Текст книги "Социальная утопия и утопическое сознание в США"

Автор книги: Э. Баталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

71 См.: Замошкин Ю. А. Кризис буржуазного индивидуализма и

личность.

291 10*

Шавшей страх не только американским левым, но также

сторонникам консервативных ориентаций и даже некоторым группам правых, поскольку в условиях США их мировоззрение продолжало формироваться на базе индивидуалистических, антиэтатистских ценностей.

Влияние европейского опыта и сопровождавших его политических интерпретаций проявлялось еще и в том, что

на протяжении 40—50-х годов представление о путях установления «тоталитарной диктатуры» в США связывалось, как правило, либо с «социалистической революцией» – в сознании правых, либо с фашистским переворотом – в сознании левых. Иными словами, эта диктатура рассматривалась как противоестественная по отношению к демократическим порядкам и процедурам, существовавшим (в

соответствии с конституционными актами) в Америке на

протяжении двухсот лет. Такое представление и поныне

сохраняется в сознании большей части американцев.

Однако сегодня оно все больше начинает оспариваться

как примитивное, не отражающее политической реальности нашего времени. Об этом свидетельствует, в частности, развернувшаяся на страницах журнала «Фючерист» дискуссия о возможности и путях установления «орвеллиан-

ского мира» в современных Соединенных Штатах.

Действие футурологического сценария Дэвида Гудмена «Как в Америке наступил 1984 год» развертывается

на фоне столь ординарных и почти привычных для современной американской социально-политической жизни

явлений, что наступление «1Э84./> выглядит пугающе естественным и правдоподобным. «К концу 60-х годов, – говорится в сценарии,– рост накопления расщепляющихся

материалов и информации относительно производства оружия ведет к эскалации страха перед „атомным террориз-

мом“ Интеллектуалы, журналисты, лидеры корпораций

и политики – все предупреждают, что атомная бомба скоро может выйти из-под правительственного контроля, но

никто не может предложить удовлетворительного решения

проблемы. Студенты обсуждают возможность производства атомных бомб в частном порядке и вытекающие отсюда последствия. В одном из экспериментальных колледжей

на Востоке страны предлагается курс по теме „Как сделать атомную бомбу”»72. Наконец, «группе идеалистиче72 Goodman D. How 1984 Came to America.– The Futurist, 1978, Dec.

354.

292

ски настроенных студентов» удается раздобыть плутоний

и произвести бомбу, способную разрушить крупный город.

Угрожая применить атомное оружие, они шантажируют

правительство, требуя удовлетворить выдвинутую ими

программу. Страну охватывает паника. Советники президента настаивают на том, чтобы он объявил чрезвычайное

положение. Хотя многие из полномочий главы администрации отменены Актом о чрезвычайном положении

от 1976 г., он все еще обладает правом отдавать обязательные для исполнения распоряжения, действительные

в течение шести месяцев при условии, что он информирует

конгресс о своих намерениях. Таким образом, согласно

сценарию Гудмена, президент все еще может осуществлять

руководство страной посредством «законной диктатуры»

с последующим обоснованием своих действий. Пользуясь

этим правом, после долгих колебаний он объявляет о введении в США чрезвычайного положения. Он требует ограничения передвижения граждан и свободы прессы, введения запрета на некоторые формы коммуникаций и предоставления полиции почти неограниченного права на

досмотр. Предлагается также «переподчинение армии и

временное введение военного положения» 73. Усиливается

давление со стороны оппозиции. Наконец, террористов

арестовывают, но страсти не утихают, ибо все опасаются

повторных инцидентов. Президент обращается к пароду

Америки, призывая его к сдержанности. При этом он просит не ограничивать его полномочий, позволяющих ему

объявить в стране чрезвычайное положение. Он просит

также предоставить ему право приостановить действие

Билля о правах...

