Текст книги "Романтика любви"

Автор книги: Джослин Рэйнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

– Конечно, – рассмеялся Джеймс. – Я самый натуральный мистер Романтик. И влюбленный герой. Из героического рыцарского романа.

– Натуральный Джеймс-Романтик – преданный рыцарь прекрасной дамы, – поддразнила его Кэролайн.

– Скорее уж, целая ходячая компания «Романтика любви», – со смехом возразил Джеймс.

– Да, это про тебя, – Кэролайн улыбнулась. – «Романтика любви», лучший друг продавцов цветочного магазина! – Вдруг выражение ее лица стало серьезным. – Я говорила тебе, как я счастлива с тобой? – спросила она, положив розу на стол и обхватив лицо Джеймса ладонями.

– Да, но я не буду возражать, если снова услышу это.

– Я с тобой очень-очень счастлива, моя корпорация «Романтика любви»!

– И это только начало, – нежно сказал Джеймс. – Вот увидишь.

Во вторую субботу после дня бракосочетания Джеймс появился в коттедже под вечер с двумя красными розами.

– С юбилеем, Кэролайн, – сказал он.

– И тебя тоже с юбилеем, корпорация «Романтика любви». – Кэролайн улыбнулась, назвав его этим прозвищем, которое быстро стало у них обиходным, и позвала его на второй этаж.

Вдохновленная романтическими наклонностями своего мужа, Кэролайн тоже запланировала кое-что по случаю их юбилея. Она поспешила уйти из магазина, чтобы успеть приготовить сандвичи и охлажденный чай с мятой. Голубое покрывало, подаренное Дженни, было все усыпано маргаритками.

Джеймс лукаво посмотрел на нее.

– Игры на маргаритках? – спросил он.

– Как минимум одна игра, – ответила Кэролайн, подмигивая ему и расстегивая верхнюю пуговицу на блузке.

В третью субботу после свадьбы, закончив трудный рабочий день – ведь она помогала Сисси закрыть «Штат Мэн» на зиму – и собрав последние вещи для предстоящей поездки в Париж на неделю – так называемый их медовый месяц, – Кэролайн ждала Джеймса, который должен был прийти из студии Калеба. Конечно, с традиционными розами. Она с улыбкой представляла себе своего романтического супруга, забежавшего в цветочный магазин перед самым его закрытием и заказывающего самые прекрасные цветы, какие только есть в продаже. На этот раз это должны быть три розы. Хотя, зная Джеймса, можно ожидать и три дюжины роз, как в тот раз, когда он сделал ей сюрприз, неожиданно приехав из Пенна в Лэйк-Ворт.

Обычно Кэролайн успевала поддерживать порядок в коттедже, но теперь там царило полное безобразие из-за всех этих чемоданов, сумок, коробок и газет. Собираясь уехать из Мэна, упаковывая вещи для Парижа, подыскивая жилье в Палм-Бич, они просто задыхались от нехватки времени, чтобы полностью закончить все дела.

Измотанная, уставшая и слегка продрогшая от сырости, которая воцарилась в Мэне, Кэролайн все же улыбалась, думая об их третьем юбилее. Она собиралась кое-что сказать Джеймсу, и для этой новости следовало создать особо приятную атмосферу. Кэролайн зажгла камин, подбросив в огонь пучок веток черники. Она подумала о том, что это последние веточки в этом сезоне, и вспомнила, как еще только вчера вечером они с Джеймсом оборвали несколько оставшихся ягод. Потом она приготовила чай, как это делал личный повар Сисси, и поставила его в холодильник. Кэролайн, конечно, так и не научилась готовить, несмотря на неоднократные безуспешные попытки, но она все же освоила искусство выпечки черничных палочек и приготовления охлажденного чая и в самом деле гордилась своим искусством.

