Текст книги "Протоколы с претензией"

Автор книги: Е. Теодор Бирман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

N++; СТАРТАПЫ. РАЗБОР ПОЛЕТОВ

  – Так что же это было? – спрашивает Я. себя и других. – Только налет подгулявшей компании? Не предвещает ли он чего-то, что должно произойти в дальнейшем?

  – В этом было что-то от похода Александра в Индию, – задумчиво сказал Б.

  – Мне понравилось, – заметил Я.

  – Еще бы, – согласился В.

  – Идея плоской компании тоже пришлась мне по душе, – добавил Я.– Изгнать вертикаль из инженерной практики – это правильная идея. Инициатива, ответственность и свобода сильнее самой совершенной организации и порядка.

  – Нужны дополнительные инвестиции в культуру общения, – отметила Баронесса.

  – М-да,  – промычал Я. – Когда-то Пушкин обронил замечание, что проблемы России на Кавказе лучше решать не силой оружия, а последовательным смягчением нравов.

  – Хорошо ему было говорить, – ответил Б. не без горечи в голосе. – Пытались...

  Будни Герцлии-Флавии вернулись в мысли членов Кнессета Зеленого Дивана.

N++; О ПРОГРЕССЕ И ВЫСОКИХ ТЕХНОЛОГИЯХ

  – Мир толкают вперед люди, создающие материальные ценности, – утверждает Я., – именно они, подобно богу, созидают Новое. Посмотрите на гуманитариев, тысячелетиями гоняются они за собственным хвостом. Прочтите их тексты и сравните с текстом Екклезиаста. Что нового найдете вы? Да в принципе, – ничего. Одно лишь томление духа.

    “Все реки текут в море, но не переполнится море:

     к тому месту, откуда текут реки, возвращаются они,

     чтобы течь опять”.

Акт Творения происходит за непрозрачными снаружи, блистающими на солнце стеклами башен высоких технологий, там неторопливо и тщательно из тысяч подробностей собирается Прорыв.

Б. оживился.

             “Из всех искусств самое важное для нас -

              Высокие Технологии”, -

  изображает он Ильича. Без грассирующего “р” у него получается даже лучше.

  Я. берет еще более высокую ноту, теперь это уже чистая поэзия.

  – Бесконечные ландшафты дикой Америки, – говорит он, – стягиваясь по законам оптики в точку в торжествующих зрачках первопоселенцев, сначала только немного расширяются до размеров сетчатки глаза, а затем вырастают в саги, своей грандиозностью теснящие сами ландшафты. Беспечно разбрасывают фронтьеры по рекам имена своих подружек, не беспокоясь о картографах, которые будут искать участки реки без изгибов, чтобы вдоль них легли женские имена. В стеклянных башнях высоких технологий тысячи глаз, вглядываясь в бесконечный ландшафт искусственного мира, эту виртуальную Америку, упаковывают ее в аккуратные стопочки гигабайтов. Свои новые компании они называют искусственными именами. Саги о них пишутся на табло фондовых бирж. Реставраторы и историки будут осторожно брать фрагменты их созданий на препараторы компьютерной памяти, вглядываясь в детали.

  Кнессет Инженерного Посева выражает свою причастность к этому процессу горделивым и скромным молчанием. Б. поглядывает на Баронессу, она смотрит на Я., внимая его страстным пророчествам. НОВОЕ СЛОВО, утверждает Я., явится миру из этих надменных башен человеческого величия, оно будет произнесено ушедшими на покой инженерами.

  – Вот, где у Я. стоит тяжелая артиллерия, – оценивает Б. систему семейных фортификационных укреплений, – а вовсе не все эти приемы с насмешками.

  Он не знает того, что узнал Я. из рассказов Баронессы о ее детстве. Баронесса  с детства чувствительна к Слову. У нее положительная аллергия на Слово. “Пар-риж”, – говорили ей, и в открывшийся рот проникала ложка каши. “Мад-р-р-ид”, – и вторая ложка следовала за первой. Все, что мы знаем о женщине, мы обязаны использовать против нее, считает Я. Глядя на ее фотографию того периода, он задумчиво произносит:

  – Хорошо, что я не знал тебя в детстве.

