Текст книги "Миры империума(сборник фантастических романов)"
Автор книги: Джон Кейт (Кит) Лаумер
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)
Ночь выдалась темная. Главной нашей задачей было попасть в город. Гастон сказал, что шоссе ведет прямо в центр. Собственно, это был не город, а часть его, которую диктатор обнес стеной и превратил в свою крепость. Снаружи к стене лепились лавки и дома, как обычно в средневековом городе, своего рода общине, которая обеспечивает всем необходимым жителей замка. Территорию за стеной было очень легко патрулировать и в случае необходимости перекрывать все ходы и выходы. Это, конечно, не защищало от нападения враждебного войска, но от убийц и бунтовщиков спасало.
– А мы и есть убийцы и бунтовщики, – ответил я, услышав слова Гастона.
– Это точно, шеф, – засмеялся Гастон. Впереди то тут, то там виднелись огоньки. Окрестности казались безлюдными.
Мы проехали еще минут двадцать и очутились на разрушенной бомбардировками окраине города. Среди развалин ютились бараки, построенные на скорую руку. Справа высился замок. К первоначально выстроенному массивному зданию Байард пристроил множество флигелей, напоминавших крылья и приземистую башню.
Я выключил фары.
– Как же мы доберемся туда, Гастон? – первым нарушил я молчание. – Перемахнем через стену?
– Знаешь что, Молот, – ответил он, – я пойду на разведку, а ты жди меня здесь. Я хорошо знаком с этой частью города и помню расположение домов. Попробую отыскать местечко, из которого можно туда пробраться. Будь осторожен, тут много уличных банд.
Я поднял стекла и запер на защелку дверцы. Меня окружали разбитые стены без малейших признаков жизни. Лишь где-то мяукал кот.
Наконец я проверил свою одежду. Исчезли лацканы. Крохотная рация, все еще прикрепленная к поясу, сохранилась, но без микрофона и репродуктора была бесполезной. Я нащупал зуб, где был спрятан цианистый калий, он мне мог пригодиться.
Я задремал, но вскоре проснулся от легкого стука в лобовое стекло. Это был Гастон. Я открыл дверь, и он плюхнулся на сиденье.
– Порядок, Молот, – произнес он. – Кажется, я нашел подходящее место. Дойдем вдоль водосточной канавы туда, где она уходит под стену, протиснемся как-нибудь и, если повезет, очутимся по ту сторону стены.
Мы вышли из машины и пошли по выщербленным булыжникам к канаве. По ней протекал ручей, от которого исходило зловоние.
Мы прошли метров сто, пока над нами не нависла стена, утонувшая в темноте. На верхней площадке башни стоял часовой. Рядом с ним – два больших прожектора.
Гастон шепнул мне на ухо:
– Хоть и вонь здесь, Молот, но стена довольно шершавая, так что, я думаю, мы сможем пройти.
Он соскользнул в канаву и исчез. Я скользнул за ним, стараясь зацепиться ногой за какой-нибудь уступ. Стенная кладка была грубая, с большим числом трещин и торчащих камней, но очень скользкая. Я двигался на ощупь, очень осторожно, чтобы не поскользнуться. Мы прошли мимо освещенного места, стараясь держаться в тени. Затем снова оказались под стеной, где громко журчала вода. Посмотрев вперед, я увидел Гастона, осторожно спускавшегося вниз, точнее, не Гастона, а его силуэт, по колено стоящий в зловонной жиже. Я подошел ближе и заметил железную решетку, перекрывавшую проход. Полез на решетку, цепляясь за железные прутья. В решетке не было ни единого просвета, на что мы так надеялись. Гастон спустился вниз и нырнул в канаву, пытаясь найти нижний конец решетки. Может быть, мы сможем нырнуть под нее?
Вдруг я почувствовал, что опускаюсь вниз. Гастон беззвучно ругался. И вдруг я понял, что это не я, а решетка скользит. Она со скрежетом опустилась по крайней мере на четверть метра. Ржавый металл не выдержал нашего веса. На левой стороне прутья сломались, но освободившееся пространство было чересчур узким, правда его можно было сделать пошире.
