Текст книги "Возвращение во Флоренцию"

Автор книги: Джудит Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Глава седьмая

Выздоровление Тессы шло медленно. С самого начала она винила в смерти Анджело только себя. Будь она не такой плохой матерью, не таким плохим водителем, не такой глупой и самонадеянной, все могло бы сложиться по-другому. Рыдания, продолжавшиеся по нескольку часов, сменялись замкнутостью и молчанием, которое пугало Фредди сильнее слез. Часто в первые месяцы после катастрофы Тесса могла подолгу лежать на своей кровати, закрыв глаза и не произнося ни слова. Некогда такая общительная, теперь она предпочитала не покидать своей квартиры. Ее настроение постоянно менялось.

И без того худенькая, теперь она совсем высохла. Длинные светлые волосы Тесса остригла и носила «боб» с челкой, скрывавшей рваный красный шрам на лбу. Хотя физическое ее состояние постепенно улучшалось, она уже не была прежней. Тесса стала тихой, неразговорчивой, замкнутой. Она редко заговаривала об Анджело и о своей жизни до катастрофы. Когда друзья приходили ее навестить, она делала вид, что рада, но взгляд у нее был отсутствующий.

Фредди ушла из школы в конце весны, отказавшись от своих планов поступить в университет. Поначалу она нанималась на вечернюю работу, чтобы проводить весь день с Тессой; вечерами друзья посменно дежурили у них, составляя Тессе компанию в отсутствие сестры. Потом мисс Фейнлайт, с которой Фредди иногда переписывалась, порекомендовала ее мисс Пэриш, жившей в Эндсли-Гарденс, близ Рассел-сквер, в качестве ассистентки. Мисс Пэриш работала в журнале Деловая женщина,публиковавшем статьи и полезные советы для одиноких работающих женщин.

Счета от врачей поглотили все оставшиеся у Тессы накопления, так что им пришлось продать ее драгоценности. Каждый пенни, который зарабатывала Фредди, был на счету. Чулки надо было штопать, туфли отдавать в починку. Фредди старалась по возможности ходить пешком, чтобы сэкономить на транспортных расходах. От квартиры в Хайбери она отказалась, еще когда Тесса лежала в больнице, поскольку понимала, что не осилит плату; кроме того, воспоминания, связанные с этой квартирой, могли расстроить сестру. Рей предложил им занять одну из его квартир, совершенно бесплатно, но она вежливо отказалась. Они должны справиться; надо привыкать жить по средствам. Именно это предстояло им в обозримом будущем, так что пора было начинать приспосабливаться. Тесса никогда не вернется к работе манекенщицы; вполне возможно, она вообще не сможет больше работать. Тем не менее, Фредди согласилась принять помощь Рея в поисках нового жилья, и он нашел им квартирку в Южном Кенсингтоне. Она была небольшая, гораздо скромней квартиры в Хайбери, и располагалась на втором этаже большого георгианского особняка. Там было всего две комнаты и общая ванная, но в целом их новое жилье казалось чистеньким и светлым, а окна выходили в сад.

В конце августа Рей повез Тессу отдохнуть на юг Франции. Она посылала открытки из гостиниц, в которых они останавливались во время своего неспешного продвижения по стране. Фредди казалось, что, чем южней был город на открытке, тем больше послания сестры напоминали о прежней Тессе. Она с юмором описывала американскую супружескую пару, встреченную ими в Лионе, а из Марселя прислала набросок, изображающий элегантную француженку с пуделем в сумочке. На открытке из Ниццы была еще одна зарисовка: Рей, который задремал в пляжном шезлонге, сдвинув на лицо соломенную шляпу.

Впервые больше чем за полгода Фредди позволила себе надеяться. Ее оптимизм возрастал, несмотря на ухудшение политической ситуации: Мюнхенский кризис поставил Европу на грань войны. Она цеплялась за свою надежду, хотя в лондонских парках уже рыли траншеи, а с крыш, словно вороны, смотрели зенитные орудия. И вот в конце сентября Невилл Чемберлен возвратился из Германии, торжествующе потрясая в воздухе документом, гарантировавшим, по его словам, «мир нашему поколению».