  – Почему? – удивляется Баронесса, на этот раз не угадывая ответа.

  – Потому что тогда я стал бы пе-до-фи-лом, – по слогам произносит он и уже думает, чем бы ее еще испугать. Ведь они так хороши собою, эти испуганные женщины, которых мы защищаем.

БЕСЕДА С В.В.

  В.В. – это Владимир Владимирович Набоков. Свою гипотетическую беседу с ним Я. представляет себе следующим образом. Владимир Владимирович и Я. идут друг другу навстречу по коридору. Владимир Владимирович смотрит на фотографии и портреты русских и английских писателей и поэтов, развешанные по стене коридора, а Я. разглядывает иерусалимские холмы в больших окнах другой стены того же коридора. Или наоборот, Владимир Владимирович разглядывает холмы, а Я. смотрит на портреты министров и глав правительства на другой стене. Осведомлен ли Владимир Владимирович о том, что навстречу ему идет Я.? Вполне возможно, что нет. Я. трудно вообразить эту встречу каким бы то ни было другим образом.

  Тем не менее притягательность В.В. для героя нашего романа огромна. Его умение высечь, словно язычок пламени из зажигалки, такую, например, фразу: “– Мы познакомились вчера, – сказала комната. – Я – запасная спальня на dache [сельский дом, коттедж] Максимовых. А это ветряки на обоях”, – вызывает в Я. такую степень удивления, что он от этого удивления освободиться оказывается совершенно не способным.

  Я., как известно, – инженер. Другой человек, гуманитарный или, к примеру, военный, будет долго и недоверчиво морщиться, если ему сказать, что между инженером и исследователем может не быть ничего общего. Я., например, претит заниматься выяснением различий между видами бабочек и мотыльков. Даже от такого несложного и недолгого дела, как заглянуть и Интернет и выяснить хотя бы, чем отличаются бабочки от мотыльков, и то он умудряется увильнуть, придумывая отговорку на эмоциональном, а не на рациональном уровне. Название науки о мотыльках и бабочках он читал или слышал десятки раз и, тем не менее, воспроизвести его (“энт....”, “эн....”) ни за что не в состоянии. Инженер, говорит он, свое рабочее время посвящает построению новых комбинаций из известных элементов.

  Литературное творчество, размышляет Я., по-видимому, содержит компонент строительного дела. Набоков сочетает этот строительный компонент с особой зрячестью исследователя, что позволяет ему, например, тридцать страниц вести своего героя через немецкий город и немецкий лес к немецкому озеру. Инженеру, который взялся бы писать роман, думает Я., вряд ли бы дался подобный текст. У него никогда не вышло бы сочетание наблюдения со строительством, а вышло бы, скорее всего, соединение строительства со строительством.

  Любопытно, что в одном из романов, где герой исследует жизнь умершего сводного брата, Набоков, с его реками деталей упоминает о деятельности этого героя в некой “фирме”. В этой “фирме” у него неотложные дела, из этой “фирмы” не хочет отпускать его к умирающему брату начальство по причине срочных дел, в “фирму” заглядывает он, чтобы взять денег на дорогу. Правда, не слишком много для писателя, умеющего на тридцати страницах идти через немецкий город и немецкий лес к немецкому озеру? В то, чем занимается эта “фирма”, было Набокову, видимо, до того тошно вникать, что он так и не удосужился придумать для нее хоть какого-нибудь рода деятельности.

  Но почему же все-таки прилип сейчас инженер Я. к писателю Набокову? Набоков уже едва ли не тридцать лет не с нами, и потому безопасно беседовать с ним может всякий, и хотят многие. Я. же, кажется, вознамерился приоткрыть для писателя дверь в неизвестную ему область инженерной деятельности, надеясь, что если удастся ему быть хотя бы чуть-чуть занимательным, то писатель В.В. не утерпит и через щелочку одного прикрытого глаза станет исподволь наблюдать за тем, что выкладывают перед ним на покрывалах блошиного рынка инженерного мира.

