Текст книги "Романтика любви"
Автор книги: Джослин Рэйнс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
– Нас? – горестно спросил Чарльз, наливая себе коньяк. – Без Джеймса «нас» как таковых уже не существует, Дина. В семье не осталось никого, кто унаследовал бы «Годдард-Стивенс». Никого...
«Никого», – подумала Дина, садясь за письменный стол в покинутой библиотеке – а ведь когда-то это была самая любимая комната Джеймса, – и приготовилась ответить на звонок. Бедный Чарльз. Кажется, он дошел до точки и не видит дальнейшего пути.
– Да? – задумчиво сказала она в трубку.
– Дина, дорогая. Это Бетси.
Набирая номер Дины Годдард, Бетси Риттенбахер прекрасно понимала, что, возможно, рискует карьерой мужа и собственным будущим. Являясь давними друзьями Годдардов по Лоукаст-Вэлли и Палм-Бич, Бетси и Беннет Риттенбахер, как и все остальные члены их узкого круга, свято соблюдали наложенный Годдардами запрет: никогда и ни под каким предлогом не упоминать ту женщину, на которой женился их сын Джеймс. Никогда! Не говорить о ней! Не говорить о женитьбе Джеймса и том факте, что она действительно существовала! Годдарды ясно дали понять, что Кэролайн Шоу и все, что к ней относится, – запретная тема.
Бетси так никогда и не могла понять, что же имели Дина и Чарльз против своей невестки. Джеймс, судя по всему, крепко влюбился, а Кэролайн, как известно, те несколько коротких месяцев их совместной жизни была для него хорошей женой. Она не была из разряда «золотоискательниц», не была проституткой, убийцей в конце концов, но Дина и Чарльз вели себя так, как будто она составляла угрозу для их жизни. Что плохого может быть в том, что иногда кто-нибудь посплетничает про нее? Как может принести вред чье-нибудь невинное замечание относительно короткой женитьбы Джеймса?
Бетси не могла этого понять. Но она не хотела ссориться со своими могущественными друзьями, особенно учитывая то, что ее муж работал на Чарльза Годдарда, а она сама участвовала в двух комитетах, которые возглавляла Дина. И особенно после того случая, когда Ванесса Элиот, мать Миранды, неосторожно упомянула имя Кэролайн Шоу в присутствии Дины. Ванессу больше не приглашали на обеды к Годдардам, а ее мужа, ведущего экономиста-аналитика, который до этого часто консультировал Чарльза в вопросах финансового положения «Годдард-Стивенс», больше никогда не приглашали для проведения аудита. Дина и Чарльз просто не замечали Элиотов, как будто тех и не существовало, вычеркнув их из своего круга. Остальные знакомые Дины и Чарльза, напуганные такой реакцией, никогда не решались произносить имя Кэролайн Шоу или хоть косвенно намекнуть на ее существование – ведь с ними обошлись бы точно так же.
Это казалось смехотворным, нелепым, просто каким-то безумием. Но Бетси, думая о будущем мужа, как и все те, кто хотел остаться в кругу Годдардов по личным или деловым мотивам, неукоснительно соблюдала запрет и никогда не обсуждала Кэролайн с Диной и не заговаривала о женитьбе Джеймса. Даже когда до нее дошли слухи о том, что Кэролайн открыла какой-то магазинчик на Вест-Палм-Бич. Но это было до статьи в «Ярких страницах»! До того, как Бетси увидела фотографию и прочитала подпись к ней! Не важно, что говорили Дина и Чарльз Годдард. Не важно, что Дина и Чарльз могут предпринять. Бетси Риттенбахер должнабыла позвонить. Просто не могла не позвонить! Вся эта нелепая ситуация слишком затянулась. Все это было слишком дико, странно, нелогично.
– Бетси, дорогая, я как раз собиралась позвонить тебе, – сказала Дина приветливо, как она всегда разговаривала с теми людьми, которые имели для нее значение. – Мы с Чарльзом сегодня только после полудня попали в город, и я была очень занята. У меня даже не было времени просмотреть почту.
Бетси откашлялась.
– Там в почте есть одна новость, которая, я думаю, заинтересует тебя, – сказала она.
