Текст книги "Зарубежный криминальный роман"
Автор книги: Джон Кризи
Соавторы: Шарль Эксбрайя,Гюнтер Лофлёр
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)
Последние страницы рукописи Уиллинга, которые Бертон держит в портфеле, приближаясь на такси к квартире Эндерса, имеют следующее содержание:
«Меня втолкнули в подвальное помещение без окон. Там я провел около восьми часов, пока дверь не открыли и не потребовали от меня выйти к лифту. На этот раз меня привели почти на самую вершину спирального здания.
Мы с охранниками вошли в маленькую квадратную комнату. В ней не было никаких украшений, голые стены. Люди, доставившие меня из подвала, удалились. Мы остались вчетвером: Шмидт с раскрасневшимся от волнения лицом, Бертон, Джейн и я.
Джейн, как я понял, участвовала в этой конференции вопреки воле своего отца и Бертона. Она была бледна, как обычно, но в ее глазах горел яркий огонь.
Хантер блистал своим отсутствием. „Ничего удивительного, – сказал я себе. – По-видимому, так бывает всегда“. Действительно ли он является разыскиваемым бандитом и убийцей? Выяснить это было за пределами моих возможностей. Я мог только надеяться, что официальные органы, когда они прочтут мой доклад, пойдут по указанным мною следам.
После короткого чтения морали Бертон дал мне понять, что если я еще не умер, не прошел последний путь всех смертных, то в этом исключительно заслуга Джейн Шмидт, которая меня – провались все к черту! – по-видимому, так сильно любит, как я того ни в коем случае не заслужил.
Я разыграл удивление и вспомнил сказочку, которую ранее преподнес Джейн. Якобы, я потерял часы, мой юбилейный подарок.
– Я во чтобы то ни стало хотел их найти – сказал я. – Я основательно, но, к сожалению, безуспешно обшарил весь Центральный парк. Если я вопреки всем планам очутился во дворе „Антиблистера“, то лишь потому, что меня насторожил шум на Дарк-лейн, и я оказался бессилен – на свою беду! – перед возникшим у меня непреодолимым любопытством.
Бертон снова заверил меня, что моей выдумке он не верит – ни единому слову, а я повторил – на этот раз менее дерзко свой недавний ответ: это его право.
Началась долгая канитель. За каждым словом следовало возражение. Бертон был неутомим в попытках уличить меня в обмане доверия. Джейн и я делали все, чтобы ослабить его аргументы. Наконец, мы пришли к одному, в некоторой степени достойному меня, компромиссу. Было решено, чтобы на следующий день я сопровождал Бертона в его поездке в Европу. Джейн придется немного подождать, пока будут сделаны необходимые приготовления, а потом поехать вслед за мной с тем условием, что за это время мне удастся умерить свое любопытство и обуздать свою же болтливость. Если я с этим не справлюсь, доверие фирмы ко мне будет окончательно Исчерпано, и я буду немедленно уничтожен. С одной стороны, это очень прискорбно – из-за Джейн; но в конце концов в этом буду виноват только я сам. В любом случае для меня будет важным восемь дней условного заключения использовать так, чтобы потом подыскать себе выгодную работу. Поскольку я вроде как собирался создавать семью, это становится тем более необходимым.
По истечении последних двадцати четырех часов о моем пребывании в фирме не может быть и речи, особенно в качестве ответственного руководителя филиала за границей.
Я знал, что обязан жизнью ходатайству Джейн и, в некоторой степени, готовности к компромиссу дряхлеющего Шмидта, который в старости воспылал отеческой любовью к своей падчерице.
Будучи уверенным в том, что „Шмидт и Хантер Лтд“ руководили всеми органами власти, включая полицию, и контролировали все, что происходит в Ивергрине и его окрестностях, я на следующий день в сопровождении Бертона и трех его спутников поднялся на борт самолета, который направлялся во Франкфурт-на-Майне. Места были выбраны так, что Бертон сидел позади меня, два его человека – у меня по бокам, а третий – впереди. Я не сомневался, что при малейшей попытке сопротивления, меня пристрелят на месте. Конечно, было продумано заранее, чтобы их поведение в таком случае выглядело оправданным.
