Текст книги "Возвращение во Флоренцию"

Автор книги: Джудит Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Фредди вздохнула.

– Мне не нравятся приключения. Они мне не нужны.

– Я понимаю, – в его голосе было раскаяние. – Мне очень жаль. Но все-таки в нашем путешествии было и кое-что приятное, правда?

– Приятное? – повторила она, повернув голову и глядя ему в лицо. – Если вы так представляете себе приятное путешествие, то ваши взгляды радикально расходятся с моими!

– Завтра все закончится, обещаю.

– Эта лодка…

– Все будет хорошо.

– Нет, не будет. – Она покачала головой. – Я знаю, что-то пойдет не так. Я хочу домой!

– Мисс Николсон…

– Фредди. Меня зовут Фредди. Фредерика.

– Фредди? Я почему-то думал, что вы Анна или Каролина, но Фредди даже лучше. Слушайте, Фредди. Дождь – это, конечно, неприятно, но он нам на руку. Если повезет, полицейские не смогут обнаружить машину. Все будет в порядке.

– Вы постоянно это говорите!

– Вы мне не верите?

– Ни единому слову!

– Вы голодны?

Она не помнила, когда ела в последний раз.

– Немного.

Он открыл ее чемодан и вытащил оттуда остатки хлеба, пару яблок и бутылку вина.

– Вот, съешьте, – сказал он, разломил хлеб пополам и протянул ей кусок. – Вам сразу станет теплее.

Джек откупорил вино.

– Похоже, вам все это нравится, – сказала она.

– Отчасти, – признал он. – Я не мог бы просиживать штаны в конторе. На второй день полез бы на стену.

– Как ваша нога?

– Немного побаливает. – Он приподнял брючину и пристально осмотрел повязку. – Я как-то был в Греции, захотел немного попрактиковаться в альпинизме, упал и сломал лодыжку. Пришлось прыгать на одной ноге до ближайшей деревни. Так что все могло быть и хуже.

– Ваша мать, должно быть, в отчаянии.

– О, думаю, она давно привыкла. Вот. Выпейте это. – Он протянул ей бутыль с вином.

Фредди сделала несколько глотков. Молодое красное вино согрело ее; одежда начала высыхать, и Фредди наконец-то перестала дрожать. Она доела хлеб и выпила еще вина, а потом легла на пол, глядя на языки пламени.

– Я не собираюсь спать, – сказала она. – Просто немного передохну.

Фредди закрыла глаза и тут же уснула.

Ночью она один раз просыпалась: Джек спал на полу у нее за спиной, тесно прижавшись, обнимая ее за плечи. Она тихонько полежала, прислушиваясь к его дыханию, ощущая тепло обхвативших ее рук. Ей вспомнился поцелуй на железнодорожном вокзале и те странные мгновения предыдущего утра, когда она почувствовала, что ее влечет к нему. Опасные мысли… Она подбросила еще полено в огонь, стараясь не разбудить Джека, а потом закрыла глаза и опять погрузилась в сон.

На следующий день они проснулись рано. Позавтракав остатками своих запасов, Джек и Фредди отправились в путь. Идти стало легче – перед ними расстилались пологие луга, а вдалеке виднелась ферма, во дворе которой гуси щипали травку и дети играли в мяч.

К полудню они дошли до пригорода; дома там стояли теснее, трава сменилась асфальтовой мостовой. Они добрались до кафе и зашли выпить по чашке кофе. В крошечном туалете Фредди посмотрела в осколок зеркала на свое растрепанное отражение и попыталась кое-как пригладить волосы.

Снова дома, улицы, магазины. В просвете между зданиями показалось серебристое небо. «Там, – махнул рукой Джек, – находится море». Фредди чувствовала запах соли, слышала крики чаек.

В баре Джек заказал два бренди и попросил воспользоваться телефоном. Последовал длинный разговор – Джек явно кого-то упрашивал на итальянском, – во время которого Фредди сидела за столиком, отпивая из своего стакана.

Джек уселся напротив нее.

– Она приедет на машине и заберет нас.

« Она, – подумала Фредди. – Значит, друг Джека Рэнсома – женщина».

Полчаса спустя Джек выглянул в окно.

– Вот и Габриэла. Идемте.

