Текст книги "Миры империума(сборник фантастических романов)"

Автор книги: Джон Кейт (Кит) Лаумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

6

Когда я проснулся, солнце уже садилось. Тело вспомнило забытую боль. И чесалось. Огромных москитов вовсе не затрудняло найти млекопитающее там, где никаким млекопитающим быть не полагалось. Они устроились на мне, похвально рассудив не брезговать прекрасной пищей. Я отогнал наиболее упорствующих и спустился вниз на разведку. Судя по всему, серьезных ранений не было, просто множество мелких порезов да кое-какие синяки и ушибы. На месте станции не осталось даже развалин, только чашеобразная впадина расплавленного стекла диаметром в сотню ярдов, окруженная обугленной растительностью. Ничто не уцелело – ни люди, ни оборудование. И хуже всего – сознание невозможности скачка. В Пекс-Центре так и не узнают о происшествии, вообще – нигде и никогда.

Третья Эра, или кто-то под нее маскирующийся, уничтожил станцию с тщательностью, в которую трудно поверить. Непонятно, как им удалось обнаружить ее, учитывая принятые меры безопасности в отношении дислокации 112 этапных станций, разбросанных во времени Старой Эры. Что касается базы Пекс-Центра, местонахождение ее не знал даже сам конструктор. Она дрейфовала в ахроническом пузыре по энтропийскому потоку, никогда материально не существуя ни в одном пространственно-временном годографе в течение конечного периода. Биты контроля доступа станции укрывались двенадцатью рядами взаимозависимых шифров в главном хранилище Пекского мозга. Единственный путь к ней пролегал через темпостанцию – не какую-нибудь, а ту самую, на которую настроено мое личное поле темпорального скачка, от которого сейчас остался только кратер с полудюймовым слоем зеленоватого стекла.

Мрачная усмешка тут же последовала за промелькнувшей мыслью.

Личный привод аварийного скачка, встроенный в тело, был невредим. В мощной катушке энергии для прыжка хватит. Недоставало лишь цели, а без нее я не могу войти в темпополе. Значит, не буду знать, где закончится прыжок, если он вообще закончится.

В Пекс-Центре ходила масса ужасных историй о сорвавшихся на скачке. Несчастных разбрасывало по дюжинам станций, расположенных в нескольких столетиях, либо от них оставались одни бестелесные голоса, умоляющие о помощи. Вот почему пользоваться аварийным кодом предписывалось лишь в случае крайней необходимости.

В качестве альтернативы оставалось построить на берегу жилище с риском соседства динозавров и надеяться на спасательный отряд, прежде чем умереть от жары, посягательств рептилий, скуки или старости.

Тут было над чем подумать.

Рядом валялись несколько каменных глыб и обугленные стволы булавовидного мха. Из дров можно развести костер, как-нибудь убить ящерицу и поджарить ее на обед…

Малопривлекательный, но пока единственный реальный план. В другом случае – рискованный эксперимент, результат которого по всем канонам – отрицательный. Не стоит пороть горячку. Меня сильно поцарапало и помяло, но я жив. Голодной смертью не умру, в насосном отсеке есть вода. А если со станции успели послать сигнал бедствия, в данный момент уже комплектуют спасательную команду, готовую ринуться на помощь по касательной темпополя.

Стемнело. Звезды по-прежнему мерцали в сумерках, и не было никакой катастрофы в биографии Игоря Рейвела, оперативного агента Пекс-Центра. С шумом накатывался и отступал прибой, равнодушный к личным проблемам прямоходящего двуногого существа, которое не имело никакого отношения к окружающей действительности сейчас и в ближайшие шестьдесят пять миллионов лет.

Я побродил по берегу, поглядывая на вечные звезды и любуясь томительным волшебством песков. Затем выкопал ямку и лег спать.

7

Пришел рассвет, а вместе с ним динозавры. Я уже видел их раньше: робкие созданьица, убиравшиеся с глаз при первом же прикосновении ультразвукового луча, который Джард приспособил для этих целей. Говорили, до начала моей службы случались инциденты с крупными экземплярами, приходилось отпугивать их от огорода импровизированными трещотками. Слишком глупые твари не представляли серьезной угрозы, но все опасались случайно оказаться у них под ногами или в пасти вместе с охапкой травы.

На этот раз динозавров было трое. Довольно крупные ребята, а под рукой ни одного генератора ультразвука, ни сирены, только мои природные голосовые связки.