Гастон уперся руками в стену и приналег. Я стал рядом с ним. Решетка слегка повернулась, но потом заклинилась.
– Гастон, – сказал я, – может, подлезть под нее и налечь с другой стороны? Попробую.
Я погрузился по грудь в вонючую жижу и стал толкать решетку. Металл царапал лицо, рвал одежду, но я все же подлез под решетку.
Потом выполз наверх, весь в грязи, и перевел дух. Вдруг я услышал пулеметные очереди, увидел, как Гастон схватился за решетку и… повис на одной руке. Стрельба продолжалась, и на каменный гребень стены выскочило несколько человек. Гастон выхватил пистолет.
– Гастон, – позвал я, – скорее под прутья…
Но он был слишком велик, чтобы пролезть. Один из стражников стал осторожно спускаться к проему. Он высветил нас фонариком, и Гастон, продолжая висеть на одной руке, выстрелил. Стражник упал прямо в воду, подняв тучу брызг.
Гастон, задыхаясь, крикнул:
– Это… все…
Пистолет выскочил у него из руки и исчез в мутной воде.
Я скользил, судорожно цепляясь за прутья, и только чудом удержался. Мне даже удалось обернуться, как только я очутился на открытом месте. Двое солдат старались вытащить застрявшее в проеме тело. Даже мертвый, Гастон прикрывал мой отход.
Я прильнул к стене, держа пистолет наготове. Улица была пустынной. Часовые, видимо, решили, что мы в западне, и по эту сторону стены никого не было. Только тот часовой, которого мы первым заметили, он, должно быть, и поднял тревогу.
Выглянув, я узнал Оливковую аллею и ту улицу, по которой уже имел счастье пройтись десятью днями ранее. Она спускалась вниз и поворачивала направо. Именно туда я должен пройти под огнем пулемета. Очень не хотелось выходить на открытое место, но оставаться было нельзя.
Я и побежал, только так можно было спастись. На меня упал луч прожектора и отбросил тень на пыльные стены и шаткие булыжники. Я невольно рванулся в сторону, и тотчас же затрещал пулемет, засвистели пули, ударяясь о камни слева от меня. Я был в тени и мчался под защиту стены, маячившей впереди. Прожектор все еще искал меня, когда я нырнул за поворот. Я бежал в полной тишине. Обитатели этих убогих домов научились тихо сидеть за закрытыми ставнями, пока шла стрельба.
Я миновал место, где погиб Грос, и помчался дальше. На значительном расстоянии от меня снова и снова свистел часовой. Случайный выстрел поднял пыль впереди.
Вдруг я услышал топот ног. Скользнул взглядом по темным лавчонкам, пустым и жалким, пытаясь отыскать ту, где сидела безучастная ко всему старуха со своими пожитками. Эта лавчонка, насколько я помнил, была совсем крохотной, с обшарпанным серым навесом и черепками разбитых горшков у дверей.
Я уже пробежал мимо, но вовремя спохватился и нырнул под навес. Едва справился с жестким брезентом, с трудом отыскал проем, и тотчас меня поглотила тьма.
Я никак не мог отдышаться. Снаружи доносились крики и топот ног. Я получил короткую передышку. Этот ход им не был известен.
Я взглянул на часы. В этом мире все происходило молниеносно – еще не было половины девятого. А ушел я из дому в половине седьмого. За два часа я убил двоих и одного убили из-за меня. Я подумал, как быстро может человек превратиться в первобытного охотника, жестокого, кровожадного, если тому благоприятствуют обстоятельства.
В этой кромешной тьме на меня вдруг навалилась смертельная усталость. Я зевнул и сел на пол. Так хотелось вытянуться и уснуть, но вместо этого я встал и на ощупь двинулся по проходу. Я еще не завершил дела, хотя многого достиг – я во дворце, цел-невредим и с оружием.