Из аэропорта меня повезли в гостиницу утопающего в садах городка Берген. Моими соседями по номеру оказались два немца. Вскоре я заметил, что эта парочка опекает меня на каждом шагу. Потом к ним добавился пучеглазый тип. Это ничтожество в ботинках с подошвами из микропорки казался моим тайным телохранителем. Иногда его заменяли кем-то другим, но где бы я не появлялся, везде витал злой дух Бертона. Знает Бог, старый Шмидт немало потратился ради счастья своей дочери.
Соблюдая формальности, я подыскал себе место, куда я должен был поступить на работу в начале мая. С рекомендацией Бертона в кармане устроиться на работу было сущим пустяком.
По ночам я тайно записывал все, что испытал за последнюю неделю. В маленьком ресторане я познакомился с преподавателем истории, имени которого я по известным причинам не хотел бы упоминать, так как давно уже понял: жизнь в Федеративной Республике Германия оказалась далеко не такой свободной, как мне представлялось вначале. Действительно, я был крайне наивен, считая, что все козыри у меня в руках, пока не занял место в самолете, Летевшем во Франкфурт.
Тем временем я с горечью убедился, что и тут „Шмидт и Хантер“ кое-что значат, и что Бертон на хорошем счету у здешней полиции.
Конечно, изменения возможны только после того, как удастся пробиться в высшие инстанции США и схватить тем самым быка за рога. Поэтому я должен найти возможность опубликовать свой доклад.
Это будет схваткой не на жизнь, а на смерть. Не только для меня и „Шмидта и Хантера Лтд“, но и для сотен, если не тысяч, может быть, даже миллионов других, кого коснется программа „Легиона свободы“.
А она выглядит так:
1. Создать в Техасе и Луизиане единый целостный экономический комплекс, универсальное предприятие, которое может послужить базисом для подчинения себе всей американской экономики.
2. Одновременно с этим завязать связи на других континентах, чтобы основать за рубежом ряд сильных экономических колоний.
3. Через занятия постов губернаторов (Брауну предоставляется Луизиана, Хантеру – Техас) захватить в обоих штатах абсолютную политическую власть.
4. По реализации этого выдвинуть Хантера кандидатом в президенты США от Техаса.
5. Затем заключить „унизительное“ соглашение о мирном сосуществовании с другими государствами и начать править уже окончательно объединенным миром.
Короче говоря, историк, о котором я упомянул выше, знавший международное положение гораздо лучше меня, дал мне совет попробовать передать мою рукопись „Вспышке“. Якобы там есть достаточно причин заинтересоваться моим сообщением и напечатать его в полном объеме.
Сегодня утром я отыскал редакцию этого журнала и все оказалось так, как предполагал мой советчик. Возможно, скоро появится мой доклад. Твердо решив завтра утром отправить рукопись в редакцию, я записываю теперь последние строки. Момент мне кажется подходящим. Завтра пасха. Едва ли Бертон что-нибудь заподозрит.
Тут мне на память приходят слова, которые шепнул мне Бертон в самолете незадолго до посадки во Франкфурте.
– Впрочем, Уиллинг, чуть не забыл: Меньшиков не доживет до триумфа свободы на своей родине. Сегодня утром он приказал долго жить. Едва ли вас это удивит, он всегда легкомысленно относился к своему здоровью. Пусть всем, кто предается той же пагубной страсти, его смерть послужит отрезвляющим примером и не покажется бессмысленной.
Вот так, убегая от американской банды, я возвратился в страну, которую три десятилетия назад покинули мои родители.
Разве не странный поворот судьбы?»
XVIIIСейчас Уиллинг сидит в маленьком франкфуртском ресторанчике, на фасаде которого лениво качается на ветру красная лампочка и сверкает мигающая красная надпись «Вечная лампада».