  И прежде всего желает Я. разрушить для В.В. линейный миф, согласно которому в инженерной деятельности человеческая психология отступает на задний план, и вся эта инженерная возня выглядит так: рычаг-поршень-цилиндр, рычаг-поршень-цилиндр, лампочка загорелась. Нет-нет, возмущается и опровергает Я., вы не представляете, господин В.В., сколько тонкой психологии в инженерном деле. Вот, к примеру, взялись вы за некий условный проект. Ведь почти не бывает такого проекта, которым занимался бы один человек. А два человека – это уже психология. И вам, например, нужно соединить свою работу с работой другого человека, который сидит через три комнаты от вашей. Как начать? Лучше позвонить и задать вопросы по телефону или, позвонив, назначить встречу? Или просто войти и сказать: “У меня к вам дело”. У телефона есть несомненное преимущество – способность прерывать все и вся. Сколько вы видели людей, способных переждать его надоедливые трели, не поднимая трубки? При живом же контакте вам легче пустить в ход личное обаяние. А есть ли оно у вас? Да и кто вы? Положим, вы, молодой инженер, идете к старому опытному волку. Как он еще вас воспримет? Ведь он, возможно, в этот момент держит в голове десятки готовых спутаться нитей, чтобы связать их во что-то элегантно-изящное, как полотна парусов и канаты большой парусной яхты. И вот в этот момент явился неуч, которому начинай объяснять теперь от самого порога! Не станет ли он обращаться с вами как опытный редактор с начинающим поэтом или горделивая мать с невестой сына, старого холостяка: “Милочка! Что же вы так торопитесь?” Или, наоборот, вы и есть волк и держите путь к новичку, который начнет потеть и запинаться, чтобы скрыть очевидный для вас факт, что он плавает в своем предмете. Что он его только изучает, а вам уже сейчас нужно то, что делает молодой человек, надежно связать с тем, что сделано вами, и обида унижения – в его неспокойных глазах. Но, положим, контакт уже состоялся. Да способен ли этот человек изложить суть дела так, чтобы вы быстро поняли и получили все необходимые для вас связи в чистом и законченном виде? Не сунет ли он вам в руки длинную спецификацию, бесконечный заголовочный файл, поспешно сделанный эскиз? Или, наоборот, утопит вас в утомительных и совершенно лишних для вас деталях?

  Но пусть и это позади, но еще имеется в вашем проекте некоторый прибор, полученный вами, например, из Канады. Очень скоро обнаруживается, что некая его функция не запускается из вашего проекта. Вы шлете немедленный запрос по электронной почте, и после канадских праздников приходит ответ, в котором значится, что, как стало известно канадскому адресату от других сотрудников вашей фирмы, у вас через неделю день рождения, а через две недели в вашей замечательной стране наступит чудесный праздник, и потому невозможно не воспользоваться удобным случаем и поздравить вас с обоими знаменательными событиями. Касательно же сути вопроса, интересующая вас проблема будет немедленно решена занимающимся ею сотрудником, в настоящее время путешествующим с семьей по Европе. Как только проблема будет решена, соответствующие изменения будут внесены в документацию, прибор пройдет испытания... Но вы уже нашли способ обойти проблему, запустив четыре другие функции и добившись требуемого результата.

