Текст книги "Наёмники Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

12. Штандарт серебряного тарна

– Город взят! – услышал я истошные крики. – Город взят!

Ещё мгновение я лежал абсолютно спокойно. Никаких звуков характерных для столкновения клинков. Топота ног тоже не слышно. Никто не кричит от боли, значит, мужчины вокруг спокойно лежат под своими одеялами, и никто их не режет.

Но издалека доносится звон сигнального рельса.

Для стороннего наблюдателя, возможно, мои глаза сейчас казались закрытыми. Но это было не совсем так. В такие моменты я предпочитал полагаться на периферийное зрение. Все мои чувства уже пришли в полную готовность, хотя внешне казалось, я всё ещё спал. Фургон. Остатки костра. Никакого движения в непосредственной близости от меня.

Зачастую, первое, что привлекает пристальное внимание хищника это движение. Особенно быстрое движение, но ещё больше настораживает медленное, совершаемое с очевидной угрозой или устремлением. Именно на это следует обратить самое пристальное внимание в первую очередь. Тех, кто удивлён, кто уговаривает или ругается, кто ошеломлён происходящим, можно оставить на потом. Есть мрачная математика в подобных вопросах, в тонких уравнениях, уравновешивающих время реакции одних с движением клинков других. Это азартная игра ставками, в которой являются жизнь и смерть. Окажется ли мгновение выжидания, осторожной рекогносцировки, мгновение в которое один противник пытается убедить другого, в своей временной неопасности, шагом к поражению или к победе? Предоставит ли оно шанс одному, или подарит возможность другому? Многое зависит от каждой конкретной ситуации. Но обычно, если Вас разбудил известный голос, стоит поторопиться с подъёмом и готовиться к обороне. Если же Вы не знаете или не понимаете того, что происходит, иногда будет разумно, прежде чем вскакивать на ноги, убедится в том, что оружие врага не прижато к Вашему горлу. Моя правая рука уже грела эфес меча, левая лежала на ножнах. Но, я не слышал ни одного звука, намекавшего о происходящей вокруг резне.

Я стремительно сел, отбрасывая от себя одеяло. Меч так и остался в ножнах. Не наблюдалось никакой экстренной необходимости обнажать его. Я лишь перебросил его ремень ножен через левое плечо. Так от мешающих в схватке ножен можно избавиться быстрее, чем в том случае, когда ремень пересекает тело.

– Хурта, – позвал я, трогая парня за плечо, – просыпайся.

– Что случилось? – спросил он. – Разве ещё не рано?

– Что-то странное происходит в городе, – сообщил я. – Вставай. Я слышал звон сигнальных рельсов.

– Я ничего не слышу, – заметил он, садясь и потягиваясь.

Ничего удивительного, бить в рельс уже прекратили.

– Сам ничего не понимаю, – признался я. – Какой-то человек кричал, что город взят. Но я больше не слышу его. В сигнальный рельс били, и я точно слышал это. Но сейчас тихо.

– Ещё рано, – широко зевнул Хурта, и повалился обратно на одеяло.

– Вставай, – сказал я, но, кажется в пустоту.

Тогда я просмотрел на Боадиссию. Её глаза были открыты, и смотрела он на меня испуганно.

– Ты слышала звон? – спросил я у девушки.

– Да, – кивнула она.

– Подъём, Хурта, – приказал я, толкая снова захрапевшего парня.

– Ещё слишком рано, – пробурчал он.

Вообще-то, рано не было. Кое-кто из остальных мужчин уже встали и бродили между фургонами.

– Ты спишь, а, между прочим, твоя жизнь находиться под угрозой, – сообщил я ему.

– В этот час? – шокировано переспросил он.

– Да, – кивнул я. – И враги могут быть совсем рядом.

– А кто враги? – поинтересовался Хурта.

– Понятия не имею, – признал я.

– Ну, тогда сообщишь мне, когда узнаешь, – пробурчал он, широко зевая, и перевернулся на другой бок.

– Хурта, я не шучу, – толкнул я его.

– Этого я и боялся, – проворчал засоня.

– Вставай, – приказал я.

– Нельзя же начинать драться, пока драка не началась, разве нет? – спросил он.