Между тем к центральному вокзалу Франкфурта подъехал автомобиль. Из него вышел человек – один из сопровождавших Бертона в самолете. Он пересек холл, взбежал по ступеням на перрон и посмотрел на часы: через пять минут прибывает поезд, на котором должна приехать из Мюнхена Меньшикова. Человек Бертона, техасец по имени Хокинс, видит мчащийся локомотив, останавливается, засовывает руки в карманы и наблюдает, как распахиваются двери вагонов и на перрон устремляются сотни людей. Он тщательно оглядывает каждого и наконец торопится навстречу сильно размалеванной даме.
– Мисс М?
Она останавливается и вопросительно смотрит на него.
– Я вас уже не раз видел, – говорит он. – Еще будучи мальчиком, я восторгался вами. Когда вы шли по улицам Ивергрина, у меня колотилось сердце. Потом вы прославились. Я больше не осмеливался видеть вас. Сегодня же я просто обязан. Меня послал мистер Бертон.
Они медленно спускаются по ступеням, он раскрывает перед ней дверцу машины, она садится на переднее сиденье, а он за руль.
По дороге он информирует ее:
– Я отвезу вас на ваше теперешнее, так сказать, рабочее место. В сущности, вас вызвали сюда затем, чтобы вы не спускали глаз с одного человека, который лишь неделю живет во Франкфурте, но заслуживает вашего особого внимания. Этот человек – большой любитель «Вечной лампады». Вот ваш новый ангажемент. Этот человек совершил глупость, которая значительно приблизила его к краю могилы. Сейчас он наслаждается своими последними минутами, впрочем, у него вовсе не унылое настроение. Он дожидается свою невесту, очень красивую девушку. Но она не приедет. Не печальтесь. Как вы догадываетесь, для вас приготовлено интересное дело. Вы же знаете, там, где замешаны интересы «Шмидта и Хантера», такая знаменитость, как вы, не останется на голодной пайке.
Последние слова оказались болезненным ударом для бывшей прима-балерины, которая должна быть благодарна Бертону за то, что вообще может выступать.
– Лучше всего, если вы сядете с ним за один столик, узнаете в нем своего земляка и с пылким восторгом обрадуетесь встрече. Вы знаете, как это нужно сделать. Потом он с досадой заметит, что его возлюбленной все нет. Если он попытается сбежать, ваша задача – помешать ему и в подходящем месте убрать. Ни в коем случае нельзя позволить ему где бы то ни было пересечь границу. Если у вас случатся неприятности, Бертон отвезет вас в другое место под чужим именем.
Они едут по оживленным улицам. Через пять минут человек за рулем говорит:
– Впрочем, Бертон просил меня выдать вам на руки небольшой задаток.
Меньшикова видит качающуюся лампочку перед входом в подъезд. Автомобиль останавливается. Хокинс вынимает бумажник и передает ей купюры.
– Пять тысяч. Это за расправу с Уиллингом, то есть с тем человеком, о котором я вам рассказывал. Возьмите этот пистолет. До сегодняшнего вечера он был просто игрушкой.
Меньшикова кладет деньги и миниатюрное оружие в дамскую сумочку и выходит из машины.
Хокинс закрывает дверь. Ее багаж он сохранит в автомобиле.
– Чемодан я отвезу в Парковую гостиницу, – через окно говорит он. – Там Бертон снял для вас номер. – Он зажигает сигарету и машет ей вслед.
Меньшикова обращается в дирекцию. На следующей неделе должно состояться ее первое выступление. Ее спрашивают, не хочет ли она осмотреть город? Спасибо, отвечает она. Теперь ей ничего не нужно, только немного развлечься, поездка была довольно скучной, она хочет познакомиться со своей новой публикой.
В зале ресторана сидят несколько мужчин. Один из них ей кажется знакомым. Она его где-то встречала. Он сидит за столиком один и заметно волнуется. Когда она входит, он медленно поднимает голову. Наверное, это ее клиент. Описание, данное ей Хокинсом, вполне подходит.
«Меньшикова, – думает Эдгар. – Как она постарела! Кажется, я прав – жизнь ее выбросила на улицу…» Он видит, что она подходит к нему, и встает.