Кэролайн вернулась в гостиную, села перед камином и стала поджидать Джеймса. Она глядела на огонь, но представляла себе уже не пылающий дом Шоу в Лэйк-Ворте, не свое незадачливое детство, а то, как они с Джеймсом здесь, перед камином, занимались любовью. Кэролайн чувствовала, как эти воспоминания согревают ее, придают чувство защищенности и уверенности. Она также вспоминала, как кардинально изменилась ее жизнь с того самого дня, когда Джеймс Годдард зашел в «Элеганс». Это было в марте. Кем она была до этого? Ей даже трудно было вспомнить себя прежнюю, ведь не было ничего общего между той перепуганной девчонкой и этой женщиной. Кэролайн вспоминала. Да, она была тогда робкой, неуклюжей. И никогда не знала любви мужчины. Та девочка совсем не знала жизни. А теперь она стала женщиной. Женой. Любовницей. Деловой партнершей. Подругой. И будет еще много-много кем, и все это благодаря Джеймсу.

Спустились сумерки, и Кэролайн включила маленький торшер. Посмотрела на часы – было уже почти семь часов, а Джеймс обычно в полседьмого уже был дома, даже в дни их юбилеев, когда он заезжал в цветочный магазин. Где он может быть? Кэролайн стала думать, что могло его задержать. Может быть, он готовит ей свой очередной замечательный сюрприз?

Кэролайн посмеялась над собой, вспомнив тот последний случай, когда она волновалась за Джеймса. Тогда она чуть не свела с ума Селму, придумывая причины, почему он не мог ей позвонить ровно в восемь, как обычно. А Джеймс в это время летел на самолете во Флориду. «Что же случилось на этот раз?» – спрашивала она себя. Может быть, ее корпорация Романтика любви» отправился по какому-нибудь особому романтическому делу? И сейчас постучит в дверь и протянет ей какой-нибудь брелок или другую безделушку, сделанную на заказ? Или что-нибудь французское, чтобы взять это в поездку как амулет? А может быть, что-нибудь такое, что будет напоминать им о Мэне? Или, в качестве юбилейного сюрприза, просто приведет с собой на прощальный ужин Фила и Дженни?

Кэролайн улыбалась, а мечты, которые не перестали быть главным в ее жизни, все раскручивались и росли перед ее мысленным взором. Здесь было столько милых вариантов!

В полвосьмого она начала серьезно тревожиться. Джеймса не было дома, и он не позвонил. Ведь он прекрасно знал, что она с ума сойдет от беспокойства, и он никогда еще не забывал про нее. В конце концов Кэролайн позвонила Дженни и Филу, но там никто не брал трубку. Она также набрала номер Сисси, хотя не была уверена, вернулась ли та из Нью-Йорка. Потом она позвонила Калебу Джонсу.

– Он уехал около половины шестого, – ответил ей Калеб с типичным произношением жителя Мэна. – Уже по идее должен быть дома.

– Да, наверное, – сказала Кэролайн, беспокойство которой возросло, но она не хотела волновать друга и учителя Джеймса. – Извините, что побеспокоила вас. Я уверена, что он появится с минуты на минуту. Ведь в Кэмдене с человеком вряд ли может случиться что-нибудь плохое, не так ли?

– Ну конечно! – рассмеялся Калеб.

Кэролайн повесила трубку и снова села перед камином. Она думала над тем, стоит ли позвонить в полицию, но потом решила, что подождет еще полчаса. Кэролайн снова взглянула на часы. Она была уверена, что вот-вот услышит шум приближающейся машины Джеймса.

Наступило восемь часов, восемь пятнадцать, потом восемь тридцать. В восемь сорок Кэролайн направилась к телефону, чтобы позвонить в полицию, и как раз в этот момент услышала шум подъезжающей машины.

Она подбежала к двери.

– Поздравляю тебя с юбилеем! – воскликнула Кэролайн, распахивая дверь и чувствуя себя глупышкой из-за того, что так волновалась. – А где ты был...

Слова застряли у Кэролайн в горле. Она зажала рот ладонью и некоторое время стояла безмолвная. Потом закричала.

Джеймс Хантингтон Годдард не стоял на пороге своего дома с тремя красными розами на длинных стеблях. Он лежал в окружном морге. Как сообщил высокий худой офицер полиции, которому выпала эта нелегкая задача, и он использовал все сочувствие, на какое только был способен, в «остин-хейли» Джеймса на полной скорости врезался автомобиль, которым управлял пьяный водитель. Оба водителя погибли мгновенно – так сказал офицер Ройко. Джеймс скорее всего даже не почувствовал удара – так сказал офицер Ройко. Машина вся покорежена, но техники дорожной службы смогли извлечь некоторые личные вещи мистера Годдарда – так сказал офицер Ройко.

