Текст книги "Наёмники Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

– Это всего лишь контрибуция с казначейства Торкадино, – отмахнулся Дитрих.

– Если я откажусь от задания, я возвращу их Вам, – пообещал я.

– Как Тебе будет угодно, – улыбнулся воин.

Я переложил монеты в свой кошель. На мой взгляд, их было более чем достаточно, чтобы добраться до Ара мне и моим спутникам, если, конечно, они захотят меня сопровождать.

Дитрих, меж тем, закончил подписывать документы, лежавшие перед ним, и встал. Он пристально посмотрел на меня.

– Капитан? – обратился он ко мне.

Я вдруг обнаружил, что мне не хочется покидать кабинет этого воина. Я испытывал благоговение перед ним.

– Капитан? – вновь окликнул он меня.

– Ничего, – вздохнул я, и перевёл взгляд на свободную женщину, Леди Кару из Венны, стоящую на коленях около его стола.

– Мне нужно побыть одному, – сказал Дитрих.

Женщина выпрямилась, слегка звякнув цепью.

– Ты можешь быть свободен, Капитан, – намекнул он.

– Сэр, – обратился я к нему.

– Да?

– Недавно, на Генезианской дороге, к северу от Торкадино, было совершено нападение на один из косианских продовольственных обозов, закончившееся резнёй. Ответственность лежит на Ваших людях?

– Нет, – уверенно ответил Дитрих.

– Может Вы знаете, кто именно был организатором? – спросил я.

– Нет, – повторил он.

– Но это было сделано наёмниками, – заметил я.

– Несомненно, – согласился он.

Я повернулся и направился к двери.

– Ой! – донёсся до меня голос Леди Кары, и звон её цепей.

Уже взявшись за ручку двери, я на миг обернулся и бросил взгляд назад. Он стояла на ногах, голая, закованная в цепи. Он держал её вплотную к себе. Они глядели друг другу в глаза. Потом он развернул её и бросил на стол животом, прямо на различные бумаги и государственные документы. Я вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

16. Ночь в Сэмниуме

Я повернулся на другой бок. Я лежал на одеялах, принесенных солдатами, прямо на полу в вестибюле Сэмниума. Кроме меня здесь на ночь расположились порядка двухсот человек, многие из которых были гражданскими. Около меня на одной из мраморных посетительских скамей цепью была прикована свободная женщина, одна из многих пронумерованных трофеев захватчиков Торкадино, и одной из нескольких служивших своим захватчикам на таких скамьях. Этих женщин периодически, одну за другой, по очереди, меняли свежим рабским мясом.

Признаться, я был в затруднении. Я и сам собирался идти в Ар, но у меня там были свои собственные дела. Не думаю, что я так сильно нуждался в монетах наёмника, чтобы достичь Ара. Кроме того, под личиной простого путешественника, как мне кажется, я мог бы войти в его ворота без особых трудностей. Охранные грамоты, ничего кроме трудностей с Косианскими патрулями или заставами никакой пользы мне не обещали. А на входе в Ар и вовсе были не нужны. Безусловно, если бы мне понадобилось выйти на контакт с первым министром, или генералом, то они могли бы быть в чём-то полезными. Но письма, сами по себе, запечатанные печатью с серебряным тарном, могли бы сделать это не хуже. Кроме того, если бы я решил не передавать эти письма, то кто узнал бы об этом. Возможно, другие, по тем или иным причинам, не выполнили своих обязательств в подобной миссии. Во всяком случае, как мне кажется, он пока ещё не получил официального ответа на свои письма.

Постанывающая женщина лежала животом на прохладном мраморе, обхватив его руками. Получивший своё удовольствие клиент ушёл, оставив её одну. Её ноги, были скованны цепью по разные стороны скамьи.

– Господин, Господин! – всхлипывала она.

Справа, поблизости от неё, и всего в футе то меня, почти касаясь моего локтя, вдоль стены Сэмниума расположилась многочисленная группа женщин. Некоторые сидели, некоторые лежали, но все были скованы между собой одной цепью. В большинстве своём ещё вчера они были свободными. А сегодня они превратились в сливки живых трофеев Торкадино. Несомненно, этим уготована судьба в ближайшем будущем быть распределенными в качестве подарков. Большая, и, несомненно, самая красивая часть достанется к старшим офицерам и доверенным лицам. Некоторых, возможно поплоше, могут перейти в собственность различных местных гражданских сторонников или стать добровольным пожертвованием маркитантам и подрядчикам.