Она пытается улыбнуться, он кланяется.
– Мир велик, – говорит он, – и все-таки тесен. В последний раз мы виделись в Ивергрине. И вот теперь встречаемся здесь. Странное совпадение.
Она бросает на него пытливый взгляд.
– Пожалуйста, – говорит он. – Не желаете ли присесть?
Она садится, снимает шляпу, поправляет прическу.
– Вы не в трауре? – спрашивает он.
Она кисло улыбается:
– Потому что я преждевременно состарилась? Разве это причина?
– Я имею в виду вашего отца.
– Что с моим отцом?
– Бертон сказал, что он умер. Конечно, это была только шутка.
– Странная манера шутить, – замечает она. – Но Бертон всегда был оригиналом. Кажется, он переоценивает себя. Непонятно только, как можно в такого влюбиться?
– Конечно, – соглашается с ней Эдгар. – И кому же выпало такое несчастье? Может быть, вам?
– К сожалению, и мне тоже. Ему уже почти шестьдесят, но он выглядит совсем молодым, нисколько не дряхлым.
– Надо же! – удивляется Эдгар.
– И не говорите! – саркастически замечает она. – Бертон считает, что в любви я весьма хороша, но не создана для материнства. Такая великая артистка, как я! Дескать, пусть рожают другие. После аборта я заболела. Я просто измучилась с этой болезнью. Спорим, Бертон заплатил врачу, чтобы тот меня изувечил?
– Зачем ему это нужно?
– Зачем? Например, чтобы заставить меня на него работать, что я и делаю.
– Вы работаете на Бертона? – заинтересованно спрашивает Эдгар. У него пересыхает в горле.
Она сует себе в рот сигарету.
– Человеку нужно на что-то жить. Мне не хватает на жизнь тех жалких грошей, которые я получаю за эти примитивные кривляния: с тех пор, как я потеряла здоровье, меня берут на работу только самые дешевые притоны и то лишь потому, что они одновременно зарабатывают на стриптиз-группе Бертона.
Эдгар ждет, что она скажет дальше, но она замолкает. «Я должен узнать, какого рода работу она делает для Бертона», – думает он и глупо бормочет:
– Жизнь дорогая, здесь вы правы.
С губ Меньшиковой, бледность которых просвечивает через густой слой помады, из ее тонких ноздрей поднимаются сизые струйки дыма. У окна вянут бутоны орхидей.
– А того, что вы зарабатываете у Бертона, хватает на самое необходимое? – спрашивает он.
Она курит и рассматривает орхидеи.
– Мало он не платит, не правда ли?
Она смеется:
– За то, что я вас убью, я, например, заработаю пять тысяч. Видите, как мне платят?
– У вас такой же юмор, как и у него, – ворчит он. – Вы подражаете Бертону.
– Все, что у меня есть, я получаю от Бертона. – Она гневно раздавливает остаток сигареты в пепельнице. – Когда вы собираетесь уехать?
– Я кое-кого здесь жду, – неопределенно произносит он.
Она сердито усмехается.
– Ваша возлюбленная не придет.
Он испуганно смотрит на нее.
– Вы прекрасный комик, – растерянно бормочет он. – Почти такой же, как Бертон.
– Когда вы собираетесь уехать?
Он чувствует, как кровь ударяет ему в голову.
– Я не знаю, – отвечает он. – Зачем вам это знать?
– Затем, что я поеду с вами. По дороге я вас пристрелю. Скорее всего, с короткого расстояния.
– Оставьте ваши шуточки при себе, – сердится он. – Они не подходят к вашим голубым глазам.
Она многозначительно смотрит на него:
– Если бы я могла шутить! В каком направлении вы отправитесь? На восток или на запад?
Он мрачнеет.
– Я не понимаю, какая разница.
Она пристально смотрит на него, затем говорит:
– Бертон много чего требовал от меня, и я всегда выполняла его поручения. Но сейчас я в первый раз должна убить человека. Я не буду заходить так далеко. Я ухожу со сцены. С вами.