У меня появилась надежда сразиться. Это был мой единственный шанс. Из нетерпеливого, неопытного новичка я превратился в закаленного бойца, способного на убийство, если понадобится.
* * *
Через полчаса я уже был в том самом коридоре, куда меня высадили так опрометчиво две недели назад из шаттла Империума. В коридоре ничего не изменилось. Я вышел, осторожно закрыл дверь и двинулся вперед, прислушиваясь, чтобы не попасть в ловушку. Я запомнил, в какой стороне лифт, и пошел в противоположную.
Дойдя до первой двери, я осторожно нажал на ручку и, к своему удивлению, обнаружил, что она не заперта. Заглянул внутрь и понял, что спальня. Вошел и при слабом свете светильников увидел широкую кровать, большой письменный стол у дальней стены, встроенный шкаф, небольшое кресло и через слегка приоткрытую дверь – просторную ванную комнату. Закрыв дверь, я пересек комнату и заметил, что на окнах стальные ставни. И ставни, и шторы, и стены выкрашены были в зеленый цвет. Я закрыл ставни, подошел к столу и включил настольную лампу. Мне чертовски надоело двигаться на ощупь, впотьмах.
Комната была просторная и великолепно отделана. На полу – серо-зеленый пушистый ковер, две скромные акварели на стенах. Вдруг я почувствовал, как дурно от меня пахнет. Одежда задубела от пота и была вся в грязи. Я не задумываясь сбросил сюртук и все остальное и отправился в ванную.
Мытье заняло у меня полчаса, но надеть мундир в том виде, в каком он был, я не мог. Я выстирал все и развесил на батарее. Затем облачился в висевший здесь отличный купальный халат и вернулся в спальню.
Я плохо соображал, но все же подумал, что поступаю опрометчиво. Попробовал встряхнуться, не смог. Я почему-то чувствовал себя в полной безопасности, нет, так не годится. Но ведь, даже если я встану, то могу и стоя уснуть. Как бы в подтверждение этому я снова зевнул, после чего сел на стул напротив двери и приготовился ждать. Последнее, что я помню, это как я встал и выключил свет.
Глава XIIМне приснилось, будто я на берегу моря и солнечные блики весело играют на воде. Солнце слепит глаза, и я стараюсь не смотреть на него. Наконец мне это надоело. Я заерзал на стуле и открыл глаза. В голове нестерпимо гудело.
Я взглянул на бледно-зеленые стены комнаты, на серо-зеленый ковер. В комнате было тихо, и я не решался пошевельнуться, чтобы не разбудить дремавшую где-то в теле боль.
Дверь была открыта!!!
Я помнил, что выключил свет, – ничего больше. Кто-то включил свет, открыл дверь! Я пробрался сюда как убийца, и кто-то нашел меня спящим, совершенно измученным после стольких испытаний.
Я осторожно выпрямился в кресле и тут же понял, что в комнате кто-то есть. Обернулся и вижу: в кресле красного дерева, обитого черной кожей, сидит человек, вытянув ноги и слегка сжав подлокотники. Человек улыбнулся, немного наклонился вперед, и мне показалось, что я смотрю в зеркало.
Я не двигаясь смотрел на него. Лицо его было худее моего и более морщинистое, покрытое загаром. Волосы выцвели под лучами африканского солнца. И все ж я смотрел на себя. Не на близнеца, не на двойника, не на прекрасного актера – на себя самого, сидевшего в кресле.
– Вы крепко спали, – сказал он. И мне показалось, что я слышу магнитофонную запись собственного голоса. Только этот голос безупречно говорил по-французски.
Я слегка шевельнул рукой. Пистолет при мне, человек, которого я собирался убить, сидит всего метрах в трех от меня – одинокий и беззащитный. Но я пока не готов стрелять. Возможно, никогда не буду готов…
– Вы хорошо отдохнули? – спросил мой двойник. – Или еще немного поспите, прежде чем поговорить со мной?
– Я хорошо отдохнул, – твердо ответил я.