Я вспомнил, как однажды Доул, оперативник, решил искупаться и попал в переплет. Уже при выходе из воды между ним и станцией выскочил из леса ископаемый ящер с внушительными челюстями. Доул отделался обычным в таких случаях делириум тременс: бегемотина протопала мимо, даже не взглянув на него. Он был слишком миниатюрной мишенью, чтобы представлять интерес для такого большого желудка.

Это меня не утешило.

Направлявшееся ко мне трио представляло довольно редкую разновидность, которую мы нарекли Королевским Шутом из-за глуповатой ухмылки и красочного одеяния в виде ярких украшений из свисавших с черепа побрякушек. У ящеров данного вида были огромные страусиные ноги, вытянутая шея и чрезмерное количество зубов.

Изображая валун, я не двигаясь лежал на песке, пока они вперевалку приближались ко мне. Два больших, а один просто гигант восемнадцати футов в плечах, ни на дюйм меньше. По мере того, как они приближались, я начал задыхаться от страшного зловония. Эти огромные машины перерабатывали огромную массу воздуха. Я попробовал подсчитать оптимальный диаметр глотки, исходя из объема легких, потребности в кислороде и процентного содержания последнего в воздухе. Примерно в сотне футов вычисления пришлось прекратить. Сосредоточиться мешало урчанье их желудков.

Верзила первым почуял меня. Голова его вздернулась, тусклый, словно ведро с кровью, глаз повернулся в моем направлении. Он фыркнул. Затем вздохнул – не меньше галлона. Пасть открылась, дав мне возможность полюбоваться рядом белоснежных, готовых вонзиться в плоть, зубов. Он загудел, как паровоз, и устремился ко мне. Настало время решать, и я не колебался.

Вдохнув напоследок влажного морского воздуха, я окинул взглядом яркое море, песок, пустое безразличное небо и оживленный силуэт чудовища на его фоне. Затем набрал аварийный код встроенным в челюсть тумблером.

Пейзаж скользнул в сторону и растворился в неощутимом ударе беззвучного кнута. В это время я уже описывал петлю за петлей в свернувшейся в лист Мебиуса вселенной…

Сплошная темень и рев, как спуск в бочке по Ниагарскому водопаду.

8

Несколько секунд я лежал совершенно неподвижно, мысленно ощупывая свое тело. Руки, ноги целы. Шум не утихал, а вокруг по-прежнему было темно. Неопределенная ситуация – вроде бы уже покинул Берег, но никуда еще не прибыл.

Согласно инструкции, при любой неисправности в темпо-поля следовало сохранять неподвижность и ожидать корректировочного импульса. В данном случае это могло занять довольно много времени. Пока еще никто не докладывал о таких срывах, поэтому инструкция могла ошибаться. Я вздохнул, ничего не произошло. И тогда окончательно решился…

Я встал, шагнул в тишину, в странный черноватый свет, простреливаемый маленькими ослепительными точками, какие видишь перед собой при потере сознания, и будто раздвинул занавес.

Ослепительные блестки рассеялись, и я очутился в стандартной кабине темпорального перехода этапной Пекс-станции. Дышалось свободно.

Я постоял немного в недоумении, затем повернулся к завесе, сквозь которую прошел. Это была обыкновенная бетонная стена около двух метров толщиной.

Возможно, это гудели молекулы плотного вещества, проникающие через сто восемьдесят фунтов загрязненной воды?

Я отложил изучение на неопределенное время. Предстояло отыскать шефа станции и доложить о внезапной атаке и разрушении темпостанции девяносто девять.

За десять минут я осмотрел каждую комнату в оперативном отсеке. Жилые помещения пустовали. Равно как и отсеки с оборудованием и силовой установкой.

Датчик темпорального стока вырисовывал обычную картину, пластины излучателя светились под нагрузкой, по всему пульту горели зеленые лампочки, но индикатор блока стоял на нуле: на станцию не поступал даже микроэрг.

Это было невозможно.

Каждая этапная станция с одной стороны осуществляла наводку персонала, с другой – замыкалась на Пекс-Центр. По цепи всегда поступала энергия. Пока существовала система, такое состояние в нормальном пространстве-времени было невозможно.

Отсюда с убийственной закономерностью следовал только один вывод.

Либо системы Чистки Времени больше не существует, либо я нахожусь за ее пределами. И поскольку сфера влияния распространялась на весь пространственно-временной континиум, трудно представить, что оставалось на мою долю.

Все станции походили одна на другую и внешним видом, и оборудованием, и электронными характеристиками. Массовое производство осуществлялось время-дробильным процессом распределения их вниз по темпоральному рельефу. Часть теоретиков считали станции временными дубликатами одной физической матрицы. Но одно дело гипотеза, а другое – факт, который можно пощупать. Поэтому первым делом необходимо выяснить, где я нахожусь.

