Текст книги "Социальная утопия и утопическое сознание в США"

Автор книги: Э. Баталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

роману Орвелла «1984», «надежда на индивидуальное

и социальное совершенство человека, которая в философском и антропологическом плане была отчетливо выражена

в сочинениях философов Просвещения и социалистических

мыслителей XIX в., оставалась неизменной вплоть до

конца первой мировой войны. Эта война ...ознаменовала

начало процесса, которому предстояло в сравнительно

177 Новгородцев П. Об общественном идеале, с. 17.

178 Цит. по: Мортон А. Л. Английская утопия, с. 246, 247, 1$9

короткое время привести к разрушению двухтысячелетием

традиции надежды и трансформировать ее в состояпио

отчаяния» 179.

Кризис исторической надежды – сущностная черта антиутопии. Аптиутоггист – это чаще всего разочарованный

утопист. Он бы душой и рад поддержать ценности, пропо

ведовавшиеся многими поколениями утопистов, начиная с

Томаса Мора, тем более, что у него самого «припрятан»

утопический проект, о котором он стыдливо умалчивает.

Но антиутопист уже не верит – боится верить – в возможность построения свободного, счастливого процветающего

общества. Он не только разочарованный – он еще и отчаявшийся утопист, ибо твердо уверен в том, что всякая попытка практического осуществления утопии приведет к результатам, прямо противоположным искомым. Поэтому он

против утопий и утопических экспериментов как таковых.

Негативная утопия и антиутопия выполняют в принципе те же функции, что и утопия, с той лишь разницей, что нормативная функция присуща им в меньшей степени

и проявляется в иной (отрицательной) форме. Критическая функция, напротив, выражена более отчетливо и

непосредственно, причем эта критика имеет отсутствующий в утопии самокритический аспект. Но негативная утопия и антиутопия выполняют еще и специфическую функцию «предупреждения» или «предостережения». Они обращают внимание на те (реальные или мнимые) аспекты

социально-исторической перспективы, которых следует избегать или же предупреждают о том, к чему, с точки

зрения антиутописта, может привести сама попытка реализации того или иного утопического идеала или само

стремление к осуществлению утопии.

Со времени своего появления антиутопия играет не

менее влиятельную роль в формировании общественного

сознания, чем утопия. Критики антиутопии справедливо

возлагают на нее изрядную долю ответственности за враждебное отношение к утопии, которое сложилось и получило довольно широкое распространение на Западе в XX в.

и которое способствовало «изгнанию» утопии из царства

культуры и политической практики, а заодно и распространению пессимистических, если не апокалиптических настроений. Однако, на наш взгляд, однозначно негативное

отношение к антиутопии столь же несправедливо, как и

179 Fromm Е. Afterword…, р. 258, 259.

160

однозначно негативное отношение последней к утопии.

Антиутопия безусловно права в своем утверждении, что

всякая попытка осуществить на практике утопию неминуемо ведет к произволу и насилию над законами истории, над

природой и личностью и что посему утопия должна быть

отвергнута как проект практического преобразования общества. Это была с самого начала вполне трезвая, хотя

временная, возможно и принимавшая несколько экстравагантную форму, констатация того не раз подтверждающегося историей факта, что произвольно сконструированный

(и именно поэтому «совершенный») проект общества может быть претворен в жизнь, как правило, лишь вопреки

естественному ходу событий, т. е., в свою очередь, путем

произвола. Это прекрасно понимали К. Маркс и Ф. Энгельс, которые решительно выступали против подхода к социаль-

но-преобразующей деятельности как осуществлению априорно сконструированных идеальных (совершенных) проектов. Основоположники научного коммунизма не уставали

подчеркивать, что «рабочему классу предстоит не осуществлять какие-либо идеалы, а лишь дать простор элементам нового общества, которые уже развились в недрах

старого разрушающегося буржуазного общества» 180.

Но резко отрицательное отношение К. Маркса и Ф. Энгельса к попыткам осуществления социальных утопий

на практике не мешало им весьма высоко оценивать роль

отдельных утопистов в формировании социалистического

сознания и культуры и опираться на их наследие при разработке научного подхода к истории.

