Текст книги "Наёмники Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

25. Туннели

– Входите, – пригласила женщина.

Был вечер того же дня, в который Боадиссия поторопилась войти в дом, отмеченный литерой «Тау». Это «Тау» было логотипом или торговой маркой Теналиона из Ара, одного из самых известных работорговцев города. «Тау» является первой буквой в имени Теналион. Я немедленно узнал логотип, увидев его на табличке у ворот. Действительно, я уже неоднократно видел этот логотип, когда, бывая в Аре, проходил мимо расположенного в самом сердце работоргового района Ара огромного строения, внутри которого разместились различные средства, связанные с торговлей живым товаром, от изящно обставленных комнат для продаж элитных рабынь до дисциплинарных ям для наказания недостаточно послушных животных. Мне также случалось видеть этот знак в разное время на Сардарских Ярмарках у его торговых площадок. Однако до сих пор я никогда не встречал Теналиона лично. Он угостил нас с Хуртой, прекрасной пагой, моего любимого сорта, от дома Темуса, разделив её с нами, как только Боадиссия была удалена из комнаты. Думаю, к настоящему времени она уже получила всё, чего заслуживала, и клеймо, и ошейник, и цепь, которой прикована где-нибудь, по-видимому, в наиболее низких из рабских загонов, поскольку, практически, она была новой девушкой. Теналион оказался очень славным малым. Как я теперь понимаю, «Тау» на диске Боадиссии сразу напомнил мне его товарный знак, просто я не сразу смог вспомнить это. Хотя с другой стороны были и некоторые отличия, к тому же «Тау», как многие другие буквы гореанского алфавита, часто используются в различных логотипах для подобных же целей. И конечно меня сбило с толку, что современный дизайн логотипа Теналион несколько отличался от более старого, того, который был выбит на диске Боадиссии.

– Входите, – пригласила нас женщина, сидевшая на табурете снаружи. – Входите в Туннели.

Я пригнул голову и, миновав низкую железную дверь, начал спускаться по тускло освещенному пандусу внутрь. У основания пандуса ожидала ещё одна женщина.

– С Вас – бит-тарск, – потребовала она.

Я бросил монету в медную чашу, стоявшую перед ней на маленьком столике. Справа от женщины имелись решетчатые ворота, в данный момент открытые. Такие ворота не были чем-то необычным в подобных заведениях. Они обычно открыты, когда заведение функционирует, и закрыты, если бизнес не ведётся. С другой стороны порога висел тяжелый занавес из красного бархата.

«Туннели» были одним из рабских борделей Людмиллы, заведений из-за которых улица и получила своё название: «переулок Рабских Борделей Людмиллы». Само собой, ей не принадлежат все бордели на этой улице, кстати, не являющиеся лучшими из них, на мой предвзятый вкус, конечно, ни даже большинство из них. В действительности, принадлежат ей только, несколько из них, пять, если быть точными. Правда, если быть совсем точными, то следует отметить, что никому из других предпринимателей не принадлежат больше двух заведений, так что название, очевидно, не лишено смысла. Её борделями, если это кому-то интересно, здесь были «Золотые Цепи», предположительно лучшее среди её заведений, во всяком случае, за вход там просили медный тарск, обычная цена за посещение пага-таверны, и, все остальные дешёвые бит-тарсковые бордели: «Шёлковые Шнуры», «Алая Плеть», «Рабские полки» и «Туннели». На этой же улице, кроме борделей, и множества других заведений, таких как магазины, киоски и прочие мелкие торговые точки, были и несколько инсул, среди которых и инсула Ачиатэса.

Подойдя к занавесу, я отодвинул его в сторону.

– Добро пожаловать, – пригласила меня следующая женщина. – Добро пожаловать в Туннели.

Я вошёл внутрь, отпуская занавес и позволяя ему упасть позади меня.

– Сюда, – указала она, – следуйте за мной.

Это была крупная, сильная женщина, с довольно мужеподобной фигурой и грубым лицом. Одежда на ней была короткая, кожаная. Это наводило на мысль о том, что она подражает воинам. Предплечья и запястья женщины были украшены браслетами. А ещё у неё имелась плеть. Такой полезно в держать рабынь в узде.