Они вышли на улицу. У тротуара стоял спортивный автомобиль. В окно выглянула молодая женщина с идеальным макияжем и шелковым шарфом в горошек на волосах.

– Джек, ты ужасно выглядишь.

– Благодарю за комплимент, Габи. Я его оценил.

Она смерила его ледяным взглядом, но все же подставила щеку для поцелуя.

Джек сказал:

– Габриэла д’Ауриция, это Фредди Николсон. Фредди, познакомься с Габриэлой.

– Я делаю это ради твоей знакомой, Джек, а не ради тебя, – резко бросила Габриэла. – Быстро залезайте в машину.

Фредди забралась на узкое заднее сиденье «лянчи». Джек уселся рядом с Габриэлой, и та завела мотор. Фредди дремала, периодически открывая глаза, потревоженная их беседой, которая велась на повышенных тонах, или резкими маневрами Габриэлы, которая гнала машину на огромной скорости, лихо входя в повороты.

Наконец они добрались до белой каменной виллы, окруженной садом, которая находилась на прибрежном шоссе. Они прошли по каменной лестнице, миновали просторные двери и вступили в мраморный холл. Служанка взяла у Фредди плащ, дворецкий – чемодан. Другая служанка проводила ее в элегантную, белую с золотом спальню и наполнила ванну. Фредди долго лежала в горячей воде, играя с ароматной пушистой пеной. Выбравшись из ванны, она насухо вытерлась и набросила халат, приготовленный для нее горничной. Ладонью она стерла с зеркала пар. Темные волосы прилипли к голове, кожа раскраснелась от тепла. «Красота трудно поддается определению, – думала Фредди, – почему на некоторые лица – такие, например, как у Тессы – хочется смотреть не отрываясь, снова и снова?» А ее собственное лицо – есть ли в нем эта притягательность, этот магнетизм?

Она вернулась в спальню. Черные брюки и шелковая блузка цвета мяты – очевидно, принадлежащие Габриэле, догадалась Фредди, – были разложены на кровати. Она надела их и спустилась вниз.

Ссора продолжалась; Фредди пошла на шум голосов.

– О, моя дорогая мисс Николсон, – сказала Габриэла, прервав поток обвинений и улыбнувшись ей. – Вы голодны? Думаю, да. Давайте-ка перекусим.

Они пообедали на террасе, которая выходила в живописный сад. Джек периодически пытался завязать беседу, но на каждую его реплику Габриэла отвечала саркастическими замечаниями. Потом служанка сообщила ей, что прибыл врач. Габриэла извинилась перед Фредди, и они с Джеком прошли в дом.

Вернувшись за стол, Габриэла недовольным тоном сказала:

– Джек – просто сумасшедший. Я ему сто раз это говорила. Его же могли убить. – Она налила Фредди еще вина. – Доктор зашьет ему рану, но ведь его самого не изменишь!

Фредди согласно кивнула в ответ.

Вторую половину дня Фредди провела в саду виллы. Контраст был настолько велик, что ей было трудно до конца его осмыслить: красота и покой великолепного сада после тревог и усталости предыдущих дней. За ужином Габриэла сказала, что нашла того, кто отвезет их во Францию завтра утром. В ту ночь Фредди спала в белой с золотом спальне, на мягких подушках, под шелковым пуховым одеялом, под мерный шум моря, доносившийся в приоткрытое окно.

Рано утром ее разбудила горничная: она открыла шторы, и в спальню проник серый рассвет. Фредди посмотрела на часы: было пять утра.

Она выпила кофе, съела булочку и немного фруктов, которые служанка принесла на подносе. Потом приняла душ и оделась. Ее вещи, вычищенные и выглаженные, появились в спальне словно по волшебству.

Фредди спустилась вниз. Габриэла и Джек уже стояли в холле. Джек был в плаще, с рюкзаком за плечами. Габриэла щеголяла в шелковом платье в мелкий цветочек, шелковых чулках и туфельках на каблуках.

Увидев Фредди, она улыбнулась.

– Мисс Николсон, надеюсь, вам хорошо спалось?

– Просто прекрасно, благодарю вас.

– Нам пора, Фредди, – сказал Джек. – Лодка уже ждет, надо успеть до отлива.