Офицер Ройко. Ройко. Кэролайн не могла сосредоточиться ни на чем, кроме этого имени. Офицер Ройко. Она не могла понять почему, но его имя казалось ей смешным. Она пыталась не рассмеяться.

– Что касается личных вещей... – снова сказал он.

– Личных вещей? – машинально повторила Кэролайн, чувствуя себя словно в густом тумане. Она ничего не слышала. Не хотела слышать. Сейчас не хотела. И может быть, никогда не захочет.

– Да, – продолжал офицер Ройко. – Там был бумажник мистера Годдарда, чековая книжка, альбом с какими-то эскизами. А на переднем сиденье было несколько роз.

– Нет, – сказала Кэролайн, погрозив пальцем полицейскому. – Не несколькороз, а три. Три.

Она отвернулась от офицера Ройко и заглянула в уютную гостиную коттеджа, где весело горел камин, где все было полно очарования и прекрасных воспоминаний. Этот человек говорил чушь. Это было совершенно невозможно.

Кэролайн снова посмотрела на него, но не могла произнести ни слова. Тогда она, не обращая больше на него внимания, поднялась по лестнице в спальню, в ту самую спальню, которую она делила со своим любимым три счастливых месяца, в которой они зачали ребенка, которого он никогда не увидит. Сегодня утром она узнала, что беременна, и собиралась сказать об этом Джеймсу, как только он придет домой. Кэролайн знала, что он любит детей, и он постоянно твердил, что ему очень хотелось, чтобы у них была своя семья.

Кэролайн оглядела комнату, вбирая в себя воспоминания и фотографии, всю эту идиллическую обстановку, всю эту красоту, которую онисоздали вместе. И внутри нее был ребенок, которого они тоже создали. Вместе.

Как сомнамбула, она повернулась к большому окну, из которого открывался вид на лужайку и на залив, и медленно подошла к нему. Она долго стояла у окна, прижав руки к животу, и смотрела на белые корабли, рассеянные по синей морской глади.

– Моя любовь к тебе – на всю жизнь, – прошептала она. – На всю жизнь и после смерти.

Снизу слышался горьковатый запах горящих в камине веточек черники.

Глава 14

Панихида состоялась в той же самой церкви, в которой венчались Джеймс и Кэролайн, и вел ее все тот же преподобный Армстронг. Годдарды прилетели в Кэмден на самолете «Гольфстрим», который Чарльз Годдард обычно использовал для деловых поездок. Когда Годдарды появились в церкви, они отказались сесть рядом с Кэролайн, отказались говорить с ней и даже кивком головы не показали, что знакомы с ней. Для них ведь она всегда была пустым местом. А теперь, после смерти Джеймса, она превратилась в полное ничтожество.

Дина и Эмили были одеты в черные траурные платья, а на Чарльзе был темный костюм и серый галстук. С сухими глазами и застывшими лицами они заняли скамью неподалеку от той, на которой сидела Кэролайн, и все время, пока преподобный Армстронг отпевал Джеймса, неотрывно смотрели на гроб своего сына. Когда служба закончилась, священник объявил, что церемонии захоронения не будет и что прах Джеймса будет развеян над заливом Пенобскот, согласно воле его жены.

Панихида закончилась, и все, кто на ней присутствовал, стали выходить из маленькой пресвитерианской церкви. Они по очереди подходили к Кэролайн, чтобы выразить свое соболезнование. Сисси обняла ее. Фил крепко прижал к себе. Дженни поплакала вместе с ней. Калеб и Милдред пытались найти слова утешения. Ее новые родственники дождались, пока она осталась одна, и наконец снизошли до того, чтобы заметить ее существование. Чарльз и Дина подошли к ней, за ними стояла Эмили, безмолвно плача и вытирая покрасневшие глаза белым батистовым платочком.

– Мистер и миссис Годдард, мне так жаль... – начала говорить Кэролайн, глядя на них.