– Сюда, – позвала она.

Я последовал за ней, проходя среди низких столов, циновок, рабских колец, и извивающихся, двигающихся, переплетающихся тел к маленькому столу. Я услышал вздох, негромкий вскрик боли, а затем отчаянный крик подчинения, и скрежет двигающейся по полу цепи. Комната была заполнена, но ещё не переполнена до состояния, ларму негде уронить. Здесь стоял шум характерный для подобных, наполненных людьми помещений, голоса, разговоры, беседы, музыканты, игравшие в полутьме, всё это сливалось в ровный гул. Некоторые из этих борделей, в действительности мало чем отличаются от пага-таверн. Там, также точно, спешат девушки с напитками, хотя танцовщицы здесь выступают реже.

Стол был во втором ряду, считая от входа в зал. Перед ним было небольшое открытое пространство, справа от которого расселись музыканты. Довольно трудно было рассмотреть что-либо вокруг. Зал был освещён так себе. Горели лишь несколько небольших, сделанных из красного стекла ламп заполненных тарларионовым жиром, рассеивавших мрак и наполнявших пространство мягким, мерцающим, красноватым светом. В таком свете, в зависимости от оттенков абажуров, меняющихся от нежно-розового до тёмно-бордового, тонкие, мягкие, постоянно меняющиеся нюансы света, необыкновенно возбуждающим образом ложатся на тела белокожих рабынь. Здесь можно было найти немало тёмных уединённых мест. Некоторые мужчины обожают приватность таких мест.

– Вы всем довольны? – поинтересовалась у меня женщина в коже.

– Да, – кивнул я, присаживаясь за стол и скрещивая ноги.

– О-о-охх! – простонала белокурая женщина, неподалёку от меня, выгибаясь на циновке.

На мгновение я увидел её пораженные глаза. На её теле танцевали отблески огня всех оттенков красного. Она попыталась подняться, но цепь приковывавшая её шею, к рабскому кольцу вмурованному около циновки, бросила её назад.

– О-о-о, да-а-а-я! – закричала рабыня. – Да-а-о-о, Господи-и-иннн!

– Это Вы, называете себя Тэрлом из Порт-Кара? – уточнила женщина, которая провела меня к этому месту.

– А в чём дело? – спросил я.

– Мне сказали дождаться этого мужчину, – объяснила она.

– Кто Вам это сказал? – полюбопытствовал я.

Я пришёл в Туннели в связи с сообщением, переданным мне Ачиатэсом, владельцем инсулы, в которой мы с Хуртой снимали комнату. Он сообщил мне, если, конечно, он говорил правду, впрочем, у меня не было никакой особой причины сомневаться относительно этого, что нашёл записку с сообщением под дверью своих апартаментов.

– В настоящий момент, я его здесь не вижу, – ответила она, окинув зал взглядом. – Так это Вы – Тэрл из Порт-Кара?

– Меня зовут – Боск, – ответил я.

– Ага, – кивнула она.

Похоже, это поручение, не имело для неё большого значения. Я внимательно наблюдал за ней, когда она осматривала зал. Насколько я могу сказать, она не задержала взгляда том или ином человеке, или даже направлении. Я не обнаружил ничего необычного. Уверен, она была не более чем передатчиком сообщения.

Я осмотрелся. После меня в зал вошли ещё несколько мужчин. Они, в свою очередь, рассаживались за столами. По залу фланировали три женщины, одетые и экипированные так же, как и моя спутница.

Один из вошедших мужчин принёс большой мешок, переброшенный через плечо. Характерные контуры мешка, даже в тусклом свете, не оставляли места полёту фантазии, относительно того, что именно находилось внутри. Также, судя по ёрзанию, можно было предположить, что его обитательница связана. Владелец мешка как раз разговаривал с одной из персонала.

– Что это? – полюбопытствовал я у женщины приведшей меня сюда.