Как нетрудно заметить, установление «тоталитарной

диктатуры», как представляет ее себе Гудмен, не связывается с насильственным отрицанием буржуазной демократии. В статье «Обратный отсчет от 1984. Большой Брат, возможно, придет в точно назначенный час», напечатанной

вместе с упомянутым сценарием, Гудмен поясняет, что

«орвеллианский мир» может оказаться «естественным»

результатом функционирования традиционных буржуазно-демократических институтов. В рамках этих институтов, без видимых отклонений от буквы закона (либо вопреки закону, но без открытого его отрицания) происходят

такие изменения, которые ведут к незаметному вползанию

73 Goodman D. Op. cit., p. 354.

293

Запада в «мир 1984-го» и делают американскую демократию столь хрупкой и неустойчивой, что достаточно небольшого внешнего толчка, чтобы она была ликвидирована как

таковая. «...Социальные тенденции последнего тридцатилетия,– пишет Гудмен,– как никогда раньше приблизили

Запад к 1984-му, и эти тенденции могли бы резко ускориться при определенных обстоятельствах» 74.

Гражданам Океании, описанной в «1984», присуще

«раздвоение мышления». В нынешней Америке, пишет

Гудмен, оно существует: «Когда администрация Никсона, откровенно придерживаясь курса на установление закона

и порядка внутри страны, порицала все формы „гражданского неповиновения44, она одновременно вела тайное подслушивание телефонных разговоров, организовывала незаконные вторжения в помещения и колтроль за перепиской, осуществляла слежку за „врагами44…» 75

Океанией правит «Большой Брат» – всемогущий и

вездесущий диктатор, недреманное око которого следит за

всеми и каждым, всегда и везде. Но не менее сильную

власть, утверждает Гудмен, мы обнаруживаем и в современной Америке. «При нынешнем патерналистском прав-

лелии и мощной президентской власти Большой Брат может быть чем-то диффузным, но он остается столь же

мощным» 76.

В Океании практикуется тотальная слежка, осуществляемая с помощью электронных устройств. Такая же картина наблюдается сегодня и в США. «Слежка за „подрывными44 элементами со стороны американских правительственных органов документально подтверждена расследованием, проводившимся конгрессом» 77.

В Океании люди приучены видеть и чувствовать так, как «надо», чтобы не «подрывать» устои существующего

общества; изобретен некий «неоязык», делающий еретическую мысль лингвистически невыразимой; разорваны все

эмоциональные связи между людьми, в том числе и между родственниками... Но все это, по словам Гудмена, присуще и Америке конца 70-х годов. «Нынешние социальные тенденции отчетливо свидетельствуют об общей деградации индивидуальных свобод, упадке рационального

74 Goodman D. Countdown to 1984. Big Brother May Be Right on Schedule.– The Futurist, 1978, Dec., p. 350.

75 Goodman D. Countdown…, p. 351.

76 Ibid., p. 352.

77 Ibid.

294

мышления, ограничении возможности человека остаться

наедине с самим собой, сужении возможностей его самоопределения; будущее вроде того, которое описано в

„1984й, приближается с каждым годом. Но критики

,,1984“ делают слишком поспешный вывод, что „у нас это

невозможно11 и что ,,1984“ ие мог бы стать реальностью

в течение каких-нибудь ближайших пяти лет. Они утверждают, что наши демократические убеждения имеют

слишком глубокие корни, чтобы быть разрушенными хищным Большим Братом.

Отчасти они правы. Ни одна из этих социальных тенденций ие достигла еще той силы, как это представлял

себе Орвелл в ,,1984“, и при нынешних темпах „прогресса4* орвеллианское будущее отстает от нас более чем на

пятилетшою дистанцию. К сожалению, тенденции могут

получить ускорение. Ни одно из предсказаний Орвелла не

находится за пределами возможного, и почти любая из социальных и политических тенденций, описанных выше, могла бы достичь предела благодаря единственному

пусковому инциденту»78.

Логика анализа Гудмена четко фиксирует как реальный кризис буржуазной демократии в США, так и кризис

демократического сознания, неверие в способность существующих институтов культуры и политики предотвратить сползание к антидемократическому режиму, страх

перед вооруженной провокацией террористической банды

или перед стихийным бедствием, способными, как он считает, смести буржуазную демократию. Особые опасения

вызывают у Гудмена научно-технический прогресс и укрепление позиций технократии, в чем он видит своеобразную

материальную основу «тоталитарной диктатуры». Это обстоятельство следует особо подчеркнуть, поскольку сегодня в Америке не такой уж редкой становится точка зрения, согласно которой опасность «тоталитарной диктатуры»

коренится в развитии науки и техники. Эта позиция

отчетливо проявилась, в частности, в ходе обсуждения

статьи и сценария Гудмена на страницах «Фючериста».

