Текст книги "Возвращение во Флоренцию"

Автор книги: Джудит Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

За садом Хазердина начинались поля. Ребекка шла по краю кукурузного поля, ничего не видя перед собой, потому что слезы застилали ей глаза. Трясущимися руками она вытащила из кармана платок и высморкалась.

О втором браке Майло она узнала от него самого. Он написал ей и сообщил, что женился на девушке по имени Мона Грир, с которой познакомился в Бостоне, где читал цикл лекций. Ребекка предполагала, что Мона Грир была одной из его студенток.

О ребенке ей рассказал издатель Майло Роджер Фодэй. Они столкнулись с ним в «Хэтчерде», когда она заехала в Лондон навестить Симону Кембелл. «У Майло и Моны, – сообщил Роджер, – родилась дочь Хелен. Думаю, навряд ли вам хотелось бы узнать об этом, увидев обложку новой книги, – добавил он. – Правда, в последнее время дела у издательства идут неважно, да и последние два романа Майло, боюсь, не слишком удались».

Ребенок. Дочь. Хелен Райкрофт.Ребекка убеждала себя, что ее это не касается. У них с Майло больше нет ничего общего. Как типично для него – бросить все и сбежать в Америку, когда дома из-за войны стало тяжелее жить.

Сейчас, шагая по краю поля, Ребекка пыталась понять, злится она на Майло или нет. У него была престижная работа в американском университете, молодая жена и маленькая дочь. Еще один ребенок вместо того, утраченного. Она до сих пор брела вслепую, а у Майло уже сложилась новая жизнь. Что у нее есть – ничего.

Ребекка прошла через рощицу и оказалась на проселке, по обеим сторонам которого росли жимолость и дикие розы. Дождей не было уже целую неделю, и глубокие колеи в земле высохли и затвердели. Ребекка шла быстро, ощущая, как ее боль и жалость к себе с каждым шагом слабеют, отступают. Все-таки кое-что у нее есть, и немало: есть занятие, есть искусство, которое увлекает ее все больше. Она любит свою сестру, любит своих друзей. У нее есть их переписка с Коннором, которой она очень дорожит. Да, она не знает, что сулит ей будущее, – но кто вообще может это знать? Тем более в такое время, которое выпало на их долю.

Что же касается матери… Возможно – почему бы нет, – что мать с самого начала видела в Майло те недостатки, которых она сама долгое время не могла разглядеть. Точно так же вполне возможно, что ее язвительные замечания вызваны желанием защитить дочь – что под желчностью и раздражительностью таится любовь. Ребекка посмотрела на часы. Четверть седьмого. Что ее ангел посоветовал бы сейчас сделать? Она попыталась представить его лицо, его добрую, ласковую улыбку. Наверняка он сказал бы ей, что нужно возвращаться домой и приготовить ужин, подумала Ребекка. А потом – продолжать стараться, даже если они с матерью постоянно действуют друг другу на нервы.

Медленно, не торопясь, она прошла обратно по проселку, через рощу и по краю поля, а потом через калитку в сад.

Миссис Фейнлайт стояла на кухне у раковины, повязав фартук, и чистила картошку. Когда Ребекка открыла дверь, она обернулась.

– Я решила немного тебе помочь.

Ребекка расценила ее слова как предложение перемирия.

– Спасибо, мама, – сказала она. – Смотри только не устань.

Она сняла жакет и повесила на крючок. Потом обваляла в муке макрель и нарезала салат. Они вместе работали, стоя на кухне бок о бок. Через несколько минут мать внезапно сказала:

– Картошка как резиновая. В последнее время у мистера Райта овощи стали совсем никудышными.

А Ребекка ответила:

– Я подумала, что могу вскопать для тебя маленький огород, мама. Рядом с угольным сараем полно места, а Мюриель будет заглядывать к тебе и пропалывать грядки, когда я уеду в Мейфилд.