– Я надеюсь, из этого твоего заявления не следует, что драка вообще невозможна? – уточнил я.

– Конечно, нет, – согласился он.

Я уже начал опасаться странной логики алара.

– Ну, в некотором смысле, – осторожно сказал я, – возможно нет.

– Так драка началась, или нет? – спросил Хурта.

– Нет, – признал я.

– Тогда, как Ты можешь ожидать, что я начну драться?

– Конечно, никак, – нерешительно ответил я.

– Ну вот, когда драка начинается, – заявил он, – разбуди меня.

– А Ты не хочешь быть убитыми в своей постели? – поинтересовался я.

– Признаться никогда раньше не задумывался об этом, – пробормотал Хурта, – но теперь, основательно поразмышляв над этим вопросом, думаю, что нет. А почему Ты спрашиваешь? Кто-то собирается убить меня в моей постели?

– Я собираюсь, – предупредил его я.

– Ты этого не сделаешь, – отмахнулся он от меня.

– Это почему же? – спросил я, действительно заинтересовавшись.

– Среди всего прочего, Твоё огромное уважение к поэзии.

– Ты должен подготовиться к бою, – напомнил я ему.

– Я уже сейчас готовлюсь, – заявил он, переворачиваясь на другой бок.

– Как это? – удивился я.

– Я настраиваюсь, – пояснил он. – Я сберегаю свою силу. Ты же знаешь, что хорошо отдохнувшее тело и ясный ум, лучшие друзья солдата.

– Возможно, – не стал спорить я.

– Кстати, они важны, также, и в поэзии, – добавил он, – крепкий, и мужественный поэт, никогда не родит неврастенические слюни и бессмыслицу простых рифмоплетов и графоманов.

– Несомненно, – признал я.

А Хурта уже спокойно посапывал. Он был одним из немногих людей, которых я когда-либо знал, у кого была способность засыпать молниеносно. Несомненно, это было связано с ясным самосознанием. Алары, кстати, известны своей способностью устроить опустошительный набег, с резнёй и отрубанием голов, и тому подобным, а затем спать сном младенцев. Они просто не волнуются о таких вещах. Оставалось только надеяться, что враги, если таковые имелись в наличии, не нападут на лагерь извозчиков, как снег на голову. Ведь если они сделают это, Хурте, возможно, придётся прорываться сквозь резню спящим.

– Ты слышал сигнальный рельс? – спросил Минкон, подойдя ко мне, держа в руке своё одеяло.

– Да, – кивнул я.

– Я уже подумал, что, возможно, мне это приснилось, – сказал он.

– Боадиссия тоже его слышала, – сообщил я.

– Но теперь тихо, – заметил он.

– Да, – признал я.

– И в лагере всё довольно спокойно, – сказал он.

– Да, – снова был вынужден признать я.

Можно было видеть, людей спокойно занимавшихся своими повседневными делами, кто-то сворачивал одеяла, кто-то спешил в уборную, кто-то разводил костры.

– Это была ложная тревога, – усмехнулся он.

– Очевидно, – неуверенно пожал я плечами.

– Ты неуверен? – осведомился Минкон.

– Нет, – ответил я.

– И что Тебя насторожило? – спросил он.

– Я слышал человека, кричавшего, что город пал, – объяснил я.

– Это невозможно, – заявил возница. – В пределах сотен пасангов нет даже признаков каких-либо врагов. В Торкадино размещены войска. Он неприступен. К тому же, в данный момент, он находится, в центре сосредоточения союзных армий.

– И всё же это можно было сделать, – заметил я.

– Чтобы взять город Тебе пришлось бы провести свою армию через территории занятые войсками противника, – напомнил он.

– Или над этими территориями, – добавил я.

– Ты что, предлагаешь доставить армию в город контрабандой? – усмехнулся он.

– Да, – согласился я.

– Это невозможно, – отмахнулся Минкон.

– Не так уж невозможно, если предположить наличие сговора, – заметил я.

– Ты шутишь? – спросил он.

– Нисколько, – ответил я.

– Если бы произошло такое, – предположил он, – мы бы услышали. Была бы большая драка.