  И вот все позади. Позади совещания, с половины которых вам удалось сбежать, а на второй – подремать. Доволен заказчик, для которого вы внесли несколько последних штрихов по его просьбе. Ах да, ведь есть еще и заказчик! Ужасен начинающий заказчик, свято верящий в силу своей несокрушимой логики и здравого смысла! Для него, по требованию его, разобьете еще неясный для вас самих проект на этапы, обозначенные пунктами плана, из которых заказчик поймет, что вам предстоит сделать, и снабдите каждый пункт точным сроком, подлежащим контролю. Может быть, вам повезет, и вы сумеете его запутать, сочиняя эти пункты по мере их выполнения. Но это получается отнюдь не всегда. И тогда вы, ненавидя себя за очевидную ложь, подадите ему план, из-за которого вы мучительно пытаетесь своему стеклянному взору придать хоть немного благожелательной живости. Эта бумага по мере продвижения проекта неузнаваемо меняется. Черный печатный шрифт покрывается синими линиями пасты, перечеркивающими линии существующих пунктов, и синей же вязью все той же пасты вписаны пункты новые, родившиеся вопреки плану, как дети в третьем мире. Но бывает, бывает заказчик благостный! Такой, который вкратце изложит суть дела, а на каждом этапе подправит вас вовремя в деталях, которые и он понимает лучше вместе с вами по мере того, как развивается этот новый, не всегда послушный ребенок-проект.

  Ну, и конечно, финансы. Очень важно, как все устроится. То есть, на кого будет давить этот пресс. Положим, вы согласились на определенную сумму, которая всегда недостаточна из-за подстерегающих вас сюрпризов. Есть ли у вас некий второй этап, который позволит вам компенсировать убытки? Нет? Но в таком случае вы – мазохист. Но вы говорите, что у вас выхода не было. Жизнь заставила вас работать на таких условиях. Боюсь, вы не сумели бы этого объяснить В.В. Если бы он мог ваше согласие понять и одобрить, он остался бы в большевистской России или вернулся бы в нее как Горький.

  Ну а сам процесс инженерного творчества? Приходилось ли вам играть в шахматы с равным вам по силам соперником? То вы нажимаете на него плотным строем, то он неожиданной комбинацией заставляет вас искать выхода в лихорадке. И после нескольких часов, как бы ни закончилась игра, вы встаете, опустошенные и перебираете в мыслях перипетии закончившейся борьбы. Только ведь от шахмат в итоге – одни эмоции, а тут – материальный результат.

  И вот этот самый материальный результат получен, проект закончен. Радость завершенного дела. В.В. она, без сомнения, знакома, ведь сколько раз он заканчивал романы. Конечно, когда речь идет о романе, любом романе, даже о романе В.В., всегда найдется некий читатель, который предъявит ему не одну претензию. Скажет, например, что из произведений В.В., в которых свобода – всегда присутствующий герой, нет-нет и выглянет тиран с топором “Смерть пошлости!”. Или обвинит его в том, что В.В. порой забывает о читателе и оставляет его томиться перед текстом, в котором заперся сам В.В. с ему одному интересным узором, а читатель тем временем томится, будто перед единственным вокзальным туалетом, который, не спеша, обихаживает нанятая начальником вокзала уборщица. Вот и Я., возможно, утомил В.В. своими панегириками инженерному делу. И, пытаясь спасти положение, Я. приводит пример из жизни, который, по его мнению, должен объяснить его мысль. Он рассказывает, как однажды еще в Российской Империи к нему на работу приняли молоденькую девушку-инженера, без опыта. Лишь чуть поправляемая Я., она составила электрическую схему, которая должна была по очереди зажигать светящиеся буквы из лампочек на крыше завода. Это был один из тех лозунгов, какие сочинялись в изобилии в праздничной декоративности коммунистических времен. Так вот, очарование от того, что нечто, созданное ею, работает, живет своей жизнью, было так велико, что девушка привела в праздник всю свою семью: мужа, ребенка, родителей, – смотреть на плоды своего труда. Как я ее понимаю! Я. стремится убедить В.В. Ведь в отличие от любого романа, пусть даже очень хорошего, ее произведение обладало абсолютным техническим совершенством, то есть оно выполняло все, что должно было выполнить: по очереди зажигало буквы, оставляло паузу, чтобы можно было полюбоваться всей фразой, а затем разом гасило ее всю, чтобы еще через пару секунд она возрождалась и шагала по длинному карнизу заводского корпуса.