Я прошел вдоль прохода к шлюзовой камере (некоторые станции размещались в местах, где были довольно суровые внешние условия), подождал, когда откроется входной люк, и шагнул наружу.

Чуть было не шагнул.

Где-то в десяти футах от входного крыла поверхность обрывалась. Дальше клубился жемчужно-серый туман, завихряющийся у невидимой, удерживающей от рассеяния преграды. Я прошел по выступу, лег плашмя и заглянул через край. Дно станции, изгибаясь, уходило в глубину и терялось в туманной мгле. Видневшаяся часть блестела, как зеленое зеркало. Как стекловидная поверхность кратера, что остался на Береге Динозавров.

Я отполз от края пропасти, вернулся на станцию, прошел в хранилище и вытянул наугад кассету. На экране вспыхнула считываемая информация: рутинные данные о затратах энергии, о флуктуациях темпорального рельефа, записи прибытия и отправления оперативных агентов – обычные станционные формуляры, и на каждом из них повторялся номер станции.

Темпостанция девяносто девять. Именно то, чего я боялся. Изгибавшееся дно островка, на который меня выбросило, совпало бы со стекловидным чашеобразным углублением на Береге Динозавров так же, как отливка совпадает с литейной формой. Станцию разрушил не вражеский обстрел, ее выдернули из почвы, как огромное фисташковое дерево, и поместили сюда.

Я вернулся в отчий дом, на свою же станцию. Так вот что пытался сказать мне Нел Джард! Он подождал моего удаления на безопасное расстояние и нажал кнопку. Сработала программа аварийного спасения, о которой ничего не знал и не мог знать рядовой оперативник.

Джард поступил правильно. Враг подступал к самым воротам. Через несколько минут экраны защиты рухнули бы от перегрузки. Все секреты Пекс-Центра о передвижениях во времени попали бы во вражеские руки. Джард обязан был предпринять что-то для спасения станции, обязан был любой ценой избежать разрушения. И он последовал инструкции.

Тот факт, что выполнение программы подразумевало технологию, намного превосходящую по сложности мои представления о возможностях Пекс-Центра – дело десятое, и я решил погоревать о своих заблуждениях позднее, а сейчас покончить с более важными проблемами.

В самую последнюю минуту Джард кричал о чем-то важном, что я должен кому-то и куда-то сообщить. Я не расслышал ни слова, находясь в возбуждении. Он поторопил меня, сосчитал до десяти и нажал кнопку. Станция исчезла, оставив меня в безопасности.

А затем я свел на нет все его усилия, воспользовавшись встроенным блоком, и прыгнул туда, где мне быть вовсе не полагалось.

"…переместить станцию в нуль-фазу…" – пришел на ум обрывок фразы. Теоретическое понятие, встречаемое в технической литературе. На этот раз теория не подвела.

Это место находилось просто вне времени и пространства. Точка нулевой амплитуды по кривой поля Айлема, которое мы называем пространственно-временным континиумом.

Я походил по комнате, вслушиваясь в эхо шагов и гудение аппаратуры. Все, что я видел, слышал, обонял и осязал, казалось совершенно нормальным, за исключением клубящегося снаружи тумана.

Если это станция с Берега Динозавров, то где же пролом в стене комнаты отдыха, через которую я прошел несколько локальных часов назад? Где обломки и дым, трупы и следы нападения?

Станция сияла, как яйцо. Я вытащил архивный ящик. Папки в порядке, никаких признаков поспешной эвакуации, вражеской атаки или паники, которая случается в последнюю минуту.

Синдром "Марии Целесты" на борту станции. Я заглянул в столовую. На одном из столиков лежала пара подносов с остатками пищи, довольно свежими: единственное нарушение всеобщего и небезразличного порядка. Нажав раздаточную кнопку, я получил обед. В прорезь выскочил поднос с горячей едой: синтето. Я вспомнил о запеченной ветчине и кукурузных початках, о Лайзе, ожидающей меня в маленьком домике…

Черт возьми, уж об этом уговора не было. Человек сделал свою работу, бросил все, следуя зову дома, в полной уверенности, что муки памяти сгладятся под шлемом мыслефона. Контракт ни одним словом не оговаривал о пустой станции, опилках и золе на обед, о муках и тоске по голосу, улыбке, прикосновению…

Черт бы ее побрал, обыкновенную женщину, эфемерное создание, рожденное на заре времен и прожившее короткую, как огонек у костра, жизнь, умершее и обратившееся в прах тысячелетия назад…

О, Лайза, Лайза!