В ее глазах появляется нездоровый блеск.
Взвешивая каждое слово, Эдгар говорит:
– У Бертона длинные руки. Он достанет нас во Франции?
Она открывает дамскую сумочку так, что в ней виднеется крошечный пистолет.
– Этим я должна вас застрелить. – Она берет сигарету, снова закрывает сумочку, прикуривает от его зажигалки и улыбается. – Он достанет везде: во Франции, в Голландии, в Люксембурге, в Бельгии, в Дании.
– А в Швеции?
– Этого я не знаю. Но возможно.
– Тогда остается одно направление: восток.
Она смотрит на него, как на сумасшедшего.
– Не шутите! Вы «под колпаком» у Бертона.
Он указывает глазами на столик рядом с дверью.
– За тем угловым столиком сидит девица, которая родом оттуда. Она хотела заработать денег проституцией и вернуться назад. Перед этим она намеревалась обменять деньги в Западном Берлине. События развернулись так, что она предпочла остаться. Теперь она ходит с размалеванным лицом и волосами, как водоросли. И почему она собиралась вернуться? Она решила выйти замуж и стать обеспеченной особой – уже там. Вы не находите это странным?
Меньшикова кивает. Эдгару кажется, что она находит это странным. Но в мыслях у нее совсем другое.
– Тогда объединимся вместе, – предлагает он и думает: «Пусть они меня засадят в тюрьму, если я сумею пропихнуть свой доклад в печать, а уж в этом мне точно не откажут». – Если, конечно, моя невеста согласна. Последнее слово всегда за ней.
– Ваша невеста не придет, – подчеркнуто повторяет Меньшикова. – Напрасно вы мне не верите.
– Она придет, – твердит Эдгар. – Вы не знаете, что она за человек.
– Знаю или нет – неважно, – возражает Меньшикова. – Главное, как это за нее решит Бертон.
– Странно вы говорите, – бормочет Эдгар. – Почти как ваш отец.
XIXКогда начался разговор Эдгара с Меньшиковой, Бертон и Шульц-Дерге вылезли из такси.
Теперь они бегут по довольно широкой улице.
Шульц-Дерге выражает свое опасение:
– С ним ничего не случится?
Бертон пожимает плечами.
– На этот вопрос можно ответить только потом, – лениво цедит он.
Издателя ответ не удовлетворяет.
– Вы считаете, что может что-то случиться? – неуверенно спрашивает он.
Бертон подавляет зевок.
– Все зависит от того, какую он займет позицию. Если он будет вести себя бестолково – конечно, с ним что-то да случится.
Шульц-Дерге молча семенит рядом с ним. Потом он говорит:
– Тогда мне крышка. Во Франкфурте меня знает каждая собака.
Лицо Бертона не меняется.
– Я уже советовал вам надеть мои солнцезащитные очки – ведь Шульц-Дерге очков де носит.
Эндерс живет в двухэтажном доме, построенном несколько лет назад, когда обставленная новым оборудованием фабрика грампластинок обещала принести большую прибыль.
– Конечно, с палисадником, – недовольно замечает Бертон. – Палисадники ужасны. В них чувствуешь себя, как на выставке. Где ближайшая телефонная будка?
– Через две улицы. Сначала булочная, потом аптека, а за углом небольшая площадка с эталонным часами. Там стоит телефонная будка.
– Ступайте туда, позвоните Эндерсу, выдумайте какую-нибудь историю и попросите его прийти к «Майн-Хотель». Это пять минут езды отсюда. Пусть он подбросит вас на машине. Через полчаса.
Шульц-Дерге устало тащит свое полное тело через две улицы, мимо булочной, аптеки, мимо часов, пока не добирается до телефонной будки. Его сердце бешено колотится в груди, как пойманная птица о прутья клетки.
Когда он снимает трубку и набирает номер, его охватывает сильное желание повесить ее, но он уже слышит надломленный голос Антония Эндерса.
