма выражения социально-утопического идеала —футурологический прогноз {сценарий), который, на наш

45 Федоров К. Г. История государства и права зарубежных стран.

Л., 1977, с. 191.

37

ё з г л я д , занимает промежуточную позицию между научной теорией и утопическим романом и с течением времени

приобретает все более важную роль в формировании массовых представлений об альтернативном утопическом

мире.

Специфической формой выражения утопического идеала, тесно связанной с общественно-политической практикой, являются социальные и политические лозунги и программы, стихийно рождающиеся в ходе массовых движений (прежде всего движений протеста – как левых, так и

правых – против господствующих ценностей, отношений

и институтов). Значение утопических лозунгов и программ в эволюции национального сознания показали уже

средневековые крестьянские войны, которыми так богата

история Европы, а тем более Азии (достаточно вспомнить

гражданскую войну в Германии XVI в., глубоко проанализированную Ф. Энгельсом, или тайпинов в Китае

XIX в.). Америка таких войн не знала, но зато она дала

неизвестный Европе и Азии пример устойчивой народной

оппозиции (фермерство, городские средние слои), которая

хотя и «поглощалась» в конечном счете истеблишментом

или нейтрализовалась им, однако неизменно служила существенным фактором социальной эволюции страны, равно

как и действенным «ферментом» развития общественного

сознания.

Наконец, нельзя не упомянуть и о такой форме выражения социально-утопического идеала, как коммунитар-

ный эксперимент, который далеко не всегда опосредовался теоретической программой или хотя бы планом действий.

Это был идеал в действии, который оказывал значительное

воздействие па формирование общественного сознания.

Рассмотренные выше формы выражения социальноутопического идеала – теоретическая концепция, политическая программа, футурологический сценарий, лозунги

массовых движений, коммунитарный эксперимент – могут

не представлять специального интереса для литературоведа, который вправе отвлечься от их рассмотрения при анализе социальной утопии. Но они весьма важны для тех

историков и социологов, которые исследуют движение

социально-утопической мысли или утопического сознания

в целом во всем его объеме.

В зависимости от поставленной задачи формы утопического сознания могут исследоваться при помощи различных методик. Так, если мы хотим понять логику развития

38

итого сознания (в рамках национальной традиции), эволюцию социально-утопических идеалов и их взаимную

иорьбу как выражение противоборства классовых интересов необходимо избрать путь построения интегральных

тимических форм, или аналитических типов, которые могли бы служить методологической «рамкой» при описании

той или иной конкретной утопической концепции, лозунга

и программы.

При таком подходе сферы формирования социальной

утопии (которые лишь частично совпадают со сферами

формирования утопического сознания) рассматриваются

как выходящие за пределы художественной литературы.

Разумеется, последняя, как и социальная теория, остается

сферой интенсивного формирования социальной утопии, а писатель, как и философ (социолог),– активным создателем утопического идеала. То же самое может быть сказано об искусстве и архитектуре. Достаточно вспомнить

о Моррисе или Корбюзье, чтобы понять, сколь важную

роль способен сыграть художник или архитектор в формировании социально-утопических проектов (идеалов).

Несколько сложнее обстоит дело с наукой. Хотя она и

выступает как сфера формирования утопического сознания, однако вплоть до начала XX в. наука, как правило, не

претендовала на конструирование социально-утопического

идеала, а ученый-естественник не претендовал на роль создателя социальной утопии. Он, конечно, мог быть ее автором, но не как представитель науки, а как философ, писатель или даже политик, т. е. если пользоваться современным жаргоном, не как «физик», а как «лирик». Только к

началу XX в. утопические претензии науки приобрели характер широкой и устойчивой тенденции и только полстолетия спустя эта тенденция стала одной из господствующих

в социально-утопическом творчестве и даже проникла в

массовое сознание 46.

Социальная утопия формируется также в сфере практи-

46 Это четко прослеживается на истории формирования социальных утопий технократического типа. Во второй половине XIX в.

складываются некоторые ее принципы (Сен-Симон, Конт); в первой четверти XX в. она выступает в форме проектов общественного переустройства (Веблен, Скотт, Чейз), а во второй половине XX в. технократическая утопия занимает господствующие позиции в развитых капиталистических странах, прежде

всего л США.

39

ческо-политической и социальной деятельности. Поэтому

так часто в числе утопистов оказываются политики и социальные реформаторы, далеко не всегда, правда, имеющие доступ к власти, но тем не менее активно стремящиеся преобразовать общество на основе своих планов.

Рисуя картины альтернативного общества, социальные

утопии отражают дух и потребности своего времени. Претендуя на общезначимость, на выражение «общечеловеческого идеала», они вместе с тем прямо или косвенно отражают борьбу классов в современном им обществе, столкновение интересов различных социальных групп и личностей. Поэтому исследование утопий, в частности анализ

эволюции утопических идеалов, имеет большое значение

для понимания эволюции сознания противоборствующих

социальных сил.