– Жаль?! – воскликнула Дина, укоризненно качая головой, как будто Кэролайн сделала что-то непристойное. Она оглядела свою невестку с головы до ног и снова поймала себя на мысли, что это, конечно, удивительно, но талия этой женщины такая же тонкая, как и в день свадьбы. Наверное, Джеймс говорил правду: он женился на Кэролайн Шоу не потому, что она была беременна, а потому, что хотел жениться на ней.

– Я знаю, что вы сейчас чувствуете, миссис Годдард, но Джеймс и я... – снова попыталась заговорить Кэролайн. Она хотела сказать им о ребенке, который родится следующей весной.

Но Дина снова не позволила ей закончить.

– Если бы Джеймс не женился на тебе, он до сих пор был бы жив, – резко сказала она. Глаза ее метали молнии, а обвинительный тон был презрительным и холодным.

Кэролайн была так потрясена, что даже не сразу сообразила, что можно сказать в ответ на это. Она молча смотрела на каменное ухоженное лицо блондинки, которая родила Джеймса, и удивлялась ее жестокости.

– Если бы ты не заманила моего сына, – говорила Дина, – если бы ты не сыграла на его жалости, не заставила его считать, что он должен на тебе жениться...

– Но я не заставляла его делать то, что Он сделал, – запротестовала Кэролайн, шокированная этими нелепыми обвинениями, но настроенная защищаться. – Никто его не заманивал.

– Почему ты не осталась там, где тебе положено быть? – продолжила Дина, как будто Кэролайн ничего не говорила. – С какой стати ты полезла туда, куда тебя не просили? Почему ты вмешалась в жизнь моего сына и разрушила ее?

Потрясенная этой неожиданной атакой, Кэролайн все же нашла в себе силы сказать:

– Вы можете думать все что угодно обо мне и моих действиях, миссис Годдард, но фактом остается то, что ваш сын любил меня. Очень сильно, – сказала она твердым голосом. – И я любила его. Больше, чем вы можете себе представить.

Но на этом ее самообладание кончилось, и она расплакалась. Слезы градом катились по ее щекам и стекали по шее под воротник. Ей нужно было выплакать свое горе, обиду на свекровь, сознание того, что она носит ребенка Джеймса – ребенка, которого он никогда не увидит, не погладит по голове и который будет внуком Годдардам. Чувства переполняли ее, и слезы перешли в рыдания. Ее плечи тряслись, а слезы текли из глаз, как водопад. Дина Годдард стояла как статуя, не делая даже попытки утешить или хотя бы пожалеть ее.

– Ты по крайней мере могла бы держать себя в руках на людях, – презрительно произнесла она, повернулась и вышла из церкви.

– Моя жена очень расстроена, – сказал Чарльз Годдард. Несмотря на загар, он выглядел бледным и уставшим. Казалось, что его физические и моральные силы иссякли из-за неожиданной потери единственного сына, наследника, который должен был продолжить фамилию Годдардов и традиции Годдардов. Теперь он остался один. Когда он умрет, вместе с ним умрет и фамилия Годдардов. – Джеймс мог бы иметь прекрасное будущее в компании, если бы выбросил из головы эту глупую затею с моделями, – задумчиво сказал он, больше для себя, чем для Кэролайн.

– Джеймс любил свои модели, – сказала Кэролайн. – Но он знал, как много значит для вас «Годдард-Стивенс». Может быть, вам это было неизвестно, но он очень серьезно относился к вашим чувствам. Он очень серьезно относился к чувствам всех окружающих.

Губы Чарльза Годдарда задрожали, и на его глазах заблестели слезы. Он вытер их большим белым платком. Кэролайн видела, что его чувства глубоки и искренни, должно быть, он очень любил своего сына. Она подумала о том, что Чарльз, к сожалению, так редко проявлял свои чувства по отношению к Джеймсу, которому так не хватало именно любви и понимания со стороны отца.

– Джеймс думал о «Годдард-Стивенсе», – продолжила Кэролайн, надеясь, что они со свекром смогут разделить хоть миг сострадания и любви к человеку, который был так дорог им обоим. Может быть, Чарльз Годдард, пусть по-своему, хоть немного сгладит ту боль, которую так изощренно причинила ей его жена. – Он думал о том, что нужно продолжить традиции семьи, поверьте, это так. Ведь его страсть к моделям не означает, что он не понимал своего предназначения как наследника дела Годдардов. Он очень много думал над тем, как поступить. Все время говорил об этом. Он знал, что от его выбора зависит все его будущее. Понимал, что его ждет ценное наследство.