– Да, – хрипло говорит издатель, вовсе не так молодцевато и самоуверенно, как он привык. – Это я, Шульц-Дерге. Наш разговор прервали. Сломался мой аппарат.
– Ну конечно, – отвечает Эндерс. – Я уже боялся, что вы передумали.
– Куда я денусь? Я собираюсь прийти к вам, – говорит Шульц-Дерге в трубку и проводит рукой по лбу, снова ставшему горячим, как тогда за письменным столом. – К сожалению, мне снова не повезло. Неудачи не приходят по одной. Я остался на дороге. Мотор заглох. Ты не можешь за мной подъехать к гостинице «Майн-Хотель»?
– Майн-Хотель, – повторяет Антоний Эндерс. – Не так уж далеко. Ну хорошо, я приеду.
– Отлично! – кривит Шульц-Дерге. – Великолепно. Надеюсь, я не помешаю? Иначе поедем ко мне.
– Ко мне, – успокаивающим тоном отвечает Эндерс. – Моя семья не вернется раньше завтрашнего вечера. Ну, как у вас дела? Нет проблем на Нахтигаленвег?
– Верно, проблем нет, все чудесно. – Шульц-Дерге искренне радуется, что неприятности его миновали. – Наконец-то можно вздохнуть спокойно.
Он открывает дверь будки и подставляет под теплый ветерок лицо. Уже смеркается, очертания домов выглядят нечеткими. В свете городских фонарей все лица прохожих кажутся бледными.
– Моя охрана разбежалась.
– Неплохая шутка, – тоном знатока говорит Антоний. Когда гнет вдруг снят, он чувствует, как уплывает его защитная оболочка. Теперь он тоже радуется. Все в порядке. Наметанным глазом бизнесмена он давно разглядел, что публикация доклада Уиллинга действительно могла означать для него спасение. – Я буду через десять минут.
– Нет-нет, – торопливо, почти умоляюще возражает Шульц-Дерге. – Пожалуйста, через двадцать минут. Я хочу немного оттащить свой автомобиль. Через двадцать минут я закончу.
Ровно в обозначенный срок издатель видит перед собой переливающиеся неоновые огни гостиницы. Бертон дожидается его на углу, пропускает на пять шагов вперед. Затем следует за ним на этом расстоянии. Когда Шульц-Дерге приближается на несколько метров к зданию, за цепочкой машин, припаркованных перед широким порталом, останавливается голубой «рено», в котором Шульц-Дерге узнает машину Эндерса. Он спешит к машине, распахивает дверцу и преувеличенно весело здоровается:
– Добрый вечер, мой дорогой господин Эндерс! – И, пыхтя, падает на сиденье. Бертон садится рядом с ним. Эндерс поворачивает голову, осматривает незнакомца, затем вопросительно переводит взгляд на Шульца-Дерге.
– Добрый вечер, – говорит Бертон. – Я автор доклада. Наверное, мое присутствие было бы желательно. Если можно…
– Конечно-конечно, – заверяет его Антоний Эндерс. – Добро пожаловать!! – Он привык быть гостеприимным хозяином, особенно если речь идет о жизни и смерти.
Он останавливается перед своим домом, отпирает ворота и доезжает до гаража. Там он просит гостей выйти из машины и пожаловать в дом. В рабочем кабинете Эндерса стоят два кожаных кресла. – Устраивайтесь поудобнее, – приглашает их Эндерс; он вынимает из бара сигары, сигареты, напитки и подчеркнуто вежливо предлагает все это гостям.
Бертон и Шульц-Дерге с благодарностью отказываются.
– Мы не собираемся оставаться у вас надолго, – объясняет издатель. – Как я уже сообщил вам, посты на Нахтигаленвег убрали. Я смог беспрепятственно покинуть дом. Вероятно, наши друзья из Америки перестали нам не доверять.
