Текст книги "Социальная утопия и утопическое сознание в США"

Автор книги: Э. Баталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

создание которого, следовательно, должно стать задачей

утописта.

Перенос акцента с объективного на субъективное может создать впечатление, что современная утопия приобретает более отчетливую гуманистическую окраску. Однако это утверждение было бы слишком категоричным. В условиях интенсивного развития и широкого применения

средств массовой коммуникации, а также прогресса в

области психологии становится возможным более непосредственное воздействие на сознание, психику индивидов и групп и формирование их в большем соответствии

с заданной программой, которая может резко расходиться

с принципами гуманизма.

Интерес современной утопии к внутреннему миру человека, его «самочувствию», субъективности связан еще и

с теми сложными, внутренне противоречивыми процессами, которые происходили в сфере культуры капитализма

на протяжении всего послевоенного периода– начиная от

чуть ли не массового увлечения вульгаризированным экзистенциализмом и кончая формированием «контркультуры».

Экзистенциализм расшатывал устои традиционной утопии, рассматривая борьбу, которую ведет человек в мире, как «никогда не кончающееся поражение». Вместе с тем

экзистенциалистские постулаты, требовавшие от сознания перенести акцент на внутренний мир человека, его

свободу, умение «чувствовать» жизнь, рождали представление о том, что какая-то «иная», полагаемая воображе8 Э. Я. Баталов 225

нием, не «тошнотворная» жизнь все-таки возможна, хотя

она совсем не такова, какой ее рисовала классическая утопия. Это представление отчетливо проявилось в утопических «программах» и «декларациях», выплеснутых на поверхность интеллигенцией (часть которой имела как раз

экзистенциалистскую «закваску») 60-х годов.

Кризис буржуазной культуры XX в. не привел и не

мог привести к разрушению утопии, он лишь «деформировал» ее, изменил привычные представления о благе, о счастье, о цели и смысле жизни. Вместе с тем он создал

почву для антиутопических ориентаций, обычно пулучаю-

щих распространение в обстановке социальной и политической стагнации или реставраторских тенденций.

§ 2. Социальная утопия

и политическое сознание

Среди американских политиков, философов и художников никогда не существовало единого отношения к утопии и утопизму, равно как и однозначной оценки одних и

тех же утопических проектов и идеалов. Каждый крупный

исторический период порождал обычно не только новый

спектр утопий, различающихся по своей направленности

и содержанию, но и более или менее широкий спектр позиций в отношении самого утопического феномена, за которым стояли крайние противоборствующие ориентации —проутопическая и антиутопическая.

Подобный плюрализм объясняется отчасти неодназнач-

ным пониманием и толкованием утопии. Но есть и более

глубокая причина: различное отношение теоретического

и практического сознания к утопии и утопизму отражает

противоборство различных социальных и политических

сил американского общества. Точно так же выдвижение на

передний план проутопической или антиутопической ориентации и превращение ее в господствующую тенденцию

хотя и определяется обычно целым комплексом причин, однако находится в первоочередной зависимости от реальной расстановки политических сил в американском обществе, от господствующих на данном этапе настроений и

превалирующих политических тенденций, от структуры

политического сознания общества.

Спектр политических ориентаций (кристаллизующихся

в соответствующих типах сознания), существующих в

США на протяжении последних десятилетий, распадается

226

на четыре крупных «блока», которые мы можем обозначить в соответствии с традицией американской политической культуры как праворадикальный, консервативный, либеральный и леворадикальный, причем каждый из этих

блоков, в свою очередь, распадается на ряд типов39.

У представителей каждого из этих блоков существует

свое отношение к утопизму и утопии – как в плане практического продуцирования утопических идеалов и проектов, так и в плане теоретической рефлексии.