В начале ноября город заволокли мягкие серые туманы. Уходя с работы, Фредди доезжала на метро до Южного Кенсингтона, а потом шла пешком, периодически протягивая руку и прикасаясь к поручням или стенам, чтобы убедиться, что они по-прежнему на месте, а не растворились в небытии.

Однажды, вынимая из сумочки ключи, она услышала, как у нее за спиной хлопнула дверца машины. Фредди обернулась и увидела Рея, идущего к ней сквозь туман.

– Вы вернулись! О, Рей! Как вы? – Фредди глазами поискала сестру. – А где же Тесса?

– В Италии, – ответил он.

– В Италии?

– Боюсь, что да. Можно мне войти?

– Да-да, конечно.

Она впустила его в здание. Поднимаясь по лестнице, она повторяла про себя «Италия»,но вежливость заставила ее поинтересоваться у Рея:

– Вам долго пришлось ждать?

– Примерно полчаса. – Он поежился. – Ужасно холодно.

В квартире Фредди включила газ и поставила на конфорку чайник. Пока он закипал, она спросила:

– Значит, Тесса поехала в Италию кого-то проведать? Я думала, она вернется вместе с вами. Но как она доберется домой? Когда она планирует вернуться?

– Думаю, – сказал он, расстегивая пуговицы пальто, – она собирается остаться там.

– Ох! – Кое-как она приготовила чай, расплескав воду на пол и вытерев ее своим носовым платком.

В чашку Рея Фредди добавила два кусочка сахару и протянула ему. Потом сказала:

– Рей, я не понимаю. Что произошло?

Он отпил большой глоток.

– В последние две недели мы жили в Ментоне. Я нашел отличный отель недалеко от побережья. Мы мало выходили, разве что иногда ездили прокатиться по окрестностям. Большую часть времени сидели на пляже, иногда купались, если было достаточно тепло. Я думал, что Тессе лучше. Она уже не казалась такой напряженной. Ты же знаешь, она всегда любила солнце. Она правдавыглядела лучше, Фредди, честное слово. Я, конечно, был идиотом, когда думал, что за пару недель на юге Франции Тесса станет прежней, но надежда ведь умирает последней, да? А потом, как-то раз, когда мы сидели за ланчем, она спросила, как далеко отсюда Италия. Я сказал, что в нескольких милях к востоку. Помню, она тогда надолго затихла. Я спросил, все ли с ней в порядке, а она ответила, что просто немного устала. Мы вернулись в отель, и она провела остаток дня у себя. Вечером, когда мы встретились в баре, она сказала, что решила поехать в Италию. Я подумал, что она имеет в виду небольшое путешествие, поэтому ответил, что постараюсь разузнать, можно ли нам пересечь границу и пробыть там пару дней. Но она ответила, что речь не об этом. Она хочет снова там жить.

Фредди застыла на месте, глядя на него.

– О, Рей!

– Я пытался ее отговорить. Она сказала, что не может жить в Англии. Ей казалось, что может, но потом она поняла, что нет. Сказала: многие люди, которых она считала своими друзьями, перестали разговаривать с ней, потому что она забеременела, а другие перестали разговаривать, когда ребенок умер. Что ж, таковы все мы. Сначала не знаем, что сказать, а потом решаем не говорить ничего вообще. Но у нее же есть друзья, Фредди, настоящие! Люди, которые ее любят. – Рей громко высморкался. – Я старался ее переубедить. Она сказала, что должна поехать туда, где ее никто не знает, где никто не знает про Анджело. Сказала, что хочет начать новую жизнь. Я спросил, как она собирается устраиваться – как зарабатывать, где жить и все прочее. Напомнил про политику: Муссолини не поклонник Британии, так что для англичан в Италии настали суровые времена. В конце она обещала мне еще раз подумать. Обещала не принимать поспешных решений, черт ее побери! На следующее утро она уехала. Встала в пять и села на первый поезд из Ментоны. Она оставила мне письмо. Можешь прочесть его, если хочешь.