Поблизости спали Хурта и Боадиссия. У Минкона, который, как выяснилось, был доверенным лицом его капитана, были апартаменты, или дела в другом месте. Свою Тулу он захватил с собой. Моя Фэйка была прикована цепью за щиколотку, вместе со многими другими своими товарками у дальней стены. Похоже, мужчины не захотели смешивать рабынь и свободных женщин.

К ошейнику Фэйки на коротком шнурке была подвешена прямоугольная картонная бирка с номером. Квиток с такими же цифрами сейчас лежал в моём кошеле. Посредством этого номера, утром, я смогу получить её обратно.

Меня мучил вопрос, почему Дитрих всё ещё, не получил ответа на свои сообщения. Что произошло? Ещё не дошли до адресата?. Перехвачены? Или, возможно, получатели не сочни нужным удостоить его ответом?

Женщина рядом со мной дёрнулась, загремев цепью, и снова застонала. Тем временем, с соседней скамьи отстегнули другую женщину скамьи, и увели к общей цепи. Интересно, бывали ли некоторые из этих женщин здесь прежде, возможно как клиенты, просители или даже свидетельницы. Полагаю, что это было более чем вероятным. Её место на скамье тут же заняла свежая женщина. Она, покачиваясь, сидела на ней верхом. Её ноги быстро сковали между собой цепью. Та же судьба ожидала и её запястья, только цепь, проходившая под тяжёлой мраморной скамьей, была длиннее. Потом мужчина, взяв женщину за волосы, потянул её вперед, вынуждая лечь на живот.

Думаю, все эти женщины, по тем или иным поводам, раньше бывали в Сэмниуме. Кто-то заходил сюда только, чтобы встретиться с друзьями, кто-то чтобы посмотреть и восхититься внутренним убранством и мозаиками. В конце концов, это было одно из самых больших зданий Торкадино. Но, готов поспорить, ни одна из них прежде не могла себе представить, что однажды окажется здесь в их теперешнем качестве, как случайное любовное мясо, прикованное к скамье для удовольствий прохожих, или даже просто любопытных.

К общей цепи подвели новую женщину, и поставили на колени совсем рядом со мной. Она была темноволосая, восхитительно сложенная красотка. На шее пеньковая верёвка, руки связаны за спиной. Через мгновение она уже носила тяжёлый ошейник, и была на цепи вместе с остальными. Только после этого мужчина резким рывком, от которого голова пленницы мотнулась из стороны в сторону, развязал узел и убрал поводок. Наконец и руки развязали. Теперь ничем не отличалась от других женщин сидевших на цепи.

Женщина на скамье рядом со мной начала негромко жалобно скулить. Она немного двинула телом по прохладному мрамору, сжимая его руками, Звякнула цепь, сковывавшая её ноги по обе стороны от гладкого твёрдого сиденья.

Женщина, только что добавленная к цепи, начала растирать запястья. Похоже, руки ей связали без излишней мягкости. Интересно, смела ли она, всё ещё свободная женщина, пока не рабыня, выражать меньше чем полное уважение мужчине, или она ещё сохраняла некие остатки своих привилегий?

– Мама, – послышался тихий шёпот, из толпы других пленниц, – это Ты?

– Это – Ты? – пораженно прошептала вновь приведённая женщина, оборачиваясь на голос.

– Да, – ответил тот же тихий голос. – Да!

– Дочка! – шепнула женщина.

Та, другая, с негромким металлическим стуком цепи, выползла из толпы других пленниц. И две коленопреклонённых женщину с плачем обнялись.

– Тихо Вы, – шикнула на них другая женщина. – Вы что, хотите, чтобы нас всех из-за вас избили?

– Мама! Мама! – всхлипывала девушка.

– Доченька! – плакала женщина.

– Да тише Вы, – взмолилась ещё одна женщина.

– А нам можно говорить? – испуганно спросила дочь.