– Ты, наверное, имеешь в виду письмо о благотворительном гала-концерте, который организует фонд борьбы с лейкемией? – спросила Дина, перебирая конверты, лежавшие на столе.
– Нет, я имею в виду не гала-концерт, – сказала Бетси. – Ведь вы с Чарльзом выписываете «Яркие страницы»?
– Да, конечно, – ответила Дина. – Но у меня действительно не было времени, чтобы просмотреть все номера, которые собрались за время нашего отсутствия. Кстати, я уже дала распоряжение горничной, чтобы она выбросила их...
– Не надо! – воскликнула Бетси, прервав ее.
– Что не надо? – спросила Дина.
– Не разрешай горничной выбрасывать их, – сказала Бетси и, переведя дух, продолжила: – Дина, у меня есть основание думать, что тебя заинтересует выпуск от девятого февраля.
– Почему? Там какая-нибудь сногсшибательная сплетня, которой я еще не знаю? Какой-нибудь грандиозный скандал? Чья-нибудь дочь убежала с шофером? Или обнаружена в постели с великим Дейном и его саксофоном?
Бетси помедлила. У нее еще было время отступить, сделать вид, что ничего не произошло. Она думала о том, не совершает ли она большую ошибку, правильно ли поступает, сообщая Дине Годдард эту новость. Это, конечно, невероятно, но, кажется, кроме нее, об этом никто не знает.
– Ну и что там за новость? – спросила Дина, явно заинтересовавшись.
Бетси снова перевела дух. Она слышала, как бешено колотится ее сердце. Если сейчас она станет говорить дальше, то назад пути уже не будет. Никогда. На карту была поставлена карьера ее мужа... ее положение в обществе... их финансовое благополучие и пребывание в высших кругах Палм-Бич... Она еще с минуту подумала, глубоко вздохнула и бросилась с головой в омут.
– Там есть статья о магазине на бульваре Окичоби, – начала она. – Магазин называется «Корпорация "Романтика любви"».
– На западе Палм-Бич? Ну и что? – Дина была уже по-настоящему заинтригована.
– Его владелица – Кэролайн, жена вашего Джеймса.
– Бетси! – ледяным тоном воскликнула Дина, мгновенно опуская между ними железный занавес. – Я думала, что мы ясно дали понять! Я думала, что ты умнее и...
– Дина, послушай меня, – сказала Бетси. Она приготовилась выложить новость, и ее сердце забилось еще сильнее. – Там есть еще кое-что, помимо статьи.
– У этой женщины всегда есть «еще кое-что», – холодно произнесла Дина. – Я не хочу слышать о ней больше ни слова. Я не хотела слышать это имя несколько лет и не собираюсь слышать его теперь.
– Придется, Дина, – сказала Бетси. – Потому что Кэролайн Шоу – мать маленького мальчика. – Она сделала паузу, чтобы усилить эффект. – Маленького сына Джеймса.
– Это просто смешно! – воскликнула Дина.
– Нет, Дина, это правда. Ребенка зовут Джек, ему пять лет. И он точная копия Джеймса. Это твой внук, Дина. Твой и Чарльза.
– Этого не может быть! Это просто невозможно! – сказала Дина Годдард. – Иначе кто-нибудь уже сообщил бы нам, кто-нибудь сказал.
– Вы сами запретили нам упоминать ее имя. Не позволяли говорить с вами о...
Бетси Риттенбахер услышала издалека, как охнула ее подруга. Трубка выскользнула из руки Дины, стукнулась об стол, и телефон упал на пол.
Глава 18
Впервые со дня похорон Джеймса Чарльз не выпил после обеда, как это он обычно делал, потягивая скотч, пока не впадал в тяжелый сон, больше похожий на кому. Вместо этого он весь вечер читал и перечитывал статью Роз Гарелик в номере «Ярких страниц» от девятого февраля о местном магазинчике под названием «Корпорация „Романтика любви“». Если он не читал текст, то рассматривал фотографию пятилетнего малыша. Мать ребенка даже не удосужилась сообщить им о его существовании. Мальчик. Пятилетний мальчик, который, как говорила Бетси Риттенбахер, является сыном Джеймса. Их внуком. Сыном его сына и наследником «Годдард-Стивенс».