Фредди быстро пробежала глазами письмо. Тесса благодарила Рея за его долготерпение, щедрость и доброту, просила у него прощения. «Я знаю, что поступаю правильно, – писала она. – Я давным-давно ничего не хотела – разве что обратить время вспять, – а сейчас хочу: хочу вернуться домой».В самом конце Тесса приписала: «Пожалуйста, скажи Фредди, чтобы она не беспокоилась, я очень скоро ей напишу».

Фредди сложила письмо и вернула его Рею.

– Вы не виноваты, – сказала она. – Вы же знаете Тессу. Она делает то, что хочет, и никто не в силах ее переубедить. А что было дальше?

– Я бросился на вокзал. Служащий в билетной кассе вспомнил ее. – Он горько усмехнулся. – Да, такова уж Тесса – все ее помнят. Он сказал: она купила билет до Генуи, поэтому я решил поехать за ней, разыскать ее в Генуе, попытаться отговорить…

– Ну и как? Вам удалось ее отыскать, Рей?

– Нет. Я так туда и не попал. – Рей был в ярости. – Чертов пограничник был так груб, что я сорвался и врезал ему. Он, видите ли, считал, что у меня не в порядке паспорт – полная чушь, с ним нет никаких проблем, он это сам придумал. Мне пришлось вернуться в отель в Ментоне. Портье, славный парень, обзвонил полдюжины отелей в Генуе, но ее и след простыл. Она может быть где угодно, Фредди.

Рей нахмурился, а потом сказал:

– Она не хотела, чтобы я ее разыскивал. Я много думал и понял, что она специально позаботилась об этом. Я снова хотел просить ее выйти за меня. Глупец! Абсолютный, законченный глупец!

Вскоре после этого Рей ушел. «Я хочу вернуться домой», – написала Тесса в своем письме. «Как давно начала она думать о возвращении в Италию? – гадала Фредди. – Было ли это решение внезапным, или она размышляла о нем уже некоторое время?»

Случайная мысль, точнее, подозрение заставила Фредди пройти в спальню и выдвинуть ящик, в котором Тесса хранила свои драгоценности. Там, под грудой широких браслетов и повязок для волос, она обнаружила кожаный футляр, в котором когда-то хранилось мамино гранатовое ожерелье. Фредди подняла крышку. Ожерелье лежало на месте – темно-красные камни загадочно поблескивали. «О Тесса», – подумала она. Из всех своих драгоценностей сестра больше всего любила это ожерелье. Все остальные были распроданы, когда им понадобились деньги на оплату врачей и счетов за квартиру, но мамины гранаты удалось сохранить. Тесса не могла забытьих здесь. Получается, она оставила их для нее,как утешительный приз? А может, как обещание, что однажды она вернется?

Пока готовился ужин, Фредди вспоминала письмо сестры к Рею. «Я хочу вернуться домой», – писала она. А что же сама Фредди? Где ее дом? Какое из тех многочисленных мест, где она успела пожить с момента своего рождения, Фредди могла бы, не кривя душой, назвать своим домом?

Ребекка переехала на ферму Мейфилд в конце ноября. Ферма, состоящая из нескольких кирпичных построек, крытых черепицей, находилась на холме в Уилде, к югу от Лондона, в пяти милях от Танбридж-Уэллз. Ее хозяевами были Дэвид и Карлотта Майклборо. Пейзажи Дэвида украшали стены фермерского дома. Семья жила в Испании; когда разразилась гражданская война, Дэвид вступил в Интернациональные Бригады. В 1937 он получил ранение, после чего вместе с женой и двумя сыновьями, Джейми и Феликсом, возвратился в Англию и купил ферму.

Дэвид Майклборо был другом Симоны Кэмбелл. Ребекка прожила у Симоны больше месяца, поправляясь после бронхита. Как только ей стало получше, она начала подыскивать себе какое-нибудь подходящее место жительства, и тут Симона рассказала ей про Мейфилд. «Большинство людей, которые там живут, художники, – говорила она. – Они помогают на ферме, и за это бесплатно занимают студии. Они вместе едят и выполняют необходимую работу. Условия там не ахти, но местность очень живописная, и у тебя будет время немного прийти в себя».