  Я. пытается понять, удалось ли ему хоть немного заинтересовать В.В. И тогда торжествующий Я. мог бы сказать: ну как же вы могли подумать, что в нашем деле нет психологии, нет эмоций? Но, может быть, и хорошо, что встреча их не состоялась. Вдруг и впрямь удалось бы ему настолько соблазнить В.В., что он бросил бы писать романы и стал бы строить, например, мосты через реки.

  Однако, увлекшись инженерными темами, мы не заметили, что идем по стрелке нашего компаса к магнитному полюсу В.В., а ведь еще в самом начале обещали мы держать строго на Полярную звезду, в нашем случае госпожу Е. Внесем же магнитную поправку в наш курс.

ЗАГОВОР

 Учительница музыки из романа госпожи Е. (Die Klavierspielerin) основала в душе Я. “незаконное поселение”. Как это обычно делается в Иудее и Самарии, прежде всего она установила в его воображении антенну сотовой связи, потом обнесла место забором, оградив местных детишек от соблазна открутить гайку и опасности попасть под антенное облучение. Потом появился скромный жилой вагончик охранника, за ним – его семья, потом второй вагончик, потом третий...

  Я. должен с этим что-то делать. И он, в соответствии с военной доктриной Еврейского Государства, у которого тыл – могила, решается на упреждающее вторжение. И в его распоряжении тоже лишь маленькая армия, предполагаемая сила которой в инициативе и хитроумии. Он обращается с просьбой к друзьям, просьбой, которая кажется им несколько странной, отправиться в Вену на квартиру к дамам К., то есть к учительнице музыки, женщине крайне замкнутой, и ее матери, женщине более чем достойной. Поселения на холмах Иудеи – драма, замешенная на любви и ревности. Но тут речь идет о холме особенном, речь идет о душе Я., захваченной поселением женщин из внешнего мира. Не возражает и Баронесса. Хотя ее смущает этот подход Я. к целостной ткани романа, выборочный, капризный, своевольный, не желающий считаться с заключенной в нем катастрофой. Баронесса не считает нужным сопротивляться. Не вышел бы он только из этого приключения с бороздами, прочерченными на лице лакированными ногтями. Ведь у учительницы музыки и госпожи Е. нет никаких причин возиться с нюансами его души и его трактовкой книги, которая для госпожи Е. – ее книга, а для учительницы музыки – ее хоть и виртуальная, но единственная жизнь.

  На тайном ночном заседании Кнессета Зеленого Дивана принято решение, брошен жребий, гордиев узел разрублен и Рубикон перейден. В заборе, обтянутом блестящей черной непрозрачной полиэтиленовой пленкой, отделяющей действительное от никогда не имевшего места, появилась дыра с рваными краями.

 ВТОРЖЕНИЕ

 Группа, в которую входят агенты “Мосада” A. и В. и агент прикрытия женского пола по кличке Котеночек, возглавляется полковником Б. Ведь, как известно, звание полковника не обязывает командовать полками. Для тонкой работы на чужой территории требуются не полки, а именно полковники. Группа отправляется в путь. На мужчинах, как и полагается, черные костюмы и галстуки. Б. несет дипломат, в котором содержатся письма Я. с подробными инструкциями относительно каждого этапа операции. С инструкциями они должны знакомиться по мере выполнения этих этапов, чтобы не засорять память и воображение тем, что не относится к делу в настоящий момент. Так это объяснил им Я. Первое письмо они прочтут по прибытии в гостиницу “...хоф”, где для них уже заказаны три номера.