Чарльз изучал черты лица ребенка, форму его ног, цвет его волос, форму черепа, улыбку, пока они не запечатлелись в его мозгу. Инстинктивно он чувствовал, был уверен в душе, что в жилах этого ребенка течет кровь Годдардов. Но логический склад ума, однако, не позволял ему окончательно поверить в это. Он перенес слишком много боли и страданий, слишком много разочарований, чтобы легко поддаться на какую-нибудь дешевую уловку.
Размышляя о нечестности Кайла и о несчастном случае с Джеймсом, Чарльз считал, что вынес слишком много ударов судьбы, больше, чем обычно полагалось человеку. Вот уже несколько лет он чувствовал, что буквально задыхается и что его душевные муки становятся просто непереносимыми. Иногда, хотя он ничего не говорил Дине, Чарльзу казалось, что он наверняка представляет интересный клинический случай для психоаналитика. Но теперь, благодаря звонку Бетси Риттенбахер, все вдруг изменилось самым коренным образом. Хотя изменилось ли?
В это воскресенье Чарльз Годдард лег поздно, но не мог заснуть. Он лежал, ворочаясь в постели, перебирая все варианты, споря с самим собой относительно того, что нужно предпринять, как действовать, когда сделать первый шаг и каким должен быть этот первый шаг. Вместе с тем он призывал себя к осторожности, сдержанности, чтобы не слишком торопить события. Он постоянно напоминал себе, что самое главное не позволить надеждам овладеть им, пока он не будет полностью уверен, пока не исчезнет даже маленькая тень сомнения в том, что мальчик – пятилетний сын Кэролайн Шоу, которого она специально прятала от Годдардов, – действительно сын Джеймса. Вправду ли Джек Годдард – настоящийГоддард? Действительно ли в его жилах течет кровь Годдардов? И продолжается ли линия Годдардов? Или просто Чарльз – старый уставший человек, отчаянно цепляющийся за соломинку? Все, что требовалось, – это доказательства. Надежные, неопровержимые доказательства.
В пять часов утра Чарльз оставил все попытки уснуть и встал с постели, которую он не делил с женой со времени рождения их второго ребенка. Он оделся и пошел прямо в стеклянный солярий виллы. Когда над Атлантическим океаном встало солнце, бросая сверкающие разноцветные отблески на пенящиеся волны, Чарльз Годдард уже пил кофе, вспоминая прошлое, раздумывая над будущим.
Когда вчера вечером Дина сказала ему о телефонном звонке Бетси Риттенбахер, он сначала просто остолбенел, не веря тому, что слышит, полностью лишившись самообладания. Когда жена показала ему статью в «Ярких страницах» и фотографию мальчика, он пережил целую бурю эмоций, такую сильную, какую не испытывал со дня смерти сына. Неожиданно отупение, туман в голове под воздействием виски, в котором он топил свое отчаяние, депрессию и безнадежность, испарились в ярком свете открывающихся перспектив. Неужели жена Джеймса действительно родила Годдарда? Еговнука?
Это было слишком великолепно, чтобы принять этот факт не задумываясь, и Чарльз, будучи прирожденным бизнесменом, не мог позволить втянуть себя в авантюру. Что, если это ловушка? Заговор, который затеяла Кэролайн, чтобы запустить лапы в капиталы Годдардов? Что, если после стольких лет отсиживания в тени она задумала очередной трюк, чтобы попасть в семью, которая ее отвергала? А вдруг это глупая попытка шантажа? Чарльз сказал себе, что ему следует действовать осторожно.