«Для большей части человечества,– писал Джозеф

Мейлони, специалист в области системного анализа,– общество, подобное тому, какое изображено в „1984“, является наиболее вероятным будущим. По всей видимости, оно

не возникнет в течение ближайших пяти лет, ни даже в

78 Goodman D. Countdown…, p. 352.

295

течение жизни поколения, но продолжающееся распространение передовой технологии в сочетании с ^прекращающимся ростом населения служит гарантией того, что в

конечном счете воцарится порядок, описанный в „1984“.

Общество типа „1984“, утверждает Мейлони, возникнет не как непосредственный результат катастроф, таких, как война, голод, болезни, вызванных растущим дисбалансом между ресурсами земли и ее населением. Оно возникнет в результате развития технологии, необходимой для

поддержания жизни огромного числа людей на уровне ожидаемых ими жизненных стандартов» 79.

Массовая технофобия и лежащая в ее основе фетишизация науки и техники не могли не породить антитехно-

кратической и антисционтистской реакции в сфере сознания и культуры. За послевоенные десятилетия в Америке

появилась довольно обширная литература, в их числе и

негативные утопии, проникнутые критическим пафосом

в отношении науки и техники и направленные против ее

претензий на всевластие и всемогущество, на замену и

подмену человека машиной.

Классическим выражением антитехнократической негативной утопии до сих пор остается написанный еще в

1954 г. роман Курта Воннегута «Механическое пианино»

(в русском переводе «Утопия 14»). В Соединенных Штатах Америки конца XX —начала XXI в., где происходит

действие романа, господствует Машина. Правда, если посмотреть со стороны, то дела в обществе идут «лучше, чем

когда бы то ни было. Раз и навсегда после кровавой военной бойни мир, наконец, избавился от своих неестественных страхов – массового голода, массового лишения свободы, массового издевательства и массового убийства.

Говоря объективно, сведующие люди и законы мирового

развития, наконец, получили свой долгожданный шанс

превратить землю в приятную и приемлемую для всех

обитель, где спокойно, в трудах можно дожидаться судного

дня» 80. Но это только поверхностное, внешнее впечатление. Постепенно выясняется, что человек заплатил за благополучие дорогой ценой.

Гарантировав определенный минимум материального

благосостояния, Машина сделала человека собственным

79 Maloney 3. Past, Present and Future 1984 s.– The Futurist, 1979, Apr., p. 115.

80 Воннегут К. Утопия 14. М., 1967, с. 34.

296

придатком, поставила его под свой полный контроль и тем: самым фактически вытеснила из общества как нечто иррациональное и потому абсолютно лишнее. Формально у

власти находится немногочисленная технократическая

элита, уверенная в своем превосходстве над другими, в

«правомерности иерархии, возглавляемой управляющими

и инженерами» 81. Но и эта элита по сути дела лишена свободы принятия решений, ибо над всем обществом, в том

числе и над самой элитой, стоит творение человеческого

интеллекта и подлинный властитель Соединенных Штатов – ЭВМ ЭПИКАХ-Х1У. Сложилась даже новая поговорка: «машине и карты в руки». Потерянная в этом машинизированном мире, личность утрачивает «чувство

собственного достоинства...» 82.

Воннегут показывает, что такое общество не может не

вызывать протест – и со стороны люмпенизированной

массы, неизбежно порождаемой технократическим обществом, и со стороны части самой технократии. Никто из них

не знает точно, что именно надо делать с машинами и людьми, но все чувствуют – и в этом пафос и основная идея

книги,—что технократическое общество враждебно человеку и как таковое оно обречено на гибель.

Идея антигуманности и исторической обреченности

технократического мира пронизывает все антитехнокра-

тические негативные утопии. Но последние часто искажают действительную роль науки и техники в обществе.

Вырывая их из более широкого социального контекста, не

умея разглядеть их амбивалентную сущность, негативные

утопии часто перелагают на науку и технику чуть ли не все

бремя ответственности за существующее в мире зло. В итоге они сами становятся на путь фетишизации сил, против

которых ведут войну. Вот почему позитивное значение

этих произведений нередко связано с их критическим пафосом.

Один из поводов критики технократических идеалор

заключается в том, что обыденное сознание часто усматривает в развитии науки и техники и деятельности ученых

и инженеров чуть ли не главную причину появления оружия массового уничтожения и возникновения угрозы новой

мировой войны. Война же, особенно термоядерная, рас81 Воннегут К. Утопия 14, с. 33.