Габриэла повезла их на машине к берегу моря. Через несколько минут они въехали в крошечную рыбацкую деревушку. Домики сбегали вниз по холму, спускавшемуся к бухточке в форме подковы. На чернильной воде покачивались лодки, по поверхности моря бежали жемчужные блики.

Цокая каблучками по каменным плитам, Габриэла проводила их до причала. Двое мужчин грузили на лодку с надписью Рондинаплетеные верши. Пора было прощаться; Габриэла взяла руки Фредди в свои, расцеловала ее в обе щеки и выразила надежду повстречаться еще раз, при более благоприятных обстоятельствах. Джеку достался длинный поцелуй. Потом они сели в лодку, и она помахала им рукой.

Им велели оставаться в каюте, пока лодка не выйдет в открытое море. До Фредди доносился стук мотора и крики чаек. Рондина,объяснил ей Джек, подойдет к укромному местечку на Лазурном берегу. Там один человек встретит Фредди и проводит до железнодорожного вокзала в Ницце, где она сможет сесть на поезд до Парижа.

Потом он сказал:

– Планы немного изменились. Я не поеду в Англию вместе с вами. Прошлым вечером я кое-кому позвонил; мне придется задержаться во Франции. Вы сумеете добраться сами?

– Ну конечно. Жду не дождусь, когда, наконец, наши пути разойдутся.

– Я так и думал. – Он с любопытством посмотрел на нее. – Что вы будете делать дальше?

– Вернусь домой, к своей работе и друзьям. Буду вести спокойную, размеренную жизнь. Как раньше.

– Боюсь, она недолго будет спокойной и размеренной.

Она храбро посмотрела ему в глаза.

– Мне нравится приносить людям пользу, Джек. Если начнется война, я найду, чем мне заняться.

– Я в этом не сомневался. – Он выглянул в иллюминатор. – Может быть, поднимемся на палубу?

Джек оглянулся и улыбнулся ей.

– Правда, мы могли бы самоустраниться, если бы вдруг захотели.

– Что вы имеете в виду?

– Можно сбежать. Вдвоем. Пересидеть войну где-нибудь в Южной Америке.

– Джек, не будьте смешным.

Он пожал плечами.

– По крайней мере, я попытался. Не говорите потом, что я вам не предлагал.

Фредди надела шляпку и жакет, вылезла из каюты и присела на корму. Джек пошел помочь рыбакам.

Солнце поднималось все выше, а Лигурийский берег таял вдалеке, превращаясь в тонкую серую полоску. Чайки, следовавшие за лодкой, развернулись и полетели обратно в сторону побережья. Фредди вспоминала свою квартирку в Южном Кенсингтоне, дожидающуюся ее. Закрыв глаза, она подставила лицо солнышку.

Время шло медленно; вокруг было только море и небо и изредка рыбацкие суда, напоминавшие черные галочки на синей странице. В полдень они съели ланч, который дала им с собой Габриэла. От красного вина Фредди задремала. Она крепко спала, когда Джек потряс ее за плечо.

– Фредди, мы на месте.

Открыв глаза, она огляделась по сторонам. Волны разбивались о скалы, окружавшие маленькую песчаную бухту. Рыбаки опустили паруса, и Рондинавошла в бухту на подвесном моторе.

– Это уже Франция? – спросила Фредди.

– Да. Машина вас ждет.

Над обрывом солнце сверкало на лобовом стекле автомобиля.

– Они подойдут как можно ближе к берегу, – сказал Джек. – Но потом придется немного пройти вброд. Или, если хотите, я понесу вас на спине.

Она бросила на него испепеляющий взгляд и начала расстегивать сандалии. Через несколько минут Джек спрыгнул в воду.

– Ну вот, – сказал он, протягивая к ней руки.

Рыбаки помогли ей выбраться из лодки. Морская вода была прохладной и свежей; Фредди пошла к берегу, держа сандалии в одной руке. Джек нес за ней чемодан. Добравшись до пляжа, он помахал рукой и прокричал: «Эй, Огюст, ça va?». [3]3
  Как дела? (франц.)


[Закрыть]Подняв голову, Фредди увидела, что по узкой тропинке с обрыва к ним бежит какой-то человек.

Джек повернулся к ней.

– Держите. – Он сунул ей в руку ворох французских купюр.