– Не знаю, как вы сюда попали, – сказал двойник, – но достаточно того, что вы здесь. Трудно сказать, к счастью это или к несчастью, но что может быть лучше, чем найти брата.
Не могу сказать, что я представлял себе диктатора Байарда негодяем, ловким интриганом или маньяком. Но я не ожидал встретить во плоти своего двойника, с добродушной улыбкой и поэтической манерой речи, человека, назвавшего меня своим братом.
Он посмотрел на меня с нескрываемым любопытством.
– Вы отлично говорите по-французски, но английский акцент все же слышен, – усмехнулся он. – Или американский? А? Простите мою назойливость. Лингвистика мое хобби, ну а вы мне вдвойне интересны.
– Я – американец!
– Забавно. Я мог бы и сам родиться в Америке – но это длинная скучная история, расскажу как-нибудь в другой раз.
"А стоит ли!" – подумал я и вспомнил, что, когда был мальчиком, отец мой часто рассказывал эту историю.
– Мне говорили, – продолжал мой двойник, – когда я вернулся в Алжир, десять дней назад, что здесь видели человека, очень похожего на меня. В моем кабинете найдены были два трупа. Начался переполох, и как это часто бывает – поползли всякие слухи. Но больше всего меня заинтересовал человек, как две капли воды похожий на меня. Я хотел встретиться с ним, побеседовать, я здесь так одинок! И вдруг – двойник! Конечно, я не знал, что привело этого человека сюда. – Байард развел руками. – Но когда я увидел вас в этой комнате спящим, сразу же понял, что вы пришли сюда с добрыми намерениями, вверив себя в мои руки, и был глубоко тронут.
Я ничего не мог сказать в ответ, да, по правде говоря, и не пытался.
– Когда при свете лампы я увидел ваше лицо, сразу же понял, что здесь не только внешнее сходство. Я увидел собственное лицо, правда не ожесточенное войной, не изборожденное, как мое, морщинами. С особой остротой я ощутил кровное родство и понял, что вы – мой брат!
Я облизнул пересохшие губы, сглотнул слюну. Байард наклонился, крепко сжал мою руку, посмотрел мне в глаза и со вздохом откинулся на спинку кресла.
– Простите меня, брат. В последнее время я часто бываю вспыльчивым и слишком красноречивым, скорее даже напыщенным. От этого очень трудно избавиться. У нас впереди много времени, чтобы обсудить планы на будущее. Расскажите лучше о себе. Уверен, в вас течет кровь Байардов.
– Да. Я ношу фамилию Байард.
– Вы, должно быть, очень сюда хотели прийти, раз рискнули явиться в одиночку, без оружия и соответствующих документов. Никто прежде на такое не отваживался.
Я не мог рассказать этому человеку об истинной цели своего прихода. На память пришли рассказы Бейла на встрече у Бернадотта, в частности рассказ о том, как принял Байард имперских послов.
Нет, Байард не был тираном. Напротив, своим дружелюбием он вызвал симпатию.
Но надо было что-то сказать. Я призвал весь свой дипломатический опыт – и стал без запинки врать.
– Вы правы, я и в самом деле могу помочь вам, Брайан, – сказал я, удивляясь тому, что так легко назвал его по имени. Но сейчас мне это казалось вполне естественным.
– С другой стороны, вы заблуждаетесь в том, что ваше государство – единственный уцелевший очаг цивилизации в этом мире. Есть еще одна, сильная, держава, которая хотела бы установить с вами дружественные отношения. Я эмиссар правительства этой державы.
– Почему же вы пришли тайком? Это очень смело с вашей стороны, но и очень рискованно. Должно быть, вы узнали, что меня окружают предатели, опасались, что они вас ко мне не допустят?
Он задавал мне вопросы и сам на них отвечал, не дожидаясь ответа. Настал момент напомнить Байарду о дипломатической миссии Бейла. Ее двух представителей пытали, били и потом уничтожили. Быть может, ответ диктатора что-нибудь прояснит.