– Это здесь тихо, – сказал я. – Но это совсем не означает, что где-то в другом месте города, даже сейчас, не может идти настоящее сражение. В нескольких кварталах отсюда, втайне от нас, могут умирать мужчин. Улицы могут быть залиты кровью.

– Но я не вижу дыма, – напомнил Минкон. – Значит, нет и огня.

– Это может ничего не означать. Или означать, что для захватчиков желательно сохранить город в целости и сохранности, со всеми его стенами, и ресурсами.

– Возможно, – улыбнулся он.

Я посмотрел на него, внезапно ошеломлённый пришедшей в мою голову шальной мыслью.

– Есть один способ узнать, – заметил Минкон.

– Какой же? – полюбопытствовал я.

– Забирайся ко мне, наверх, – позвал он, – на фургонный ящик.

Едва я присоединился к нему, встав ящик, как он указал мне поверх фургонов, стоявших в лагере, и поверх крыш зданий окружавших лагерь.

– Видишь ту башню? – спросил он.

– Да, – кивнул я.

– Это – центральная башня Торкадино, – объяснил он, – административный центр управления городом, резиденция его руководителя, не суть важно, как его называют Администратором или Убаром.

– Понятно, – сказал я.

– Обрати внимание вершину башни, – посоветовал Минкон. – Ты знаешь флаг Торкадино?

– Нет, – признался я.

– Это не имеет значения, – сказал Минкон. – В течение последних месяцев, никто не вывешивал там флаг Торкадино. Там поднимали флага Коса.

– Там вообще нет никакого флага, – заметил я. – Флаг Коса я знаю, слишком часто видел за последние дни. Но там вообще нет флагов.

– Разве Тебе не кажется это странным? – осведомился он.

– Ты ведь не простой извозчик, – усмехнулся я.

– Что Ты там видишь? – спросил он, не обращая внимания на моё замечание.

– Вижу штандарт, – ответил я.

– Какой именно штандарт? – поинтересовался Минкон.

– Военный, я полагаю.

– Опиши его.

– Серебряный, – сообщил я. – Далековато до него. Трудно разобрать, да ещё и Солнце бликует.

– Это – штандарт Серебряного Тарна, – объяснил он. – Он представляет собой серебряный шток, на вершине которого установлена прямоугольная пластина с надписью. Венчает пластину, сжимая её в когтях, серебряный тарн распростёрший крылья.

– Ты можешь рассмотреть его, на таком расстоянии? – уточнил я.

– Нет, конечно. Просто я хорошо знаю этот штандарт. Видел его часто.

Я пристально посмотрел на него, ожидая продолжения.

– Ты знаешь, чей этот штандарт? – спросил Минкон.

– Нет, – ответил я.

– Ты – проницательный человек, – сказал он. – Город действительно пал. Кроме того, если я не ошибаюсь, Ты даже знаешь, как именно это могло произойти.

– Через акведуки, – пожал я плечами.

– Само собой, – кивнул он. – Они начинаются более чем в ста пасангах отсюда, один у истока Иссиса, другой на Холмах Этеоклеса. Солдаты двумя колоннами пробрались по ним, иногда двигаясь прямо над головами Косианских войск.

– Блестяще, – признал я.

– Стражники одного караула были подкуплены золотом, – добавил Минкон. – А остальным перерезали горла диверсанты, заранее прибывшие в город.

– Так чей это штандарт? – осведомился я.

– Это – штандарт моего капитана, Дитриха из Тарнбурга.

13. Дорога к Сэмниуму

Я слышал крики сбитых с толку, напуганных детей и причитания женщин.

– Туда, следовать этим путём, – командовал солдат, перекрывая улицу.

На улицах было настоящее столпотворение, большая часть людей двигалась между солдатами, направлявшими их поток к большим воротам Торкадино. У многих за спиной висели мешки.

– Смотри куда прёшь! – донёсся до меня недовольный голос.

Я отстранился, чтобы дать дорогу двуколке, загруженной вещами и управляемой молодым парнем. Улицы были заполнены беженцами.

– Следуйте за мной, – велел Минкон. – И вы будете в безопасности. Держитесь ближе друг к другу.