Наиболее решительными противниками утопизма в послевоенной Америке выступили консерваторы – как традиционалисты, так и либертаристы. В их лице антиутопизм

нашел самых рьяных и убежденных поборников, точно так

же как консерваторы нашли в антиутопизме сжатое и четкое, хотя, возможно, и несколько прямолинейно сформулированное выражение своего кредо. Дж. Нэш, исследовавший «консервативное интеллектуальное движение в

Америке» за период с 1945 по 1975 г., отмечал, что, несмотря на очевидное отсутствие «монолитности» консерватизма и на «пленительную гетерогенность консервативной

мысли» 40, всем консерваторам присущи «некоторые фундаментальные „предрассудки’’: „презумпция” (различная

по интенсивности) в пользу частной собственности и экономики свободного предпринимательства; оппозиция к

коммунизму, социализму и всевозможным утопическим

схемам; поддержка крепкой национальной обороны; вера

в христианство или иудаизм (или, по крайней мере, признание полезности такой веры); принятие традиционной морали и потребность в жестком моральном кодексе; враждебное отношение к позитивизму и релятивизму; „ярост-

ное“ утверждение добродетельности Америки и

Запада» 41.

Рассуждая об утопии, консерватор имеет в виду только

одну ее разновидность – утопию-максимум, ориентированную на «разрушение» существующего и построение нового, совершенного общества. А идеалы этой утопии находятся, как нетрудно понять, в прямом противеречии с теми принципами, которые лежат в фундаменте консервативного

39 Специальный анализ (включающий вопросы методологии) современного американского политического сознания предпринят

в коллективной монографии «Современное политическое сознание в США». М., 1980.

40 Nash G. Н. The Conservative Intellectual Movement in America Since 1945. N. Y., 1976, p. 341.

41 Nash G. //. Op. cit., p. 342.

227 I*

мировоззрения: частной собственностью, на смену которой

во многих утопиях приходит общественная собственность

или ее этатистский эрзац; индивидуализмом, вытесняемым

различными формами утопического коллективизма; «свободой», уступающей место произвольно сконструированной необходимости, поскольку в классической утопии-максимум царит строгая регламентация; «спонтанностью», на

смену которой приходит целенаправленное, централизованное регулирование общественной жизни; свободным рынком, многие функции которого передаются утопистом

государству.

Консерватор готов допустить, что тот или иной утопист

субъективно может быть предан делу свободы, но, как

говорит Томас Молнар, любой утопист стремится «столь

тщательно организовать свободу, что она превращается в

рабство» 42. Конечно, если бы он не выходил за пределы

реформаторства, он, возможно, и не представлял бы опасности для общества, но утопизм, рассуждает далее консерватор, вырастает из глубокого социального критицизма, который «значительно глубже, чем простая защита изменений; ведь что хотели бы фактически в корне перестроить

утопические мыслители, так это сами основы человеческой

ситуации. В этом смысле утопические мыслители вполне

заслуживают того, чтобы их называли «радикалами», ибо

предлагамая ими реконструкция общества и человека

требует тотального изменения представлений о Боге и

творении» 43.

В глазах консерватора утопист есть и радикал и еретик

в одном лице44, ибо он пытается изменить то, что изменению в своей «богоданной» сущности не подлежит – человека, природу, общество. А раз так, то, согласно консервативной логике, чем решительнее будет отвергнут утопизм

и последовательнее будет борьба против него, тем лучше

для Америки. Впрочем, консерватер не верит, что можно

до конца преодолеть утопические ориентации в американском обществе: «утопия – вечная ересь», она имманентна

человеческому сознанию и политическим исканиям, как

ересь – исканиям религиозным. Консерватор уточняет, что

такими еретиками в политической жизни Дмерики являются левые – не только коммунисты, которых ои ненавидит, но и левые радикалы (вроде «новых левых») и даже либе-

42 Molnar Th. Utopia, the perennial heresy. N. Y., 1967, p. 8.

43 Molnar Th. Op. cit., p. 9.

44 Ibid., p. 4.

228

ралы. Последние вызывают у него тем большие опасения

и беспокойство, что они находятся у власти. Именно в лице

либерала видит консерватор силу, во многом ответственную

за «моральный закат западной цивилизации» 45 и действующую заодно с теми, кто «ведет нас к кошмарам Орвелла

и Хаксли»46.