– Джек, я ни за что не соглашусь…

– Это плата за билет на поезд и за отель. Не понимаю, с какой стати вы должны терпеть убытки из-за меня. Берите. – Он посмотрел на лодку. – Огюст проводит вас, Фредди. И спасибо вам. Это было…

– Опасно, – сухо закончила она за него. – Надеюсь, больше со мной ничего подобного не произойдет.

– Правда? – Он ухмыльнулся. – А мне даже понравилось. До свидания, Фредди. Bon voyage. [4]4
  Счастливого пути (франц.).


[Закрыть]

Она протянула ему руку, но вместо рукопожатия он привлек ее к себе и крепко обнял. Огюст, оказавшийся совсем молодым, худым и темноволосым, присоединился к ним. Быстрая скороговорка на французском, Фредди и Огюста представили друг другу, и вот Джек уже зашагал по воде обратно к лодке.

Огюст взял ее чемодан, и вместе они пошли по пляжу. Песок был теплый и шелковистый, по нему было приятно ступать босыми ногами. В безоблачном небе кружили чайки. У подножья утеса Фредди оглянулась. Джек уже добрался до Рондины.Он поднял руку, прощаясь с ней, а потом загремел мотор, и лодка двинулась обратно в открытое море.

Глава девятая

Двадцать третьего августа в Москве Россия и Германия подписали пакт о ненападении. Каждая из сторон обязывалась сохранять нейтралитет, если вторая объявит войну. За ужином все жители Мейфилда согласились с тем, что по этому документу Германия получала зеленый свет на оккупацию Польши.

Майклборо уехали на выходные к друзьям в Лондон. Дэвид Майклборо собирался вступить в армию. Джон и Ромейн Поллен уже отбыли в Америку: они заявили, что, будучи пацифистами, не собираются принимать участие в войне, развязанной чужими странами.

Ребекка приготовила на ужин бараньи отбивные с овощами. Она отложила немного мяса и овощей для Коннора Берна, накрыла тарелкой и отнесла к нему в сарай. После того как она сама поужинала и прибрала на кухне, Ребекка села за стол и стала набрасывать контуры ложек и вилок на подставке для сушки посуды.

Тут в кухню вошел Коннор. Его поношенные вельветовые брюки и клетчатая рубашка побелели от каменной пыли. Потолки в кухне были низкие, так что ему приходилось пригибать голову, когда он мыл посуду.

– Вы прекрасная кулинарка, Ребекка. Благодарю вас.

Через ее плечо он взглянул на набросок.

– Мне нравится, – заметил Коннор. – В рисунке есть сила. А почему вы рисуете только посуду или приборы?

– Верное наблюдение. Наверное, именно ими заполнена моя жизнь. Богов и богинь я оставляю для вас.

Он засмеялся.

– А где все остальные?

Она сказала ему, добавив:

– Ноэль с Олвен отправились в паб – решили напиться.

– Да? Пожалуй, я тоже не отказался бы выпить. Вы не согласитесь присоединиться ко мне?

– Почему бы нет.

Коннор вышел и вернулся через пару минут с бутылкой, в которой плескалось несколько дюймов виски. Он налил немного в стаканы, а потом стал в дверях, глядя на долину и закатное солнце.

– Вы можете в это поверить, Ребекка? – спросил он.

Ребекке вспомнились фотографии города Герника, практически стертого с лица земли. Она спросила:

– Что вы собираетесь делать, Коннор?

Он вернулся обратно в кухню и присел к столу.

– Я возвращаюсь в Ирландию. Я уже купил билеты – еду через несколько дней.

– Так скоро?

– Ирландия не станет воевать. Мы слишком молодая страна и слишком бедная. А мне надо быть поближе к сыну.

– К сыну?

– Да, у меня есть сын. Его зовут Брендон. Ему десять лет. Он живет вместе с матерью в Голуэе.

Необычная обстановка – приближение войны, отсутствие остальных обитателей фермы – помогла сломать баррикады, которые они так долго возводили вокруг себя.

– Я не знала, – сказала она.

– Я оставил свою жену с ребенком – тут нечем гордиться.

– Мне очень жаль, Коннор. Думаю, это было нелегко.

– А что насчет вас, Ребекка? У вас есть дети?

Она покачала головой.

– Вас это не огорчает?