При слове «наследство» Чарльз Годдард сжал губы и выпрямил плечи.

– Кстати, о наследстве, – сказал он, снова становясь самим собой. – Надеюсь, вы понимаете, что вам ничего не причитается.

Кэролайн кивнула.

– Конечно, понимаю, – сказала она. Мысль о том, что она могла бы унаследовать деньги Годдардов, даже не приходила ей в голову. Единственное, о чем она думала, – это о смерти своего мужа и о том, что носила ребенка, которого отец никогда не увидит.

– Трастовый вклад Джеймса был оставлен ему бабушкой, и теперь наследницей становится Эмили, – продолжил Чарльз, упоминая детали трастового наследства, с тем чтобы Кэролайн убедилась, что деньги Годдардов всегда останутся в семье и что они хорошо защищены от посягательств алчных искателей приключений.

– Это я прекрасно понимаю, – сказала Кэролайн, вытирая слезы и пытаясь принять такой же деловой вид, какой напустил на себя Чарльз Годдард. Но под маской достоинства она уже вся кипела от злости. Она злилась, что ее свекор мог говорить о деньгах в такую минуту. Злилась, что он мог подумать, будто для нее деньги имели первостепенное значение. Злилась, что Годдарды так лихо судили ее – и признали виновной по всем статьям.

– Как вам прекрасно известно, миссис Годдард и я не одобряли этого брака, мисс Шоу. И вы не только ничего не получите от Джеймса, вы ничего не получите и от нас. Надеюсь, что вам это понятно. Надеюсь, что вы не замышляете постоянно стучать в нашу дверь и стоять с протянутой рукой, – сказал Чарльз.

Кэролайн не знала, что было оскорбительнее: нелепые обвинения Дины Годдард или постоянные намеки Чарльза Годдарда на меркантильные интересы вдовы его сына.

– Мисс Шоу? – повторила Кэролайн, но пытаясь придать своему голосу столько негодования, сколько могла. – Мистер Годдард, вы можете презирать меня сколько угодно, но я вынуждена напомнить вам, что я жена вашего сына. Мое имя миссис Годдард. И есть еще кое-что, что вы должны знать. Я хочу вам сказать, что... – начала Кэролайн. Она хотела, чтобы он знал, что, несмотря на все его высокомерие, она все же носила его внука. Внука Годдардов. Она хотела, чтобы он знал, что кровь Годдардов течет по жилам ее ребенка и что будет новое поколение Годдардов, которое, может быть, сможет облегчить боль утраты так рано ушедшего из жизни Джеймса. Но, как и его жена, Чарльз не дал ей договорить.

– Что бы это ни было, я не желаю этого слышать, – заявил он, вне себя от негодования. – Вы не можете сказать ничего, что могло бы заинтересовать меня.

– Но, мистер Годдард, вы не понимаете, – снова сделала попытку Кэролайн. – Я пытаюсь объяснить вам, что Джеймс и я...

Чарльз снова сжал губы и нанес свой последний удар:

– Джеймс мертв. Больше не существует никакого «Джеймс и я». Если вы собираетесь играть роль вдовы Годдарда и претендовать на то, что являетесь членом нашей семьи, то очень скоро пожалеете об этом, обещаю. Поймите, что вас просто не существует, мисс Шоу. Надеюсь, все понятно?

Не ожидая ответа, Чарльз Годдард повернулся и вышел из церкви – и из жизни Кэролайн.

Пока она пыталась прийти в себя от того, что услышала, к ней подошла Эмили и легонько прикоснулась к ее руке.

– Я знаю, что вы переживаете, – сказала Эмили тихим, прерывистым шепотом. – Я ведь тоже потеряла мужа. Из-за ужасного несчастного случая. Совсем как вы – Джеймса. Мне так жаль. Очень жаль. Мне жалко нас обеих.