– Я хочу свой топор, – заявил Хурта.

– Держитесь вместе, – повторил я команду Минкона. – Не разделятся.

Двери многих жилищ по пути нашего следования были выломаны. Изнутри доносились крики, и звуки ломающейся мебели. Это солдаты занимались грабежом. Из открытого окна другого здания, приблизительно на четыре – пять футов ниже подоконника, и где-то в сорока футах над мостовой, спиной к оштукатуренной стене, свисало тело.

– За что его? – поинтересовался я у Минкона.

– Я читать не умею, – отозвался Минкон. – У него на шее табличка, что там написано?

– Грабитель, – прочитал я.

– Значит, так оно и есть, – пожал плечами Минкон.

– По-моему грабёж и не прекращался, – заметил я. – Более чем в дюжине домов мы это имели возможность наблюдать.

– Этот – гражданский, – пояснил Минкон. – Таким грабить незаконно. Они не уполномочены на это.

– Понятно, – кивнул я.

– В Торкадино должен быть порядок, – заявил Минкон.

– Ну, само собой, – усмехнулся я.

– Я хочу свой топор, – опять начал конючить Хурта.

– Просто держись поближе к нам, – отмахнулся я.

Мы сдали всё наше оружие на выходе из лагеря фургонов, который в компании Минкона, мы оставили несколько енов назад. В Торкадино, как выяснилось, были установлены строгие правила ношения оружия. Владение неразрешённым оружием могло быть рассмотрено как тяжкое преступление, наказание за которое, по усмотрению любого солдата, могло быть назначено на месте, немедленно, без каких-либо апелляций и адвокатов. Хватка когтей Серебряного Тарна не могла быть слабой. Всё же оружие мы сдали совершенно легально. В моём кошельке лежал клочок бумаги с номером, который соответствовал другому, оставленному с моим оружием, позади оружейного стола, который установили у ворот лагеря.

Нас толкали в толпе.

– Туда, – приказал солдат, указывая рукой. – Тем путём.

На улицах не пахло дымом, его клубы душными облаками не закрывали солнце, превращая день в удушливый сумрак. Наши глаза не слезились. Дышать можно было без труда. Зачастую, взятый приступом город наполнен жаром, идущим от стен горящих зданий. Но Торкадино не было предан огню.

– Туда, – указал другой солдат.

Мы торопясь следовали за Минконом, продираясь сквозь толпу. В одном месте мне на глаза попалась девушка, стоявшая на коленях у стены к которой была прикована цепью за шею. В этом месте, примерно в ярде от мостовой имелось рабское кольцо, закреплённое на стальной пластине, зафиксированной на стене болтами. По запылённому лицу рабыни пролегли мокрые дорожки слёз. Она отчаянно цеплялась за цепь около кольца. Трудно сказать, посадил ли её здесь хозяин, намереваясь вернуться за ней, или она просто была брошена. Она была раздета. В любом случае ей предстояло оставаться там, где она была. Цепь позаботится об этом.

– Следуйте за мной, – периодически командовал Минкон, по мере того как мы продвигались по запруженным улицам. – Держитесь вместе.

Мы так и делали, изо всех сил стараясь не отставать. Я шёл следом за ним, за мной держался Хурта, потом вплотную к нему Боадиссия. Замыкали процессию Фэйка и Тула с веревками на шеях, концы которых были в руке Хурты. Как испугались они этим утром, узнав, что у города теперь был новый хозяин. Какими полными ужаса взглядами они обменивались. Полагаю, такие же взгляды были бы у тарларионов, слинов или у других животных, если бы они имели понятие о таких делах, или считали целесообразным принимать их во внимание. Хотя, на мой взгляд, у Фэйки и Тулы, объективно, было гораздо меньше причин опасаться последствий падения города, чем у свободных людей. Фактически у них поводов бояться было не больше, чем у любых других домашних животных. Самое худшее, что грозило таким как они, это просто оказаться у новых владельцев. Мы взяли Фэйку и Тулу на поводки вовсе не из опасения, что они могли бы попытаться убежать от нас, воспользовавшись неразберихой, а чтобы держать их с нами, и не позволить им оказаться сметёнными толпой. Рядом с нами раздалось испуганное блеяние пары верров. Женщина тащила их за собой сквозь толпу. У них, также как и у наших животных на шеях были повязаны верёвки.