Консервативная критика утопизма разоблачительна

вдвойне. Она позволяет воспроизвести сразу два портрета: портрет утописта-экстремиста, в котором наряду со многими явно утрированными или привнесенными чертами

есть немало точных штрихов и хорошо взятых оттенков, и портрет самого консерватора – активного и сознательного защитника статус кво; пессимиста, взгляды которого

часто окрашены в религиозные тона; убежденного противника либералов и левых радикалов, в которых он не без

основания видит сторонников и защитников утопии,– не

случайно консерваторами часто становятся разочарованные и очаявшиеся либералы и левые радикалы.

Есть, однако, в этом автопортрете один существенный

изъян: консерватор не видит в себе утописта, каковым он —вопреки всем уверениям, а порою и сознательным стремлениям – является на самом деле. Его сознание, говоря словами Мангейма, «скрывает ряд аспектов действительности», «отворачивается от всего того, что может поколебать его

веру или парализовать желание» либо сохранить «существующий порядок вещей» 47, либо изменить этот порядок

посредством возрождения исчерпавших себя исторических

тенденций, реставрации ушедших в прошлое институтов, отношений и ценностей.

Консерватор (в первую очердь либертарист) – за «естественность», против искусственного «подталкивания»

истории. Но отжившая естественность, предлагаемая обществу в качестве социального идеала, не менее искусственна, чем любой другой, самый фантастический проект.

Когда естественные по своему генезису, но уже изжившие

себя социальные, политичские и экономические структуры

навязываются обществу в качестве средства его спасения, 45 Nash G. Op. cit., p. 48.

46 Ibid.

47 Manheim K. Ideologie und Utopie, S. 36, 37. Характеризуя «утопическое мышление», Мангейм пишет, что оно «отворачивается»

ит того, что может парализовать его желание изменить порядок вещей. Но «мышление» остается утопическим и тогда, когда оно желает – вопреки историческому движению – сохранить

наличный или возвратить прошлый порядок.

229

они тем самым выступают как проявление насилия и

произвола по отношению к действительным тенденциям

общественного развития, а значит, и как проявление социального утопизма. «С одной стороны, консерватизм объявляет социальной утопией и отвергает даже саму возможность вмешательства субъекта в ход социально-историчес-

кого процесса. С другой стропы, он произвольно вводит

прошлое во всем его историческом объеме в настоящее, создавая тем самым особую консервативную утопию» 48.

Более того, при внимательном рассмотрении обнаруживается мнимый характер «прошлого», переносимого консерватором в настоящее, ибо лежащие в основе проповедуемого им социального идеала институты, отношения и ценности ушедших времен в действительности не соответствуют реальному прошлому. Либертарист, идеализирующий

капитализм laissez faire, вовсе не такой последовательный

наследник классической либеральной традиции, каким он

склонен себя видеть или каким он хотел бы, чтобы его видели другие. Как агент новых общественных отношений, он

в сущности хотел бы не просто «вернуть» прошлое или законсервировать какие-то элементы настоящего. Он хотел

бы перенести «прошлое» в современное общество в трансформированном виде, взять из рыночного социального идеала отдельные («положительные») элементы, «плюсы», которые легли бы в основу новой, никогда и нигде реально не

существовавшей и не существующей, т. е. искусственной, фантастической общественной структуры.

Иными словами, консервативному сознанию присуща

типично утопическая ориентация на разрыв с историей и

произвольное конструирование социальных идеалов, в данном случае воплощающих охранительные или даже реставраторские тенденции49. Сегодняшний идеал консерватора —это вчерашний идеал либерала или даже левого радикала.

Отсюда несамостоятельность, вторичность, бедность консервативной утопии. Однако это не меняет сущности кон48 Мель в иль А. Ю. Социальная философия современного американского консерватизма. М., 1980, с. 15.

49 Некоторые критики буржуазной идеологии склонны распространять эти характеристики на буржуазное сознание в целом, поскольку оно во всех своих проявлениях ориентировано в конечном счете на сохранение капиталистического общества и буржуазной цивилизации. Оправданный при сопоставлении буржуазного сознания с социалистическим, такой подход лишается

смысла при анализе внутренней структуры буржуазного сознания.

230

сервативного сознания, которому присуще утопическое

измерение и которое находит приверженцев прежде всего

среди тех групп американского общества, которые силой

собственного жизненного интереса отрицают необходимость исторического прогресса, а при определенных условиях пытаются противодействовать ему.