– Шутка, – пожала она плечами. – Он поймал свободную женщину, а мы разденем её и оставим в одном из альковов Туннелей. Руки у неё будут скованы за спиной, а сама она прикована цепью к рабскому кольцу. Говорить она не сможет, рот ей заткнут кляпом. А потом её оставят беспомощной в темноте.

– Но её же могут использовать, – заметил я.

– Вполне возможно, – сказала она. – Как повезёт. Доступ к её телу будет столь же неограничен, как и к телу любой рабыни здесь.

– И Вы одобряете такие вещи? – поинтересовался я.

– Если она – женственная особа, то конечно, – заявила она. – Такие принадлежат мужчинам.

– Великолепная шутка, – признал я.

– Это точно, – согласилась женщина.

– А что Вы сделаете с ней потом? – спросил я.

– А ничего, – отмахнулась она. – Просто по утру выставим голой на улицу. Однако если ей попользуются, мы свяжем ей руки за спиной и на живот подвесим пробитый бит-тарск, привязав его шнуром вокруг талии.

– Не знаете, за что они решили пошутить со свободной женщиной подобным образом? – полюбопытствовал я.

– Возможно, она доставила им неприятности того или иного рода, – предположила она, – и они решили, что было бы неплохо, чтобы открыла для себя то, чем должна быть женщина на самом деле.

– Понятно, – кивнул я.

– Вон она, видите, – указала женщина. – Сейчас её отволокут в один из альковов расположенных в туннелях.

В этом зале имелись выходы, по ту сторону открытого пространства, ведущие в различные туннели, внутри которых располагались клетки и альковы. Из-за этих туннелей заведение и получило своё имя.

– Вижу, – ответил я.

Мы проводили взглядом мужчину, присевшего и вошедшего в один из невысоких лазов, мешок с его беспомощной извивающейся обитательницей, он теперь тащил за собой волоком. В тех тоннелях вообще невозможно было выпрямиться во весь рост. Зачастую там приходилось фактически ползать.

Музыканты на время прекратили играть.

– Интересуетесь свободными женщинами? – поинтересовалась она.

– Не особенно, – отмахнулся я.

– А давайте мы покажем Вам одну, – усмехнулась она, обернувшись к одной из своих товарок, позвала: – Эснэ, приведи Леди Лабэйну.

Через некоторое время одна из экипированных женщин появилась из боковой двери, ведя на цепи прекрасную босую женщину, одетую в запахивающуюся тунику. Едва её подвели к моему столу, как она не дожидаясь распоряжения, опустилась на колени.

– Она хорошенькая, не так ли? – спросила меня работница борделя.

– Да, – признал я.

– Она – пленная свободная женщина, – сообщила Эснэ. – Мы держим её по прозьбе одного друга.

– Понятно, – кивнул я.

– Распахни тунику, – приказала она коленопреклонённой красотке.

Женщина послушно развела в стороны полы своей туники.

– Симпатичный экземпляр, не правда ли? – усмехнулась женщина в коже.

– Да, – не мог не согласиться я.

– Разведи колени, – приказал я женщине.

Она без колебаний выполнила мой приказ, продолжая держать тунику распахнутой.

– А Вы уверены, что она свободна? – уточнил я.

– Можете не сомневаться, – заверила меня служащая борделя.

– Кажется, что она вполне могла бы быть рабыней, – заметил я, оценив прелести женщины, при этом заработав от неё благодарный взгляд.

– Нет, она свободна, – заявила служащая, – хотя теперь, если быть честной, у неё, несомненно, есть некоторое понятие того, на что могла бы походить жизнь рабыни.

– Ну, полного представления об этом иметь нельзя, пока действительно не окажешься в рабстве, – пожал я плечами.

– Это верно, – согласилась со мной женщина в коже.

– Ну и как Тебе живётся здесь? – спросил я женщину.

– Я ношу цепь на шее, – ответила она.

– Это я вижу, – улыбнулся я.

– Ты можешь опустить руки, но не смей запахивать тунику, – бросила ей служащая.

– Каким образом она служит в этом доме? – поинтересовался я.

Напомню, что она была босой, практически голой, если не считать символической туники, и с цепью на шее. Эти вещи уже предлагали некоторые ответы на мой вопрос.