– Нам не сказали, что мы не можем разговаривать, – вместо матери ответила ей одна из женщин. – Но я бы на вашем месте не делала бы этого слишком громко. Не привлекайте к себе и к нам внимания.

– Я даже не знаю, могу ли я говорить с Тобой, – заплакала девушка.

– Мы – женщины, – вздохнула её мать. – Если мужчины не захотят, чтобы мы разговаривали, они скажут это нам своими плетями.

– Мама, мама, – плакала девушка, вцепившись в женщину.

– Я надеялась, что Тебе удалось избежать этого, – сказала старшая женщина.

– Нет, – всхлипнула девушка. – Они надели на меня ошейник.

– Кто Ты теперь? – спросила мать.

– Номер 437, – прошептала девушка. – А Ты?

– Я – 261, – ответила мать, и отстранилась, держа дочь на расстоянии вытянутой руки. – Ты видишь? Это можно прочитать на моей груди.

– То же самое можно прочитать и на моей, – горько улыбнулась дочь.

Они снова обнялись.

– Что случилось с нами? – прорыдала девушка.

– Это – обычная судьба для женщин павшего города, – сказала ей мать.

– Что с нами теперь будет? – спросила девушка.

– Несомненно, ошейник и служба мужчинам, – объясни женщина.

– Но я не хочу служить мужчинам! – чуть не закричала дочь.

– Как у рабыни, у Тебя не будет иного выбора. Придётся делать это.

– Я не хочу им служить! – снова заплакала девушка. – Я боюсь мужчин! Они – животные! Я ненавижу их!

– Конечно, время от времени, – заметила женщина, – ты задумывалась о том, на что это может быть похоже, быть их рабыней и служить им, полностью, во всех смыслах.

– Мама! – возмутилась девушка. – Ты же – моя мать! Как Ты можешь даже думать обо мне такое!

– Ты уже не маленькая девочка, – мягко сказала женщина. – Ты теперь достаточно взрослая, чтобы начать понимать такие вещи. Я думаю, что в действительности, Ты уже задумывалась, или, по крайней мере, начинала задумываться об этом, просто стесняешься признаться в этом.

– Мама! – укоризненно прошептала девушка.

– Ты больше не ребенок, – сказала она. – Годы прошли. Разве Тебе ещё не ясно, что именно произошло с Тобой? Неужели Ты не понимаешь, в чём смысл тех изменений, которые преобразовали Тебя в то, что Ты теперь из себя представляешь? Ты уже должна была понять значение твоей новой чувствительности, и чувств, и желаний и инстинктов, и произошедших изменений в твоём теле.

– Не говори со мной так, мама! – попросила девушка.

– Ты больше не ребенок, – заверила её мать. – Ты – теперь взрослая женщина, красивая молодая женщина, желанная молодая женщина.

– Желанная! – шокировано повторила дочь.

Но мне послышалось волнение в её голосе появившееся после слов матери.

– В любом случае, независимо от того, что Ты сама можешь думать об этом, основным теперь является мнение мужчин. Именно они отныне – судьи и специалисты в этих вопросах, – с горечью сказала женщина. – И это твоя новая реальность, засвидетельствованная твоим присутствием на этой цепи.

– А я желанна? На самом деле, желанна как женщина? – спросила девушка.

– Думаю, да, – заверила мать. – И я Тебя уверяю, милая и дорогая моя дочь, что, когда Ты окажешься беспомощной в руках мужчин, дёргаясь, вскрикивая и извиваясь под ними, их похоть прояснит это для Тебя со всей откровенностью.

– Неужели у нас нет иного пути, неужели это правда, – простонала девушка, отпрянув от матери и загремев своей цепью.

Она подняла руку и ощупала свой ошейник, закрытый на висячий замок. У ошейников, которые носили эти женщины, имелось дополнительное кольцо. Через это кольцо, размещённое в правой стороны шеи пленницы, проходила дужка второго замка, соединяя его со звеном цепи. Таким образом, все ошейники были присоединены к общей цепи. Не составляло труда отцепить женщину от цепи, при этом оставляя её в закрытом, запертом на висячий замок ошейнике. Это отличалось от того способа, которым ранее сковывали более многочисленные группы женщин, снаружи, в различных местах сбора на Авеню Админиуса. Эти были отборными шлюхами. Так что не было ничего удивительного в том, что они оказались пленницами несколько более совершенной системы удержания. Часто, когда требуется дополнительная безопасность, особенно если женщин гонят в караване, или их необходимо держать на цепи в течение длительного времени, вместо замков в ошейниках используют заклёпки. Само собой разумеется, что существует огромное количество типов ошейников, способов присоединения их к цепи и устройств сковывания, и выбор среди этого многообразия зачастую продиктован такими мотивами, как желание и вкусы рабовладельца, или его культурным фоном. Впрочем, всех их объединяет одно, они служат, чтобы держать женщин в безупречном заточении.