Однако, несмотря на все существующие между ними

различия, социальным утопиям присущи некоторые общие

функции, которые в конечном итоге определяют их роль в

общественной и политической жизни. Рождаясь из стремления субъекта выйти за пределы своего времени и выражая установку на вытеснение из его «поля зрения» нежелательных элементов, т. е. вырастая из духа критики, социально-утопическое сознание само выполняет критическую функцию. Эту функцию отмечает большинство

исследователей, причем некоторые считают ее центральной47. Утопическая критика может быть пассивной, молчаливо противопоставляющей реальному бытию иное, воображаемое бытие, а может быть и активной, нацеленной

на осуществление предполагаемой альтернативы. Исходя

из этого различия, Льюис МЬмфорд подразделял утопии на

две различающиеся по своим функциям группы. «Одна из

этих функций,– писал он в „Истории утопий**,– бегство

или компенсация; она выражает стремление к немедленному освобождению от трудностей или фрустраций, выпавших на нашу судьбу. Другая заключается в попытке обеспечить условия для нашего освобождения в будущем. Утопии, которые соответствуют этим двум функциям, я назову

утопиями бегства и утопиями реконструкции. Первые оставляют внешний мир таким, каков он есть; вторые стре-

47 «...ценность всякой утопии,– писал А. Свентоховский,– бывает

по преимуществу отрицательная, т. е. заключается в критике

и протесте против существующего уклада отношений» (Свентоховский А. История утопий. М., 1910, с. 61).

49

mjitc# йзменйть ёГб таким образом, чтобы стрбить отноШ-

нini с ним на своих собственных условиях» 48.

В общественной истории мы и в самом деле обнаружи-

IUMVM утопические типы, которые можно соотнести со схемок Мэмфорда49. Но, несмотря на эти различия, всем утопиям свойственна – в неодинаковой степени, разумеется,—критическая функция, ибо уже сам акт отрицания

утопическим сознанием наличного бытия есть не что иное, как критика последнего, которая получает позитивное

ионлощение в ином бытии, трансцендентном по отцошению

к 1существующему, сконструированном утопическим сознанием50. Это, кстати сказать, еще одно доказательство того, что абсолютная, универсальная типология утопий невозможна, а их классификация имеет познавательную ценность лишь в том случае, если ориентируется на конкретно-исторический контекст.

Говоря об активной и пассивной критике существующего общества, необходимо учитывать, с каких позиций ведется эта критика. Утопист может отвергать господствующие порядки как извращение или поругание прежних, дорогих его сердцу «истинных и должных» порядков. Он

может лелеять надежду на возвращение минувших времен, символически воплощенных в представлении о некогда

существовавшем «золотом веке». Он может строить образ

желаемого будущего в соответствии с идеалами прошлого.

Своеобразным выражением данной позиции является ситуация, когда объектом утопической критики становится

не наличное социальное бытие, которое утопист может в

принципе принимать и даже оберегать, а вырисовываю48 Mumford L. The story of Utopias. N. Y., 1926, p. 15.

49 Оба типа утопий достаточно четко просматриваются в истории

Америки. Многие утопические общины, создававшиеся в стране, несли в себе что-то от европейских монастырей, являясь

именно результатом «бегства» от «общества» и из общества, Герои готорновского «Блайтдейла» не ставили перед собой прямых реформаторских целей. Они хотели просто «оставить позади железные рамки общества»: «каждый из нас имел те или

иные причины быть недовольным прежним обществом, и каждому хотелось уйти из него (Хауторн Н. Блитдейл. М., 1913, с. 67).

50 Те самые герои «Блайтдейла», которые стремились, каждый по

своим мотивам, уйти из общества, собравшись вместе, решили

«показать человечеству пример жизни, основанной на принципах, лучших, чем те лживые и жестокие принципы, которые во

все времена управляли жизнью человеческого общества» (Там

же, с. 21).

41

щиеся тенденции его развития, нежелательное будущее, грозящее уничтожить настоящее. В такой ситуации умному утописту консервативной ориентации не остается ничего другого, как выступить с умеренной критикой данного

бытия, дабы попытаться предотвратить его грядущий распад, а в итоге – сформировать такое будущее, которое оказалось бы либо «опрокинутым» прошлым, либо «усовершенствованным» настоящим.

Но может иметь место и иная позиция, когда социальный критик стремится радикально изменить социальный

статус-кво и направить движение истории по качественно

новому руслу. Такая позиция объединяет столь не похожие друг на друга фигуры, как Мор и Фурье, Моррис и

Уэллс. За создаваемыми ими утопиями стоят чаще всего

восходящие социальные силы, самосознание и реальная

власть которых находится пока еще в стадии предварительного формирования.

Социальная утопия никогда не ограничивала свою задачу критикой существующих общественно-политических

структур. Тем более что эта критика часто носила косвенный, если не скрытый, характер и составляла своеобразный

фон, на который проецировались картины иного мира, воплощавшего представления утописта об общественном

идеале. Здесь обнаруживается еще одна функция социальной утопии – нормативная, основным содержанием которой является разработка идеала – социального, политического, эстетического, нравственного5i.