– В основном, как обычная рабыня, но с минимумом их умений, – ответила служащая.

– Они не хотят делиться со мной своими тайнами, – пожаловалась мне женщина.

– Им приказали не делать этого, – объяснила женщина в коже, – а наши приказы для рабынь важнее любого, который они могли получить от неё.

– Но они сами рады не говорить мне этого! – всхлипнула она.

– Конечно, – усмехнулась служащая борделя. – Ведь они – рабыни, и Ты просто свободная женщина. Кроме того, зачастую лучше, чтобы тайны рабынь оставались между ними и их владельцами.

– Мы даже не собираемся обучать её, – вмешалась в разговор Эснэ.

– Это стоило мне многих синяков, – пожаловалась свободная женщина.

– А почему бы не выдрессировать её? – полюбопытствовал я.

– Дрессировка была бы неподобающей для неё, как для свободной женщины, – заметила та из женщин, что привела меня сюда. – Это могло бы шокировать и ужаснуть её. Мы же, не хотим этого, не так ли, Леди Лабэйна. И вообще, маловероятно, что она могла бы полностью осознать значимость этого, поскольку она свободна, и таким образом не в состоянии полностью понять этого, ведь дрессировка предназначена для тех, кто полностью осознал беспомощность того, что находится в глубинах их собственного живота.

– Вы удерживаете её ради выкупа? – осведомился я.

– Нет. Хотя поначалу Ты на это надеялась, разве не так, Леди Лабэйна?

– Так, – признала женщина, опуская голову.

– Но когда стало известно, что она была захвачена, – усмехнулась женщина в коже, – её семья отреклась от неё и отказала ей в Домашнем Камне.

– Всё равно, моя жизнь как свободной персоны не доставляла мне удовлетворения, – заявила женщина.

– Следи за своим языком, пленница, – бросила женщина, держащая в руках её цепь.

– Мне кажется, – заметил я, – что теперь Ты не являешься ни полностью свободной женщиной, ни рабыней.

– Это развлекает их, – сказала Леди Лабэйна, – держать меня в своей власти, как свободную женщину, предоставляя клиентам в этом качестве.

– Иногда такие женщины имеются в подобных местах, – кивнул я.

– Вы не представляете того, что я делаю здесь, – сказала она, подняв на меня глаза, – что они заставляют меня делать!

– Ну, вообще-то могу представить, – заверил её я.

– Большая часть того, что она делала здесь, является обычной работой рабынь, – поведала мне Эснэ, женщина, державшая её на цепи. – Например, нас забавляет видеть как она голая, на четвереньках и в цепях, скоблит полы.

– И конечно, по случаю, она предоставляется для использования Вашими клиентами, – усмехнулся я.

– Само собой, – кивнула, Эснэ, – не так ли, Леди Лабэйна.

– Да, – признала стоящая на коленях женщина.

Я полюбовался ей, широко раскинувшей ноги, распахнувшей тунику, выставившей напоказ все свои прелести.

– Зато я изучила здесь кое-что, о чём я никогда даже не мечтала, будучи свободной женщиной, – призналась пленница. – Я оказалась в состоянии ощутить здесь экстаз неволи, экстаз жизни, необычайно чувственной, жизни под строгой дисциплиной, жизни в которой я должна повиноваться, жизни в которой должна, отдавать себя полностью, и под угрозой сурового наказания, и даже смерти, если мной будут недовольны, жить впредь исключительно для служения и любви.

– Ты прославляешь радости любящей рабыни, конечно, – заметил я, – а не горе женщины, которой приходится ползать под плетью ненавистного рабовладельца.

– А разве Вы думаете, что любящая рабыня не ползает в ужасе под плетью своего, пусть любимого, но рабовладельца? – спросила она.

– Ты сама знаешь, что любящая рабыня – всё равно рабыня, – пожал я плечами, – и возможно даже больше рабыня, чем любая другая.

– Да, – прошептала Леди Лабэйна.

– Она удерживается в неволе самой крепкой из всех привязей, – сказал я, – своей любовью.