Естественным союзником консерватора в борьбе против

утопизма должен быть, как кажется на первый взгляд, правый радикал, ибо он разделяет многие из консервативных мировоззренческих установок (защита частной собственности, антикоммунизм, индивидуализм т. п.). Но

это – ненадежный союзник, ибо в отличие от консерватора

правый радикал ориентирован на более или менее основательную (хотя не выходящую за пределы капитализма) трансформацию существующего общества – установка, которая при отсутствии научного подхода неизбежно ведет к

созданию утопических проектов и попыткам их практического осуществления.

Правый радикал убежден, что левые (к числу которых

он относит даже либералов) ведут Америку к национальной

катастрофе. Поэтому необходимо «вернуть» страну —если

понадобится, то путем применения силы – на «истинный

путь», возродить традиционные идеалы (созвучные отчасти

утопиям фермерской Америки). Отсюда и парадоксальность

(не всегда им осознаваемая) позиции правого радикала: он

против утопии, поскольку она уводит Америку «влево»; он

за утопию, поскольку она способна открыть путь к осуществлению близкого ему социального идеала50.

Необходимо заметить, однако, что теоретическая рефлексия правого радикала относительно утопизма выражена

гораздо слабее, чем у консерватора. Это и естественно: правый радикал не теоретик, он человек действия, в лучшем

случае политик-практик. Социология или политическая

наука не его стихия. Поэтому позиция правого радикала в

отношении утопии менее проработана теоретически, чем у

консерватора, и менее четко артикулирована в литературе.

Его антипод – левый радикал. Объединяемые критическим отношением к существующему обществу и стремлением подвергуть его основательным преобразованиям, американские левые радикалы нередко становились па путь

прямой апологии утопии. Они видели в утопизме едва ли

50 Подробно о содержании этого идеала см.: Современное политическое сознание в США, гл. IV.

231

не единственное средство разрушения конформистского сознания и вывода массового субъекта за пределы господствующи: культуры. Не ограничиваясь рассуждениями о пользе утопий, некоторые из них сами строили утопические

проекты и порою даже пытались осуществить их на

практике.

Так было и в послевоенный период. Еще в конце 50-х —начале 60-х годов группа видных американских философов, социологов и психологов, часть из которых была впоследствии воспринята общественностью в качестве вдохновителей или теоретиков леворадикального протеста в США

и Западной Европе, предпринимает попытки реабилитировать утопию и обосновать «революционность» утопического подхода к актуальным проблемам современности.

Характерной особенностью деятельности этих теоретиков, среди которых видное место занимали «левые» («радикальные») фрейдисты – Г. Маркузе, Э. Фромм, Н. Браун

и другие, было то, что их попытки возродить утопический

дух осуществлялись в процессе конфронтации с учением

3. Фрейда, который, как известно, считал, что утопия практически неосуществима, ибо невозможно (без катастрофических последствий для человечества) изменить репрессивный характер цивилизации51. Соглашаясь в общем с

выводом Фрейда применительно к низшим стадиям развития человеческого общества, Браун, Маркузе, Фромм

утверждали вместе с тем, что устранение репрессии на

высших стадиях цивилизации не обязательно чревато ее

разрушением. Из этого допущения проистекал важный

вывод: утопия возможна, за утопию надо бороться52.

51 «Фрейд неуклонно и всеми силами стремился разрушить надежду, что агрессивность будет устранена вследствие установления

новой системы отношений собственности или отмены собственности – допущение, которое лежало в основе большинства утопий девятнадцатого века. Фрейдовский инстинкт смерти мог

быть сравнительно поздно введен в его систему, но работы, созданные на протяжении всей его жизни, утверждали наличие

глубоко укорененного противоречия между цивилизацией и мирским счастьем... Во многих отношениях атака Фрейда на утопические иллюзии, которые он называл небесной колыбельной, была самой острой и разрушительной из всех, которые когда-

либо предпринимались» (Manuel F. Е., Manuel F. P. Utopian Thought in the Western World. Cambridge, Mass., 1979, p. 788).

52 «Они отрицали фрейдовское отрицание эвдемонистской утопии.