– Помню, к вам были посланы двое наших людей, год назад, и им был оказан не очень теплый прием, – заметил я. – И я не знал, как со мной обойдутся. Поэтому я и решил повидаться с вами лично, без свидетелей, с глазу на глаз.
Лицо Байарда вытянулось.
– Впервые слышу о каких-то ваших послах, – промолвил он.
– Их встретил генерал-полковник Янг, – ответил я, – а потом, насколько мне известно, с ними имел беседу лично диктатор.
Байард покраснел.
– Тут есть один пес из разжалованных офицеров, он главарь шайки головорезов, дестабилизирующих ту жалкую торговлю, которую я в состоянии поощрять. Его-то и зовут Янг. Если я установлю, что это он сорвал вашу дипломатическую миссию, сделаю все, чтобы его изловить и подарить вам его голову.
– Я слыхал, что вы сами застрелили одного из наших дипломатов.
Байард буквально вцепился в подлокотники, глядя мне прямо в лицо.
– Клянусь тебе, брат, честью семьи Байардов, что впервые слышу о ваших посланниках и сам лично не причинял им никакого вреда.
Я верил ему. Он так искренне приветствовал союз с цивилизованной державой. И собственными глазами видел кровавую бойню, учиненную во дворце его молодчиками, и атомную бомбу, которую они пытались взорвать.
– Очень хорошо, – сказал я. – От имени моего правительства принимаю к сведению ваше заявление, но где гарантия, что налеты и бомбардировки больше не повторятся?
– Налеты? Бомбардировки? – он был в полном недоумении.
Наступило молчание.
– Слава богу, что вы пришли ко мне ночью, – произнес наконец Байард. – Теперь ясно, что я выпустил из рук контроль за происходящим в стране.
– Было семь налетов, – сказал я, – четыре сопровождались атомной бомбардировкой, и это все за один год. Самый последний налет случился меньше месяца назад.
– По моему приказу все, что имело отношение к атомной бомбе, до последнего грамма было захоронено в море в день основания этого государства. Я знал, что у меня на службе немало предателей, но что есть безумцы, даже представить себе не мог.
Он обернулся и устремил взгляд на висевшую на противоположной стене картину с изображением солнца, играющего в листве деревьев.
– Я дрался с ними, когда они сжигали библиотеки, плавили алмазы работы Челлини, топтали Мону Лизу в руинах Лувра. Спасал все, что мог, утешаясь тем, что еще не поздно. Но шли годы, и перемены не наступали.
Пришли в упадок промышленность, сельское хозяйство, рушились семьи. Людей заботили только три вещи: золото, вино и женщины – вот все, что интересовало людей.
Признаюсь, я почти потерял надежду, пытаясь возродить дух созидания, чтобы не дождаться дня, когда будут разграблены все склады. И тогда я понял, что только жестокое военное правление может спасти мир от хаоса. Вокруг полное разложение… даже в моем доме. Ближайшие советники только и говорят о вооружении, карательных экспедициях, войнах. Бессмысленные войны, сверхгосподство ныне мертвых наций. Они надеялись потратить остатки наших скудных ресурсов на полное уничтожение следов цивилизации лишь для того, чтобы все склонились перед нашей верховной властью.
Он устремил на меня взгляд, который иначе чем лучезарным не назовешь.
– С твоим появлением я воспрянул духом. Вдвоем мы победим.
Я задумался. Империум дал мне все полномочия. И я мог воспользоваться ими по своему усмотрению.
– Верьте мне, – сказал я. – Самое страшное – позади. У моего правительства неистощимые людские ресурсы, снаряжение, оборудование. Вам все дадут, что нужно. Мы же у вас просим дружелюбия и справедливости.
Он откинулся назад, закрыл глаза и прошептал:
– Долгая ночь кончилась.
Еще много пунктов следовало обсудить, но в одном я был уверен: в превратности нашего представления о Байарде. Каким же образом имперская разведка была введена в заблуждение и с какой целью? Ведь у Бейла, по его словам, была группа лучших агентов. Непонятно, зачем ставился вопрос о моей переброске в мир Ноль-Ноль, мир Империума. Байард ни словом не обмолвился об аппаратах Максони – Копини. Будто они вовсе не существовали. Возможно, несмотря на внешнюю искренность, он что-то утаивал от меня?