82 Там же, с. 128.

297

сматривается в современной американской негативной

утопии как одно из главных зол и опасностей, угрожающих

человечеству.

Во многих негативных утопиях последнего тридцатилетия действие либо развивается на фоне опустошительной войны, либо завершается ею. Причем независимо от

того, как трактуется причина войны и на кого возлагается

ответственность за нее (а здесь широкий спектр трактовок – от антикоммунистических до антиимпериалистических), война обычно рассматривается как источник

разрушения цивилизации pi уничтожения человеческого

рода.

Страх перед войной выступает одновременно и как

косвенная форма выражения страха перед ее источником, каковым оказывается – в зависимости от политических позиций автора и его кругозора – то военно-промышленный

комплекс, то недальновидное правительство, то «красная

опасность» (трансформирующаяся иногда в «желтую опасность», как, например, в «атомных утопиях» 83 П. Джорджа) , то правые, то левые силы.

Наиболее крупные из антивоенных негативных утопий, такие, как хорошо известный советскому читателю роман

Ф. Нибела и У. Бейли «Семь дней в мае», выступают в традиционной для негативных утопий и антиутопий функции

романа-предупреждения и тем самым выполняют важную

в нынешних условиях роль мобилизации сил на предотвращение новой мировой войны и разрядку международной напряженности.

В некоторых из современных американских негативных утопий звучат – порою глухо, неотчетливо – антиуто-

пические мотивы. Мы, пишет Дж. Мейлони, можем отвергать мир «1984-го» как зло, но при этом должны ясно представлять себе, что, во-первых, это зло неизбежное, а во-вторых, не такое уж страшное и незнакомое, как это кажется

на первый взгляд. Жизнь в маленьком городке, где каждый у всех на виду, где все знают все обо всех и находятся

во власти обычая и общественного мнения, по сути мало

чем отличается от жизни в «орвеллианском мире», утверждает Мейлони. Так что стремясь оттянуть приход «1984», говорит он, мы не должны так уж сокрушаться, когда он

все-таки наступит. Надо будет только приспособиться, 83 Об «атомных утопиях» (понятие, введенное А. Мулярчиком) 60—70-х годов см.: Американская литература и общественно-политическая борьба. М., 1977.

298

привыкнуть к нему как к миру, который может нам и не

нравиться, но который вовсе не является наихудшим из

возможных миров, ибо его обитатели имеют, по крайней

мере, пищу, одежду, жилье и получают медицинскую помощь 84.

В рассуждениях Мейлони четко проявляется направление эволюции современного американского утопического сознания (по крайней мере, некоторых его потоков): уменьшение дистанцированности утопического идеала.

Когда зло кажется неизбежным, позитивным идеалом становится наименьшее из возможных зол, которое в итоге

перестает даже восприниматься как зло. Негативная утопия, как отвергаемая сегодня форма возможного бытия, становится... утопическим идеалом. Предел, отделяющий

реальное от возможного и возможное от желаемого, уменьшается до ничтожно малой величины, так что границы их

фактически совпадают, и остается радоваться уже тому, что мы имеем пищу, одежду, жилище, и мечтать о том, чтобы не стало хуже.

Перед нами классическое по своей четкости и внутренней логической последовательности выражение кризиса

буржуазного утопического сознания и скрытое отрицание

утопии как таковой. Тут, конечно, еще нет того страха

перед возможностью осуществления утопических идеалов, который с такой силой проявился в европейской культуре

полвека назад, нет сознательного, философски обоснованного отрицания попыток построить проект «идеального общества».

Отсюда, конечно, еще не следует, что в современной

американской литературе вообще не существует произведений с четко выраженной антиутопической установкой.

Вот сюжет повести известного американского писателя-

фантаста Р. Шекли «Билет на Транай». Герой повести.

Марвин Гудмен, узнает о существовании («там, далеко

за галактическим вихрем») утопической страны Транай.

«Транай – обильная, миролюбивая, процветающая, счастливая страна, населенная не святыми, не скептиками, не

интеллектуалами, а людьми обычными, которые достигли

Утопии» 85.