– Блестяще, – лаконично комментирует Эндерс и делает вид, будто он рад. В глубине души у него мелькает мысль: почему у Шульца-Дерге какая-то странная веселость, почему его лицо так и пылает густым румянцем, глаза бегают, движения какие-то нервные? Странные симптомы. И потом, этот незнакомец с выкрашенными в черный цвет волосами. Он не таким представлял себе Уиллинга. Антоний прокручивает в голове его дневной телефонный разговор с издателем. «Что-то не так», – заключает наконец он.
– Я должен быть вам особенно благодарен, – обращается он к Бертону, надеясь узнать о нем побольше. – Насколько я имел честь вникнуть в ваши записи, я понял, что вы задумали очень смелое и доброе дело. Вы оказали господину Шульцу-Дерге неоценимую услугу. Я поздравляю вас и от всего сердца благодарю.
– Я сделал все, что мог, – ледяным голосом отвечает Бертон. «Шульцу-Дерге предстоит еще долго учиться владеть своим лицом и дрожащими руками, – с горечью думает он. – Дурак, ведет себя как ученик, который хочет выкрасть у строгого учителя журнал».
– Вы верите, что появится публикация вашего доклада? – с подчеркнутой тревогой спрашивает Эндерс.
Бертон выглядит совершенно непробиваемым. Он говорит:
– Нет, в это я не верю.
– Вы мужественный человек, – констатирует Эндерс. – Но ваш доклад не вяжется с вашим обликом. В нем вы производите впечатление довольно молодого человека. Не хочу вас уязвить, но вы больше похожи на менеджера Бертона. Описание этой личности отлично подходит к вам.
После этих слов издатель застывает в кресле, как каменный, не в силах произнести ни слова. Бертон изображает на лице скуку.
– Мы пришли, чтобы получить от вас стенограмму. Дела теперь обстоят так, что нет ни малейшей опасности, что доклад окажется в неверных руках.
– Стенограмму? – удивленно повторяет Антоний Эндерс. – Теперь, когда я вошел в курс дела? Не ждите от меня ничего подобного.
Шульц-Дерге чувствует, что дело обстоит намного хуже, чем он предполагал раньше. Он берет себя в руки, что стоит ему немалых усилий.
– Дорогой господин Эндерс, поймите же, в каких условиях сегодня днем мне пришлось просить вашей поддержки. Вы не отказали нам в помощи, и за это мы вам благодарны. За несколько часов все переменилось. За моим домом больше не следят. В настоящих условиях вполне уместно оставить доклад только в одном экземпляре.
– Тогда оставьте эту копию у меня, – предлагает Эндерс, упрямо настаивая на своем. – Здесь, у меня, она будет в полной безопасности.
– Я советую вам отдать нам стенограмму, – говорит Бертон. – Я не привык дважды просить человека об одном и том же.
Эндерс стоит перед письменным столом, скрестив перед грудью руки и молчит. Уголки его рта вздрагивают.
Бертон встает с кресла.
– Стенограмма для вас бесценна, – говорит он. – Господин Шульц-Дерге решил ее не публиковать. – Он медленно шагает к Эндерсу.
Тот стоит так, как редко стоял в своей жизни, – гордо и величественно. Сейчас он похож на короля, идущего навстречу противнику.
– Немедленно покиньте мой дом! – торжественно приказывает он.
Шульц-Дерге пытается улыбнуться.
– Но, господин Эндерс, неужели вы всерьез?
– Замолчите! Я больше не желаю вас знать. – Антоний Эндерс избегает смотреть на издателя. Его взгляд неподвижно направлен на Бертона.
Тот останавливается. Так как Эндерс, очевидно, разгадал его игру, Бертон больше не видит причин прятать свои истинные намерения. Он говорит:
– Для вас существует единственная возможность избежать банкротства. Вы сливаете ваше предприятие с фирмой «Шмидт и Хантер». При этом вы неплохо заработаете.
Эндерс теребит свой безупречно завязанный галстук.
– Если вы немедленно не уйдете, это сделаю я.
– В этом случае фирма готова выплачивать вам каждый месяц ренту пять тысяч марок, – не смущаясь, продолжает Бертон.
Эндерс прищуривает свои узкие серые глаза, но молчит.
– Пожизненно.