Они отвергали дуализм, лежащий в основе его системы, и полагали, что не существует никаких внутренних причин, мешающих либидо получить свободное выражение, поскольку челове-

232

В 50-х годах это представление получило наиболее полное обоснование в книге Г. Маркузе «Эрос и цивилизация».

Как верно замечает К. Б. Клеман, «содержание книги —это оправдание утопии, о чем свидетельствует расположение материала: книга начинается главой «Под властью

принципа реальности» и заканчивается главой «По ту сторону принципа реальности». Ее вывод: необходимо освободиться от культурного принуждения, от самого понятия

реальности» 53. Более того, те из последователей и критиков

Фрейда, которые считали себя сторонниками социализма, готовы были даже допустить осуществимость идеалов, развивавшихся в русле социалистических утопий прошлого.

А некоторые из них, как, например, Маркузе и Фромм, позднее сами вступили па стезю утопического творчества.

Предпринятая в 50-х годах «левыми» фрейдистами апология утопии не вызывала политического резонанса и не получила выхода в социальную практику. Все это произошло

позднее, когда массовые движения протеста приняли широкие масштабы, а попытки реабилитировать утопию на

основе фрейдизма получили подкрепление со стороны

социологов, выступивших с апологией утопии в политическом плане. Эту миссию принял на себя один из вдохновителей «новых левых» – американский социолог Ч. Райт

Миллс. В опубликованном в 1960 г. «Письме к новым левым», сыгравшем важную роль в радикализации американской интеллигенции и студенчества, Миллс прямо поставил вопрос о необходимости радикального критического

пересмотра представлений об утопии и утопизме. «Нас,—писал Миллс,– часто обвиняют в том, что мы «утопичны» – в своих критических высказываниях и в своих предложениях...

чество освободилось от экономического и сексуального подавления, которое могло быть необходимо для создания культуры

на низших стадиях цивилизации» (Manuel F. E.f Manuel F. P.

Op. cit., p. 793).

Г)3 Клеман К. Б. Истоки фрейдизма и эволюция психоанализа.—г

В кн.: Клеман К. Б., Брюно П., Сэв Л. Марксистская критика

психоанализа. М., 1976, с. 127. Добавим к сказанному, что не

только логика построения, но все содержание книги было направлено на доказательство того, что можно изменить «направление прогресса», избавиться от «репрессивного изобилия», разрушить «фатальный союз производительности и разрушения, свободы и репрессии» и использовать общественное богатство

для формирования мира человека в соответствии с его «инстинктами жизни».

233

В этих обвинениях есть доля истины. Но не должны ли

мы, – продолжал Миллс, – задать вопрос: что сегодня в

действительности понимается под утопическим? И еще: не

является ли наш утопизм главным источником нашей

силы? Я думаю, что «утопическими» сегодня называют

любую критику или предложение, которые выходят за

пределы замкнутой среды индивидов: среды, которую мужчины и женщины способны непосредственно постичь и

которую они с достаточным основанием могут рассчитывать

непосредственно изменить. В этом узком смысле наша

теоретическая работа действительно утопична... Если мы

хотим проводить политику Новой левой, то тогда необходимо проанализировать структуру институтов и основы

политики. В этом смысле наша работа как с точки зрения

своей критики, так и с точки зрения своих предложений

по необходимости носит структурный характер и, следовательно, для нас самих является пока утопической» 54.

Постановка Миллсом вопроса об умении социального

критика выйти за пределы сложившейся системы институтов и ценностей, чтобы разглядеть еще непосредственно не

осуществимые возможности радикальной перестройки всей

«структуры институтов», заключала в себе определенный

критический потенциал. Она ориентировала на раскрытие

действительного исторического смысла социальных проектов, объективно направленных на разрушение отживших

социальных структур и умышленно дискредитируемых буржуазией как «нереалистические», «утопические» и т. п.

В этом смысле утопизм мог действительно сыграть позитивную роль в борьбе против буржуазного истеблишмента.

Разумеется, при том непременном условии, что он не должен был абсолютизироваться и противопоставляться «реалистическому» подходу, учитывающему не только возможные перспективы и цели социального развития, но и

реальное соотношение политических сил в американском

обществе.