После долгих мытарств Гудмен добирается до этой

земли обетованной. Сначала она его очаровывает, но посте-

84 Maloney J. Op. cit., p. 115.

S5 Шекли P. Рассказы, повести.– В кн.: Библиотека современной

фантастики. М., 1968, т. 16, с. 167.

299

пенно он постигает смысл и цену утопии. На Транае «нет

преступности», но, как выясняется, только потому, что-

преступников просто не называют преступниками, а человек, убивший пятерых, именуется «потенциальным убийцей». Нет на Транае «полиции, судов, судей, шерифов, судебных приставов, палачей, правительственных следователей. Нет ни тюрем, ни исправительных домов, ни других

мест заключения» 86 – нет потому, что правосудие легко и

быстро вершится представителями власти с помощью бесшумной дальнобойной винтовки с телескопическим прицелом. Произвол и ошибка полностью исключены, ибо согласно определению и неписаным законам каждый, кого

ликвидировал представитель власти, является «потенциальным преступником»87. Транайцы создали «стабильную

экономику без обращения к социалистическим, коммунистическим, фашистским или бюрократическим методам», основанную на распределении богатства «без вмешательства правительства»88. Однако очень скоро обнаруживается, что все распределение и перераспределение богатств

осуществляется с помощью лучевого пистолета....

Словом, Марвину Гудмену было над чем задуматься.

«В голове у него царил кавардак... что же такое Транай —Утопия? Или вся планета – гигантский дом для умалишенных? А велика ли разница? Впервые за свою жизнь

Гудмен задумался над тем, стоит ли добиваться Утопии.

Не лучше ли стремиться к совершенству, чем обладать им?

Может быть, предпочтительнее иметь идеалы, чем жить

согласно этим идеалам?» 8

В этих рассуждениях Шекли, вложенных им в уста

своего героя, с предельной четкостью выражено кредо антиутописта и формула антиутопии. Однако, несморя на

существование отдельных литературных антиутопий, анти-

утопическая традиция в США остается пока еще мало развитой. Как считает Ю. Вебер, причина этого в том, что

Соединенные Штаты, испытав – быть может даже в большей степени, чем другие страны, – отрицательные последствия технического прогресса, не пережили еще такие

социальные и политические катаклизмы, какие выпали на

долю Европы, а милостивая историческая судьба не способствует рождению антиутопического духа. «Американцы

86 Там же, с. 171.

87 Там же, с. 203.

88 Шекли Р. Указ. соч., с. 171.

89 Там же, с. 205, 206.

т

по-настоящему еще не разочарованы возможностями, открывающимися перед ними в политической сфере. Они

создали горькую утопическую сатиру – «Бунт пешеходов»

Д. Н. Келлера, «Зеленее травы» Уорда Мура, «Гигантский

восковой шар» С. Мид, но ужасные и преисполненные

отчаяния характерные черты антиутопии мы находим только в произведениях «технологов» – Брэдбери, Воннегута, Азимова и других писателей, которые видят, как

машина берет верх, как человеческая личность, инициатива и фантазия тонут в море технических приспособлений...

Американская антиутопия проникнута тем же духом отчаяния, поражение индивида в ней столь же очевидно, но своей

цели она достигает иными средствами, с помощью иных

сюжетов и трактовок, которые сами по себе отражают иной

опыт авторов» 90.

Хотя Ю. Вебер не всегда проводит четкую грань между

негативной утопией и антиутопией, он дает в общем точную оценку состояния развития антиутопии в США. Слишком мало еще пережила и перестрадала Америка, слишком

поверхностен и порою наигран ее пессимизм, слишком

легко до сих пор удавалось ей решать проблемы, над которыми билась капиталистическая Европа, чтобы в ней

могла сложиться сильная, обладающая большим эмоциональным зарядом, а главное влиятельная антиутопическая

литература. Но теперь времена меняются быстрее, чем несколько десятилетий назад. Все шире пробивает себе путь

в национальное сознание представление об утрате «американской исключительности», якобы присущей Америке, все

уже становится пространство для исторического маневра, а значит, все более острыми и напряженными будут становиться противоречия, с которыми придется столкнуться

Америке «дома и за границей» в ближайшие десятилетия.

Общий кризис капитализма сулит Соединенным Штатам

немало потрясений и разочарований, которые не пройдут

бесследно для национального сознания и рано или поздно

породят более мощный и колоритный антиутопический

этос, который будет существовать в борьбе с утопическими

настроениями и ориентациями, с попытками осуществить

па практике новые утопические идеалы.