– Спасибо, – смогла сказать Кэролайн, все еще находясь под впечатлением обвинений Чарльза и Дины. Она смотрела в никуда, затерянная в мире утраты и боли, таком далеком от реального мира, в котором была Эмили, которая пыталась ее утешить.

Постояв немного и не зная, что еще сказать, Эмили тоже вышла из церкви и присоединилась к своим родителям.

Кэролайн смотрела, как они все трое сели в машину, на которой личный водитель отвезет их в аэропорт, и они вернутся в свой замкнутый защищенный мир богатства, где они обитают. Изолированный мир, защищенный высокими заборами и ледяными взаимоотношениями, недоступными физическими и моральными барьерами, целой армией слуг и адвокатов, получавших хорошие деньги за то, что держат на расстоянии тех, кто может нарушить их покой. Они четко дали ей понять, что не желают иметь с ней ничего общего. Ни сейчас, ни потом. Никогда. Они и раньше не воспринимали ее, а теперь и подавно нечего ожидать. Они выбросили ее в дикий мир той реальности, о которой даже не хотели слышать. Кэролайн вдруг поняла, что они не хотели иметь дело не только с ней, но и с ее ребенком. Они не хотели знать ребенка Джеймса. Наследника, который мог бы так много значить для них.

Кэролайн осталась одна, всеми покинутая, в этом храме, в котором они с Джеймсом поклялись любить друг друга до конца жизни и даже после смерти. Она повернулась к алтарю, опустилась на колени, сложила ладони и начала молиться.

Несколько дней после похорон Кэролайн потратила на то, чтобы упаковать модели судов, сделанные Джеймсом, подарить почти всю его одежду благотворительному обществу при пресвитерианской церкви и окончательно убрать и закрыть коттедж. Заливаясь слезами, Кэролайн попрощалась с Калебом и его женой, с Сисси, Филом и Дженни и одна отправилась в аэропорт. Теперь не будет никакого медового месяца, никакой поездки в Париж, не будет романтических ужинов вдвоем, ночных прогулок по набережной Сены, не будет любви под стрельчатой крышей маленького отеля. Они с Джеймсом планировали вернуться во Флориду и поселиться в маленьком отеле, пока не найдут квартиру в Палм-Бич. Но теперь его не было, и Кэролайн не знала, куда ей ехать, что делать. Сисси попыталась было уговорить ее переехать в Манхэттен, но Кэролайн чувствовала, что у нее не хватит сил освоиться в новом городе, особенно таком престижном и безжалостном, как Нью-Йорк. Фил и Дженни предложили ей остаться в Мэне, но она знала, что в Кэмдене ей трудно будет найти работу, потому что лето прошло и туристский сезон закончился. Поэтому она в конце концов решила вернуться в Лэйк-Ворт.

Она думала о том, что Флорида – ее родина. Там тепло, все улицы ей знакомы, и, несмотря на горькие воспоминания, там единственный дом, который хоть когда-нибудь у нее был. Там были друзья, такие, как Франческа и Селма, а самое главное, там была работа. «Элеганс» должен был открыться через неделю после Дня труда, и Кэролайн знала, что ее работа позволит ей содержать себя и ребенка. Кроме того, она рассчитывала на то, что будет занята. Даже несмотря на непредсказуемость поведения графини и всякие неприятности, она хоть как-то будет отвлекаться от своего горя.

Итак, она вернется во Флориду, но не к своим родителям, которые все еще жили в Порт-Сент-Луисе. Несмотря на то что они письменно выразили свои соболезнования, Эла и Мэри Шоу не было рядом с Кэролайн на похоронах Джеймса. Кэролайн лучше вернется в свою комнатку у Селмы, каморку, которую она называла домом, пока не встретила Джеймса Годдарда и пока они не полюбили друг друга.

На третий день после возвращения в Лэйк-Ворт Кэролайн позвонили из-за океана.

– Это графиня, – сказала Селма, которая ответила на звонок.

«Тамара заканчивает свой летний сезон в Европе и поэтому звонит, – подумала Кэролайн. – Она собирается дать тридцать три поручения, которые следует исполнить немедленно! Прямо сейчас! Без отлагательства! До того, как она вернется в Штаты и снова откроет "Элеганс"».