– Кажется, здесь будет трудно протиснуться, – заметил я Минкону.

– Такая давка продлится ещё долго, – объяснил он. – В городе установлено несколько кордонов. Они разделяют толпу на отделенные колонны, ведущие к большим воротам. А там проводится досмотр, чтобы из города не вынесли ничего ценного.

– Получается, что всё гражданское население изгоняется из города, – понял я.

– Да, – кивнул он. – Двигаемся вперёд. В сторону, в сторону!

Мы с трудом продирались сквозь заполонившие улицы толпы, растянувшись гуськом.

– А ну сдай в сторону, – рявкнул Минкон кому-то впереди.

– А куда Ты ведёшь нас? – полюбопытствовал я.

– В Сэмниум, – ответил наш провожатый.

– Зачем? – спросил я.

– Намереваюсь получить для Вас охранные грамоты, – объяснил Минкон.

– Я бы приветствовал это, – сказал я.

– Только, лучше бы Тебе не брать их, – вдруг сказал он, оборачиваясь.

– Почему это я не должен брать эти охранные грамоты? – опешил я.

– В любом случае, решение принимать Тебе, – заявил он.

– Я Тебя не понимаю, – признался я.

– Просто следуй за мной, – бросил он, разворачиваясь, и снова вкручиваясь в толпу.

Вскоре мы добрались до барьера, представлявшего собой несколько брусьев уложенных на козлах, перегородивших главный проспект Торкадино. Толпа была остановлена перед этим барьером. Оказавшиеся в первых рядах, изо всех сил давили назад, пытаясь сдержать напиравшие на них задние ряды, чтобы не быть прижатым к барьеру.

– Стоять, – приказал солдат, стоявший позади барьера с копьём наперевес.

Минкон произнес пароль, и нас пропустили за барьер. Как оказывается здорово идти свободно, не проталкиваясь сквозь волнующееся людское море. Приблизительно в двухстах ярдах дальше по улице мы увидеть другой сегмент толпы, также ожидавших позади барьера. Через пару енов мы миновали тот барьер, а затем и ещё один.

Сбоку от того барьера, который мы пересекли первым из этой пары, возвышалась приличная груда различных предметов. Чего там только не было: мебель, подушки, коврики, настенные ковры, гобелены, рулоны ткани, одежды, ящики, посуда, кувшины, тарелки. На наших глазах к горе трофеев подошёл солдат и вытряхнул к её основанию принесённую в наволочке добычу. Полагаю, что его короткий, гремящий дождь кубков, будет едва заметен в таком скоплении предметов быта. Но, несомненно, именно такими небольшими порциями и была возведена эта гора, в высоту уже перевалившая за десять футов. В целом, это была дешёвая добыча, которой предстояло быть проданной различным контрактным скупщикам.

– Смотрите! – воскликнула Боадиссия, указывая вперед и влево от нас, когда мы проходили перекрёсток за третьим барьером.

Там, приблизительно в пятидесяти ярдах от нас, у стены какого-то общественного здания, сложенной из плоских узких кирпичей, весьма распространенных в южно-гореанской архитектуре, на коленях стояла группа из приблизительно полутора сотен женщин. Все они были раздеты, и скованы цепью друг с дружкой за шеи. Их охраняли двое солдат с плетями в руках.

– Ещё трофеи, – усмехнулся Минкон.

– Рабыни! – бросила Боадиссия с пренебрежением и отвращением.

– Или точнее скоро станут рабынями, – поправил её Минкон.

– Ох, – испуганно вдохнула Боадиссия.

– Конечно, они – рабыни, – успокоил её я.

– Многие из них, – пояснил Минкон, – женщины и дочери тех, кто был сторонниками Коса в Торкадино. Теперь их приготовили для клеймения и неволи.

– Понятно, – кивнул я.

– Их списки были подготовлены ещё несколько недель назад, – сообщил он.

– Даже не сомневался в этом, – ухмыльнулся я.