Подкрепленный практикой массовых движений протеста, тезис о конструктивной функции утопии получил

дальнейшее развитие в работах американских леворадикальных социологов 60-х годов. Специфической формой

апологии социально-утопического воображения явился в

этот период лозунг о «конце утопии», активно поддержанный Г. Маркузе. «Сегодня, – говорил он в одноименной

54 Wright Mills С. Letter to the New Left.– In: The New Left. A Collection of Essays. Ed. by P. Long. Boston, 1969, p. 20, 21.

234

лекции, – любая форма конкретного мира, человеческой

жизни, любая трансформация технической и естественной

среды являются возможными и обнаруживается эта возможность в самой истории. Сегодня мы обладаем возможностью превратить мир в ад, и мы успешно идем к этой

цели. У нас есть возможность превратить его в противоположность ада. Это означало бы конец утопии, т. е. отклонение тех идей и теорий, которые используют понятие утопии для того, чтобы подвергнуть отрицанию определенные

социально-исторические возможности» 55.

Призывая к раскрепощению социологического воображения, к развитию утопического сознания и «отклонению»

апологетически ориентированных «идей и теорий», Маркузе одновременно советовал воздержаться от априорного конструирования утопических проектов, видя в них проявление «репрессивного» начала. Однако в 60-х годах такие

призывы к осторожности игнорировались большинством

американских левых радикалов, которые прежде всего

сами стремились понять, в какой Америке они хотели бы

жить, т. е. построить в своем воображении ее утопический

образ. Отсюда та масса утопических идеалов (далеко не

всегда интегрировавшихся в целостные проекты), которая

была порождена леворадикальными движениями 60-х годов и, в свою очередь, дала импульс утопическим тенденциям в рамках либерального сознания.

Американский либерал, будь он технократом или реформистом56, выступает как стороннник и защитник буржуазной цивилизации. Но и в теории, и в практике либерал исходит из посылки, что в рамках американского капитализма не только могут, но и должны осуществляться —во имя сохранения его фундаментальных ценностей – более или менее основательные экономические, социальные

и политические реформы. Поскольку при этом осознается, что такого рода реформы могут быть сопряжены с утопическими ориентациями и поисками, а в самом существовании утопического сознания усматривается элемент буржуазного этоса, постольку современный либерал в принципе готов признать за утопией определенную конструг

тивную функцию и право на существование.

Более того, в ситуациях, которые представляются ему

критическими для существования западного мира, либерал

55 Marcuse Н. Five Lectures. Boston, 4970, p. 62.

w О современном американском либеральном сознании см.: Современное политическое сознание в США, гл. II.

235

готов даже выступить в роли прямого проповедника утопизма как важного условия выхода «человечества» из

кризиса. Как писала в своей статье «К более живым утопиям» (опубликованной еще в 1957 г. на страницах журнала «Сайенс») Маргарет Мид, формирование новых утопий

становится необходимым условием «самого выживания человеческой расы и, возможно, всего живого»57; «мир,—утверждала М. Мид, – испытывает сегодня крайнюю нужду в видении (vision), способном придать нашей жизни

смысл и заставить почувствовать ответственность, сделать

безопасными страшные силы разрушения и почти безграничные силы созидания, которые вложила в наши руки

наука» 58. Именно утопия как «человеческое видение возможного и более желательного будущего»59, настаивала

Мид, способна решить эту задачу.

Голос американского этнографа прозвучал в «глухой»

период, когда иллюзия «конца идеологии» (и утопизма), казалось, прочно укоренилась в либеральном сознании.

Но прошло всего несколько лет, и не кто иной, как Белл, тогдашний либерал и один из демиургов этой иллюзии, присоединился, в сущности, к призыву М. Мид. В предисловии к новому изданию «Конца утопии» (1962) Д. Белл

писал: «Сегодня более чем когда-либо существует определенная потребность в утопии, ибо люди нуждаются – как

они всегда нуждались – в определенном представлении о

своих возможностях, в определенном способе сочетания

страсти и интеллекта» 60. Американский социолог и позднее не раз возвращался к этой мысли61. Больше того, как

мы увидим далее, он сделал ее императивом своих концептуальных поисков.