– Довольно! – прикрикнул я на себя и вздрогнул от звука своего голоса, продолжая мысленно: "Всему есть простое объяснение. Не совсем простое, но все же объяснение".

– Спокойно, – произнес я вслух, игнорируя эхо. – Транспортировка сместила станцию к ранне-стоящей точке на темпоральной оси. Та же станция, другое время. Или вообще никакого времени. Математика подскажет, можно не сомневаться.

Какое это имеет значение, понимаю я что-то или нет. Станция существует несмотря ни на что, и я – вместе с ней. Вопрос только в одном: что делать дальше?

Густой и неподвижный воздух обволакивал, как погребальный фимиам. Казалось, все вокруг замерло в ожидании перемен. Но без моего желания их не будет.

– Ладно, Рейвел, – успокоил я себя. – Не дурачь себя. Ты знаешь, что делать. Единственное и…

Я встал и прошел через операторскую по служебному переходу к транспортной кабине.

Никаких отличий. Чуть теплились пластины излучателей, по табло бегали контрольные цифры. Все так, как и должно было быть, только не светился ласковый зеленый огонек индикатора энергообеспечения, подтверждающий замыкание схемы внешней цепи на Пекс-Центр.

Стоило только войти и переместиться во времени… Но куда? Вихрем пронеслись сомнения, но я отбросил их и заглянул внутрь. Дверь закрылась, и я остался наедине со своими мыслями. Не давая им ходу, протянул руку к кнопке и нажал.

Беззвучный взрыв стремительно бросил меня в бездонную пропасть.

9

Головокружение медленно отступало. Мало-помалу возвращалось чувство реальности – жара, жесткий настил под боком, глухое музыкальное шуршание, скрип, покачивание, слабое мерцание света сквозь веки. Я открыл глаза. По воде скользили солнечные блики. Я лежал на деревянной палубе, выгнувшись в неудобной позе.

Я попробовал пошевелиться и застонал от резкой боли, но кое-как сел.

Плоскость горизонта дрожала в душных испарениях и опускалась, заслоняя море вздымавшимся фальшбортом из потертой, обожженной солнцем древесины. Надо мной на фоне сочного синего неба раскачивались мачты рангоута и такелаж парусного корабля. В памяти всплыли гипноданные о парусниках: я распознал типичную окраску португальского галиаса шестнадцатого столетия.

Подделка, решил я почему-то. Имитация, возможно, из Нового Возрождения, около 2220 года нашей эры. Искусно выполненная копия точно соответствовала образцу, хотя под деревянным настилом под дуб наверняка скрывался стальной каркас и небольшой реактор, а в роскошных каютах созданы все условия для оператора и дюжины веселящихся экскурсантов.

Постепенно сознание начало воспринимать звуки: скрип канатов и шпангоутов, обрывки разговора и сильный грохот. Что-то грузно ударило о палубу. Корабль вздрогнул. Столб жалящих соленых брызг перевалился через леерное ограждение и окатил меня ледяной пылью так, что сперло дыхание. Я отер лицо и в полумиле разглядел другой корабль, тяжелый двухпалубник с тремя мачтами под развевающимся длинным зеленым шкентелем с грязно-белым мальтийским флагом. Вдоль борта из облачков дыма полыхнули невидимые орудия. В море поднялся фантастический веер приближающихся водяных столбов. – Баррум-ум! – докатился отдаленный гром.

Мысли скакнули, круто изменив направление. Картинка с веселыми туристами, путешествующими по Карибскому морю на мнимом пиратском корабле, испарилась, как брызги от пушечных ядер. Стреляли самые настоящие орудия подлинными снарядами, которые запросто могли продырявить палубу и меня на ней.

Я вскочил на ноги и посмотрел на корму. Вокруг маленькой палубной пушки сгрудилась кучка людей, подготавливая ее к стрельбе. Все они были одеты в костюмы шестнадцатого столетия, поношенные, испачканные и пропотевшие. У одного из пореза на щеке текла кровь. Рана выглядела слишком натурально для игры.

Я укрылся за большую клеть, прикантованную к палубе, где держали живую черепаху с щербатым и поблекшим панцирем около ярда в поперечнике.