Кэролайн с усталой улыбкой взяла трубку, приготовившись услышать, что надумала графиня. Она надеялась, что та загрузит ее работой настолько, что она забудет про все. Надеялась, что ее будут критиковать, поправлять и заставлять все переделывать. Это было бы спасением. Настоящей терапией ее нервов. И конечно же, ей были нужны деньги. Те несколько сотен долларов, которые были на их общем счету с Джеймсом, оставались теперь единственным подспорьем для Кэролайн. Она не раз вспоминала тот чек, который им подарили на свадьбу и который Джеймс уничтожил. Эти деньги ничего не значили для него, но для нее теперь они могли оказаться спасением. Десять тысяч долларов – это хорошая сумма. На них можно было купить уверенность в ближайшем будущем, а также одежду и еду для ребенка. Если бы Джеймс не был таким импульсивным...

Кэролайн тщательно следила за ходом своих мыслей. Она не могла себе позволить сожалеть хоть о чем-нибудь... ни о чем, что касалось их брака с Джеймсом.

В трубке раздался голос Тамары, приглушенный расстоянием, и даже прежде, чем Кэролайн смогла поздороваться, графиня полностью захватила инициативу.

– Ах ты, скромница! Вышла замуж бог знает где, даже не устроив настоящего торжества! – прокричала графиня. – Мне каждую неделю в Лондон присылают «Яркие страницы» – и вдруг что я вижу? Скромное сообщение о твоей свадьбе! С Джеймсом Годдардом!

– Графиня, я должна кое-что... – начала Кэролайн.

Но Тамара ее не слушала.

– Скажи мне, какого черта ты делаешь снова в Лэйк-Ворте? Ведь ты теперь просто неприлично богата, – продолжала она. – Я позвонила по номеру в Мэне, который ты дала мне, но там почему-то назвали твой старый номер!

– Графиня, я должна кое-что сказать вам... – Кэролайн снова попыталась вставить хоть слово.

– Нет, Кэролайн, дорогая. Это я должна кое-что сказать тебе! Поэтому и звоню! Ты не единственная счастливая новобрачная в мире. Я тоже успела выйти замуж! За герцога, никак не меньше! – Тамара рассмеялась, довольная сюрпризом. – Ты теперь можешь называть меня герцогиней, Кэролайн! Тебе не кажется, что это просто здорово?

Это действительно было здорово. Кэролайн прекрасно понимала, что графиня была более чем на седьмом небе, но ей было не до того, чтобы разделять чужое счастье. Только не сейчас. Может быть, позже... Она сумела выдавить из себя что-то вроде «поздравляю», а Тамара, не слушая ее, продолжала распространяться насчет богатства герцога, его владений, древности его титула, запутанности его семейного древа, о его особняке на Белгрэйв-сквер, вилле на юге Франции, острове в Эгейском море, поместье в Кенте... и о его страшной неприязни к американским деловым женщинам. Герцог придерживался традиционных взглядов на работающих женщин и полностью соответствовал представлениям графини о мужчинах.

– И поэтому как мне ни жаль, но придется расстаться с «Элеганс», – сказала Тамара, нанося смертельный удар Кэролайн. – Ферди не нравятся такие заведения. Он уверен, что я не буду скучать по своему магазинчику, потому что у меня будет достаточно благотворительной деятельности и мне придется отныне вести довольно активную общественную жизнь.

Кэролайн просто не верила своим ушам, она никак не могла постичь, что, потеряв мужа, она сразу же теряет еще и работу.

– Вы не открываете «Элеганс»? – тихо спросила она, а ее глаза наполнились слезами, как это происходило почти постоянно со дня гибели Джеймса. Ее голос дрожал. – Вы и впрямь закрываете магазин?

– Только не надо сентиментальничать, Кэролайн, – рассмеялась Тамара. – Прекрасно знаю, что тебе приходилось порой несладко, когда ты работала у меня, и ты периодически начинала подыскивать себе другую работу. Теперь у тебя есть все возможности – ты даже можешь пойти к этой крысе Селесте, если захочешь. Но ничего не говори ей, пусть она сама узнает, что она, пусть и графиня, замужем за сожителем, у которого нет за душой ни гроша, а я герцогиня и имею хорошо обеспеченного муженька. Так что иди и работай на нее, если тебе хочется. Я разрешаю и благословляю тебя. Ты чувствуешь, дорогая, как благотворно повлияло на меня это замужество?