Последовательный антиутопист поступает иначе. В чисто позитивистском духе он изгоняет утопию не только из

сферы социально-политической практики, но также из

сферы духа, стремясь ликвидировать ее как явление культуры, явление духа, явление сознания. Такой антиутопизм

оборачивается в конечном итоге против принципов гуманизма, защита которого была для многих утопистов едва

ли не основным мотивом их крестового похода против

утопии. Более того, он оказывается своеобразной превращенной формой позитивистской тирании, не менее опасной, чем тирания утописта.

Каким же образом, учитывая все сказанное выше относительно негативной утопии и антиутопии, можем мы

квалифицировать произведения Лондона и Доннелли, 180 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 17, с. 347.

6 Э. Я. Баталов 161

а главное, как оценить характер тех новых тенденций, которые начали формироваться в американской социальноутопической мысли конца XIX —начала XX в. и которые

нашли наиболее отчетливое и полное проявление в этих

произведениях?

Обратимся к роману Игнатиуса Доннелли «Колонна

Цезаря» 181. Действие романа происходит в 1988 г., в Соединенных Штатах Америки. «Житель швейцарской колонии», обосновавшейся в Африке, Габриэль Вальтштейн

оказывается в Нью-Йорке, где становится свидетелем «крушения цивилизации», которое происходит буквально на

его глазах, но которое, как это неоднократно подчеркивается автором романа, неотвратимо назревало в течение

последних ста лет.

Когда-то Америка была благословенной, счастливой

страной, в которой господствовали свобода, любовь, разум , равенство182. Это было общество «всеобщей справедливости», которая означала «одинаковые условия существования для всех и подавление при помощи закона эгоизма, разоряющего миллионы для пользы тысячей» 183. Однако в

результате деятельности «нескольких близоруких и эгоистических поколений» все постепенно пришло в упадок и

изменилось коренным образом. «Теперь осталось только

подобие всего этого – один мираж. Американские штаты —республика только по имени, и свобода их только номинальная... Постоянные уверения наших продажных газет, что

мы – самый свободный народ на земле, дает нам только

сильнее чувствовать наше рабство» 184. Произошла резкая

181 В 1910 г. роман был переведен и опубликован в России под измененным названием и под псевдонимом. См.: Крушение цивилизации: Социологический роман Э. Буажильбера. Пер. с англ.

под ред. и со вступит, статьей Р. И. Семептковского. Изд. Ф. Пав-

ленкова. СПб. 1910. Все цитаты даются нами по этому переводу, явно устаревшему с точки зрения современной стилистики и

лексики, но именно по этой причине стоящему ближе, чем любой возможный современый перевод, к произведению, появившемуся в оригинале в 1890 г. Поразительно, что в предисловии

Р. И. Сементковского, выдержанном в салонио-академическом

духе, написанном всего за несколько лет до событий, катастрофических для российского господствующего класса, не видно

даже слабого чувства тревоги: полное отсутствие исторического

чутья.

182 «В Америке действительно был когда-то золотой век, век свободы, сравнительно равномерного распределения богатств и демократических учреждений» (Буаокильбер Э. Крушение цивилизации, с. 41).

183 Буажилъбер Э. Крушение цивилизации, с. 102, 184 Там же, с. 41,

162

поляризация общественных классов, в результате которой

и.пасть и богатство также оказались поляризованными, отчужденными от народа и сконцентрированными в руках

жестокой, злой, продажной плутократии во главе с небольшой кучкой международных банкиров. Несколько десятков людей решают судьбу всей страны. «Америка управляется этим тайным правительством, а не официальным, которое существует только для формы. Люди, собирающиеся здесь (в доме предводителя плутократов «князя» Каба-

1Ю.– Э.Б.), решают судьбу сотен миллионов людей, живущих в стране, открытой Колумбом. Здесь создаются политические партии, избираются конгрессы, законодательные

палаты, президенты, назначаются судьи, губернаторы; отсюда же ведется контроль над всеми местными учреждениями. Декреты, формулируемые здесь, воспроизводятся

тысячами газет, комментируются столькими же ораторами

и приводятся в действие бесчисленной армией солдат, слуг, шпионов и даже убийц. Тот, кто становится поперек дороги людям, собирающимся здесь, гибнет. Тот, кто не сочувствует им, рискует жизнью» 185. Плутократия купается

в роскоши и наслаждается жизнью. А на другом полюсе —трудящиеся, участь которых – полное бесправие, «всеобщая

нужда и нищета» 186. Среди людей, «в больших глазах которых» прежде светилось столько братской любви и «счастливые сердца» которых были «преисполнены добротою», теперь воцарилась взаимная неприязнь, ненависть и подозрительность. Люди относятся «недоверчиво не только

к иностранцам, но даже друг к другу» 187.