– Мой муж не хотел детей. – Ребекка поняла, что увиливает, и поправилась: – Я думала, что не хочу детей. Но сейчас я иногда об этом жалею. Расскажите мне о вашем сыне, Коннор. О Брендоне.

Он улыбнулся своей теплой застенчивой улыбкой.

– У меня есть фотография. – Он открыл старый кожаный бумажник, вытащил оттуда снимок и протянул ей.

Она увидела маленького мальчика с густой шапкой вьющихся волос. Женщина, стоявшая рядом, держала его за руку.

– Он похож на вас, – заметила Ребекка.

– Вы так думаете? Правда, у Ифы тоже темные волосы.

– Так зовут вашу жену? Она очень красивая. – Ребекка вернула фотографию Коннору.

– Да. Красивая. – Он положил бумажник обратно в карман и отпил еще глоток виски. – Ни одной женщине не нужен мужчина, который целыми днями стучит молотком по каменной глыбе. А если не стучит, то думает об этом. Ему все равно, где он живет и сколько зарабатывает – главное, чтобы у него была эта самая каменная глыба. Однако Ифу это не устраивало. Она хотела, чтобы я нашел себе настоящую работу. Некоторое время я пытался делать то, что она требовала, но потом понял, что перестал быть собой и превратился в человека, который мне совсем не нравится. Поэтому я ушел. Им лучше без меня, но я не разводился и никогда не стану. Ифа религиозна – брак, по ее мнению, заключается на всю жизнь.

– Вы, наверное, скучаете по сыну.

– Да, очень. Если начнется война, я должен быть рядом с ними. Я не собираюсь снова жить с женой, но хочу находиться неподалеку. А вы, Ребекка – вы останетесь здесь?

– Думаю, да. – Он говорил с ней с большей откровенностью, чем когда бы то ни было, поэтому и Ребекка решилась немного приоткрыться. – Мы с мужем разводимся. Меня бы устроило раздельное проживание, но Майло захотел развод. Наверное, нашел другую женщину. Именно поэтому я и ушла от него – из-за других женщин.

– Если так, он просто глупец.

Коннор смотрел на нее так, что Ребекка невольно покраснела.

– Пожалуй, – кивнула она, – в каком-то смысле. Но все равно он был очарователен. Я никогда не встречала никого, кто мог бы сравниться с ним. Майло обладает уникальной способностью наслаждаться жизнью. Но меня одной ему было мало. Он добился богатства, успеха, поклонения и, похоже, считал, что должен получать все, чего бы ему ни захотелось.

Из кармана рубашки Коннор вынул пачку сигарет и предложил ей. Некоторое время они молча курили, прихлебывая виски, а потом она сказала:

– Нет, я ушла от него не из-за любовниц. Я ушла, потому что больше его не любила.

Коннор повернулся к ней. У него были темно-синие глаза с золотистыми крапинками. Раньше она этих крапинок не замечала.

– Думаю, любовницы все-таки имели к этому какое-то отношение, – сказал он.

От виски у нее приятно потеплело внутри. Ребекка хрипловато рассмеялась.

– О да, не могу сказать, что благодаря им я любила его больше. Но на самом деле, я перестала его любить из-за того, что совершила сама.

– Как долго вы были женаты?

– Шестнадцать лет.

Он присвистнул.

– Довольно долгий срок.

– Поначалу все было прекрасно. Я очень любила Майло. Считала его своим спасителем.

– Вообще-то, каждый спасает себя сам, вы так не думаете?

– Теперь да. И я изо всех сил стараюсь.

Он улыбнулся, и от уголков его глаз разбежались лучики морщинок.

– Вот почему вы здесь, Ребекка? Искупаете грехи?

– Мне здесь нравится. Посмотрите вокруг – как красиво! А вот коттедж, где я жила прошлой осенью, – этодействительно было наказание за грехи.

– То есть там было плохо?

Перед ее мысленным взором возник маленький каменный дом, гордый и одинокий.