– Да, – согласилась стоящая передо мной женщина.

– Поверь, эта привязь гораздо прочнее той цепи, что сейчас заперта на твоей шее, – добавил я.

– Я знаю, – признала она.

– Это должна тогда быть очень крепкая привязь, – засмеялась Эснэ, дёрнув цепь, отчего голова женщины мотнулась из стороны в сторону.

– Так и есть, – заверил её я.

– Они отдают меня здесь любому пожелавшему, – сказала Леди Лабэйна. – Некоторые просто отвратительны, некоторые воняют как слины, в зловонном дыхании других, я почти задыхаюсь и умираю, и все же я должна служить им, несмотря на то, что я свободная женщина, удовлетворяя все их прихоти.

Я с интересом посмотрел на коленопреклонённую женщину.

– Я хочу, чтобы у меня был единственный владелец, – вдруг призналась она. – Я хочу своего собственного владельца.

– Это – естественное желание любой женщины – кивнул я.

Она вдруг жалобно всхлипнула и, подняв голову к женщине, державшей её цепь, заявила:

– Я хочу ошейник. Вы знаете это. Я просила об этом не раз. Почему Вы не хотите дать мне ошейник? В любом случае, Вы уже сделали из меня рабыню. Теперь я уже ни на что иное не гожусь. Я слишком многое познала! Почему мне отказывают в клейме и ошейнике? Почему Вы так позорите меня? Наденьте на меня ошейник, который я смогу предъявить всему миру! Я хочу быть проданной! Я хочу найти своего господина! Я готова служить полностью!

– А ну тихо! – рыкнула на неё Эснэ, дёргая цепь. – Это не тот способ, которым может говорить свободная женщина. Голову в пол! Закинь тунику на голову!

Напуганная, женщина поспешно выполнила приказ. Эснэ жестом подозвала к себе одну из других, присутствовавших в зале, служительниц борделя.

– Три удара, – небрежно бросила она подошедшей, и та женщина три раза со всей силы опустила плеть на спину Леди Лабэйны.

– Одёрни тунику и встань на коленях прямо, – приказала женщин её надсмотрщица.

Выпоротая женщина послушно выпрямилась, не решаясь даже стереть слезы, бежавшие по её щекам.

– Мы говорили Тебе, Леди Лабэйна, – напомнила ей Эснэ, что мы просто держим Тебя для друга.

– Для кого Вы держите меня? – спросила женщина.

– Это может быть знанием для нас, а для Тебя должно оставаться загадкой, – усмехнулась Эснэ.

– Передайте ему, если увидите, – попросила она, – что его пленница уже готова быть порабощенной, что она уже готова вылизать его ноги и умолять об ошейнике, что она готова быть использованной им, или проданной, неважно, что могло бы быть его желанием.

– И это говорит Леди Лабэйна, – засмеялась Эснэ. – Вы видите, насколько она женственна? Видите, что она готова для мужчины?

– Да, – признал я.

– Прикуй её к рабскому кольцу у его циновки, – велела женщина сопровождавшая меня.

– Не надо, – отказался я.

– Что? – удивлённо переспросила женщина в коже.

– Мне она не нужна, – объяснил я.

– Но ведь ясно же, что она пригодна для ошейника, – сказала женщина.

– Верно, – кивнул я. – Но она ещё не в ошейнике. Она – простая свободная женщина. Она ещё не познала ошейник. Она ещё не чувствует его в каждой частичке её тела. Его значение пока не впиталось в её мозг, её кожу, её живот, не дошло до кончиков пальцев ей ног.

– Не интересуетесь свободными женщинами? – усмехнулась она.

– Не особенно, – напомнил я ей.

Нет ничего необычного в том, что мужчина предпочитает рабынь. Как женщина, рабыня не идёт ни в какое сравнение со своей свободной сестрой. Возможно, именно поэтому свободные женщины так ненавидят рабынь. Безусловно, в общении со свободными женщинами есть свои плюсы. Приятно захватывать, порабощать и дрессировать их. Это интересно. Но тогда, с течением времени, конечно, мужчина перестаёт иметь дело со свободной женщиной, и перед ним снова оказывается ещё одна рабыня.