К действиям того рода, что сейчас происходили в Торкадино, необходим разумный подход и щепетильной отбор среди гражданского населения, требующий тщательной подготовки.

Мы подошли к женщинам ближе.

Одна из них вдруг встала, но, немедленно, едва только на её спину упала плеть, снова оказалась на коленях, но уже рыдая.

– Руки на бедра, – прорычал солдат, – колени широко, спину выпрямить, подбородок выше!

Он приподнял её подбородок своей плетью, заставив смотреть вперед. По холёному лицу женщины текли слезы.

– Сейчас Ты получишь ещё два удара, – сообщил он ей.

И она тут же вскрикнула от боли, раз затем ещё, сгибаясь от каждого удара вперед почти касаясь животом тротуара. Удары солдата были почти небрежны, но я уверен, что той, что получила их, они показались весьма значащими.

– Положение, – скомандовал солдат, и женщина быстро и точно приняла прежнюю позу, в которую её поставил мужчина, прежде чем опустить плеть на её спину.

В её глазах теперь, вместе со слезами, появился страх и раскаяние. Теперь, когда мы оказались совсем рядом, я мог видеть, что все женщины были скованы одной единственной цепью. Цепь оборачивалась петлёй вокруг шеи пленницы, и звенья запирались крепким замком, после чего цепь шла к следующей шее. Простой, практичный и недорогой способ. Сверху на левой груди каждой женщины были проставлены номера.

– Ой! – вскрикнула связанная девушка, только что приведённая к группе.

– Ай! – вскрикнула Боадиссия одновременно с ней.

Она обернулась, оторвавшись от наблюдения за процессом наказания сидевшей на цепи женщины, и столкнулась с этой новой девушкой.

– Неуклюжая рабыня! – возмутилась Боадиссия, и дважды, зло ударила её своими маленькими кулачками.

Солдат, приведший девушку, грубым толчком бросил свою пленницу на тротуар перед Боадиссией и, погрузив руку в волосы, склонил её голову к сандалиям аларки.

– Проси прощения! – рявкнул он.

– Простите меня! Простите меня! – заплакала та.

– Простите меня, что? – уточнил солдат, ещё сильнее сжимая её волосы.

– Простите меня, Госпожа! – всхлипнула новая девушка, стоявшая на коленях согнув спину и опустив голову.

Маленькие ручки девушки беспомощно дёргались в стягивающих их шнурах.

– Неуклюжая рабыня! – снова обругала её Боадиссия.

– Простите меня, Госпожа, – повторила девушка, вздрагивая от рыданий.

Насколько я смог рассмотреть, эта новая девушка рабыней ещё не была. По крайней мере, ей пока не поставили клеймо и не надели ошейник. С другой стороны, не приходилось сомневаться в её судьбе, весьма скоро она получит и то, и другое. Она была предназначена, чтобы носить эти прекрасные украшения, объявляющие о бескомпромиссном статусе гореанской рабыни, украшения которые, так увеличивают красоту женщины, украшения означающие, что все требуемые формальности, необходимые, чтобы сделать её неволю вступившей в силу полностью соблюдены. Можно считать, что этот парень был довольно милосерден и услужлив к женщине. Он просто аккуратно готовил её, не для того, что могло бы быть её ролью в жизни, но для того, что в её новой жизни станет полной и бескомпромиссной действительностью.

– Целуй её ноги, – приказал солдат, и испуганная девушка послушно и отчаянно поцеловала ноги Боадиссии.

– Неуклюжая рабыня, – сердито повторила Боадиссия,

– Пожалуйста, простите меня, Госпожа, – всхлипнула девушка.

– Должен ли я убить её для Вас? – спросил солдат, потянув волосы будущей рабыни назад и выгибая её перед Боадиссией.

Я обратил внимание, что у этой девушки, как и у других, на верхней части левой груди имелся номер. Полагаю, что солдата послали, чтобы арестовать её, и пометить её именно этим числом. Всё делалось согласно заранее подготовленных списков.

– Нет, – ответила Боадиссия. – В этом нет необходимости.

Солдат вернул девушку в прямое положение, и отпустил её волосы. Она осталась стоять перед нами на коленях, низко опустив голову.

– Спасибо, Госпожа, – прошептала она.