– Правда, дочка, – сказала женщина.

– Но Ты действительно думаешь, что я желанна?

– Конечно, – кивнула женщина.

– Ох, – вздохнула девушка, как мне показалось оттенком удовольствия.

– Теперь Ты готова к ошейнику, – заметила женщина.

– Нет! – отшатнулась девушка.

– Боюсь, у нас с тобой не будет особого выбора в этом вопросе, – покачала головой её мать.

– Я буду сопротивляться! – решительно заявила девушка. – Я буду сильной!

– И, несомненно, по окончании испытательного срока, если они будут так добры, чтобы Тебе его предоставить, Тебя просто убьют.

– Убьют? – задохнулась девушка.

– Представь себе. Мужчины всего лишь люди. У них нет бесконечного терпения, да они и не обязаны его иметь, особенно с тем видом животного, которым Ты вскоре станешь. Это будет совсем не то же самое, что жить с глупым свободным партнёром, который будет долгие годы терпеливо работать с Тобой, пытаясь помочь Тебе стать женщиной.

– Я попытаюсь быть сильной! – всхлипнула девушка.

– Часто такие выражения представляют собой лишь прозрачную маскировку зависти и обиды, – покачала головой мать. – Задумайся, не так ли это в твоём случае. А ещё чаще их используют, чтобы спрятать свой страх перед мужчинами и перед своей собственной истинной природой. Бывает и так, что такой довод используют, чтобы восхвалить то, что на самом деле является всего лишь сексуальной инертностью, невротической фригидностью или фальшивой гордыней. Нет, дочка, не стоит в этом вопросе стремиться к ценностями других, и особенно мужчин, или тех, кто пытается подражать мужчинам. Теперь Ты должна попытаться найти свои собственные женские ценности, самые глубокие и самые женские ценности внутри себя, внутри своего существа. Постарайся понять кто Ты, попробуй вынуть из глубины своего сердца свою истинную женственность, а затем наберись смелости и стань тем, кем Ты действительно являешься – собой.

– Ты – моя мать, – прошептала девушка. – Как Ты можешь говорить мне такое?

– Возможно, Ты права, – вздохнула женщина. – И возможно я сама не посмела бы сделать этого, если бы не была здесь с Тобой, голой, в ошейнике, и с номером на груди.

– Позорно для Тебя говорить это! – возмутилась девушка.

– Просто, я хочу, чтобы Ты жила, – объяснила женщина. – А ещё я хочу, чтобы Ты была счастлива, действительно счастлива.

– Постыдись, мама!

– Именно моя любовь к Тебе вынуждает меня говорить Тебе это, – сказала женщина.

– Я ненавижу Тебя! – всхлипнула её дочь.

– Неужели я действительно коснулась чего-то столь глубоко спрятанного в Тебе, настолько знакомого и настолько же пугающего, что Ты не осмеливаешься принять это, предпочитая набрасываться на меня?

– Ты – ужасная женщина! – заявила дочь.

– Я – та, кто любит Тебя, и даже глубже, чем Ты можешь себе представить, – сказала женщина.

– Ты всё врёшь, – заплакала девушка.

– Нет, – проговорила мать. – Я пытаюсь объяснить Тебе, что ложь закончилась.

– Голая самка! – сквозь слёзы сказала девушка.

– Ты помнишь, как несколько енов назад, когда мы нашли друг друга здесь, две раздетые пленницы, два живых трофея солдат, оказавшиеся на одной цепи, я сказала, что надеялась, что возможно, Тебе удалось убежать, а Ты мне ответила, что на Тебя надели ошейник.

– Да, – кивнула девушка.