«Сначала, конечно, должны быть найдены твердые гарантии того, что ребенок – их крови. Должны быть надежные, положительные, неопровержимые доказательства. Что я вообще знаю об этой Кэролайн Шоу?» Так думал Чарльз, глядя на океан, а его надежды то возрождались, то гибли с каждой набегающей волной. Джеймс и сам говорил, что она просто продавщица из Лэйк-Ворт. Местная девчонка «с другой стороны улицы», хотя и красивая. Однако она использовала свою красоту, чтобы заманить их сына, и привела его к смерти. У нее не было ни знатного происхождения, ни родословной, ни положения, ни денег. И без сомнения, в ее жизни были другие мужчины до Джеймса и после его смерти. Возможно, она встречалась с другими мужчинами и при жизни Джеймса. Никогда нельзя быть уверенным в людях, особенно в амбициозных молодых женщинах. Так думал Чарльз, вспоминая собственные случайные связи во времена бурной молодости. Не исключено, что этот мальчик – Джек, как было написано в газете, – следствие подобной связи. Или случайной встречи на одну ночь с официантом, или продавцом, или служащим заправочной станции, которого она зацепила в баре или Бог знает где еще. Может быть, Чарльз – просто выживший из ума старик, желающий поверить в невероятное. Может быть, ребенок совсем не Годдард.
Но что, если он все-таки Годдард? Чарльз ничего не мог с собой поделать – эти вопросы вертелись у него в голове, рождая невероятную надежду на то, что он не последний в роду Годдардов и что у него есть наследник. Вдруг у них с Диной есть внук, который продолжит фамилию, который обеспечит будущее «Годдард-Стивенс»? Что делать в таком случае? Ответ на этот вопрос был просто очевиден: ребенка следует забрать к себе, воспитать по стандартам Годдардов, с тем чтобы традиции Годдардов укоренились в нем как можно раньше. Его нужно воспитывать, обучать и формировать по годдардовским меркам, чтобы у него появилось мировоззрение Годдардов и внешний лоск, на выработку и совершенствование которых они с Диной потратили жизнь. Ребенку только пять лет. Еще не поздно, хотя начиная с этого момента дорог каждый миг.
Даже сама мысль об этом взволновала Чарльза Годдарда, и он вдруг обнаружил, что давно встал с кресла и ходит взад и вперед по комнате. Потом он машинально подошел к бару в библиотеке и стал наливать себе «Шива Регал». Конечно, время для коктейля еще не наступило, но ему было все равно. Его нервы были на пределе, сердце бешено колотилось. Ему нужно было успокоиться – или просто отпраздновать. Но когда Чарльз поднял тяжелый хрустальный бокал, он понял, что теперь, как никогда, ему нужна ясная голова. Решение, которое он сейчас должен принять, было самым важным в жизни. И неожиданно запах янтарной жидкости показался ему тошнотворным, ему стало противно от собственной слабости, стал неприятен тот путь, который он избрал после смерти Джеймса, чтобы отгородиться от остального мира. Может быть, у него есть наследник Годдард. Ему следовало узнать это, следовало удостовериться в этом раз и навсегда. Он не мог жить, сомневаясь, подозревая и надеясь. И существовал только один способ узнать то, что он хотел знать. Только один.
Чарльз вылил нетронутый напиток в раковину и, расправив плечи, принял решение. Он подошел к письменному столу – тому самому, за которым сидела Дина, когда говорила с Бетси Риттенбахер. Чарльз сел, расстегнул свою спортивную куртку и достал из левого кармана кожаное портмоне. Запустив пальцы в одно из отделений, он вынул оттуда визитную карточку. Глубоко вздохнув, Чарльз набрал номер телефона с кодом округа Палм-Бич.
Было только 7.15 утра, но Тед Аронсон был к услугам своих клиентов в любое время дня и ночи – даже по выходным. Постоянная готовность к действию, сочетающаяся с абсолютной секретностью и конфиденциальностью были включены в перечень «специальных услуг», и именно за это его так ценили его работодатели. Свободный частный детектив (он предпочитал слово «сыщик»), Аронсон специализировался не на грязных супружеских изменах или второсортных преступлениях, а на сборе информации для корпораций и отдельных клиентов. В течение ряда лет он периодически выполнял деликатные поручения для главы правления «Годдард-Стивенс». Они простирались от простой проверки прошлого перспективных служащих до совершенно секретных расследований состояния дел в конкурирующих фирмах и копаниях в деталях личной, сексуальной и общественной жизни будущих деловых партнеров. Тед Аронсон не прятался за деревьями в аллеях и не рылся в мусорных баках. Он был непревзойденным мастером сбора информации, настоящим гением, способным заставить свой компьютер найти именно те данные, которые были нужны его клиентам.