90 Weber Е. The Anti-Utopia of the Twentieth Century.– In: Utopia.

Ed. by Kateb G. N. Y., 1974, p. 86.

§ 3. Официальная и народная утопия

в современной Америке

Изменения, происшедшие в мире на протяжении последних десятилетий, нашли отражение на всех уровнях

социально-утопического сознания, в том числе на уровне

официальной и народной утопий.

Новый этап в развитии американской официальной

утопии связан с деятельностью администрации Дж. Кеннеди. Справедливо полагая, что наступающие 60-е годы

будут «революционными и ответственными»91, Кеннеди

сформулировал знаменитую концепцию «нового фроити-

ра»92, которая должна была способствовать формированию

в сознании американцев (и всего мира) нового образа Америки и новых национальных целей, очертить контуры нового социального идеала. Этот идеал хотя и не отличался

принципиально от провозглашенных предшествующими

администрациями лозунгов, однако вносил в них некоторые новые нюансы, отражающие дух эпохи.

Понятие «нового фронтира», выбранное президентом

Кеннеди для обозначения своего официального курса, имело глубокий смысл. Новый президент тем самым как бы

объявлял американцам о том, что «граница», «закрытая»

в последней четверти XIX в., открыта вновь, что есть великие цели, за которые стоит бороться, есть свободное для

экспансии пространство – только теперь в отличие от

XIX в. эта граница пролегает по иным, глобальным, ру-

оежам.

Мировая держава, образец для всеобщего подражания; великая нация, народ которой, вновь преисполненный духа дерзостного поиска, свойственного прежним пионерам, проникает в космос, успешно овладевает вершинами науки и создает самую передовую технологию; страна, покончившая с нуждой, болезнями, нищетой у себя дома и помогающая «свободным людям и свободным правитель-

91 См.: Иеаняп Э. А. Белый дом: президенты и политика. М., 1979, с. 218.

92 В нашей литературе термин «New Frontier» принято переводить

как «новые рубежи». Достаточно точно отражая риторику этой

программы, данный русский термин имеет, на наш взгляд, один

существенный недостаток – он скрадывает ассоциации с фрон-

тиром, на которые рассчитывали авторы этой концепции и тем

самым не дает полного представления об их замыслах.

302

ствам сбросить цепи нищеты»93; справедливый, но строгий страж мира во всем мире, защищающий друзей и способный проучить любого врага. Такими представали контуры нового общества, в которое звал американцев президент Кеннеди и которое он обещал создать с их помощью.

Провозглашение «нового фронтира» диктовалось как

внутренними проблемами США, которые ощущали острую потребность в социальных идеалах94, способных вдохнуть новые силы в американское общество, так и стремлением господствующего класса Америки нейтрализовать-

возраставшее влияние социализма на международной арене. В этом смысле курс, провозглашенный Дж. Кеннеди, был закономерным продуктом развития послевоенного американского общества. Но «новый фронтир», как и все

предшествующие версии официального кредо, не был итогом беспристрастного научного анализа объективных тенденций развития Соединенных Штатов и мира в целом.

Фиксируя в превращенной форме новые процессы и явления внутренней и меяедуиародной жизни, новая версия

официальной утопии в целом воспроизводила не столько

реальные перспективы Америки, какими они вырисовывались с точки зрения объективного анализа мирового развития (свидетельствовавшего о том, что Соединенные

Штаты движутся в направлении утраты ими прежнего положения в мире), сколько контуры идеального общества,, порожденного имагинативным произволом и интересами

пропаганды.

«Новый фронтир» сыграл важную роль в развитии Америки 60-х годов. Хотя большинство ожиданий, связывавшихся американцами с программой нового президента,, остались несбывшимися, тем не менее сам факт появления таких ожиданий, возрождения духа надежды и веры

в лучшее будущее явился той материальной силой, которая способствовала ускорению темпов развития США на

протяжении нескольких последующих лет.

93 См.: Inaugural Addresses of the Presidents of the United States from George Washington, 1789 to John F. Kennedy, 1961. Wash.

D. C., 1961, p. 268. «Труба зовет нас снова – не к оружию, хотя

мы нуждаемся в оружии; не на битву, хотя мы ведем битву...