Позже, когда миссис Фейнлайт улеглась в кровать, Ребекка расположилась за кухонным столом и стала рисовать полевые цветы, которые сорвала по пути домой. Она выпила немного шерри, приняла таблетку аспирина и почувствовала себя гораздо лучше. Карандаш тихонько шелестел по бумаге, дом окутывали летние сумерки, дверь кухни была открыта, и до Ребекки долетали звуки далекой музыки из чьего-то радиоприемника, плывшие над тихими садами.

Квартира Макса находилась над зеленной лавкой на Фирс-стрит. Этажом выше на лестничной площадке маленький мальчик катал игрушечный паровозик: он стоял на коленях и с серьезным видом, пыхтя, подталкивал его вперед.

Фредди постучала в дверь Макса.

– Это я! Я знаю, что ты здесь. – Ответа не последовало, поэтому она постучала снова, еще громче. – Макс! Открой дверь!

Она услышала, как он открывает задвижку. Малыш схватил свой паровоз и побежал по лестнице вниз.

Дверь распахнулась. Макс, разъяренный, стоял на пороге.

– Пришла шпионить за мной?

– Я пришла посмотреть, как ты.

– Ну, как видишь, я в полном порядке.

Он попытался захлопнуть дверь, но Фредди всунула в щель ногу. Сквозь эту щель она могла видеть его комнату: книги, бумаги и одежду, разбросанные по полу, и пустые бутылки на столе.

– Ну да, – язвительно сказала она. – Значит, в полном порядке! Ты ужасно выглядишь, Макс.

– Уходи, Фредди. Найти кого-нибудь другого, над кем квохтать.

– Макс!

– Уходи.

– Я не уйду.

Он прищурил глаза.

– Я так понимаю, это что-то вроде визита жалости?

– Рей рассказал мне, что вы с Марсель расстались.

– Я уверен, ты прекрасно знаешь, что мы не расстались.Марсель бросила меня. – Макс поджал губы. Взгляд его глаз в красных прожилках был презрительным. – Временами ты напоминаешь мне Тессу. Ты точно так же неспособна смотреть фактам в лицо.

Она помолчала, а потом кивнула.

– Ладно. Пускай будет так.

Фредди развернулась и пошла к лестнице, но тут Макс громко вздохнул. Она обернулась.

– Прости меня, Фредди. Я свинья. Даже не знаю, почему ты возишься со мной. Прошу, проходи. Я сварю тебе кофе.

В комнате Макса пахло перегаром и застоявшимся сигаретным дымом. Пока он кипятил чайник и искал чистые кружки, Фредди выглянула через запотевшее окно на улицу. С угольно-серого неба струями лил дождь. Приближался вечер; темные силуэты просачивались в двери магазинов с заколоченными витринами и выходили из зданий, обложенных песком. Несмотря на страхи и лишения, люди продолжали жить. С тех пор как люфтваффе пришлось сосредоточить внимание на России с ее бескрайними просторами, Лондон бомбили гораздо реже и уже не так жестоко, однако продуктов по-прежнему не хватало, и с электричеством были перебои.

Фредди спросила:

– Что случилось?

Макс пожал плечами.

– Ничего особенного. Мы просто поругались. Я даже не помню из-за чего. Наверняка все произошло как обычно – я сказал что-то, что ее разозлило, она устроила сцену, а я обозвал ее испорченной или избалованной. Ну а она в ответ послала меня к черту. – Он горько усмехнулся. – Я выставляю себя на посмешище, опускаясь до уровня девчонки вдвое младше себя.

– Не думаю, что возраст имеет значение.

– Но опыт-то имеет, не так ли? Умом я всегда понимал, что у нас с Марсель нет никаких шансов. Знал, что я – не предел ее мечтаний. Я для нее слишком стар, слишком уродлив, к тому же еще иностранец. – Он махнул рукой, предупреждая ее возражения. – Ты же знаешь, Фредди, что это правда.