Доннелли не жалеет красок, описывая деградацию личности, которая поразила все общество сверху донизу. «Все

женщины, молодые и старые, имели в себе одну общую

черту... сильно развитые челюсти, резко очерченные, как

у солдат... Особенно поражали их глаза. В них совершенно

не было... нежного, мягкого выражения. Взгляд их был

смелый, проницательный, нескромный... В выражении лиц

мужчин бросались в глаза недоверчивость, хитрость, подозрительность, бессердечие» 188. Это о тех, кто находится

«наверху». А вот портрет руководителей так называемого

«Братства разрушения», созданного отчаявшимися трудя-

185 Буажильбер Э. Крушение цивилизации, с. 59.

186 Там же, с. 128, 129.

187 Там же, с. 27.

188 Там же, с. 10, И.

163 6*

щимися для борьбы против существующего строя. «Я увидел ряд серьезных, темных, закаленных лиц с большими, широкими лбами и мрачными глазами... Большие головы

тянулись одна возле другой длинной вереницей вдоль стен; на них лежал отпечаток долгих лет страданий, упорного

труда, под гнетом которого жили целые поколения. Бессердечие наверху вызвало бессердечие внизу; изворотливость

плутократии породила изворотливость рабочих, жестокость

одних – жестокость других. Как вверху, так и внизу люди

были жертвами,– бессознательными жертвами общественного строя» 18Э.

Доннелли всячески старается подвести читателя к

мысли, что сложившаяся в Америке 1988 г. ситуация необратима и уже не может быть исправлена с помощью

реформ – поздно! Единственным выходом становится восстание низов, которые и рады бы перестроить мир и восстановить в нем былые добродетели, но не способны решить

конструктивные задачи. Все, что они могут сделать —это

вызвать разруш ение, хаос, анархию, смерть. «Грубые, невежественные, грязные рабочие... не помышляют о том, чтобы разрушить мир: они хотят только преобразовать, освободить его, создать такой строй, в котором не было бы

ни непосильного труда, ни порабощения. Бедные люд*,.

Руки их более способны творить зло, чем головы – рождать

добро. Они всесильны в деле разрушения, но создать им

ничего не удается» 190.

Так в конце концов и происходит в Америке 1988 г.

Народ восстает. «Подобно прорвавшемуся громадному

потоку, бурному, мутному, грязному, несущему с собою

обломки, народная масса направилась в разные стороны, распространяя всюду смятение и страх. Грубые и хищные

инстинкты руководили чернью... Глухой шум и рев на-

189 Буажильбер Э. Крушение цивилизации, с. 157.

190 Там же, с. 280. Доннелли постоянно возвращается в своем романе (и не только в нем) к этой теме. Мотивируя неспособность трудящихся создать новую цивилизацию, он, в частности, пишет: «Можно ли поверить, чтобы эти бедные, грубые

люди, вооруженные смертоносным оружием, исполненные страсти, ненависти и жажды мщения, были способны создать новый строй? В цивилизованных обществах большинство должно

работать, а многие ли из этих освобожденных рабов склонны будут положить оружие и приняться за дело?.. Если никто не

пожелает работать, то. всем придется умереть с голоду; но прежде чем умереть, люди начнут убивать друг друга, и произойдет

всеобщее столкновение, наступит одичание нравов, варварство, хаос» (Там же, с. 68).

164

подняли воздух, когда этот человеческий циклон приближался, оставляя за собою только смерть и разрушение...

В один час исчезло все то, что человечество создавало в

течение десяти тысяч лет» 191.

Вырезав плутократов, а заодно и массу невинных людей, восставшие в конце концов вступают в междуусоб-

иые схватки. Председателя «Братства разрушения» Цезаря Ломинелли, только и успевшего, что воздвигнуть колонну из двухсот пятидесяти тысяч трупов, залитых

цементом, они убивают, а вице-председатель «Братства

разрушения», прихватив 100 мли. долл., бежит на воздушном корабле в Палестину с намерением «провозгласить себя иерусалимским царем и восстановить царство

Соломона и прежнее величие еврейского народа на развалинах мира» 192. Мечта восставших «восстановить порядок из хаоса и пересоздать общество» «рассеивается как

дым» 193.