– Сэр, – внезапно гаркнул солдат, вытягиваясь в струнку.

– Подними свою голову и откинь волосы за спину, девка, – приказал только что подошедший офицер, державший в руке планшет с пачкой бумаг. – Запрокинь голову, насколько возможно.

Девушка подчинилась немедленно, и офицер, более не имея никаких препятствий для своего взгляда, считав номер с её левой груди, принялся листать свои бумаги.

– Имя, женщина? – спросил он начавшую неудержимо дрожать девушку. – Говори, пока остальных не привели.

Солдат тут же, лёгким пинком, добавил ей разговорчивости.

– Леди Евфросинья их Торкадино, – представилась она, задохнувшись от боли.

– Семья, и каста? – продолжил допрос офицер.

– Дочь матроны Аглайи, Леди Торкадино, из касты торговцев, – сообщила она, – из рода Миртоса, торговки специями и казначея Совета Торкадино по Специям.

– Ах, да, – буркнул офицер, делая пометку в бумагах. – Полагаю, что твоя мать уже находится на цепи.

Девушка испуганно осмотрелась. Уверен, имей она такую возможность, она прикрыла бы грудь и низ живота. Глупый жест для того, кто вот-вот должен стать рабыней.

– Я не знаю, увидишься Ты с ней снова, или нет, – сказал он, – разве что на расстоянии. Но должен предупредить тесная дружба между рабынями не приветствуется.

– Я не рабыня, – простонала девушка.

– Сейчас, в ближайшие пару мгновений, Ты, конечно, можешь думать о себе как о Евфросинье, раз уж твоей матери до настоящего времени разрешили думать о себе как о Аглайе. Но вскоре, Вы обе получите новые имена. Как мне кажется, «Евфросинья» – имя слишком изысканное для рабыни. Скорее всего, Ты скоро станешь чем-то другим, возможно «Путой» или «Ситой». А до того момента, и с настоящего времени Ты, в наших и в твоих собственных интересах номер четыре-три-семь. Это твоё имя пленницы, и Ты будешь думать о себе только так. Вы не можете спрашивать остальных здесь сидящих об их прежних именах, ни называть им своё бывшее имя, даже если они вдруг спросят. Точно так же Ты не можешь интересоваться такими вещами, как их бывшие семьи, статус и каста, ни давать им подобную информацию имеющую отношение к Тебе самой. Ты просто пленница Номер четыре-три-семь и ничего более, без прошлого и без будущего. Твоя мать, кстати, теперь Номер два-шесть-один. Отныне Ты должна думать о ней именно так, впрочем, как и она о себе. В прежней жизни она была важнее Тебя, вот и теперь у неё более ранний номер.

Четыре-три-семь был тем номером, что написан на левой груди девушки. Учитывая, что она 437-я в списке, а здесь на цепи около стены если и было собрано больше полутора сотен, то ненамного, имело смысл предположить, что было, вероятно, ещё одно или даже больше мест сбора в других районах, возможно ближе к Сэмниуму – Залу Совета. С другой стороны, могло быть и так, что просто не всех женщин изловили. Цифры на их грудях совершенно точно были заранее присвоенными им номерами, а не просто указателем очерёдности пленения. Об этом можно было судить хотя бы по тому, что офицер уже имел её число в своём списке, и наверняка вместе с её именем. Таким образом, женщины, добавляемые к цепи в качестве пленниц, в этой группе, или любых других, могли иметь совершенно разные номера. Я обратил внимание, например, на то, что сказал чиновник, мать девушки, пленница под номером 261, была где-то на этой самой цепи, что было бы маловероятно, если женщин добавляли в строгой последовательности но очерёдности захвата. Впрочем, при желании, конечно, расставить их в порядке возрастания порядковых номеров можно было и позже, когда у похитителей появится свободное время. А в настоящее время важнее было следуя списка не упустить внесённых в него женщин.

– Ты можешь опустить голову, – сказал офицер, оторвавшись от своих бумаг и посмотрев на девушку, но как только она с облегчённым вздохом это сделала, вдруг резко спросил: – Кто Ты?