Раздались крики, и что-то трепеща слетело вниз и шлепнулось неподалеку от доски. Я разглядел изорванное в клочья знамя из грубого холста с аляповато раскрашенной и выцветшей на солнце эмблемой в виде длинноногого зеленого цыпленка с рогами на грязно-желтом фоне. Геральдика не входила в число моих увлечений, но в пояснениях не было нужды – я находился в самом разгаре морской битвы, причем на стороне терпевших полное поражение. Галеон заметно увеличился в размерах, приближаясь правым галсом. Выплыли облачка дыма, раздался свист, треск, словно на раскаленную сковородку вылили масло, и на меня дождем посыпались щепки. Около пушки нескладно рухнул моряк в зюйд-вестке, извергнув целый фонтан крови, задергался, как подсеченный карп. Вновь послышались вопли и грозный топот. Кто-то пробежал мимо клети, крича на ходу и, возможно, обращаясь ко мне. Я не шевелился, ожидая вдохновения, хотя бы маленькой подсказки.

Озарение явилось в виде приземистого смуглого человека с босыми загорелыми ногами в обтрепанных розоватых крагах и мешковатых желтовато-черных бриджах, подпоясанных кожаным ремнем шириной в ладонь, на котором висела абордажная сабля, будто выкованная из обода старой бочки. Он подбежал ко мне и завопил, размахивая короткой толстой рукой. Я поднялся на ноги. Он опять махнул рукой и побежал в сторону бака.

Мое появление почему-то не удивило его. Я почти разобрался, в общих чертах, в смысле его монолога. Он крыл на чем свет стоит болвана Гонзало, который вел себя, как последняя сволочь, и кончил тем, что пообещал выпустить ему кишки. И еще потребовал помочь ему зарядить 50-миллиметровую гаубицу.

Чертов дурень, пронеслось в голове. Надо бросить пушки за борт, чтобы облегчить корабль. Ваш единственный шанс – удрать от них, но и это бегство уже невозможно…

Длинный конец каната, с визгом рассекая воздух, ударил меня по лицу и отшвырнул в сторону. В следующую секунду сверху на палубу грохнулся кусок рангоута толщиной с полено, подскочил и вылетел за борт. Корабль накренился и лег на воду. По палубе покатились бочки. Паруса затрепыхались и обвисли. Над палубой пронесся порыв холодного ветра. Прогремели новые выстрелы, раздался треск, вопли и топот бегущих ног. Обнаружив укромное местечко под шпангоутом, я больше не думал и, не отводя взгляда от натянувшейся грот-мачты, плюхнулся прямо в скопление отбросов. Парус хлопнул, как пистолетный выстрел, и мачта рухнула в наветренную сторону, увлекая надувшееся полотно. Холст не выдержал, треснул и покрыл всю корму. В следующее мгновение его стянуло за борт течением, и вместе с ним в море сползло несколько несчастных матросов. Словно комья земли после динамитного выстрела, сверху посыпались куски дерева. Мелькнула неясная тень. Рангоуты скользнули вверх, а последовавший толчок швырнул меня лицом вниз. Раздался взрыв, другой, третий. Во все стороны полетели доски, обрывки…

Я заскользил и покатился по палубе, ухватился за канат и замер, прижавшись к надстройке. Галеон неотвратимо надвигался. Нападающие облепили снасти, выстроились вдоль борта, возвышающегося на десять футов над нашей палубой. Они размахивали саблями и кричали. Я смотрел в черные дула проплывающих пушек, в темные квадратные окошки, откуда ухмылялись почерневшие от дыма лица. Полетели абордажные крючья, скользнули и вцепились в затрещавшее палубное покрытие. В следующее мгновение с борта галеона посыпались люди, перемахивая через леерные ограждения и заполняя палубу. Смуглый человек бросился им навстречу. Над его головой мелькнула сабля, удар показался игрушечным, но смельчак рухнул и обагрил кровью палубу. Оглашая воздух яростными криками, мимо него промчалась толпа нападающих. Я вжался в палубу и огляделся. Размахивая мачете, в мою сторону рванулся высокий здоровяк, грудь колесом. Я откатился и едва успел выхватить маузер. Дважды выстрелив в лоснящуюся грудь, я отскочил, в сторону а он свалился на то место, где я лежал секундой раньше. В суматохе никто не услышал выстрелов.

Невысокий босой паренек с кривыми ногами попытался взобраться на грот-мачту, за ним прыгнули и стащили вниз. Кто-то полетел за поручни, не знаю, живой или мертвый. Озверевшая толпа продолжала крушить палубу. Все они громко кричали, не рубили, а лишь бесцельно размахивали абордажными саблями, забыв о валявшихся тут и там, как разбитые куклы, несчастных, которые уже насладились сражением, зажимали раны руками и молились напоследок Святой Деве.

И тут я увидел карга.