Роман Доннелли интересен для социолога и историка

прежде всего тем, что он с предельной ясностью показывает, чего опасается автор и каким тенденциям в развитии американского общества конца XIX в. следовало

бы, с его точки зрения, воспрепятствовать, дабы избежать

гибели Америки и всей человеческой цивилизации. Корень зла, хочет сказать Доннелли, не в господстве частной собственности, как это считает Беллами, а прежде

всего в неравенстве, в концентрации богатства; не в существовании буржуазии, а в концентрации власти и ослаблении демократических институтов американского общества и чрезмерном разрыве между классами, в ограблении

«простого человека», «производителя» предпринимателями и банкирами. «Колонна Цезаря» – выражение разочарования и тревог сторонника утопии «фермерской Америки», его предупреждение в адрес господствующего

класса194, что если он не примет срочных мер по нейтра191 Буажилъбер Э. Крушение цивилизации, с. 277—279.

192 Там же, с. 309.

193 Там же.

194 С простодушием, свойствеиым многим писателям XIX в., Доннелли растолковывает в авторском предисловии к роману, что

он, собственно, хочет сказать и к кому обращается. «Я стараюсь

доказать людям богатым, влиятельным и способным к борьбе, великую истину, что безучастие к страданиям ближнего, забвение великих уз братства, составляющего основу христианского

учения, и слепое, грубое поклонение богатству должны, если

они усилятся, со временем неизбежно привести к разложению

165

лизации наметившихся антиэгалитарных тенденций и но

прислушается к его, Доннелли, советам, то не избежать

революции, которая всем принесет гибель.

Доннелли, однако, верит, что положение можно еще

спасти, что не все потеряно 195, что его утопия может быть

осуществлена. Его пессимизм и критика обращены но

против утопистов, пытающихся втиснуть общество в рамки своих искусственных конструкций, а против конкретных социальных и политических групп и проводимой ими

политики. Это позиция, существенно отличающаяся от

той, которую займут в 30—40-х годах XX в. Олдос Хаксли и Джордж Орвелл, авторы «Прекрасного нового мира»

и «1984».

Доннелли, правда, не скрывал своего отрицательного

отношения к Беллами и проповедовавшимся им социалистическим идеалам, что нашло прямое отражение в «Колонне Цезаря». В этом плане его роман не только негативная утопия, но и (по отношению к «Взгляду назад») контрутопия. Тем не менее он остается чуждым антиуто-

пистской традиции, для возникновения которой в Америке XIX в. не существовало необходимых условий – тех

самых условий, которые более четверти века спустя сложились в Европе, пережившей мировую войну, револю

цию, приход к власти фашизма в Италии и Германии,—словом, события, которые поставили перед критическим

сознанием такие проблемы, до которых Америка не «доросла» и в первой половине XX в. США конца XIX – первой половины XX в. не пошли дальше негативной утопии, хотя последняя была представлена не только кустарными

поделками вроде «Разрушения Вавилона» Джоакин Мидлер, но и серьезными произведениями вроде «Железной

пяты» Джека Лондона, не говоря уже о такой талантливой вещи, как «У нас это невозможно» Синклера Льюиса.

Если Доннелли предупреждал об опасности прихода

к власти плутократии, а в конечном счете – об опасности

общества и к крушению цивилизации» (Буажилъбер Э. Указ.

соч. с. 1).

195 «Утопист,– замечает Юджин Вебер,– это либо питающий надежду критик, либо питающий надежду бунтарь, ибо у него

есть альтернатива; и даже в такой горькой утопической сатире, как «Железная пята»* все еще звучит нота надежды. Антиутопист не верит в альтернативы: слишком поздно в них верить.

Он повержен прежде, чем он взял перо в руку» (Weber Е. The Anti-Utopia of the Twentieth Century.– In: Utopia. Ed. by George Kateb. N. Y., 1971, p. 86).

166

революционного взрыва, то Джек Лондон, выступавший

с иных позиций (в защиту идей социализма и установления власти труда) и в иное время (1908 г.), предупреждал об «угрозе олигархии» и опасности контрреволюции.

«Мы видим,—писал он,—как власть Железной пяты...