Кэролайн почувствовала слабость в ногах и дурноту. Горло пересохло, в желудке появились спазмы, что совершенно не было похоже на ее обычное утреннее недомогание. Она надеялась, что ослышалась или неправильно поняла слова графини.

– А что насчет аренды? – голос Кэролайн звучал как чужой. – Как ваши клиенты? И все товары?

– Я найду реализатора, кроме того, надеюсь выгодно сдать помещение, – ответила Тамара. – Я уже провела предварительные переговоры с компанией недвижимости, чтобы мне подыскали арендатора. А что касается клиентов, Кэролайн, – они могут отовариваться где им заблагорассудится, если, конечно, хотят выглядеть посредственно. Например, у Селесты. Что же касается оборудования, я собираюсь списать его. Тогда я получу скидку. Но в любом случае, теперь у меня есть Ферди. А у тебя – этот красавчик Джеймс Годдард. И ради Бога, Кэролайн, неужели ты и в самом деле хочешь работать? Ведь теперь тебе придется участвовать во всей этой дурацкой благотворительности, а на это нужно время, поверь моему слову. Ты только представь себе, сколько денег у этих Годдардов!

– Да, Годдарды, – печально произнесла Кэролайн. Их деньги вряд ли принесут ей счастье. Да и что стоили все их богатства даже тогда, когда Джеймс был жив и нуждался просто в их любви и поддержке? Они даже не снизошли до того, чтобы проявить хоть немного понимания и сочувствия по отношению к Кэролайн. О каких деньгах может идти речь, если они сначала оскорбили ее, а потом отвернулись от нее и заявили, что больше никогда в жизни не хотят ни видеть ее, ни слышать о ней, а просто вычеркнули ее из своей жизни? Они даже не захотели выслушать важную новость – что у них с Джеймсом должен быть ребенок.

– Графиня, я должна кое-что рассказать вам, – Кэролайн наконец смогла говорить более или менее твердым голосом. Она поведала Тамаре о несчастном случае с Джеймсом и о ребенке.

Графиня была просто потрясена печальными новостями, которые сообщила ей Кэролайн, и, как это случалось не раз за те месяцы, когда Кэролайн работала у нее, Тамара показала себя со своей лучшей стороны, проявив понимание и искреннюю заботу о ней. Не раздумывая ни секунды, она предложила – нет, даже стала настаивать, – чтобы Кэролайн немедленно отправлялась в Лондон и жила у них с герцогом, пока не родится ребенок. А возможно, и дольше.

– Нет, я не могу, – ответила Кэролайн, поблагодарив графиню за ее доброту. – У меня нет денег на билет на самолет. И даже если вы мне их вышлете, я все равно не смогу все время жить за ваш с герцогом счет. Считаю, что мне лучше остаться во Флориде. Здесь у меня друзья. В клинике есть все мои данные, что очень пригодится, когда родится ребенок. А самое главное – здесь мой дом.

Не успев произнести это слово, Кэролайн с горечью подумала, что раньше ее дом был там, где Джеймс. А теперь Джеймса не стало...

* * *

Кэролайн потеряла мужа, работу и всякую надежду на нормальные отношения с родителями Джеймса. Все эти несчастья свалились на нее одновременно, и, сломленная судьбой, Кэролайн целые дни проводила в постели. Она не могла ни есть, ни спать, а иногда наступали такие моменты глубокого отчаяния, что она начинала просить Бога, чтобы он забрал ее, как забрал Джеймса. Она лежала без сна в своей комнатушке у Селмы, охваченная горем и болью потери единственного человека на земле, который действительно любил ее, потрясенная сознанием того, что больше никогда не заглянет в дорогое лицо человека, которого она любила больше жизни. Она больше никогда не обнимет его, не поцелует, не будет заниматься с ним любовью. Она никогда не почувствует шелковистость его волос, не услышит его голос, не посмеется над его шутками, не ощутит вкус его кожи.