– Запахни свою тунику, бесстыдная шлюха, – приказала сопровождавшая меня женщина Леди Лабэйне, которая поспешно соединила полы своей одежды.

Потом женщина повернулась к Эснэ и бросила:

– Убери её.

Леди Лабэйну вывели из зала через ту же дверь, из которой она ранее появилась. По-видимому, она будет прикована там цепью к рабскому кольцу в стене или в полу, пока её не решат снова предложить какому-нибудь клиенту.

Женщина, занимавшаяся мной, подняла голову и бросила взгляд налево от открытого пространства, где толпилась группа из нескольких женщин. Трудно было сказать при таком освещении, но мне покзалось, что они были нагими. Надсмотрщица махнула им своей плетью, и они, не мешкая, устремились к моему столу, где дружно опустились на колени. Да, они все были раздеты.

– Эти, все как одна рабыни, – признал я, мельком осмотрев их.

Как невероятно красивы и, чувственны были они, какими мягкими и уязвимыми казались эти, являвшиеся чьей-то собственностью домашние животные. И дело даже не в том, что они были нагими и что их шеи заперты в стальных ошейниках. Было в них нечто ещё, почти неуловимое, непередаваемое словами, но очень реальное, что выдавало их с головой, нечто, казалось, кричавшее: «Мы – рабыни, Господин. Мы Ваши. Делайте с нами, всё что захотите».

Женщина, взмахнув, щёлкнула плетью, и девушки непроизвольно съёжились и отпрянули. Они давно были рабынями, и отлично знали этот звук. Две из них даже испуганно вскрикнули. Женщина с плетью прошлась вдоль шеренги коленопреклонённых фигур.

– Выпрямите тела, – скомандовала она. – Вы в присутствии мужчины.

Своей плетью она коснулась тел некоторых из невольниц, поправляя их положение, а одной приподняла подбородок. Повернувшись ко мне, она сказала:

– Эти все доступны. Возможно, Вы найдёте одну или нескольких из них достаточно удовлетворительными для себя?

Я осмотрел женщин.

– Такие, – презрительно бросила она, – готовы для мужчин.

– Это точно, – кивнул я.

– Это – приятные и ничтожные существа, – ухмыльнулась женщина.

Я не счёт нужным отвечать на высказывание женщины. Конечно, в её словах был смысл, и рабыни действительно ничтожные существа, они – ничто, они – простая собственность, бесправный объект, подходящий для презрения, для пристального изучения каждого, кому они понравятся, призванный служить, наказываться, подвергаться плети, оберегаться или изгоняться, как это будет угодно рабовладельцу. И всё же, с другой стороны, какое значение для мужчины могла бы иметь свободная женщина, по сравнению с любой из рабынь стоящей на коленях у его ног?

– Разве они не красотки? – поинтересовалась она.

– Что надо, – согласился я, рассматривая рабынь.

Они стояли передо мной в линию на коленях, в полутьме зала. Их позы были идеальны. Сталь ошейников вспыхивала, отражая тусклый, красноватый свет крошечных ламп. Их плоть, главный товар этого дома, столь дешёвого и доступного, необычайно эффектно выглядела в этом мерцающем свете. Как оказалось, у свободной женщины Людмиллы, владелицы этого заведения и нескольких других на этой улице, было некоторое понятие относительно, по крайней мере, одного способа, которым рабынь можно было выставить в наиболее выгодном свете перед мужчинами. Само собой, никто не станет покупать женщину при таком освещении. Мужчины предпочитают рассматривать подобный товар при ярком свете и с максимальной тщательностью. Можно не сомневаться, что ни один гореанин, не отдаст деньги, пока досконально не исследовал каждый дюйм её прекрасного тела. Даже девушки, которые должны быть проданы с аукциона, обычно незадолго до торгов, выставляются в клетках или на смотровых площадках, а иногда и предоставляются на пробу, для того, чтобы клиент мог определиться, стоит ли ему предлагать свою цену за данный лот, и само собой, как высоко он был бы готов поднять ставку, ради её приобретения.