– А сейчас он на твоей шее? – поинтересовалась мать.

– Да, конечно, – отозвалась дочь, почти рефлекторно подняв обе руки, и потрогав стальное кольцо.

– Тогда нет для Тебя никакой надежды на спасенье, – сказала старшая женщина.

– Я знаю, – прошептала младшая. – Как и для Тебя.

– И я знаю это, – согласилась женщина, нежно погладив плачущую дочь по голове. – Конечно же, Ты понимаешь, что это означает для Тебя. Скоро, Тебе, моя прекрасная дочь, придётся изучить, как нужно правильно носить тонкие, развратные одежды рабынь и как завязывать рабский пояс так, чтобы подчеркнуть свою красоту для удовольствия владельца. Тебя будут учить вставать на колени, ласкать мужчин, и делать такие вещи, которые Ты до сих пор даже представить себе не могла. Ты научишься привлекательно носить цепи и двигаться в них так, чтобы мужчины сходили с ума от страсти. Тебя научат готовить, шить, чистить ботинки и даже мыть полы шваброй. А ещё они научат Тебя приносить им плеть в зубах, на четвереньках и склонив голову. Ты будешь учиться любить, и служить. Ты будешь учиться быть рабыней.

– Нет! Нет – отчаянно мотала головой девушка.

– Скоро твоё прекрасное бедро почувствует поцелуй раскалённого железа, и Тебя продадут, – продолжила мать. – И тогда Ты вступишь в свою новую реальность. С этого момента начнётся твоя новая жизнь.

– Мама! – попыталась возразить девушка, но была остановлена рукой матери прижатой к её губам.

– Берегись свободных женщин, – предупредила старшая женщина, – теперь для Тебя всё будет не так как для них.

– Не говори со мной так, мама! – взмолилась девушка.

– Я должна сказать Тебе всё это и поскорее, – объяснила мать. – Я не знаю, сколько времени нам ещё удастся побыть вместе.

– О чём Ты, мама? – спросила девушка.

– В любой момент мужчина может опустить между нами плеть, и прервать наш разговор, – ответила она. – И скорее всего мы никогда больше не увидимся снова.

– Мама, – испуганно отпрянула дочь.

– Ты же не думаешь, что нам позволят и дальше оставаться вместе, – грустно улыбнулась женщина. – Скоро нас оценят, но уже не как мать и дочь, а просто как женщин, и уведут каждую своей дорогой.

– Ты будешь оценена, как женщина? – скептически спросила дочь.

– Представь себе, моя дорогая, – ответила та, – так же как и Ты.

– Это кажется нелепым, – заявила девушка.

– И, тем не менее, я – женщина, – напомнила ей мать.

Девушка раздражённо опустила голову и уставилась в пол.

– Тебя расстраивает думать обо мне как о женщине? – поинтересовалась мать.

– Да, – гневно ответила девушка.

– Уверяю Тебя, теперь именно так мужчины будут думать обо мне, и смотреть на меня, – пояснила она.

– Нелепость, – сказала девушка.

– Что я здесь делаю? Почему я здесь, как Ты думаешь? – спросила мать у своей дочери. – А ведь я здесь по той же самой причине, что и Ты.

– По какой? – спросила девушка.

– Уверена, Ты и сама можешь догадаться, – усмехнулась женщина.

– Почему? – спросила девушка.

– Уверяю Тебя, меня привели сюда, и приковали среди этих женщин, вовсе не потому, что я была твоей матерью.

– Но почему тогда? – допытывалась девушка.

– Я не хочу говорить об этом перед Тобой.

– Скажи, – потребовала девушка.

– Мужчины нашли меня привлекательной, – объяснила женщина.

– Тебя? – насмешливо переспросила дочь.

– Да, – ответила её мать. – Неужели так трудно понять или принять, что мужчины могли бы найти твою мать настолько привлекательной женщиной, желанной собственностью, прекрасным животным, сексуальной шлюхой, что могли бы посчитать её достойной, чтобы держать на их цепи?

– И Тебе потом придётся ползать перед мужчинами и служить им? – спросила девушка.

– Да, – признала женщина, – и с тем же самым совершенством, как и Тебе, моя дорогая.

– Абсурдно, – заявила девушка.