Макс стал насыпать кофе в кружки; Фредди заметила, что у него трясутся руки.

– О Макс, – сказала она. – Сколько ты выпил?

– Слишком много. И все равно недостаточно. Это мой порок. У всех есть пороки, даже у тебя. Молока?

– Да, пожалуйста.

Он открыл бутылку, подозрительно понюхал ее и скорчил гримасу.

– Неважно, – сказала она. – Пускай будет черный.

Он протянул ей кружку, потом пошарил среди диванных подушек и в карманах пиджака в поисках сигарет.

– Где же они? У тебя не найдется сигареты, Фредди? Нет? Видно, у тебя и правда нет никаких пороков. – Макс отыскал помятую пачку и вытащил из нее сигарету.

– Я не знаю, чего Марсель хочет, – уже спокойнее сказал он. – По-моему, она и сама не знает. Она красивая, интересная, эмоциональная девушка, которой нравится раздувать ссоры. В конце концов, это не первый раз, когда мы с ней расстаемся.

Он снова принялся шарить по комнате, на этот раз в поисках спичек, разбрасывая одежду и бумаги, отчего беспорядок стал еще более заметным.

– Она ссорится со мной, чтобы отвлечься от мыслей об отце. К тому же ей нравится ощущение власти, которую она имеет надо мной. Не так давно я сделал несколько ее фотографий. Она была в том пальто, с меховым воротником. Выглядела как Снежная королева. Наверное, в сердце у меня застрял осколок льда.

– Бедный Макс!

– О нет, я вовсе не бедный. – Он чиркнул спичкой. – Я не заслуживаю твоего сочувствия, Фредди. Даже осознавая все это, я все равно ее хочу. Она разбивает мне сердце. Как я уже говорил, я смешон.

– Давай-ка я немного здесь приберу.

– Ну уж нет. Садись. Поговори со мной. Есть масса вещей, которые должны тревожить меня гораздо больше, чем эта глупая эгоистичная девчонка.

Фредди расчистила уголок дивана и присела.

– Думаю, это не сработает.

– У меня в Германии остались друзья, родственники. Я понятия не имею, что с ними. Не знаю, живы они или нет. Порой я бываю готов плакать по ним. Но правда в том, что оназанимает все мои мысли. – Он бросил на Фредди извиняющийся взгляд. – Прости меня за то, что я сказал про Тессу. Я просто желчный старикашка. Ты знаешь, что я ее очень любил. Ты не получала от нее никаких вестей?

Фредди вздохнула.

– Ничего нового. Только то письмо в 1940 и еще записку полгода спустя. Мне переслал их ее знакомый из Швеции. Там сказано совсем немного, что она здорова и в безопасности. Она не упоминает никаких имен – думаю, Тесса опасалась, что у людей, которые ей помогли, будут из-за нее неприятности. Это пока все. – Как всегда при мысли о Тессе на Фредди навалилось невыносимое чувство утраты и страх. – Но я понимаю, что ты имеешь в виду, Макс. Я сержусь, когда мне не достается места в автобусе, сержусь, когда кончается шампунь и я не могу его купить в магазине. И это при том, что единственное, чего мне по-настоящему хочется, – это чтобы с Тессой все было в порядке.

Она отпила глоток кофе – он был горький и отдавал цикорием. Потом Фредди сказала:

– Вообще-то, я пришла попрощаться.

– Ты уезжаешь?

– Меня переводят в Бирмингем. Я буду учиться на механика – чтобы строить самолеты.

– Господи боже! – Брови его поползли вверх. – Значит, больше никакого перекладывания бумаг в министерстве?

– Оно мне порядком надоело, причем давно. Я незамужняя женщина без специального образования, поэтому меня могут направить куда угодно. Определение, кстати, довольно прискорбное, ты не находишь?