  В лобби гостиницы их встречает барочный фонтанчик с крылатым мальчиком, натягивающим лук. В проходящих мимо него женщинах при виде ангелочка просыпается не то игривость, не то материнский инстинкт, им так и хочется ущипнуть пухлого купидончика за гипсовую попку. А у входа в ресторан, куда агентам предстоит спускаться на завтрак, стоит большая ваза с фруктами. Эти фрукты, кажется, искусственные и, значит, так же не предназначены для еды, как постмодернистский роман на первый взгляд кажется не предназначенным для чтения. О таком романе полагается знать, в него можно заглядывать, как заглянул бы виртуоз-ковбой с техасской фермы в плотный компьютерный код – с уважением к терпению и упорству тех, кто его создал. Но вот откусили мы от этого чтения кусочек тут, кусочек там, и вполне может родиться в нас пренебрежение к вкусной и здоровой пище. А кто-то улыбается вдалеке, потому что мы уже на крючке и не освободимся, и не первые из тех, кто кичился своей интеллектуальной неуязвимостью.

  Б. категорически отказался делить номер с А., и Баронессе удалось сэкономить средства Кнессета, выделяемые по статье “Шпионаж и диверсии”, только на совместном проживании В. и Котеночка, что, в общем-то, и так подразумевалось. На Котеночке узкое платье тоже черного цвета, на плечи падают волосы цвета “наци”. Она покрашена очень тщательно. Ее волосы и брови светлы, как и ее от природы светлые глаза, теперь закрытые темными очками. За день до отъезда Я. шепнул В., что для полного вхождения в образ треугольник должен быть покрашен той же краской. В. кивнул с пониманием, он, конечно, попросит ее об этом от своего имени, заверяет он Я., с трапа самолета в Вене они сойдут в полной боевой готовности. Котеночек стоит на высоких каблуках, но ее платье не слишком коротко, чтобы не привлекать излишнего внимания.

  В номере гостиницы, после того, как распакованы чемоданы и зубные щетки поставлены в стаканчики в ванной комнате, Котеночек сдвигает оконную штору и удивляется обилию народа на улице. “И все они – результат...”, – говорит В. и уже через минуту обнаруживает, что его просьба относительно треугольника не выполнена, у “сложной девушки” на все есть свои резоны. Треугольник по ее мнению при любых обстоятельствах должен сохранять свой природный цвет. А вхождение в образ подвластно ей и без причуд такого рода.

  – Нам предстоит интеллектуальное противоборство с женщиной, внутренний мир которой весьма сложен, – возражает В. – Не следует пренебрегать продуманными инструкциями Я. уже на первом этапе операции, когда, собственно, и операция еще не началась, – добавляет он.

  – Ах, так это инструкция Я., – говорит Котеночек. – Образцовый муж озабочен проблемами вхождения в образ подруги своего товарища. Своей идеальной жене он может красить что угодно, – решительно отрезает она.

  В. не нравится то, что эта женщина, кажется, пытается вбить клин в мужскую дружбу. Он не приветствует и шпилек в адрес Баронессы. Уж она точно не пыталась бы ссорить мужчин. Этого он не произносит вслух, что не предвещает их будущему ничего хорошего.

  В. бурчит себе под нос, что дисциплинированный солдат из его подружки как из дерьма – пуля, но в прочих разнообразных воинских достоинствах, как-то: воображении, способности к импровизации – он ей не отказывает и потому, подавив недовольство, обращается к женщине с разумными речами.

  – А если нас в плен возьмут? – спрашивает В. – Ты подумала, в каком виде ты предстанешь перед следователями? Я даже не эстетику имею в виду. Что будет с престижем организации, которую мы в данный момент представляем? “Если они до такой степени пренебрегают деталями, – скажут о нас, – значит, слава у них – дутая”. Мы ставим под угрозу безопасность Еврейского Государства, – резюмировал В., придав своей несколько простецкой внешности вид чрезвычайно строгий.

  Котеночек отвернулась, сквозь гостиничное окно она снова смотрит на улицу, пытаясь понять, как выглядят австрийские следователи. В. смотрит в спину “сложной девушке”. Недавно высказанные Я. сентенции об эволюции полов недлинным караваном горбатых верблюдов выплывают, исходят из тумана памяти В., продвигаются как любые мысли перед внутренним взором, чтобы снова вернуться в зыбкий караван-сарай воспоминаний, откуда были вызваны.