– Леди Евфросинья их Торкадино, – ответила она, но под его суровым взглядом, осеклась и быстро исправилась. – Четыре-три-семь.

– Что-то ещё? – уточнил он.

– Нет, – замотала девушка головой. – Нет!

Солдат подхватил её за волосы и, резким рывком вздёрнув на ноги, толкнул к цепи. Не прошло и нескольких инов, как девушка уже стояла на коленях среди прочих своих сестёр по несчастью, а её горло плотно обнимала цепь, замкнутая на замок.

– Вы думаете найти всех женщин согласно своим спискам? – поинтересовался я у офицера.

– По крайней мере, большинство из них, – ответил он. – Хотя, конечно, некоторые могут ускользнуть от нас, но думаю, лишь на какое-то время.

– Многие попадутся на воротах, – добавил Минкон. – Они же не будут знать, что попали в списки. Их прямо там разденут, свяжут, поставят им номер и доставят к месту сбора.

– Послезавтра, кстати, всем гражданским лицам, не имеющим на то права запретят находиться в пределах стен, – сообщил офицер. – Наказание для пойманных мужчин будет быстрая и благородная казнь, попавшейся женщине грозит быть скормленной слинам, или, если она окажется достаточно миловидной и достаточно страстной, чтобы понравиться, возможно, неволя.

– Так что мало смысла в попытке скрыться в городе, – усмехнулся Минкон. – В конце концов, все дома будут обысканы. К тому же, когда они, рано или поздно проголодаются, им придётся выползти на улицу, чтобы поискать еду, хотя бы ночью. А дальше, дело за слинами.

– Понятно, – кивнул я.

– Принимая во внимание ситуацию в Торкадино, – заметил чиновник, – очень маловероятно, что кому-то из женщин, попавших в наш список, удастся скрыться. Ведь стены, ворота, да и весь город под нашим контролем.

Я кивнул. Действительно у женщин из его списка, при тех условиях, что в настоящее время сложились в Торкадино, было мало шансов на спасение. Безусловно, многие из них ещё не были рабынями. Практически, у гореанской рабыни, должным образом идентифицированной, заклейменной и заключённой в ошейник с именем её хозяина, нет никаких шансов на побег. Даже если она сбежит от одного владельца, что крайне маловероятно, то она, скорее всего, просто угодит в цепи другого, который может оказаться гораздо хуже. К тому же, новый владелец будет знать, что она – беглая рабыня и, скорее всего, будет относиться к ней с большой жестокостью и держать с соблюдением самых строгих мер безопасности. Он наверняка позаботится, чтобы у него остались её вещи, дабы можно было поставить слина на след беглянки. Не надо забывать, что наказание за второй побег может оказаться куда серьезней, вплоть до скармливания слинам или подрезания подколенных сухожилий, после чего женщину ждёт участь рабыни-нищенки.

– И что станется с этими женщинами? – полюбопытствовал я у офицера.

– Большинство из них будет продано оптом нашим подрядчикам, – пояснил он.

– Как и большая часть других трофеев? – уточнил я.

– Да, – сказал он. – Основные контракты на большую часть предполагаемой добычи были заключены ещё несколько недель назад.

– Разумеется, – сказал я.

Я обратил внимание на одного из солдат. Он прохаживался среди женщин вдоль линий цепи. То одной, то другой он подносил свою плеть к губам, и пленницы покорно целовали её.

– Но некоторые из этих женщин весьма соблазнительны, – заметил я. – А номер 437, например, даже чрезвычайно привлекательна.

– Её мать, 261, также довольно хороша собой, – усмехнулся он. – Бесспорно, часть из этих женщин, самые лучшие, как более дорогая добыча, не достанутся подрядчикам. Их сохранят, чтобы распределить среди солдат, чуть менее красивые пойдут рядовым, а те, что посмазливее офицерам.

Я понимающе кивнул. Это было в порядке вещей.

– Я уже сделал примечания относительно нескольких из них, – поведал офицер, указывая на свои бумаги, – включая и номера 437 и 261. Заранее-то, когда они ходили в одеждах сокрытия, никто не мог сказать которые из них самыми красивые.

– Ну, теперь-то это определить труда не составляет, – улыбнулся я.