– Коттедж стоял посреди пустоши, в Дербишире. В жуткой глуши. Я ездила туда с мужчиной по имени Гаррисон Грей. Он оказался настоящим предателем. Вспоминая наши отношения, я понимаю, что была нужна ему только из-за машины. – Ребекка пожала плечами. – Мы использовали друг друга – надо сказать, взаимно. Я была одинока, а он не умел водить. Так что наши отношения превратились в обоюдную эксплуатацию. Он бросил меня там и уехал, и я больше ничего о нем не слышала. Оставшись одна, я заболела бронхитом. Мне удалось добраться до Лондона, а когда я выздоровела, моя подруга Симона рассказала мне про ферму. Я очень люблю Симону. Мне нравится иметь подругу. С тех пор как я вышла замуж за Майло, у меня не было подруг. Похоже, я никогда ему полностью не доверяла.

Коннор подлил виски в ее стакан.

– Неверность не входит в список моих грехов. Масса других, но не этот. А как же ваш дом? Разве вы не могли остаться там?

– Я не размышляла, просто уехала. Боюсь, у меня есть склонность к излишнему драматизму.

– Мне всегда казалось, что у англичан с их внешней сдержанностью внутри должен кипеть огонь.

– У меня он и правда кипел, – негромко сказала она. Потом посмотрела на его стакан. – Вы почти ничего не выпили. Оставляете все мне.

– Дело в том, что в прошлом у меня были с этим проблемы. Я постоянно держу бутылку у себя в комнате – иногда могу не прикасаться к ней неделями, но она всегда на виду, в качестве напоминания.

– Напоминания о чем?

– О том, что со мной делает спиртное, если я позволяю ему взять над собой верх. Я могу кричать, драться и изрыгать проклятия. Возможно, в прошлом я был несчастлив, но это не оправдание. – Он затушил сигарету в пепельнице. – Именно это я имел в виду, когда сказал, что Ифе лучше без меня. Клянусь, я пальцем не тронул ни ее, ни ребенка, но иногда у меня внутри поднималась такая ярость, что я боялся сам себя. Я перестал сильно выпивать в тот день, когда уехал из Ирландии. Так что вы должны помочь мне прикончить остатки.

– Отличный виски.

– Для вас – только лучшее.

Солнце уже садилось; сквозь открытую дверь Ребекка видела длинные сине-зеленые тени деревьев.

– Я любила наш дом, – сказала она. – Он был в пяти милях от Оксфорда – восхитительное место. Когда-то там находилась мельница; в самом конце сада течет маленькая речка. Великолепные пейзажи – очень английские,в лучшем смысле этого слова. Дом был моим произведением искусства. Но после всего, что случилось, он показался мне настолько связанным с нашей прошлой жизнью, что я просто не могла там оставаться. Месяц назад дом был продан. Иногда я по нему скучаю, однако не так сильно, как боялась.

– Когда вы впервые приехали сюда, мне показалось, что вы не из тех, кто обычно останавливается в Мейфилде.

– Почему?

– Ну, у большинства из нас нет и гроша за душой.

Она вздохнула.

– Это правда, деньги у меня есть. Майло разделил средства, полученные от продажи дома, чтобы я могла купить себе подходящее жилье. Только куда мне ехать? Я попыталась жить в Лондоне, но мне совсем не понравилось. Раньше мы с Майло много развлекались. Он писатель, и уклад нашей жизни зависел от того, на какой стадии находится его новый роман. Долгие прогулки, когда обдумывается сюжет, тишина и покой, когда он пишет, облегчение и празднование после завершения книги. Когда мы расстались, я лишилась всего этого. Никак не могла найти себе применение. Пробовала жить за городом – тот печальный эксперимент с Гаррисоном. На самом деле, – Ребекка нахмурилась, – у меня был нервный срыв. Я никому об этом не говорила. «Бронхит» звучит гораздо респектабельнее. После этого я стала бояться подолгу оставаться наедине с собой.

– Когда вы оказались здесь, – сказал он, – у вас в глазах было отчаяние.

– Правда? Я изо всех сил цеплялась за жизнь. – Она отпила еще глоток виски. Ребекка понимала, что немного пьяна, но ничего не имела против. Она негромко произнесла: – С моих слов можно решить, что во всем виноват Майло, но это не так. Самое худшее произошло по моей вине.

– Вы не должны рассказывать мне, Ребекка, если не хотите. Если в вас говорит алкоголь и назавтра вы будете жалеть о своей откровенности.

– Я не буду жалеть.

Удивительно, но она и правда так думала. Коннор был тихий, сдержанный человек, и Ребекка чувствовала, что может довериться ему. Она задала Коннору тот же вопрос, что и седому мужчине, заглянувшему к ней в коттедж.