  Разглагольствования Я. сводились к следующим тезисам. Процесс превращения настоящего мужчины в современного можно считать завершенным. И древний римлянин, и средневековый рыцарь были бы, наверное, разочарованы внешним видом самого могущественного человека планеты, американского президента, который даже короткого ножа не носит за поясом. Не только перья, ботфорты и шпаги канули в Лету, но даже скромная портупея, какой-нибудь узкий ремешок, идущий от плеча офицера к поясу, приказали долго жить. И даже если что-нибудь подобное будет надето по какому-нибудь ритуальному поводу, жена офицера ласково назовет это сбруей, от чего понимающе улыбнется и сам офицер, окутав себя многозначительным туманом своих незаурядных аналитических способностей. Ведь совсем без ничего мужчине никак нельзя. Сложнее с женщинами. Процесс превращения подлинной женщины в современную происходит на наших глазах и длится уже не менее ста лет. Но, видимо, освобождение – всегда сложнее. Дорога к женской свободе устлана женской отвагой и женскими же трагедиями. Что за Венера родится из пены женской революции, кто знает?

  Согласно первой инструкции Я. (вывести из игры мать пианистки)  А. отправится на задание в одиночку. Мотивировка такого решения достаточно очевидна. Появление сразу троих мужчин семитической наружности фрау К. покажется, по меньшей мере, странным. Славянская округлость, закравшаяся в черты В., едва ли прибавит солидности этой троице в глазах уважаемой дамы. Правда, в сумраке лестничной площадки она поначалу может принять их за уроженцев юга Италии, но  это побудит ее с еще большей прытью захлопнуть дверь у них перед носом. Постная внешность сухощавого высокого А. больше подходит к делу, чем живые глаза Б. и очевидная доброта с оттенком простодушия агента В.

  После того, как сличением туристической карты Вены с текстом романа без труда установлен адрес, и учительница музыки выпорхнула из подъезда с нотной папкой под мышкой, А. появляется перед дверью госпожи К.-матери.

  – Я пришел к вам с деловым визитом, госпожа К., – говорит он открывшей дверь пожилой женщине, которая и сама в воображении А. должна бы напоминать дверь, но не такую, какая навешена на петли этой муниципальной квартиры, а солидную, с медной ручкой, входную дверь музея изобразительных искусств. Всякая уважающая себя австрийская дама, по предположению А., обязана напоминать собой такую дверь в отличие от жителей Герцлии-Флавии, где даже Члены Большого Кнессета смахивают больше на портовых грузчиков, а неторопливые портовые грузчики, объединенные в профсоюз, скорее напоминают тот идеал, к которому в воображении А. должны стремиться австрийские дамы.

  Такой двери, такой ручки нет и, конечно, не может быть в квартире небольшого семейства К. Но такая дверь и тем более такая ручка, говорит А., имеются в доме господина Я., известного еврейского магната, которого он, собственно, и представляет.

  – Нет, нет, я не продавец пылесосов “Гувер”, – чинно представляется А. пожилой женщине, – и не агент-доброволец по распространению средства для похудания, за которого, вероятно приняла меня поначалу госпожа К.

  А. доверительно смеется. Госпоже К. вовсе и не требуется худеть, добавляет он. Австрийские женщины дисциплинированны во всем и никогда не позволят себе превратиться в нечто, напоминающее бочку с пивом. Впрочем, если она хочет еще немного уменьшить вес, что, как известно, предотвращает развитие гипертонии, то он знает одно очень надежное средство, которое с удовольствием доставит ей. Кстати, добавляет он, не будет проблем и с пылесосом “Гувер”, который в квартире госпожи К. должен будет влачить жалкое существование на пособие по безработице. Ведь преданность чистоте госпожи К. так хорошо всем известна. Этот пылесос в небольшой квартире госпожи К., которая, несомненно, достойна проживания в гораздо более роскошных апартаментах, может служить разве что в качестве пикантной насмешки над грязнулями, с которыми у фрау К. не может быть ничего общего. Откуда ему известно обо всем этом? Ну, конечно, от автора ее биографии, госпожи Е., с которой беседовал недавно по телефону господин Я.