Признание либералами 60-х годов утопии в качестве

«законной» формы интеллектуального освоения реальности

и способа конструирования альтернативных образов гря-

57 Mead М. Towards More Vivid Utopias.– In: Utopia. Ed. by Ka-

teb G. N. Y., 1971, p. 54.

58 Utopia. Ed. by Kateb G. N. Y., 1971, p. 50.

59 Ibid., p. 43.

60 Maron M. Daniel Bell and the End of Normal Science.– The Futurist, 1973, Dec., p. 266.

61 «Ни в одном из созданных человеком обществ нет той гармонии

человеческих отношений, какую проектировали различные утопии... И все же утопия (которую Белл истолковывает как лишенное противоречий общество, «где каждый человек волен

следовать своим склонностям».– Э. Б.) остается самым реалистическим проектом человеческого общежития» (Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N. Y., 1973, p. 488).

236

дущей Америки и мира в целом не в последнюю очередь

было связано с их надеждами заново сформулировать, «национальные цели», способные устоять в конкурентной

борьбе, открыть перед рядовыми американцами видение

«рубежей будущего».

В новом предисловии к своей книге «Утопия и ее враги» американский либеральный социолог Дж. Кейтеб, настаивая на реабилитации утопии в общественном сознании, прямо связывал ориентацию на утопизм с необходимостью решения практических задач. «Рост интереса к

утопии в последние годы заставляет снова обратить к ней

взор;ы... В условиях ее возрождения, которое не является

только академическим или литературным, практичность

и желательность утопии приобретают большую серьезность» 62.

Кейтеб призывал к созданию «открытых», динамических утопических проектов, способных предложить «подлинную альтернативу» существующему обществу и вместе с тем оставляющих широкий простор для инициативы

и дальнейших изменений. «...Мы должны,– писал он, —мысленно представить себе утопию как мир, в котором

индивиды и группы обладают свободой, волей, энергией

и талантом, чтобы строить и перестраивать свою жизнь, не испытывая при этом лишений и страха перед насильственной смертью» 63.

В 70-х годах появился еще один фактор, подкрепляющий позитивное отношение либералов к утопии и стимулирующий утопические поиски и эксперименты.

Констатация тупиковой ситуации как реальной возможности, грозящей человечеству, которая содержалась в

в работах ряда западных социологов и футурологов (в

первую очередь тех, которые были связаны с Римским

клубом) 64, опубликованных в начале 70-х годов и вызвавших широкий резонанс не только в научных кругах, но и

®2 Kateb G. Utopia and its Enemies. N. Y., 1972, p. V.

63 Ibid., p. VI.

64 В первую очередь здесь необходимо назвать «Пределы роста» —первый доклад Римскому клубу, подготовленный под руководством американских ученых Д. и Д. Медоузов и опубликованный в 1972 г. В той же алармистской тональности были выдержаны и некоторые из последующих докладов, в частности «Человечество на перепутье» (созданный под руководством М. Ме-

саровича и Э. Пестеля). Имея в виду эффект воздействия на

общественность и стимулирования утопических поисков, к числу этих работ следует отнести и знаменитый «Футурощок»

О, Тоффлера.

237

среди широкой общественности, требовала развернуть

фронт поиска позитивных альтернатив. Роль социальных

утопий в рамках этих поисков могла казаться тем большей, что некоторые из видных американских социологов

и футурологов, подчеркивающих рост тенденции социальных проектов к самореализации, склонны были связывать

трудности и проблемы современного американского общества далеко не в последнюю очередь с отсутствием «смелых проектов», в том числе утопических, его перестройки65. Нужны «фабрики утопий»60, писал Тоффлер, которые помогли бы произвести революцию в утопическом творчестве, изменив как формы производства

утопических идеалов, так и прежде всего их структуру, направленность и характер.

Традиционные утопии, говорит Тоффлер, изображают

простые и статичные, а порою и обращенные в прошлое

общества. Америке же нужны утопии, обращенные в будущее, к «супериндустриализму», или, как потом назвал

его Тоффлер, к «обществу Третьей волны».

Тоффлер связывает успешное конструирование и осуществление утопий с утверждением в обществе так называемой «антиципаторной демократии» 67. Рассматриваемая