– Как вы думаете, если из-за вашего поступка происходит нечто ужасное, это ваша вина? Даже если вы этого совсем не хотели?

– Я не знаю. – Коннор медленно покачал головой. – Сложный вопрос. А вы как думаете?

– Я много об этом размышляла с тех пор, как приехала сюда, и пришла к заключению, что часть вины лежит на мне. – Она сделала глубокий вдох. – Полтора года назад я узнала, что у Майло роман. У него и раньше были романы, и они причинили мне немало страданий, но на этот раз вышло гораздо хуже, потому что та женщина родила ребенка – ребенка Майло. Он говорил, что не хотел этого ребенка. Говорил, что не хотел расставаться со мной. Мне казалось, я смогу его простить – нет, не так: мне хотелось победить.Но я была очень зла. Мой гнев – я не могу его описать.

– Как дикий зверь, – сказал Коннор. – Чудовище, которое хватает тебя за горло.

– Да. Именно так. Поэтому я позвонила ей – той девушке, любовнице Майло. Сказала, что она ему больше не нужна. Что он уже нашел другую.

– Это была правда?

– Нет. Я почувствовала, как она расстроилась, – мне было приятно. – Ребекка остановилась и отпила еще глоток виски. – Через несколько дней мне сообщили, что случилась авария. Та девушка, Тесса, и ребенок, сын Майло, попали в автокатастрофу. Она выжила, но ребенок погиб. Ему не было и трех месяцев.

– Боже всемогущий! – выдохнул Коннор.

– Авария произошла на оксфордской дороге. Тесса ехала в Оксфорд, я в этом уверена. Я все подсчитала – она выехала практически сразу после моего звонка. Она хотела повидаться с Майло, узнать, правда ли то, что я ей сказала. Она кинулась в Оксфорд из-за того, что я сообщила ей.

– Вы в этом уверены?

– Насколько это вообще возможно. Наверняка я не узнаю никогда. Поначалу это и было самое трудное. Я говорила себе, что не я сидела за рулем машины, поэтому моей вины тут нет. У меня были все причины поступить так, как я поступила. Майло был моиммужем – она родила ребенка от моегомужа, а это неправильно. Но правда в том, Коннор, что я поступила так, потому что ненавидела ее. Да простит меня Господь, но и ребенка я ненавидела тоже.

Он протянул руку через стол и накрыл ее ладонь своей. Его пальцы были теплые, все в мозолях, их прикосновение утешало и ободряло. Она подумала о том, насколько он отличается от Майло, который тут же начал бы рассуждать над ее моральной дилеммой, поворачивая ее то так, то этак. Тем не менее, молчание Коннора сказало ей гораздо больше. Внезапно она осознала, насколько глубоко привязана к нему, и одновременно поняла, что еще не готова к серьезным отношениям.

Ребекка пожала его руку и тут же отняла свою.

– Я так и не рассказала Майло о том звонке, – продолжила она. – Не нашла в себе сил. Мне было стыдно. После аварии я решила, что должна остаться с ним. Видите ли, он нуждался во мне. Он потерял своего ребенка. Он всегда бежал ко мне за утешением, когда что-то в его жизни шло не так. В те несколько месяцев он старался изо всех сил, идеально себя вел, но…

– Вы больше не любили его.

– Да. Он не пошел на похороны. Я пошла, а он нет. Сказал, что слишком расстроен. Он действительно скорбел, по ребенку и по Тессе, я это видела. И все равно предпочел трусливо отсидеться дома. А потом… он как будто перевернул страницу. Майло никогда не отличался способностью подолгу из-за чего-то переживать – в этом смысле я порой ему даже завидовала. Он вел себя так, словно ничего этого – романа, ребенка – вообще не было. И я начала его презирать. Конечно, себя я презирала тоже за то, что совершила, и еще за то, что не раскусила его раньше. В конце концов моя тайна встала между нами как стена. – Она горько улыбнулась. – Так что я убила не только ребенка, но еще и свою любовь к Майло.

– Вы не убивали ребенка, – сказал Коннор. – Его убила катастрофа или Господь – смотря как на это посмотреть. А вам надо продолжать жить.