– И в корне неверное. – Своими ласковыми карими глазами он внимательно изучал ее лицо. – Как ты думаешь, тебе понравится строить самолеты, Фредди?

– Надеюсь. Правда, мне жаль расставаться с друзьями. – Она улыбнулась ему. – Даже если у них плохой характер. Я хочу успеть повидаться со всеми до отъезда.

Он вытащил еще одну сигарету и постучал ею по пачке.

– Ты собираешься зайти к Марсель?

– Думаю, да.

– Ты не могла бы передать ей записку от меня?

– Макс…

– Она не отвечает на телефонные звонки. Прошу тебя, Фредди.

От жалости к нему у нее защемило сердце. В его темных волосах появилась седина; ему не мешало подстричься. Под глазами залегли синие тени. Лицо у него совсем исхудало, заострилось; Фредди подумала, что он похож на недовольного всклокоченного грача.

Она сказала:

– Конечно, раз ты просишь, я передам ей письмо, но не лучше ли было бы дождаться, пока она сама свяжется с тобой?

– Набить себе цену? Ты это имеешь в виду?

– Пускай она немного поволнуется. Это заставит ее больше тебя ценить. Почему ты не подождешь, чтобы она сама извинилась?

– Потому что она этого не сделает. Никогда. Я уверен. – Макс казался полностью отчаявшимся и слегка пристыженным. – Я знаю, что люблю ее сильней, чем она меня. Вот почему я бегаю за ней как собачонка, хотя тем самым только усиливаю ее презрение.

Не удержавшись, Фредди спросила:

– И ты согласен этим удовлетвориться?

– Если она не может предложить мне ничего большего, то да.

Фредди ушла четверть часа спустя, с запиской от Макса в кармане. На метро она доехала до Южного Кенсингтона, а дальше пешком добралась до Чейн-Уок. Подходя к дому Марсель Скотт, она уловила запах гнили, доносившийся с реки. Парадный вход был заколочен, поэтому Фредди спустилась к двери, ведущей в подвальный этаж, и постучала в кухонное окно.

Марсель впустила ее в дом. Она была в черном коктейльном платье и бирюзовом ожерелье, подчеркивавшем зеленый оттенок ее глаз.

– Фредди! – сказала она и подставила щеку для поцелуя.

Кухня была большая и холодная. Бетти Малхолланд в бледно-голубой комбинации, стоя у раковины, закалывала волосы шпильками и сбрызгивала их сахарной водой, чтобы закрепить прическу.

– Льюис спит наверху, – сказала Марсель.

Фредди помнила Льюиса Коритона по тому вечеру в «Дорчестере» – темноволосый мужчина с лицом, как у эльфа.

– Мы стараемся не шуметь, – прошептала Бетти. – Бедняжка Льюис не спал целую неделю. Они плавают через всю Атлантику, можешь себе представить? У него сейчас ужасное время.

Фредди рассказала о своем переводе. Бетти вскрикнула, а потом зашептала, что это ужасно – ее, например, отправляют в Плимут, за много миль от Фрэнсис, которая работает на авиационной базе в Восточной Англии. Потом она пошла наверх одеваться.

Марсель убирала в буфет чистую посуду. Фредди вытащила из кармана записку.

– Макс просил тебе передать.

– Ты виделась с ним?

– Да, только что. – Она ожидала, что Марсель поинтересуется, как у него дела; когда она промолчала, Фредди сама сказала: – Он совсем расклеился.

Марсель поставила супницу на полку и закрыла дверцу буфета. Потом распечатала конверт. Быстро пробежав записку глазами, она бросила ее на кухонный стол и снова принялась расставлять тарелки.

Фредди спросила:

– Ты с ним поговоришь?

– Пока не знаю. Может, и да.

– Он тоскует по тебе.

– Я предпочла бы это не обсуждать.

– Но я хочу это обсудить.

Марсель мягко сказала:

– Это не твое дело, Фредди.