В это воскресное утро он снял трубку, обменялся любезными приветствиями с Чарльзом Годдардом и внимательно выслушал его объяснения. Чарльз сказал, что уверен в том, что Тед знает, как найти нужную информацию, и в том, что он сможет сделать это совершенно конфиденциально. Как только Аронсон заверил его, что эти требования клиента будут соблюдены, Чарльз Годдард высказал свою просьбу.
– Я хочу, чтобы ты проверил данные рождения ребенка. – Чарльз говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Он родился пять лет назад у Кэролайн Шоу Годдард. Имя ребенка Джек. Джек Годдард. Я полагаю, что он родился либо в округе Палм-Бич, либо где-то еще неподалеку. Мне нужны все подробности: дата рождения, время, обстоятельства, – словом, все, что ты сможешь узнать.
– Как я понял, – сказал Тед, быстро делая записи в своем защищенном паролем «Компаке», – вам нужна копия сертификата о рождении ребенка и соответствующие регистрационные данные из больницы.
– Правильно. Как много времени это займет? – спросил Чарльз.
Тед Аронсон немного подумал. Каждый его клиент обязательно считал свое дело самым срочным, но все они хорошо платили, поэтому он старался, чтобы они не были разочарованы в его услугах.
– Не очень много, – ответил он Чарльзу Годдарду. Больницы работали все семь дней в неделю, а у компьютеров вообще не было ни временных границ, ни выходных, ни праздников. – Примерно двадцать четыре часа.
– Хорошо, – сказал Чарльз. – Надеюсь получить твое сообщение завтра приблизительно в это же время.
– Я позвоню, – пообещал «сыщик».
Положив трубку, Чарльз сказал себе, что первый шаг сделан. Впервые со дня смерти Джеймса он чувствовал, что его судьба и судьба его компании находятся в его надежных руках. Второй шаг уже обретал форму, когда он стал просматривать наброски своей сегодняшней встречи с Клиффордом Хэмлином, исполнительным директором «Годдард-Стивенс». Клиф прилетел из Нью-Йорка вчера вечером. Он должен был провести выходные с Годдардами на их вилле в Палм-Бич.
* * *
Клиффорд Хэмлин был известен как «темная лошадка» в среде заправил Уолл-стрит, азартный человек, любящий риск – и в своих рискованных предприятиях неизменно пожинающий лавры. Он отличался, по словам Дины Годдард, острым умом и уверенностью в себе. Мужчины считали его идеалом бизнесмена и изо всех сил соперничали с ним, а женщины были заинтригованы и изо всех сил старались соблазнить его. У него была примечательная внешность: высокая, стройная фигура, волнистые каштановые волосы, приятные черты лица, на котором выделялись внимательные, немного усталые, кошачьи серые глаза. Он был лидером на публичных выступлениях, решительным оппонентом на совещаниях, очаровательным собеседником на торжественных обедах, требовательным, но справедливым начальником для своих подчиненных. Он обедал в лучших ресторанах, заказывал свой гардероб на Сэвилл-роу в Лондоне, был поклонником балета и жил на Пятой авеню в фешенебельной квартире, окна которой выходили на Центральный парк и которая была заполнена произведениями искусства. Но под всем этим внешним лоском скрывалась глубокая печаль, за блестящим фасадом безошибочно угадывалась приглушенная аура перенесенной когда-то боли и утраты, результат психологической травмы, которую он пережил в раннем детстве и которая наложила отпечаток на всю его судьбу.
Клиффорд, единственный сын Хэмлинов, вырос не на манхэттенской Парк-авеню и не на лондонской Белгрэйв-сквер, а в Огайо, в Блю-Эш – безвестном городке на Среднем Западе, где все мужское население работало на одного из трех промышленников этого района: на фабрике красок, в угольных шахтах или на машиностроительном заводе, – а женщины в это время изо всех сил старались, исходя из более чем скромного бюджета, содержать свои дома хотя бы в относительном порядке, чтобы там могли жить их мужья и их дети. Его отец, как до этого и дед, трудился на фабрике красок. Каждый вечер Фрэнк Хэмлин приходил с работы, кашляя кровью, больной и почти безумный от воздействия токсических паров, которыми дышал весь день. Он не курил – никогда в жизни не взял в руки ни одной сигареты или сигары, – но умер от рака легких, едва ему исполнилось тридцать лет.