– Да. Это я понимаю тоже. – Теперь она была по-настоящему пьяна и рада этому. Она пододвинула свой стакан Коннору, и он вылил в него остатки виски.

– Я никогда никому не рассказывала, – сказала Ребекка.

– Я тоже никому не скажу.

– Значит, вы не возненавидели меня?

– Я не смог бы возненавидеть вас, Ребекка. – Он добродушно улыбнулся. – Вы хороший человек, я это вижу.

Она покачала головой.

– Нет.

– Хорошие люди могут совершать плохие поступки. Постарайтесь простить себя.

– Я не могу. – Она поставила стакан на стол. – Но все равно, спасибо, что выслушали меня.

Он улыбнулся.

– Я всегда считал неоспоримым достоинством моей религии то, что у человека есть кому доверить свои переживания.

– Вы религиозны?

– В церковь я больше не хожу.

– Это не одно и то же, Коннор.

Он сложил перед собой ладони – крупные, гораздо крупней, чем ее собственные, с въевшейся каменной пылью.

– Как вам известно, у меня теперь собственные боги.

– Мэненнан МакЛир, морской бог… – Она поднялась на ноги и, пошатываясь, пошла к плите, чтобы поставить чайник. – Когда я была в том коттедже, мне явился ангел.

– Ангел? Как интересно. – Он скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. – Прошу, Ребекка, расскажите мне поподробнее.

Она насыпала кофе в кофейник, а потом оперлась спиной о печь, дожидаясь, пока закипит чайник.

– Он не был похож на ангела. Никаких крыльев или нимба. Обыкновенный путешественник. Думаю, на самом деле это и былпутешественник. На пустошах часто бродят туристы. Я сильно болела, несколько дней провела в полном одиночестве: знаете, когда перестаешь замечать время и начинаешь воображать разные вещи – с вами такого не бывало? У него была такая добрая улыбка – я всегда буду ее помнить. После того как он ушел, я почувствовала себя лучше. Поняла, что мне надо делать – по крайней мере, в следующие несколько дней.

– Вы говорили с ним?

– Да, немного. Он дал мне несколько советов. Сказал обратиться к врачу, что было весьма разумно, а потом сказал, что я должна сделать следующий шаг. Я не могла взять в толк, что он имеет в виду, но, похоже, выполнила его совет. Я отказалась от своей прежней жизни и сделала шаг в новую. – Вода закипела, и Ребекка залила ею кофе. – Пока что я понятия не имею, куда иду, возможно, все закончится полной катастрофой, но, по крайней мере, я пытаюсь.

Она помешала кофе в кофейнике, а потом добавила:

– Так странно – после того, как он ушел, я не смогла найти его следов. За день до того прошел сильный дождь, на земле должны были остаться отпечатки. Тогда-то я и подумала, что мне явился ангел.

– Отличная картина, – пошутил Коннор, – ангел, летящий на крыльях над болотом.

– Я часто вспоминаю о нем. Если я не могу принять решение, то думаю, какой совет он бы мне дал. Я знаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. – Она поставила на стол две кружки и налила в них кофе из кофейника. Потом сказала: – Я пришла к выводу, что моя судьба – продолжать жить с тем, что я совершила. Когда мне становится совсем тяжело, я вспоминаю его. Моего ангела.

Два дня спустя Коннор уехал с фермы. Незаконченную скульптуру обернули мешковиной, чтобы отослать в Ирландию, если представится такая возможность.

Перед отъездом он постучался в комнату Ребекки. Они пожелали друг другу удачи, и тут он сказал:

– Мне хотелось бы узнать вас получше. Вы не согласитесь писать мне, Ребекка?

– Да, Коннор, с удовольствием, – ответила она.

Потом он поцеловал ее в щеку, попрощался и ушел.

Она скучала по нему. Ребекка сама удивлялась тому, насколько ей его не хватало. Он оставил по себе зияющую пустоту – хотя Коннор мало говорил, казалось, будто без него на ферме воцарилось молчание.

В первых числах сентября германские войска вступили в Польшу. Одновременно люфтваффе разбомбило большую часть польской авиации, находившуюся на земле. Бомбы сыпались на дороги, железнодорожные узлы и города. Через два дня Британия и Франция, которых договоры обязывали прийти на помощь Польше в случае нападения, объявили Германии войну.