Обернувшись, женщина подъёмом плети, дала знак музыкантам сидевшим справа, и в гул голосов в зале снова вплелись звуки их инструментов. Она тогда щёлкнула плетью, и рабыни вскочив на ноги, начали танцевать передо мной так, как могут танцевать только рабыни перед мужчинами.

– Насколько же они ничтожны, – засмеялась свободная женщина.

Да, ничтожны, но одновременно, как невероятно значимы, как взрывоподобно, громоподобно значимы, как опустошительно значимы, как весомо значительны они были, эти женщины одного со мной биологического вида, представляя себя передо мной в модальности, возложенной на них, модальности составляющей цивилизованные и восхитительно утончённые отношения, целую вечность назад установленные и определенные самой природой, модальности, которая всегда будет, так или иначе, в одной цивилизации или другой, требоваться от красивых женщин сильными мужчинами, в модальности наиболее просто и прямо описываемой, и наиболее честно подразумеваемой, как модальность рабыни и её господина. И одним из краеугольных камней гореанской культуры является то, что в ней есть свод правил, основанный на традициях и беспощадно проводимый в жизнь, без отклонений или отговорок, узаконивший эти отношения.

– Яртэль, – представила женщина, ткнув плетью в одну из девушек, чувственную коротконогую блондинку с кожей цвета слоновой кости, которая тут же послушно придвинулась ближе ко мне не переставая извиваться в танце.

Пожалуй, стоит упомянуть, что есть одно существенное различие между сексуальными предпочтениями гореан и землян. Дело в том, что сексуальные вкусы гореан, по моему мнению, намного шире и терпимее, чем таковые у землян, или, по крайней мере, у представителей западной цивилизации, и имеют тенденцию избегать статистического подхода к красоте человеческой женщине. Например, многие из земных женщин, которые, поддавшись навязчивому влиянию пропаганды, невольно привыкли считать себя не отвечающими повсеместно одобренным стереотипам женской желанности и красоты, могли бы обнаружить, вполне вероятно, к своему ужасу, что их, как рабынь, очень высоко оценивают на гореанских невольничьих рынках. Если же у них вдруг остались какие-либо остаточные сомнения относительно данного вопроса, и они, возможно, думают что могут избежать той строгой дисциплины, что с их точки зрения более подобает для «настоящих красоток», просто потому, что они не считают себя таковыми, их заблуждение легко может быть рассеяно плетями рабовладельцев. Кроме того, хотя я предполагаю, что вопрос не так важен, гореане также умеют ценить женщин за такие их черты, как интеллект, эмоциональную глубина, очарование и индивидуальность. Для них это необыкновенное удовольствие владеть такой женщиной.

Однако самое фундаментальное качество, которое ценят гореане в женщинах, на мой взгляд, это её потребность в любви и её способность к любви. Насколько она нуждается в любви? И как сильна и любвеобильна она. В конечном итоге, именно такой вид женщины наиболее привлекателен для мужчины, беспомощная и полная пленница любви заключённая в ошейник.

Безусловно, не меньшее удовольствие, особенно вначале, доставляет покорить женщину, преподать ей её место. Немногие удовольствия могут сравниться, например, с тем, чтобы взять непокорную женщину, предпочтительно ту, что ненавидит Вас, и, независимо от её желаний, вынудить её отдаться Вам с полным и изящным совершенством услужливой рабыни. А после того, как она осознала себя рабыней, после того, как она сама пришла к пониманию этого, с ней можно делать то, что пожелает её владелец, скажем, оставить себе или продать, несомненно, получив с неё прибыль. А после, оказавшись на рынке в качестве товара, в конечном итоге, если ей повезёт, она может оказаться в руках превосходного хозяина, того, чьей преданной любящей рабыней, она сама пожелает стать.

– Луиза, – указала женщина плетью.

Невысокая, стройная, изящная, рыжеволосая девушка с необыкновенно белой кожей немедленно выдвинулась дальше из шеренги рабынь, танцуя передо мной.