Ребекка решила, что все это звучит устрашающе, однако из вежливости не стала отказываться сразу. К тому же какие у нее были альтернативы? «Пожалуй, я попытаюсь, – сказала она. А потом, чтобы Симона не сочла, что Ребекка недовольна, добавила: – Спасибо тебе, Симона. Ты ко мне очень добра».

В последние дни перед отъездом в Мейфилд, Ребекка устроила в доме Симоны генеральную уборку – так она на свой лад благодарила ее. Провожая Ребекку, Симона строго сказала ей:

– Надеюсь, на этот раз ты будешь следить за собой. Старайся не заболеть и не связывайся с мужчинами вроде Гаррисона Грея. Прошу, обещай мне, Ребекка.

Ребекка покорно обещала; еще она обещала писать Симоне и заглядывать к ней, наезжая в Лондон. Потом она погрузила свои вещи в багажник машины и выехала из столицы. Петляя по деревенским дорогам, которые становились все уже по мере приближения к пункту назначения, заглядывая в разложенную на коленях карту, Ребекка не ощущала никакой радости или приятного предвкушения, однако была настроена решительно: пускай даже ей там совсем не понравится, но она проведет на ферме не меньше года. Если она не выдержит и сбежит, то окончательно разочаруется в себе. Еще одна неудача – и она будет погребена под неподъемным грузом вины и комплекса неполноценности.

Однако, к ее большому удивлению, ферма не произвела на Ребекку отталкивающего впечатления. Условия там действительно оказались не ахти:ее поселили в комнате с наспех оштукатуренными стенами и полом из кирпичей, выложенных «елочкой»; в ванной был всего один кран, с холодной водой, а если кому-то была нужна горячая, ее приходилось греть на плите. На ферме имелся собственный электрический генератор, но он постоянно ломался; Карлотта готовила еду на дровяной плите и стирала белье в медном тазу. Однако фермерский дом был солидный, основательный, и это нравилось Ребекке. Что-то в ней сейчас приветствовало и эту простоту, и физический труд.

Всего в Мейфилде жило десять человек. Помимо четверых членов семьи Майклборо и Ребекки, там был еще Ноэль Уэнрайт, который, как и Дэвид Майклборо, писал пейзажи, с женой Олвен – она делала коллажи из ткани. Джону Поллену и его сестре Ромейн перевалило за пятьдесят, оба были тихие, серьезные и немногословные. Джон занимался керамикой; свои чаши и блюда он раскрашивал в землистые красно-коричневые, кремовые и светло-серые тона, напоминающие пейзажи Сассекса. Ромейн, хромавшая на одну ногу после перенесенного в детстве полиомиелита, делала витражи, пользуясь для этого его печью для обжига.

Хотя у Ребекки сложились хорошие отношения со всеми обитателями фермы, дальнейшего сближения она избегала. Близость подразумевала объяснения, попытки разобраться в себе, а ее пугало и то, и другое. Раны в ее душе были еще свежи, многих своих поступков она по-прежнему стыдилась.

Ребекка работала на огороде, сражаясь с половиной акра продуваемой всеми ветрами липкой глины, помогала ремонтировать дом. Былые навыки, приобретенные во время восстановления Милл-Хауса вместе с Майло, очень ей пригодились. Она счистила облупившуюся краску и заново покрасила двери и подоконники. Как-то раз Дэвид показал ей, как класть кирпичи, и она все утро простояла на коленях в грязи, замешивая раствор и выкладывая кирпичи по линии, обозначенной туго натянутой веревочкой. По вечерам, после ужина, она уходила к себе в комнату, читала или писала письма.

Десятый постоялец фермы жил в сарае на некотором удалении от основных построек. Коннор Берн был ирландцем, скульптором. Высокий, широкоплечий, с морщинистым загорелым лицом, он постоянно носил запыленные поношенные вельветовые брюки и фланелевую рубаху. Он редко улыбался и мало говорил. В первый день, когда Ребекка приехала на ферму, он бросил на нее беглый взгляд, кивнул головой и вернулся к своему ужину. Ребекке показалось, что он недоволен появлением новичка. Он выходил из своего сарая только чтобы поесть или помочь Дэвиду Майклборо с самой тяжелой работой. Коннор мог просидеть весь ужин, не проронив ни слова. Тем не менее, когда он улыбался, в его глазах светились доброта и незлобивый юмор.