надвигается на человечество, грозя его раздавить»19в.

Лондон, как и Доннелли, прямо сообщает читателю (хотя и не в столь наивной форме), что видит свою цель в

том, чтобы предостеречь, предупредить о грозящей опасности, которая не является неизбежной и, следовательно, может быть предотвращена. «После крушения такого

мощного централизованного государства, как Римская империя, наступление эпохи феодализма было неизбежно.

Но этого нельзя сказать о Железной пяте. В закономерном

течении социальной эволюции ей нет места. Ее приход к

власти не был исторически оправдан и необходим. Он навсегда останется в истории чудовищной аномалией, историческим курьезом, случайностью, наваждением, чем-то

неожиданным и немыслимым. Пусть же это послужит предостережением для тех опрометчивых политиков, которые

так уверенно рассуждают о социальных процессах» 197. По

сюжету романа, господство Железной пяты оказывается

преходящим —в конце концов рабочее движение одерживает (после семисот лет господства олигархии) победу «во

всем мире». Но тот кошмарный, кровавый мир, который

существовал в течение семисот лет, словно домоклов меч, висящий над народом Америки.

Роман Синклера Льюиса «У нас это невозможно» появился в преддверии президентских выборов 1936 г., когда

шла борьба между сторонниками «нового курса» во главе

с Ф. Рузвельтом и его конкурентами, в числе которых находились такие политические деятели, как Хью Лонг, которого многие американцы демократических убеждений

рассматривали как потенциального диктатора фашистского типа. Своим романом Льюис предупреждал об опасности

фашизма в Америке, который может повлечь за собой и

новую войну, и разруш ение демократических институтов, и подавление личности, и многое другое, чем был чреват

фашизм и о чем можно было уже достаточно определенно

судить по опыту фашистской Германии.

196 Лондон Дж. Железная пята.– В кн.: Лондон Дж. Собр. соч.: В 14 томах. М., 1961, т. 6, с. 94.

197 Там же, с. 95.

167

Льюис рисует воображаемую картину того, что могло

бы произойти в Соединенных Штатах, если бы избиратели

поверили демагогам вроде сенатора Берзелиоса (Бэза) Уиндрипа (прототипом которого, по единодушному мнению

критиков, был Хыо Лонг, хотя последний упоминается в

романе самостоятельно) и помогли ему стать президентом

Соединенных Штатов. В своих предвыборных речах Бэз

Уиндрип рисовал картину, «когда, разрушив старую политическую машину, каждый самый скромный рабочий станет королем и правителем» 198.

Оказавшись в Белом доме, Уиндрип провозглашает

«подлинный новый курс», который в итоге оборачивается

тем, что новому президенту «предоставляется полный контроль над законодательной и исполнительной властью», а «Верховный суд лишается возможности воспрепятствовать любому действию, которое может прийти в голову президенту» 199. В стране устанавливается единоличная диктатура; запрещаются все партии, кроме «Американской корпоративно-государственной и патриотической партии»; ликвидируются профсоюзы; вводится цензура; создаются

концентрационно-трудовые лагеря, посредством которых

«успешно ведется борьба с безработицей»; воцаряется кровавый террор...

Лыоис не был пессимистом. Как Доннелли, веривший, что плутократии может быть прегражден путь к власти; как Лондон, веривший, что господство олигархии может

быть предотвращено, Синклер Лыоис тоже верил, что Америка может избежать участи Германии, если... избиратели

проголосуют за Рузвельта. Разумеется, это была ближайшая политическая цель писателя, за которой скрывалась

тревога о судьбе Америки как демократической страны.

Военные и первые послевоенные годы не дали Америке крупных произведений в жанре негативной утопии. Но

можно с уверенностью сказать, что именно в этот период

в американском общественном сознании начинают вызревать – не без помощи иммигрантов из Европы – те настроения и тенденции, которые впоследствии рельефно

проявились в художественной и политической литературе

и вызвали существенные изменения как в структуре ценностей, отстаиваемых и отвергаемых негативной утопией, так и в соотношении позитивной и негативной утопий.

198 Лыоис С. У нас это невозможно.– В кн.: Лыоис С. Собр. соч

М., 1965, т. 6, с. 109.

199 Там же, с. 146,

friaea ill

Социально-утопические эксперименты

в Америке

XIX – первой половине XX в.