Семилетним мальчиком Клиффорд остался без отца, и поэтому забота о матери стала его обязанностью. Из-за плохого зрения – следствия диабета – Вирджиния Хэмлин практически во всем зависела от своего сына, начиная с хождения по магазинам и кончая оплатой счетов. Он фактически стал глазами своей матери и научился смотреть на мир с ее точки зрения. Всю оставшуюся жизнь он будет с особой симпатией относиться к тем, кому пришлось бороться за свое существование. Они с матерью едва сводили концы с концами, но Клиффорд не собирался погрязнуть в жалости к себе. Его поддерживали воспоминания о любящем отце и о крепком, счастливом браке его родителей. Он вспоминал раннее детство, задумывался о контрасте между тем, что есть на деле, и той жизнью, которая могла бы сложиться у его семьи при благоприятном стечении обстоятельств, и в результате пришел к выводу, что егожизнь будет другой, потому что он сделаетее другой.
Интеллектуально одаренный ребенок, Клиффорд умел складывать и вычитать уже в три года. Он всегда казался старше своих сверстников, и когда его выбрали старостой класса в начальной школе, он быстро проявил качества прирожденного лидера. В то время как другие дети равнодушно относились к учебе, не желая или не умея противиться ограниченному выбору, который их ожидал в будущем, Клиффорд усиленно занимался. Он страстно любил читать, и походы в библиотеку стали для него развлечением, самообразованием и уходом от жалкой действительности, особенно по вечерам, когда он часами читал матери вслух. Директор городской школы обратил внимание на одаренного мальчика и, когда Клиффорд перешел в средние классы, он направил его в центральную школу округа, где обучение проходило по ускоренной программе.
– Вашему сыну нужно соперничество, – сказал он матери Клиффорда. – Не беспокойтесь, обучение будет бесплатным. Автобус будет отвозить его в школу каждый день, так что по вечерам он будет дома. Штат основал эту школу специально для талантливых детей, таких, как Клиффорд.
Директор также связался с «Биконом», организацией, занимавшейся проблемами слепых, которая предоставляла им помощников из числа добровольцев. Теперь, пока сын был в школе, у Вирджинии Хэмлин было целых две помощницы, которые выполняли ее поручения и отводили ее на прием к врачу.
– Тебе не нужно волноваться о матери. Ты должен сконцентрироваться на занятиях, – напутствовал Клиффорда директор.
Встретившись с другими детьми, такими же одаренными, как он, обучаясь у лучших учителей Огайо, Клиффорд сделал свой первый шаг в преодолении всевозможных социальных ограничений и жалких перспектив Блю-Эша. Он учился с тем же усердием, что и всегда, получал отличные отметки, а в возрасте шестнадцати лет, когда его мать умерла, нашел способ отвлечься от горя, вызванного второй огромной утратой, – бег. Каждое утро в половине шестого он пробегал пять-шесть миль на школьном стадионе. Ничто не могло оторвать его от ежедневного скрупулезного труда. Ни усталость, ни тяжело переносимые зимние холода в Огайо, ни то, что приходилось заниматься спортом в одиночку. Клиффорд решил достичь таких же отличных результатов в беге, как до этого – в учебе. Стремление к совершенству стало его целью, оружием против жестокой действительности, защитой от ран, нанесенных двумя трагическими смертями самых дорогих ему людей.
К тому времени, когда Клиффорд получил стипендию в университете Огайо, он был уже одним из самых выдающихся студентов и чемпионом штата по марафону. Когда ему было восемнадцать лет, у него был вид породистого скакуна: длинные стройные ноги, прямой римский нос, выдающиеся скулы, проницательные серые глаза и волнистые каштановые волосы. Он стал удивительно красивым, но несколько загадочным юношей, напоминавшим многим девушкам из студенческого городка Хэтклиффа какого-то трагического, романтического героя, полного тайных страстей. Он редко говорил о своем происхождении, и печаль, которую он излучал, а также неизменно отличные оценки и спортивные победы сделали его самой популярной и самой загадочной личностью во всем студенческом братстве.