Проходя мимо сарая по дороге на огород, Ребекка слышала звон зубила о камень. Под Новый год на ферму прибыл грузовик с глыбой гранита, закрепленной прочными тросами. Она смотрела, как Коннор и Дэвид сооружают импровизированный подъемный механизм, чтобы перенести камень в студию.

Как-то утром, идя мимо сарая, она заглянула в окно и увидела в темноте бледное лицо. Она приостановилась, вглядываясь в его черты.

Тут до нее донесся голос Коннора.

– Хотите взглянуть на него?

Ребекка приотворила дверь.

– Можно?

– Проходите.

Она вошла в сарай. Там оказалось почти так же холодно, как на улице. Потолок был высокий; на грубых деревянных скамьях лежали инструменты. Гранитная глыба стояла на постаменте. Серое каменное лицо, монументальное, с резкими чертами, воззрилось на нее. Ребекке показалось, что камень оживает, что существо, которое создает Коннор, пытается вырваться из него.

– Кто это? – спросила она.

– Мэненнан МакЛир, морской бог острова Мэн. Он подарил королю Кормаку Ирландскому волшебный кубок и ветвь.

– Вид у него суровый.

– Боги должны быть суровыми, иначе какой от них прок? – Коннор одарил ее одной из своих редких улыбок, а потом снова взялся за молоток и зубило; он явственно давал понять, что намерен вернуться к работе, поэтому Ребекка деликатно удалилась.

Однако после этого случая, отправляясь на поле, она обязательно заглядывала в сарай, приносила Коннору чашку чаю и следила за тем, как каменный бог высвобождается из камня. Ребекка думала, что Коннор – темноволосый, неряшливый и молчаливый – является полной противоположностью Майло, элегантному общительному блондину. В его компании ей было легко; она любила ненадолго оторваться от работы и посмотреть, как он трудится. Ей казалось, что у Коннора с его богом есть что-то общее: внутренняя сила и сдержанность, которые говорили сами за себя.

Она съездила в Лондон лишь однажды, в конце февраля 1939, чтобы встретиться с Майло в конторе адвоката. Накладывая макияж и надевая элегантную юбку, Ребекка думала, что отвыкла от всего этого; теперь она ходила в брюках и свитерах, а волосы схватывала на затылке шарфом. Подкрашивая губы, она присмотрелась к своему отражению в зеркале. Она менялась – это было очевидно, – хотя пока не могла понять, в кого должна в конце превратиться.

Майло согласился признать себя стороной, виновной в разводе. На встрече они подписали документы и достигли соглашения по разделу имущества. В какой-то момент Ребекка поймала себя на мысли, что эти вежливые разговоры по поводу банковских счетов и алиментов означают официальный конец их брака. Майло то и дело поглядывал на часы; Ребекка гадала, не спешит ли он на свидание.

Выйдя из конторы, они остановились попрощаться на тротуаре. Майло согласился передать ей половину средств, которые будут выручены от продажи Милл-Хауса: Ребекке показалось, что он чувствует себя до невозможности щедрым. Он сказал, что она должна уехать с фермы, купить себе достойное жилье. «Мне нравится на ферме», – ответила она тем же упрямым тоном, каким предыдущей осенью объявила Гаррисону Грею в дербиширском коттедже: «Мне здесь нравится».Майло пожал плечами. В доме остались книги, ее одежда – как ему с ними поступить? «Пришли мне мои краски и альбомы, – сказала она. – Остальное сдай на хранение».

Распрощавшись с Майло, Ребекка уехала обратно на ферму. В своей комнате она легла на кровать, перебирая в голове события прошедшего дня. Пришло время кормить кур, поэтому она переоделась, сунула ноги в резиновые сапоги, набросила плащ и вышла на улицу. Что она испытывает к Майло – злость? Ненавидит она его или все еще любит? Она думала о своем бедном Милл-Хаусе – заброшенном, обреченном перейти к чужим людям – и о своих вещах. Она попросила Майло отправить их на хранение, потому что они напоминали ей о нем. Значит, в глубине души она все еще его любила. Она через многое прошла и все равно сохранила частицу любви.