§ 1. Становление и развитие

коммунитарной традиции в США

Америка не дала миру выдающихся утопистов-теоретиков, таких, как Оэун, Сен-Симон или Фурье. И если она занимает видное место в истории утопии, то прежде всего благодаря тем уникальным (по масштабности и богатству

спектра) утопическим экспериментам, ареной которых она

(•тала в XIX в. Именно практики-экспериментаторы, эти

«инженеры от утопии» (многие из них прибыли из Европы, чтобы попытать счастья в Новом Свете) принесли известность Америке как стране утопических поисков.

Вообще характерной чертой американских утопистов

было стремление к действию, к практическому осуществлению утопических проектов. Масштабы этой деятельности

принимали тем более широкий размах, что в США для нее

существовали гораздо более благоприятные условия, чем в

Европе. В Америке была дешевле земля, что имело существенное значение для людей с ограниченными средствами.

К тому же практика создания утогшческо-коммунитарных

поселений, особенно на «новых» землях, хорошо вписывалась в процесс «колонизации» Запада. Да и сам характер

заселения Америки представителями разных народов и

культур делал ее более терпимой в религиозно-культурном

отношении и тем самым более приемлемой для людей, придерживающихся «сектантских» (как в прямом, религиозном, так и в косвенном, светском, смысле) взглядов, а именно таковы были утописты. Наконец, осуществлению утопических экспериментов благоприятствовала позиция

американского господствующего класса и правительства, которые обычно не препятствовали (как это можно видеть

на примере отношения к Оуэну) созданию утопических

общин.

В условиях, когда принцип laisses faire определял основные параметры регулирования материального производства и когда политические структуры США еще находились в состоянии формирования, за утопистами – и

169

теоретиками й экспериментаторамй – как бы молчалйио

признавалось право предлагать обществу в порядке «сво

бодного» рыночного обмена свой «товар», т, е. идеи и проекты, которые общество было вольно принять или отвергнуть, поддержать или дискредитировать. Разумеется, «терпимость» господствующего класса в отношении «безумства» и «вольнодумства» утопических экспериментов но

была беспредельной. Всегда существовала черта, перейти

которую утопист не мог ни формально-юридически (Конституция), ни нравственно, ни практически. Этой чертой

было признание «законности» существующего в Америко

общественного и политического строя, принятие «правил

игры», установленных в обществе капитализма свободной

конкуренции, отказ от ориентации на политическое насилие. И если оуэнистские, фурьеристские и икарийские

общины не встречали противодействия со стороны властей, то прежде всего потому, что не имели отчетливо выраженного революционного характера, а попытки практического

осуществления коммунистического (социалистического) общественного идеала не сопровождались открыто декларированной ориентацией на ниспровержение существующей системы политическим путем *.

Говоря о попытках осуществить на практике утопические идеалы и программы, нельзя не упомянуть о такой

форме, как массовые утопические движения. Америка

не знала затяжных крестьянских войн, какие выпали на

долю Европы и Азии и в рдмках которых (вспомним крестьянскую войну в Германии XVII в. или тайпинов в Китае) утопические тенденции нередко бывали очень сильны. Но ни одна другая страна не пережила за 350 лет

(со времени прибытия в Новый Свет «отцов-пилигримов») такого количества кратковременных, но интенсивных мас-

1 Нелишне напомнить, что никто из крупных европейских утопистов и их последователей, посещавших Америку или проводивших на американской земле утопические эксперименты, не

выдвигал в качестве программы своих действий насильственное

ниспровержение существующего строя. Напротив, последний

рассматривался как экономическая и социальная база для осуществления утопических проектов, а принципы американской

революции – как находящиеся в полном соответствии с утопическими идеалами, в том числе и социалистическими. В такой

тональности были выдержаны и знаменитые выступления Роберта Оуэна в конгрессе США 25 февраля и 7 марта 1825 г. См., в частности: Robert Owen in the United States. Ed. by 0. Johnson.

Forew. by A. L. Morton. N. Y., 1970.

170

гдшых выступлений – «взрывов», как Америка. Быстро возникая и нередко столь же быстро угасая, эти движения и

выступления рождали утопические лозунги и программы

и, в свою очередь, представляли благодатное поле для экспериментов 2.

Но пожалуй, основной формой практически-утопиче-

ской деятельности в США XIX – первой половины XX в.