– Ступайте вон! – с отвращением бросает Антоний. – Я вас не приглашал и даже не знаю, что заставило бы меня хотя бы еще секунду выносить вашу бездушную фаянсовую рожу.
– Вы стоите перед банкротством, – напоминает ему Бертон, очевидно, ничуть не оскорбленный его словами. – Подумайте об этом.
Антоний перестает теребить галстук. Он опускает руки и говорит:
– Я деловой человек и не принадлежу к тем, которые за тридцать сребреников продают свои убеждения. – Он стреляет взглядом в сторону Шульца-Дерге. – Я не желаю иметь ничего общего с бандой преступников, – говорит он. – Я не буду заодно с вами. Никогда в жизни.
Бертон делает шаг вперед.
– Вы вспыльчивы, как упрямый ученик. Задумайтесь трезво, какой шанс вы выпускаете из рук!
– Я не буду заодно с вами.
Бертон делает еще два шага.
Эндерс стоит перед письменным столом.
– Это мое последнее слово! – возмущенно кричит он. – Я не буду заодно с вами. Ступайте вон, или я воспользуюсь правами хозяина дома.
– Мне жаль вас, Эндерс, – произносит Бертон. – То, что от меня утаивают, я, как правило, отнимаю насильно. – С намерением, не оставляющим сомнений, он подходит к письменному столу. Там стоит телефон, рядом с грудой заточенных карандашей лежат исписанные, открытые блокноты со стенограммой.
Бертон почти достиг стола, когда Эндерс выдвигает ящик, хватает пистолет и снимает его с предохранителя. Незадолго до того, как его мозг принимает последнее жизненное впечатление, Эндерс ощущает что-то необычайно яркое и резкое, сила света которого так велика, что в ней сгорают и затухают все остальные ощущения; он еще видит, как ловким, уверенным движением рука Бертона скользит под пиджак, потом – молния, эта чудовищна я, внезапно возникшая граница между жизнью и смертью.
Когда Шульц-Дерге, бледный, как призрак, испуганно семенит к нему, Антоний, уже распластавшись, лежит перед письменным столом. Бертон забирает пистолет, упавший на ковер, ни разу перед этим не выстреливший, прячет его в карман, а тот, из которого он выстрелил, кладет рядом с Антонием. Затем движением руки он сметает заточенные карандаши в открытый ящик письменного стола и все стенографические блокноты, как исписанные, так и пустые, убирает в свой портфель.
Шульц-Дерге стоит над затихшим Эндерсом. Тот и в смерти выглядит таким же величественным и серьезным, каким был при жизни. Издатель неотрывно смотрит на дыру в его груди, из которой медленно сочится кровь.
– Умер, – бормочет Шульц-Дерге. Его голос похож на старческий, такой же надломленный, как у Антония, когда тот был еще жив. Издатель снова беспомощно произносит: – Умер.
Бертон внимательно осматривает комнату.
– Вы правильно заметили, – отстраненно замечает он. – Антоний Эндерс добровольно ушел из жизни. Как доказывают его бухгалтерские книги, он был на грани краха. В подобных обстоятельствах самоубийство вовсе не выглядит удивительным. У чувствительных натур иногда сдают нервы. Это произошло и с ним.
– А если никто этому не поверит? – беззвучно шепчет Шульц-Дерге. Он не может оторвать взгляда от маленькой темной дырочки. – Если догадаются, что его убили?
– Расстояние, с которого произведен выстрел, решительно противоречит этому предположению.
– А если кто-то все-таки заметит?
– Тогда будет хорошо, если вы дадите убедительные доказательства того, что не хотели его убивать.
– Я? – хрипит Шульц-Дерге и хватает ртом воздух. – Причем здесь я?
Бертон подносит руку к губам и принужденно улыбается.
– Потому что смертельный выстрел раздался из вашего оружия.
Шульц-Дерге отворачивается от убитого. Он таращится на пистолет, лежащий рядом с ним, и узнает свое оружие. Бертон еще раньше взял его из ящика письменного стола и теперь выстрелил.