«Луиза» – земное имя. Меня заинтересовало, не была ли она доставлена с Земли. Конечно, зачастую земные женские имена дают гореанским рабыням. Их почти однозначно расценивают, как имена, подходящие для рабынь, а девушки, носящие их, сразу рассматриваются как рабыни. Гореан часто забавляет, когда Земная девушка, оказавшись на гореанском невольничьем рынке, настаивает на своём имени том или ином, не зная, что на Горе оно рассматривается не более чем рабской кличкой. Это рассматривается, как если бы она добровольно призналась в своей неволе. Ей, конечно, могут дать тоже имя заново, но теперь это будет кличка рабыни, выбранная рабовладельцем. Иногда, по-видимому, чтобы она могла лучше понять свою зависимость от желаний мужчин, и свое подчинение мужской власти, ей могут дать другое земное имя. Бывает и так, когда в той же самой партии имеется не одна землянка, их имена могут быть поменяны, например, имя Одри достанется прежней Карэн, а именем Карэн будут звать прежнюю Одри. Однако чаще всего землянкам сразу дают гореанские имена, и обычно гореанские рабские имена. Многие рабовладельцы полагают, что эта процедура сглаживает и ускоряет переход от прежних земных свобод, к которым они привыкли, к их новой реальности абсолютной гореанской неволи. Когда прежняя Стейси Смит или Бетти Лу Мэдисон обнаруживает, что отныне она, скажем Сабита, Дилек, Тука, Цисек или Лита, это помогает убедить её, что старая жизнь теперь осталась позади, исчезла навсегда. Теперь ей стоит поспешить, и я бы посоветовал, очень постараться стать самой прекрасной, самой замечательной, самой желанной Сабитой, Дилек, Тукой, Цисек или Литой, какой только она может.

Я присмотрелся к стройной девушке, танцующей передо мной. Грудь маленькая, но хорошей формы. Мерцающий свет, игравший всеми оттенками красного особенно прекрасно смотрелся, блуждая по столь светлокожему телу. Стальной ошейник изумительно выглядел на её шее.

– Ты случайно не с Земли? – поинтересовался я, перейдя на английский.

– Да! – воскликнула пораженная девушка.

– Не прекращай танцевать, – велел я ей опять же по-английски.

– Вы с Земли? – с внезапной надеждой спросила Луиза.

– Когда-то был, – кивнул я.

– Я – землянка! – всхлипнула она. – Посмотрите, я в рабстве!

– Именно этим я и занимаюсь, – усмехнулся я. – И должен признать, Ты очень соблазнительно выглядишь в рабстве.

Она закинула руки за голову, продолжая извиваться передо мной.

– Но ведь это несправедливо! – заявила землянка.

– Что именно несправедливо? – осведомился я.

– То, что я оказалась в рабстве! – крикнула Луиза.

– Танцуй ещё великолепнее, – приказал я ей.

И девушка принялась крутиться передо мной даже же похотливей и очаровательней, чем прежде.

– Ты хорошо выглядишь в ошейнике, – сообщил я ей.

– Пожалуйста, – запротестовала она.

– Я бы даже сказал отлично, – исправился я.

– Вытащите меня отсюда, из этого рабства! – потребовала землянка.

– Нет, – спокойно ответил я.

– Как! – удивлённо воскликнула она, на миг замирая.

– Танцуй, – напомнил я ей.

Она заплакала, и продолжила танцевать, причём танцевать хорошо. Я присмотрелся к её движениям. Для меня совершенно ясно было, что это были движения рабыни.

– Единственная несправедливость, моя дорогая, – усмехнулся я, – заключалась бы в том, если бы Ты не оказалась в рабстве.

– Пожалуйста! – заплакала Луиза.

– Как Ты осмелилась обратиться ко мне? – прищурился я.

– Господин! – всхлипнула рабыня.

Я махнул рукой, показывая, что она могла бы вернуться в шеренгу себе подобных животных, и она, рыдая и танцуя, заняла своё место. Ошейник действительно отлично смотрелся на её горле. Ясно, что он находился там на своём законном месте. Со временем она придёт к пониманию этого и будет бояться и любить, жить и наслаждаться.