было создание утопических общин. Почти в каждой добровольной, целенаправленно создаваемой общине есть элемент утопизма, поскольку она ставит целью организацию

жизни на базе прнципов и ценностей, идущих вразрез с

законами, регулирующими функционирование существующего социального целого. Ведь потому и возникают об-

щииы, что господствующий образ жизни, социально-политические принципы и институты данного общества оказываются неприемлемыми для определенных социальных

групп, которые пытаются, не дожидаясь, пока для этого

созреют условия, поставить на место управления людьми, основанного на принуждении, управление вещами; положить конец конкуренции и перестроить экономику на

принципах сотрудничества; элиминировать рынок как механизм регулирования экономической и социальной жизни

и т. п. В условиях господства капиталистических отношений подобные практические ориентации имеют утопический характер.

Особую группу составляли американские общины, которые либо стремились к осуществлению утопических

проектов, сформулированных теоретиками (наиболее яркий пример – оуэнистские, фурьеристские и икарийские

общины); либо, не руководствуясь непосредственно готовыми теориями, сознательно строили свою деятельность в

соответствии с утопическими принципами, идеями и

целями.

Хотя капиталистическая Америка всегда оставалась

страной с развитыми и устойчивыми индивидуалистическими традициями, где путь к «раю», как замечает Д. Хейден, 2 В качестве примера можно сослаться на социальную деятельность фермерства в последней четверти XIX в., с которыми

связывали большие надежды сторонники утопии «фермерской

Америки». Другой пример – движение «национализаторов», возникшее благодаря усилиям Эдварда Беллами и его сторонников в 90-е годы прошлого века, или массовые выступления

в поддержку «плана ЭПИК» в 30-е годы XX в., организованные

Эцтоном Синклером.

171

обычно стремились проложить в одиночку6, она в большей мере, чем Европа, благоприятствовала проведению

массовых коммунитарных экспериментов и созданию утопических общин. В какой-то мере этому способствовал ужо

сам индивидуализм, побуждавший в качестве ответной реакции некоторых членов общества искать коллективные

формы общежития. Но были и более веские основания для

осуществления коммунитарных экспериментов.

На протяжении почти всего XIX в. в Америке оставались в силе общинные традиции. Они восходили к временам

первых поселенцев 4 и постоянно подкреплялись – вплоть

до его «закрытия» – условиями фронтира, а также догмами вероучений, получивших распространение в США.

Добавим к этому более благоприятные материальные условия – прежде всего наличие огромных, еще не освоенных колонистами земельных пространств при относительной дешевизне земли. Существенную роль играло и то

обстоятельство, что на протяжении всей первой половины

XIX в. в Америке продолжался процесс формирования

институтов буржуазного общества. Это стимулировало

идущий еще от американских просветителей, прежде всего

от Томаса Джефферсона, дух непрестанных поисков оптимальной модели строения и функционирования общества, 3 Hayden D. Seven American Utopias. The Architecture of Communitarian Socialism, 1790—1975. Cambr., Mass., 1976, p. 3.

4 «Общеизвестно, что в начале XVII в. различные формы коллективной собственности и кооперативного труда встречались среди английских поселенцев Америки. Пережитки этого сохранялись в штатах Новой Англии в виде общинных пастбищ до

80-х годов XIX в.» (Захарова М. Н. Роберт Оуэн и оуэнисты

в Соединенных Штатах Америки.– В кн.: История социалистических учений. М., 1976, с. 186).

Как утверждает Ф. Литтелл, изначальные ориентации, с которыми переселенцы из Европы и других частей света отправлялись в Америку, были скорее коллективистскими, чем индивидуалистическими: «...добровольная община самого бескомпромиссного толка помогла артикулировать и сформировать американскую мечту. Отправляясь в Новый Свет, огромное большинство американцев черпало вдохновение не в надежде поживиться за счет соседа в этой стране, наделенной сказочными

природными ресурсами и сулящей быстрое обогащение, а в

видении Прекрасного Града» (Litlell F. Н. Prefatory Essay.—In: Nordhoff Ch. The Communistic Societies of the United States.

N. Y., 1965, p. XIV).

Допуская, что Ф. Литтелл преувеличивает роль религиозноколлективистских «видений», нельзя все же не учитывать, что

они были фактором, который «работал» на коллективистско-