– И я, несомненно, буду уведена отсюда своей дорогой, а Ты своей, – вздохнула она, – как совершенно чужие друг другу женщины. Но я вижу, что мысль об этом Тебя оскорбляет.

– Да, – призналась девушка.

– Мне жаль, – сказала она. – Но я буду принадлежать, так же, как и Ты.

– Ты должна будешь так же, как и я ублажать своего хозяина?

– Конечно, – ответила мать.

– Я не могу в это поверить, – всхлипнула девушка. – Это не доходит до меня.

– Ты думаешь, что только Ты сама со всей своей красотой, можешь быть выставлена на торги в ожидании предложения цены? – поинтересовалась женщина.

– Но Ты же – моя мать!

– Конечно, но Ты должна понимать, что я тоже могу быть привлекательна для мужчин, и, по крайней мере, для одного мужчины однажды уже была, – сказала женщина, и улыбнулась. – Твоё присутствие это доказывает.

– Не обязательно, – буркнула девушка.

– И, тем не менее, это так, – улыбнулся женщина.

– Ты – моя мать, – повторила девушка.

– Ты что, правда думаешь, что мое тело теперь превратилось в лёд или в дерево, – осведомилась женщина, – что, я перестала быть человеческой женщиной, что у меня исчезли чувства, что у меня нет потребностей?

– У Тебя не может быть потребностей, – заплакала девушка. – Это не правильно. Ты – моя мать!

– Твой отец не испытывал ко мне особой привязанности, – призналась она дочери. – Да и Ты, как мне кажется, тоже считала меня всего лишь само собой разумеющимся элементом твоего окружения. А я была ужасно одинока.

– Но Ты – моя мать! – простонала девушка.

– Я много кто, – заметила женщина, – или точнее ещё недавно была много кем.

– У тебя не может быть потребностей, – всхлипнула её дочь.

– Посмотри на меня, – предложила женщина. – Неужели Ты думаешь, что у женщины, обнаженной и посаженной на цепь, выставленной мужчинами на всеобщее обозрение, может не быть потребностей? Подобные вещи освобождают меня и мои потребности. Они освобождают меня, заставляя быть собой.

– Отвратительно! – возмутилась девушка.

– Всю мою жизнь, я хотела целовать, ласкать и служить мужчине и делать его счастливым, – призналась женщина.

– Но это же – отвратительно! – заявила девушка.

– Кажется, теперь у меня появится возможность сделать это, – улыбнулась женщина.

– Я не могу поверить, что Ты говоришь мне это серьёзно, – призналась её дочь.

– Присмотрись ко мне, – велела ей мать. – На моём горле ошейник. И я не смогу снять его. И он держит меня на цепи вместе с другими. Я полностью раздета. Мужчины могут рассматривать меня, если и как пожелают. На моей груди цифры. Я номер 261 среди трофеев наёмников. И скоро меня продадут кому-нибудь. Так что, не говори мне, что я могу говорить, а что нет. Я, как и Ты, женщина на цепи!

– Мамочка, я боюсь, – внезапно призналась девушка. – Я так боюсь!

– Мы все боимся, – вздохнула женщина, прижимая дочь к себе.

– Я не знаю, что произойдет со мной, – всхлипнула девушка.

– И ни одна из нас этого не знает, – сказала мать.

– Я не хочу принадлежать, – снова заплакала девушка.

– А Ты подумай об этом с точки зрения мужчины, – предложила ей мать. – Ты очень красива. Подумай, сколько удовольствия получат мужчины от обладания Тобой. Подумай, насколько счастливыми их сделает это.

– И я тогда стану ценностью? – спросила девушка.

– Непременно, – пообещала ей мать. – Со временем ты сможешь даже стать сокровищем.

– Нет, Нет! – внезапно вскинулась девушка. – Мы ни в коем случае не должны думать об этом с точки зрения мужчин.

– Почему? – поинтересовалась женщина.

– Я не знаю! Но то, что нравится им, что доставляет им удовольствие, что делает их столь мужественными, столь властными и сильными, столь отличающимися от нас, должно отрицаться ими!

– Почему? – удивилась женщина.

– Я не знаю, – простонала девушка.

– Чтобы сделать их жалкими и слабыми, так, чтобы мы могли доминировать над ними? – уточнила мать.