Неделю спустя на ферму доставили посылку с ее альбомами и красками. Она снова начала писать: в основном потому, что именно этим занимались все, кто жил в Мейфилде, даже сыновья Дэвида и Карлотты – они рисовали, писали маслом, делали скульптуры и сидели за гончарным кругом. Ребекка писала все, что попадалось ей на глаза. Вид из окна своей спальни, чередующиеся полосы полей, живых изгородей и дальних холмов, заросли ольхи на закате, склонившиеся под ветром. Стопку книг, часы и груду чулок, брошенных в стирку. Однажды, работая на огороде, она внезапно поняла, что выбирает сюжет для картины, которую напишет вечером.

В середине марта Ребекка поехала в Танбридж-Уэллз, чтобы вернуть книги в библиотеку. Возвращаясь к машине, она обратила внимание на заголовки газет в киоске. Она купила газету и села в машину, чтобы ее прочесть. Германская армия оккупировала оставшуюся часть Чехословакии. Мюнхенское соглашение, подписанное Гитлером годом раньше, в сентябре, и считавшееся гарантией мира, было разорвано. Чехословакия перестала существовать.

Солнечным субботним вечером Фредди с Максом сидели на стульях в парке Сент-Джеймс, слушали оркестр и ели мороженое.

– Каждый раз, когда я пишу Тессе, – сказала Фредди, – я прошу ее вернуться домой.

Макс выбросил обертку от мороженого и доедал его, держа за вафли с обеих сторон.

– И что она отвечает?

– Как правило, ничего. Просто игнорирует. С письмами всегда так: можно не обращать внимания на то, что написал другой человек.

– А где она сейчас? Все еще в Болонье?

Фредди покачала головой.

– Во Флоренции. Собирается прожить там, по меньшей мере, все лето. Она устроилась на работу в магазин готового платья.

– Тесса всегда славилась своим упрямством. Если она не хочет возвращаться в Англию, значит, не вернется. Я бы посоветовал тебе не трогать ее, оставить в покое, но…

– Что, Макс?

– В последние несколько лет меня до крайности раздражала уверенность британцев в том, что война должна начаться тогда, когда им будет угодно. Правда, теперь люди потихоньку начали прозревать. Похоже, Чемберлен расстался с иллюзиями по поводу Гитлера и Муссолини – раньше он считал, что с ними достаточно просто вежливо поговорить и они сразу начнут исправляться. Боюсь, у Тессы осталось совсем немного времени, если она собирается вернуться в Англию до начала войны.

Фредди была подавлена.

– Я все это ей говорила. Я писала, что ей опасно оставаться в Италии, что она не может делать вид, будто ничего не происходит. Она ответила, что предпочитает подвергаться опасности в Италии, чем безопасно жить в Англии, к тому же, если будет война, то во Флоренции может оказаться спокойней, чем в Лондоне. Из-за бомбежек, понимаешь? Может, она и права.

– Если Германия развяжет войну, а Италия выступит на ее стороне, Тесса окажется иностранкой в стране на военном положении. Вот чтоменя беспокоит.

Фредди взглянула ему прямо в глаза.

– Тебя это тоже может коснуться, Макс?

Макс взял свой фотоаппарат и навел его на пожилую пару, устроившуюся на траве. На женщине была соломенная шляпа; мужчина соорудил себе головной убор из носового платка с узелками по углам.

Щелкнул затвор.

– Да, я часто об этом думаю, – ответил Макс. – Мой самый страшный кошмар – что меня депортируют в Германию. Вот о чем разговариваем мы, иностранцы, чужаки, когда собираемся вместе. Если начнется война, британское правительство вышлет нас назад в Германию?

– Если только они попробуют, я спрячу тебя у себя в кладовой, Макс.