– Нет, мое. Макс мой друг.

– О да, как я могла забыть! Макс Фишер, большой друг сестер Николсон. – В ее голосе прозвучала насмешка.

Макс был влюблен в Тессу много лет, но Фредди ни разу не видела его таким несчастным, как сегодня. «Разница, – подумала она, – была в том, что Тесса никогда его не обижала. По крайней мере, осознанно».

Марсель протирала полотенцем ножи. Волосы плавными волнами падали ей на плечи, ногти были накрашены тем же алым лаком, что и всегда. Фредди стало интересно, где она достает этот лак в такое суровое время – а может, она запасла его, много дюжин ярко-красных бутылочек, чтобы ей хватило до конца войны?

– Если тебе наплевать на него, – сказала она, – лучше будет покончить с этим, раз и навсегда. Ты разве не согласна?

Марсель повернулась и посмотрела на нее.

– Мне нравится Макс. – Щеки у нее порозовели.

– Думаю, нравится– это не совсем то, чего он от тебя ждет. Он любиттебя. Так нельзя поступать, неужели ты не понимаешь! Это причиняет людям боль, очень сильную боль.

Дверь кухни распахнулась. На пороге, жмуря глаза, в ярко-красном шелковом халате, принадлежавшем, судя по всему, Марсель, стоял Льюис Коритон.

–  Отчаянно хочетсячашку чаю, – сказал он.

– Я сейчас приготовлю, Льюис, дорогой. – Марсель налила воду в чайник.

Льюис, нахмурив брови, взглянул на Фредди.

– Я вас помню. Фредди – как ваша фамилия? – о, Фредди Николсон.

– Здравствуйте, Льюис. – Она протянула ему руку.

– Вы были в «Дорчестере», – сказал он. – На вас было длинное черное платье, а на шее ожерелье с пурпурными камнями.

– Надо же, Льюис, у тебя память, как у слона, кто бы мог подумать, – язвительно заметила Марсель.

Фредди было приятно, что Льюис ее запомнил. В их прошлую встречу он показался ей привлекательным; не менее привлекателен он был и сейчас, несмотря на растрепанные волосы и женский красный халат.

В кухню ворвалась Бетти:

– Мои сережки! Вы не видели мои сережки?

– Они на подоконнике, – ответила Марсель.

Бетти вставила серьги в уши.

– Ты идешь с нами, Фредди? Дэнни тоже там будет. И Клер, да ведь, Льюис? А что те летчики, которые ехали с нами в поезде?

– Сказали, что придут. – Марсель залила заварку в чайничке кипятком.

– А Джек? – спросила Бетти.

– Нет.

– Чулки, – всполошилась Бетти. – Надо отыскать приличную пару чулок. – Она снова бросилась наверх.

Марсель налила чай в чашку и подала ее Льюису. Льюис сказал:

– Пожалуй, надо пойти принять ванну. Рад был повидаться с вами, Фредди. Вы будете сегодня на вечеринке?

Она пробормотала что-то неопределенно-вежливое. Когда Льюис ушел, Фредди спросила Марсель:

– Ты виделась с Джеком?

– С моим двоюродным братом? Да, конечно. – Наливая чай, Марсель нахмурила лоб. – Ты что, тоже с ним знакома? Ах да, я и забыла.

– Он приезжал в Лондон?

– На пару недель. Мы здорово провели время. Я с ног валилась от вечеринок и всяких развлечений. – Голос Марсель стал ледяным. – Надеюсь, он влюбится в Фрэнсис. У него светлые волосы, а у нее рыжие, так что у них будут очень красивые дети, ты не находишь? – Она вытащила из сумочки помаду и пудреницу. – Может, тоже придешь сегодня, Фредди? Я могу покопаться у себя в гардеробе, подобрать тебе что-нибудь подходящее.

– Нет, спасибо. Вообще-то, я очень устала. Хочу пораньше лечь спать.