Клиффорд специализировался по экономике и окончил университет с высшими баллами. Очень целеустремленный, он решил использовать свои исключительные математические способности на то, чтобы зарабатывать достаточно денег и создать для себя жизнь, которая кардинально отличалась бы от той, прежней. Через день после окончания университета он с первой попытки сдал экзамен на биржевого маклера. В течение недели он устроился на работу в дайтонское отделение брокерской фирмы «Осборн и Прэгер», которая имела еще четыре филиала на Среднем Западе. Он был чуть ли не единственным человеком из Блю-Эша, который ходил на работу в костюме и галстуке.
Клиффорд Хэмлин в «Осборн и Прэгер» проявил себя исключительно, так же как и во всем, чем занимался. Еще бы – он старался изо всех сил. Утром Клиффорд первым приходил на работу, а вечером уходил последним. Он прошел курсы бухгалтерского учета и финансового анализа и постиг разницу между двумя основными подходами к инвестициям: методом вложения ценных бумаг и таймингом, – узнал тонкости волновой теории Элиота и значение оценки риска «альфа» и «бета». На основе полученных знаний он разработал собственную стратегию маркетинга, представлявшую собой сплав технического анализа и экономической базы. Он не игнорировал личностную сторону бизнеса и, проявляя инициативу, назначал встречи, обедал и сидел в барах со своими клиентами, помнил их дни рождения и юбилеи и занимался их финансами, как будто это были его собственные деньги, яростно оберегая вкладчиков от убытков и увеличивая их доходы.
Когда Клиффорд не работал, он бегал – каждый день пробегал пять-шесть миль в небольшой роще, расположенной рядом с его скромной квартиркой на окраине города. А когда не бегал, то посвящал свободное время «Бикону». Клиффорд, который в детстве каждый вечер читал книги и газеты матери, теперь по вечерам читал другим слепым женщинам и мужчинам. Он также посещал их на дому, отвозил в банк, аптеку и магазины, делая для других то, что он раньше делал для своей матери и что делали для нее добровольцы из «Бикона», пока он был в школе.
Клиффорд, казалось, все свое время посвятил работе на благо окружающих, и его личная жизнь отошла на второй план. Мужчины считали его великолепным специалистом и другом, но несколько замкнутым человеком. Женщин привлекала его внешность и исключительная компетентность в делах, и они считали, что только им под силу расшевелить его, отвлечь от напряженной деловой жизни и помочь ему раскрыть душу. Хэмлин был решительным и одаренным, честолюбивым и напористым. В личной жизни за все эти годы у него было несколько романов, некоторые из которых казались довольно серьезными: биржевой маклер из его офиса, актриса, которую он встретил в книжном магазине, когда просматривал раздел биографий замечательных людей, женщина-биолог, с которой его познакомил брокер из «Осборн и Прэгер». Всякий раз Клиффорд очень старался ответить на чувства этих женщин, хоть немного раскрепоститься, но то волшебство единства душ, которое он наблюдал в своей семье, пока были живы родители, так и не приходило. Еще в ранней юности он решил, что справится со всем, что предъявит ему жизнь, но вот с ее романтической стороной ему справиться так и не удалось. Ему была нужна настоящая любовь, которую он, конечно, сразу сумеет распознать, потому что видел ее в первые семь лет жизни.
За первый год работы в «Осборн и Прэгер» Клиффорд завоевал репутацию брокера, зарабатывающего больше всех, обскакав даже многих опытных работников фирмы. На следующий год его назначили начальником отдела, а на четвертый год перевели в главную контору в Чикаго. Когда компания «Осборн и Прэгер» открыла новый филиал с главной конторой в Филадельфии, Клиффорда назначили его вице-президентом и отвели ему пятикомнатный особняк на Риттенхауз-сквер.