– Я не знаю, – ответила девушка.

– Чтобы мы смогли притвориться, что похожи на них? – усмехнулась мать.

– Я не знаю, – повторила девушка.

– Будучи свободной женщиной, Ты могла бы, если бы вдруг захотела, по любой причине, из ненависти или зависти, ища власти, да неважно почему, попытаться сделать нанести им такую обиду, такое коварное и тяжкое оскорбление. Но теперь, моя прекрасная дочь, такие ужасные и нелепые поступки, за которые юридические наказания даже не прописаны, для Тебя смертельно опасны. Ты – рабыня, и для Тебя будет лучше даже не начинать думать об этом.

– Я боюсь быть рабыней, – призналась дочь.

– Как и все мы, – вздохнула мать.

– Я не понимаю рабынь, – сказала девушка.

– Скоро Ты поймёшь их даже слишком хорошо, – заметила мать.

– Почему так получается, что многие из них, не имея даже миски для их еды, ходя в жалких тряпках и ошейниках, кажутся самыми счастливыми из женщин, такими сияющими и довольными?

– У них есть владельцы, – объяснила ей мать.

– Мама, – робко позвала девушка.

– Что, доченька, – ободряюще сказала женщина.

– Этим утром, на Авеню Админиуса, я была вынужден назвать мужчину Господином, – сообщила девушка.

– Также сделали все мы, – успокоила её мать. – Это всего лишь один из способов приучить нас к повиновению, и к тому, что находимся ниже их.

– Произошло ещё кое-что, – прошептала она.

– Что? – поинтересовалась мать.

– Я должна была поцеловать плеть мужчины, – призналась она шёпотом.

– Уверяю Тебя, мы все сделали это, – заверила её мать.

– Но не это главное. Я боюсь говорить, – простонала девушка.

– Скажи мне, не бойся, – попросила мать, успокаивающе прижимая голову дочери к своей груди.

– У меня появились чувства, – призналась девушка. – Я никогда не чувствовала прежде ничего подобного.

– Я понимаю Тебя, – сказала мать.

– Я задрожала, когда почувствовала, как тугая кожа прижалась к моим губам, – сказала она. – Я, как предложено медленно, поцеловала и облизала это. А потом, посмотрев на мужчину, я увидел свирепость, силу, бескомпромиссную решимость в его глазах. И я снова согнулась и вернулась к прерванному занятию. И тут я почувствовала внезапное непонятное волнение. В моём животе появилась странная лёгкость и жар. Мои бедра запылали. Я почувствовал влагу внизу живота.

Её мать мягко поцеловала девушку и успокаивающе провела рукой по её волосам.

– Наверное, я – ужасный человек, – всхлипнула девушка.

– Такие ощущения совершенно естественны, – успокоила её мать. – Не стоит стыдиться их. Они говорят Тебе о том, кто Ты есть. Нет ничего неправильного в том, чтобы быть самой собой. Это прекрасно быть тем, кто Ты есть, независимо от того, чем это может оказаться.

– А у Тебя когда-нибудь были такие ощущения? – поинтересовалась девушка.

– Да, – призналась мать.

– В чем может быть их значение? – спросила напуганная девушка.

– Это очень просто, – улыбнулась мать.

– Что? – замерла девушка.

– То, что мы с тобой – женщины, – объяснила мать.

– Женщины? – переспросила дочь.

– Конечно, – сказала мать. – Такие чувства, потребности и связанная с ними беспомощность, естественны для нас. Не надо бояться их. Они говорят нам, кто мы.

– Мама, неужели, мы – рабыни? – выдохнула девушка.

– Тихо, – поспешно скомандовала мать. – Кто-то приближается. Охранник!

Они торопливо отпрянули друг от друга, и опустили глаза в пол. Мать полулежала, на правом бедре и боку опираясь руками в пол Сэмниума, девушка приняла такую же позу, но на левом боку. Они не поднимали головы, не желая рисковать, и сталкиваться взглядом с глазами охранника, привлекая тем к себе его внимание. Они отлично выглядели в ошейниках и на цепи.