– Спасибо, Фредди. – Оркестр заиграл бравурный марш. – Я бы предпочел что-нибудь менее воинственное, – пробормотал Макс, нахмурившись. – Но больше всего меня беспокоит то, что Тессе, похоже, вообще все равно, будет ли она жить или погибнет.

Несмотря на солнышко, Фредди поежилась.

– Прошу, не говори так. Мнене все равно. Если Тесса не вернется домой, я поеду и привезу ее.

– Серьезно? – Макс улыбнулся. – Попытайся, только не откладывай слишком надолго.

Он навел на нее «лейку» и покрутил колесико на объективе.

– У тебя на носу мороженое. Нет-нет, не вытирай, выглядит очень мило.

«Если Тесса не вернется домой, я поеду и привезу ее».Это замечание Фредди сделала отнюдь не под влиянием момента; тем не менее, пока у нее не было сложившегося плана, только туманные намерения. Ее сестра должна вернуться домой. Тесса игнорирует ее письменные просьбы, значит, она, Фредди, должна отправиться во Флоренцию и привезти ее назад.

Первым делом ей надо накопить достаточно денег. Она безжалостно экономила, составила график выплат и показала его своей нанимательнице, мисс Пэриш. Если та будет так добра и выдаст ей часть зарплаты авансом, она будет расплачиваться в соответствии с этим графиком. Но Фредди понимает, что ее предприятие может быть опасным, поинтересовалась мисс Пэриш. Она отдает себе отчет в том, что простые итальянцы, конечно, не будут враждебно настроены к британцам, но власти наверняка начнут вставлять ей палки в колеса? Она будет вести себя осторожно, отвечала Фредди, поступать разумно, она привыкла к путешествиям, провела детство в Европе, да и потом неоднократно выезжала туда на каникулы с сестрой. По вечерам она занимается итальянским и изучает расписания поездов и морских судов. Мисс Пэриш строго посмотрела на нее, а потом сказала: «Я бы поехала на поезде. Гораздо приятней и никакой морской болезни».

22 мая, во время своего визита в Берлин, Бенито Муссолини, премьер-министр Италии, подписал союзнический договор с Гитлером. Этот договор получил название «Стального пакта»; Германия и Италия обязывались оказывать друг другу всестороннюю поддержку в случае войны.

На следующий день Фредди снова обратилась к мисс Пэриш. Та разрешила ей взять недельный отпуск. Из этой недели четыре дня должно было уйти на дорогу; соответственно, у нее было три дня, чтобы убедить Тессу вернуться домой. Фредди купила билеты в компании «Томас Кук и сыновья», собрала чемодан и в последний день мая уехала из Англии.

Поезд, паром через Ла-Манш, потом снова поезд – из Дьеппа в Париж. Фредди проехала через весь город на метро, за ночь на экспрессе пересекла сердце Франции и Альпы и добралась до Турина, где, ощущая одновременно усталость и приятное предвкушение, вышла из вагона и купила себе кофе и немного фруктов в киоске на платформе. Час спустя она села в неспешный местный поезд, который покатил по равнинам Северной Италии, через Болонью, во Флоренцию.

Фредди прибыла в город ближе к вечеру. Вокзал Санта Мария Новелла, гигантское строение из стекла и камня, был переполнен. Выйдя на улицу, она зажмурилась от яркого солнечного света. Внезапно Фредди начали одолевать дурные предчувствия. Она не предупредила Тессу, что собирается приехать во Флоренцию; интуиция подсказывала, что этого лучше не делать. Что если Тесса уехала из города?

Однако пока Фредди шла через площадь и дальше по улице к реке, ее опасения улеглись. Каждый шаг рождал детские воспоминания. На этом тротуаре она упала и разбила коленку, и тогда мама перевязала ее своим носовым платком. На той узенькой улочке находилась пекарня, в которой они покупали круассаны с кремом, – они с Тессой обожали этот крем. Добравшись до берега Арно, она оперлась локтями о парапет и стала смотреть на воду. Солнце садилось, мягкий вечерний свет золотил терракотовую черепицу на крышах домов, а водную гладь превращал в переливчатый шелк; казалось, в воздухе висит золотая пыль.