Еще через несколько лет, когда «Осборн и Прэгер» стала весьма престижной компанией на Уолл-стрит, Клиффорд оказался в ней третьим по значению человеком, и по иерархии выше его были только два основателя фирмы: Лиланд Осборн и Бартлетт Прэгер. Они оба очень высоко ценили Клиффорда и понимали, как много он значит для компании и для ее будущего. Ему хорошо платили, давали приличное вознаграждение по итогам работы за год и обещали, что в свое время он займет самое высокое положение в фирме. Поэтому, когда через шесть месяцев после гибели Джеймса Чарльз Годдард предложил Клиффорду стать исполнительным директором «Годдард-Стивенс», как раз в тот день, когда ему исполнилось тридцать шесть, Клиффорд вежливо поблагодарил Чарльза и откровенно сказал ему, что его предложение все же недостаточно привлекательно.
– Лиланд и Бартлет заверили меня, что со временем я стану членом исполнительного комитета «Осборн и Прэгер», – уверенным тоном ответил он Чарльзу. – А сейчас я старший партнер и получаю свою долю прибыли. И самое главное – мне здесь нравится.
Чарльз Годдард не привык, чтобы ему отказывали. Решив заполучить человека, которого он считал наиболее подходящим для того, чтобы помочь «Годдард-Стивенс» вступить в двадцать первый век в самом лучшем виде, Чарльз несколько раз повторял Клиффорду свое предложение в последующие полтора года. Даже несмотря на то что Чарльз значительно «подсластил» свои первоначальные условия, Клиффорд отклонил и второе и третье предложение. Но четвертое предложение стоило того, чтобы над ним подумать.
– Ты отказывался от моих предложений почти два года, – напомнил ему Чарльз, когда они обедали вместе в обеденном зале для особо важных персон в нью-йоркском отделении «Годдард-Стивенс». За огромными окнами открывался впечатляющий вид на каменные каньоны Уолл-стрит и на сверкающие фонтаны у подножия статуи Свободы, но мужчины не обращали на все это никакого внимания. Пожилой человек говорил, а молодой слушал.
– Как ты, наверное, помнишь, я начал предлагать тебе работу в «Годдард-Стивенс» только после смерти Джеймса, когда оказалось, что теперь я уже никогда не смогу передать руководство ежедневными операциями компании моему единственному сыну. С тех пор, несмотря на то что я дважды изменял условия на более благоприятные, ты продолжал отклонять мои предложения и решил остаться в «Осборн и Прэгер». Не могу понять почему, ведь мои предложения были очень выгодными.
– Я остаюсь потому, что ко мне там хорошо относятся и хорошо платят, и еще потому, что там у меня долгое продуктивное прошлое и прекрасное будущее. – Клиффорд повторил то, что он уже говорил Чарльзу. – Конечно, я прекрасно понимаю, что «Годдард-Стивенс» – ведущая компания с солидной репутацией, но я не вижу причины туда переходить.
– Думаю, такая причина есть, – сказал Чарльз; он сегодня пригласил Клиффорда на обед, чтобы сделать новое предложение, которое хорошо продумал. – Джеймса нет вот уже два года. У меня нет наследника, и, учитывая то, что моя дочь Элизабет не может найти себе достойного мужа, нет никакой надежды, что в ближайшем будущем наследник появится. Если ты согласишься стать исполнительным директором «Годдард-Стивенс», то не только будешь получать больше, чем в «Осборн и Прэгер», – я собираюсь предложить тебе кое-что, с чем не смогут соперничать Лиланд Осборн и Бартлет Прэгер, то, что я не успел предложить своему сыну, а именно – владение фирмой, когда я отойду от дел, или умру, или по иной причине стану недееспособным. Если бы не сложившиеся обстоятельства, я никогда в жизни не сделал бы такое предложение человеку со стороны, не являющемуся членом моей семьи, и, учти, я не собираюсь еще раз повторять его. Ты должен решить, Клиффорд, я настаиваю, чтобы ты принял решение прямо сейчас. Ты можешь согласиться с моим предложением или продолжать работать в «Осборн и Прэгер» и быть служащим до конца твоих дней.