Вскоре после этого Фредди ушла. Дождь все еще лил, поэтому она набросила на голову капюшон и сунула руки поглубже в карманы плаща.

В первый раз за все время она испытывала острое желание скорей покинуть Лондон. С той встречи в «Дорчестере» она существовала где-то на периферии кружка Джека и Марсель. Сейчас, идя под дождем, Фредди ощущала резкую антипатию к ней. Хотя умом она понимала, что Макс отчасти сам виноват в своих страданиях, ей претило пренебрежительное отношение Марсель к его чувствам. Была в ней какая-то отчужденность, позволявшая легко ранить других. Что если и Джеку, ее двоюродному брату, она присуща тоже? Тогда, в 1939, Фредди пришла ему на помощь, но он бросил ее, как только перестал в ней нуждаться. Конечно, не следовало обижаться на то, что он был в Лондоне и не повидался с ней, хотя обещал поддерживать связь, но Фредди все равно была задета. Воспоминания об их бегстве из Флоренции во Францию преследовали ее, а он – подозревала Фредди – наверняка выкинул их из головы, как только они расстались. На той лодке он сказал: «Можно сбежать, вдвоем».Дай она согласие, что произошло бы дальше? Они поселились бы в Буэнос-Айресе или Вальпараисо, Джек начал зарабатывать на жизнь, занимаясь какими-нибудь темными делишками, а она, заткнув за ухо цветок гардении, сидела бы на пляже и потягивала коктейли? Или через месяц-другой он бросил бы ее, потому что бежал от всего, что таило хоть отдаленный намек на постоянство?

Но так ли уж сильно она отличалась от него? Эта мысль смутила Фредди. Ее отношения с Ангусом закончились через три месяца после того, как они стали любовниками, потому что она отказалась выйти за него замуж. Она любила Ангуса, но не так сильно, чтобы связать с ним жизнь. С тех пор у нее были и другие возлюбленные – солдат, с которым она познакомилась на танцах, один канадский пилот, заговоривший с ней в автобусе, – но ее отношения никогда не продолжались долго. Солдата отправили в Девон, а пилота сбили в Германии во время боевого вылета. Самый длительный роман был у нее с американским журналистом, который приехал в Лондон, чтобы писать о том, как война сказывается на ситуации в Британии. Он ушел от нее сам.

– Ты чудесная девушка, Фредди, – сказал он как-то раз в конце приятно поведенного вечера, – и очень красивая, но у меня такое ощущение, что мы разговариваем словно сквозь стеклянную стену. Ты настоящая англичанка. Ничто тебя не трогает, да? Ты как будто ждешь чего-то, только я понятия не имею, чего именно. Но не меня – это же очевидно. Ты возвела вокруг себя стену и никому не позволишь ее разрушить.

Тесса считала, что брака следует избегать любой ценой; что если она, наблюдая за сестрой, пришла к выводу, что избегать следует не столько брака, сколько любви? Или она и в самом деле, как правильно подметил ее американский журналист, чего-то ждала – встречи с Тессой? – и это ожидание отнимало все ее душевные силы.

Ее больно укололо, когда Макс сказал «Любил», а не «Люблю», словно Тесса осталась для него в прошлом. Ее задевало то, что Рей, некогда влюбленный в Тессу, теперь редко упоминал о ней. Но больше всего она расстраивалась из-за того, что за три года, прошедших с их расставания, образ Тессы поблек и теперь, когда Фредди пыталась представить сестру, у нее перед глазами все чаще вставали фотографии из журналов. Казалось, будто образ Тессы постепенно отвердевает, застывает, замороженный в прошлом, отрезанный от будущего.

Фредди была рада, что уезжает из Лондона. Ей хотелось начать новую жизнь, познакомиться с новыми людьми, заняться новым делом. Она сбросила с головы капюшон и побежала по лестнице в метро.