Женщина, лежавшая на мраморной скамье около меня, обхватила её ещё крепче, пробороздив замком своего ошейника по мрамору. Первым делом охранник снял с её ножные кандалы, потом, посадив женщину вертикально, освободил и запястья. Сложив цепи, ножные и ручные на сиденье перед ней, мужчина взял за волосы и сдёрнул её несопротивляющееся тело со скамьи. Согнув женщину в поясе, он отвёл будущую рабыню к её месту на цепи. Второй замок дожидался там, отмечая место с которого женщину не так давно забрали. Поставив пленницу на колени, охранник открыл замок и, прокинув дужку через кольцо на её ошейнике, защёлкнул его снова. Женщина, опять ставшая частью цепи, обессилено повалилась на пол. А мужчина уже осматривал соседних женщин. Ни одна из них не осмелилась столкнуться с ним взглядом. Это был тот же самый товарищ, который, чуть раньше привел сюда на поводке свежее связанное пополнение.

– Номер 261, – наконец позвал он.

– Пожалуйста, нет, – выдохнула женщина.

Он сурово посмотрел на неё.

– Господин, – прошептала она, опуская голову.

У молодой девушки, отвисла челюсть, когда она услышала, как её мать использовала это слово для мужчины. Меж тем, пленница номер 261 была освобождена от цепи. Охранник усадил её верхом на скамью.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – не надо. Хотя бы не сюда. Здесь моя дочь.

Но на её щиколотках уже сомкнулись браслеты кандалов, и их цепь, прошедшая под тяжелой скамьей зафиксировала женщину на месте. Потом, то же самое произошло и с её запястьями. Охранник, без каких-либо эмоций толкнул её вперёд, вынуждая лечь животом на сиденье. Горло всё также опоясывала полоса железа, запертая на висячий замок. Второй замок, тот, что держал её ошейник на цепи, остался на своём месте, ожидая, когда его пленница закончит своё служение. Охранник развернулся и ушёл, оставив лежавшую на скамье женщину в одиночестве дожидаться своей участи.

До рассвета оставалось ещё несколько анов. Мне не спалось. Недалёк тот момент, когда я должен принять окончательно решение, взять на себя доставку писем, или лучше воздержаться от этого. Для меня не было секретом, что на этот раз должность курьера может оказаться небезопасной.

Я бросил мимолётный взгляд на женщину, прикованную к скамье. Надо признать, что она была соблазнительно желанна. Но я выкинул её из своей головы. Мне сейчас было не до развлечений.

На моём попечении всё ещё оставались Хурта и Боадиссия, и мне не хотелось бы подвергать их опасности. Даже не смотря на то, что они сами хотели, и недвусмысленно заявляли о своей решимости сопровождать меня, я не был уверен, что должен позволить им это. Всё же это предприятие могло быть слишком рискованным для них, хотя, конечно, насколько рискованным, я точно не знал.

Женщина на скамье неосторожно шевельнулась. Её лёгкое движенье было отмечено тихим звоном звеньев цепи. Я гнал от себя мысли о ней. Но какой же она была возбуждающе желанной!

Причём у меня не было ни малейших сомнения, что Хурта охотно, излучая свой обычный неутомимый оптимизм, пойдёт со мной, стоит только спросить его об этом, и даже если не спрашивать. Он уже не раз жаловался, что его топор ржавеет. Это – путь алара, всплыло в моей памяти, высказывание Хурты, в последнее время редко им используемое. Возможно, он прав. Однако если Хурта пойдёт со мной, то Боадиссия совершенно точно следует оставить здесь. Но с другой стороны, если её оставить, то она уже очень скоро окажется в ошейнике, и в этом я нисколько не сомневался. Она была слишком привлекательна, чтобы избежать этого.

Я вновь был вынужден выкинуть из своей головы женщину на скамье. Но её место сразу заняла Боадиссия, интересно, как бы она выглядела лёжа голой на скамье, оказавшись в таком затруднительном положении. Скорее хорошо, как мне кажется. Конечно, я мог бы покинуть города без них, таким образом, не подвергая их опасности. Думаю, это было бы самым разумным с моей стороны. Но в любом случае, серьёзного разговора с Хуртой и Боадиссией мне не избежать. Может было бы правильней ускользнуть из города втайне от них? Я не знал, как мне следует поступить. И сон никак не шёл.