она зовет нас на борьбу против общих врагов человека: тирании, нищеты, болезней и самой войны» (Ibid., р. 269).

94 «Наше государство,– говорил Дж. Кеннеди,– испытывает сейчас большую нужду в мощи идей, чем в атомной, финансовой, промышленной или даже человеческой мощи» (цит. по: Ива-

няи Э. А. Белый дом: президенты и политика, с. 221).

303

В какой-то мере этому способствовала и программа

«великого общества» JI. Джонсона. Хотя она была (как

считает большинство историков) логическим продолжением и конкретизацией «нового фронтира», она отличалась

от него своей акцентировкой. Собственно говоря, Кеннеди тоже вел речь не о чем ином, как о превращении Америки в великое общество. Однако в отличие от своего

предшественника, кредо которого было выдержано в

«державных» тонах и подчеркивало прежде всего интересы нации в целом, Джонсон делал акцент на проблемах, имевших более непосредственное отношение к повседневной жизни и заботам американцев. При этом он пытался

напрямую связать провозглашенные в официальной программе цели с «американской мечтой», подчеркнув непреходящую ценность предпринимательского индивидуализма и личной инициативы. «...Мы,—говорил Джонсон,—никогда не теряли из виду нашу цель: Америку, в которой

каждый гражданин располагает всеми возможностями его

общества и в которой каждый человек имеет шанс улучшить свое благосостояние настолько, насколько это позволяют ему его способности»95.

Джонсон рисовал «великое общество», которое «основывается на свободе для всех»; в котором «каждый молодой

человек» будет иметь возможность получить образование и унаследовать «все достижения человеческой мысли»; в котором все люди будут жить в новых, перестроенных, лишенных трущоб городах (на осуществление этого

пункта программы, по расчетам Джонсона, должно было

уйти сорок лет); где будет царить «расовая справедливость»; наконец, – и это было едва ли не ключевым пунктом новой программы – где будет раз и навсегда, полностью («наша цель —полная победа») ликвидирована бедность.

В сущности говоря, это была официальная программа

«общества благосостояния», в котором, как утверждалось, благосостояние каждого и ликвидация бедности за счет

некоторого перераспределения богатства станут условием

процветания нации. «Наша история доказывает, что всякий

95 Public Papers of the Presidents of the United States: Lyndon B.

Johnson. Wash. D. C., 1965, vol. 1. Цит. no: Walker R. H. Op. cit., p. 261. С развитием Америки, подчеркивал далее Джонсон, открывается возможность «почти для каждого американца надеяться, что благодаря работе и таланту он сможет обеспечить

лучшую жизнь для себя и для своей семьи» (Ibid.).

304

раз, когда мы расширяем базу изобилия, давая большему

числу людей шанс производить и потреблять, мы создаем

новую промышленность, поднимаем производство на более

высокий уровень, обеспечиваем более высокие заработки и

доходы для всех. Предоставление новых возможностей

тем, кто обладает малым, обогащает жизнь всех остальных» 96.

Критики программы Джонсона справедливо указывали

как на ее пропагандистскую сущность, так и на ее материальную необоснованность. В самом деле, провозглашать

полное искоренение бедности (с учетом ее трактовки в

США) можно было только совершенно игнорируя то обстоятельство, что рост национального богатства сам по

себе не создает для этого достаточных предпосылок, а перераспределение этого богатства, которое действительно

могло бы радикально решить проблему, блокируется существующей структурой общественных отношений. Трудно допустить, что Джонсон не понимал этого, как, видимо, неверно утверждать, что это была сплошная демагогия, хотя без нее дело не обходится ни в одной официальной утопии (американской). Более чем кто-либо из других американских президентов послевоенного периода Джонсон

отразил в своей программе97 утопические чаяния значительной части американцев, и сделал он это, по всей вероятности, сознательно. Ибо формирование программы

«великого общества» происходило под прямым давлением снизу, с которым в условиях нарастания массовых демократических движений 60-х годов не могли не считаться ни сам Джонсон, ни стоявший за ним господствующий

класс США.

Сегодня и «новый фронтир», и «великое общество» —достояние истории, хотя чисто формально идеалы, провозглашенные Дж. Кеннеди и JT. Джонсоном, никто не дезавуировал и не объявлял реализованными. Однако 70-е