Еще немного – и она окажется рядом с единственным в мире человеком, который разделяет ее воспоминания и переживания, который знает всю ее жизнь, который является для нее лучшим другом и защитником, смеется над теми же шутками, соглашается с необходимостью редактировать их прошлое, чтобы оно не шокировало окружающих. Пускай в последние годы им пришлось поменяться ролями, пусть теперь она выступала в роли защитницы Тессы, что из того? Значит, пришел ее черед.

Стоя на южном берегу реки, она сверилась с картой и двинулась вперед по переплетающимся улочкам и переулкам. По обеим сторонам от нее возвышались монументальные каменные стены с арками, которые закрывали массивные ворота, окованные железом; на стенах тут и там пестрели политические лозунги. Покрытые паутиной окна подвальных этажей были забраны металлическими прутьями. Кое-где в камне были высечены фамильные гербы, из ниши смотрела статуя Девы Марии. Просторное палаццо с фасадом, покрытым затейливой черно-серебристой росписью, выглядело заброшенным; на витрине лавки сверкали в вечерних лучах разноцветные подвески канделябра.

Фредди свернула с Виа Маджио в переулок шириной не больше пары ярдов. Высокие стены защищали его от солнца. С другого конца переулка ей навстречу двигался чей-то темный силуэт. Фредди прищурилась, чтобы лучше его рассмотреть. Женщина – высокая, стройная – несла в руках сумки с покупками.

Поставив сумки на землю, Тесса воскликнула:

– Фредди? О, Фредди, неужели это ты?

Тесса занимала две комнаты над лавкой букиниста. В меньшей стояли узкая кровать и комод; окно выходило во внутренний дворик, где громоздились мусорные баки, были свалены пустые винные бутылки и ржавел сломанный детский велосипед. В большой комнате, выходившей на фасад дома, были камин, диван с креслом и небольшой столик. В углу стоял буфет, в котором Тесса хранила продукты и посуду, а рядом керосинка. Свет из окна, глядевшего в переулок, заливал комнату всеми оттенками охры.

Тесса приготовила ужин. Одновременно она задавала вопросы: почему Фредди не сообщила, что собирается приехать? Она проделала такой путь одна? Какона добиралась? Третьим классом, просидела всю ночь? «Боже мой, Фредди, бедняжка! Давай-ка я налью тебе бокал вина, и ты сразу почувствуешь себя лучше. А как дела у всех там, дома? Как поживают Макс, Рей и Джулиан?»

Фредди начала рассказывать сестре о своем путешествии, и оно постепенно превратилось из утомительного, а подчас и тревожного, в изумительное приключение. Случай с мужчиной, который сидел напротив Фредди в парижском метро, пока она ехала от Гар-дю-Нор до вокзала Берси, и постоянно пялился на нее, а потом шел за ней, пока она не села в поезд, теперь показался ей забавным, а не опасным; рассказывая о том, как она просидела всю ночь, пытаясь заснуть, в купе между громко храпевшим толстым фермером и женщиной, шептавшей молитвы и перебиравшей в руках четки, она вспоминала разные смешные подробности, а не свою смертельную усталость. На границе в вагон вошли итальянские полицейские и стали проверять у всех документы; Фредди специально оделась так, чтобы выглядеть как можно моложе. Она не накрасила губы и завязала волосы ленточкой, а когда полицейский взял в руки ее паспорт, Фредди сделала такое лицо, будто вот-вот расплачется, и он погладил ее по голове и подошел к следующему пассажиру.

– Тесса, – обратилась она к сестре, и та сразу обратила внимание на ее изменившийся голос, потому что сказала:

– Я знаю, зачем ты приехала. Ты хочешь, чтобы я вернулась с тобой в Англию, не так ли? Мы не станем говорить об этом сегодня. Поговорим завтра, когда ты немного отдохнешь.

После ужина они забрались на диван; глаза у Фредди слипались, воспоминания о проделанном пути мелькали в голове, словно стоп-кадры из кинофильма. Она почувствовала, как Тесса накрывает ее одеялом, свернулась калачиком и тут же провалилась в сон.