  Тут мы, собственно, и подходим к делу, объявил А., плавно меняя тон с доверительно-сердечного на официально-торжественный. Дело в том, что у господина Я. подрастает дочь, любимая дочь, как вы догадываетесь. У еврейских магнатов все дочери – любимые. Но эта еще и единственная. Ее зовут Баронесса. Да, пояснил А., у евреев принято порою давать детям такие странные имена. Вы ведь наверняка обратили внимание, как широко, например, распространена среди евреев фамилия Герцог. Среди них и герой романа еврейского Нобелевского лауреата по литературе, и президент Еврейского Государства. Нет, не тот, чье имя связано с сексуальными скандалами, имя того в переводе с иврита означает Мясник, он понимает толк в филе и грудинке не хуже вашего знакомого мясника, госпожа К. Ха-ха-ха. Впрочем, ничего не доказано, ничего не доказано. И решения суда меня ни в чем не убедят, бывает, что правду узнать не дано, особенно когда в деле замешаны еврейские женщины. Ха-ха-ха. А этими именами, символизирующими знатность и благородство, люди, и евреи в частности, ведь они тоже люди, правда, ведь? А. тонко улыбается госпоже К. Так вот люди-евреи таким странным образом добавляют себе некий витамин, которого им не хватает в организме. Обратите внимание на английскую палату лордов, ведь там что ни лорд – еврей. Британская королева – женщина очень большого ума. Привлекая деньги, которые, как вы чрезвычайно остроумно заметили, никогда не выйдут из моды (об этом нам тоже известно от госпожи Е.), королева раздает символы, которые ей ничего не стоят. Вот и получается, что миром правят не те, кто владеет деньгами, а те, кто владеет символами. Ха-ха-ха. А если символы и деньги в одних руках? А? С вами исключительно приятно беседовать, госпожа К., но мы обязаны вернуться к делу. А дело состоит в том, что господин Я. разочарован в системе просвещения Еврейского Государства. Она осталась от увядшей революционной традиции, в соответствии с которой учителя больше играют с детьми в песочнице, чем прививают им различные полезные навыки, как, например, музыкальные. С детьми нужно не только сюсюкать, к ним следует предъявлять требования. Так считает господин Я. Ему от госпожи Е. стало известно о выдающихся успехах, которых вы достигли в воспитании вашей дочери. Господин Я. предлагает вам контракт на три года, в течение которых, рассчитывает он, вы сумеете придать его дочери европейский блеск. Старое доброе европейское воспитание вовсе не исчерпало себя, считает господин Я., напротив, его ждет подлинное возрождение, и господин Я. – среди пионеров этого возрождения. Что касается проживания в Еврейском Государстве, то, исходя из распространенных еврейских фамилий Гольдберг и Розенфельд, у вас могло сложиться впечатление, что это страна золотых холмов, стоящих посреди плантаций алых роз. Из телевизионных программ у вас, возможно, сложилось впечатление, что по этим плантациям из роз носятся Соседи с автоматами Калашникова и поясами смертников. Это не совсем так. Я понимаю, вам, конечно, нужно некоторое время, чтобы обдумать такое неожиданное предложение, но в 19:00 я жду вас в номере 777 гостиницы “...хоф”, где мы сможем не спеша обсудить условия контракта. До свидания, госпожа К. Было чрезвычайно приятно познакомиться с вами.

  С этими словами А. учтиво поклонился и оставил госпожу К. в состоянии возбужденного недоумения и тревоги, ведь к назначенному времени она даже не успеет посоветоваться с дочерью. Тем лучше, решает вдруг она, это будет для нее сюрпризом. Мать тоже еще может кое на что сгодиться и внести свой вклад в материальное благополучие их маленькой сплоченной семьи.