Байард открыл глаза:
– Пожалуй, хватит о делах, – смеясь, сказал он. – Неплохо бы отметить нашу встречу. Вы не против?
– Мне нравится есть ночью, – полушутливо произнес я. – Особенно если днем не успел пообедать.
– Вы истинный Байард, – в тон отозвался Брайан и нажал кнопку на столике рядом со мной. Затем откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев перед грудью.
– Прежде всего надо обсудить меню, – задумчиво проговорил Брайан, сжав губы. – Не возражаете, если в качестве хозяина я сам выберу блюда. Посмотрим, похожи ли наши вкусы так же, как мы сами.
– Отлично! – кивнул я.
Кто-то осторожно постучал в дверь. Вошел человек лет пятидесяти, невысокий, с печальным лицом. Увидев меня, пришел в замешательство, но тотчас лицо его приняло бесстрастное выражение. Он подошел к диктатору, вытянулся и произнес:
– Я к вашим услугам, майор.
– Чудесно, чудесно, Люк. Вольно! Мы с братом очень голодны. Распорядись на кухне! И пусть наши повара не ударят в грязь лицом перед дорогим гостем!
Люк покосился в мою сторону.
– Мне кажется, господин чем-то похож на майора, – сказал он. – Точнее, поразительное сходство! Что ж, – он поднял голову, – полагаю, можно начать с сухой мадеры 1875 года, чтобы разыгрался аппетит. Потом устрицы под белым соусом "Шабли Вудезар" 1929 года. Их еще осталось немного.
Все это звучало весьма заманчиво. Устрицы я и раньше пробовал. А о столь изысканном виде только слышал.
– … Двойной бульон из печени. К первому блюду подадим красное бургундское, "Конти", 1904 года.
Брайан внимательно выслушал и одобрил меню. Если только Люк все это запомнит, то он, несомненно, официант самого высокого класса.
– Люк давно при мне состоит, – заметил Брайан, перехватив мой взгляд, направленный вслед удаляющемуся Люку. – Очень верный, преданный слуга. Обратили внимание, что он называет меня майором? Это было мое последнее официальное звание во французской армии перед крушением. Позже меня назначили командиром полка, после Гибралтарской битвы, когда мы поняли, что брошены на произвол судьбы. Спустя некоторое время я осознал, что необходимо возрождение, и принял эту задачу на себя. Хотя получал от своих врагов все более и более высокие титулы. Признаюсь, некоторые из них присваивал себе сам, поверьте, это было необходимой психологической мерой. Но для Люка я так и остался майором. Сам же он был старшим поваром в полку.
– Мне мало что известно о событиях в Европе в последние годы, – сказал я. – Не могли бы вы мне рассказать?
Он задумался и стал говорить:
– Это были годы упадка. Все началось с самого первого дня того памятного Мюнхенского мира в 1919 году. Одна Америка противостояла Срединным державам и потому пала после массированного нападения в 1932 году. Казалось, мечта Германии о господстве над миром близка к осуществлению. Но вскоре в покоренных странах вспыхнули восстания. Я получил звание старшего лейтенанта французской армии, которая начала партизанскую войну. Мы стали передовым отрядом организованного сопротивления в Европе, и нашему примеру последовали во многих странах. Люди больше не желали оставаться рабами. В те дни мы были полны радужных надежд.
Но шли годы, и безысходность положения становилась невыносимой. Наконец, во время одного из дворцовых переворотов, кайзер был свергнут, и мы решили использовать представившуюся возможность для совершения последнего штурма. Я вел свой батальон на Гибралтар и у самого берега попал под пулеметную очередь.
Никогда не забуду часы агонии, когда лежал в полном сознании в палатке хирурга. Морфий давно кончился, и врачи старались поскорее вернуть бойцов на поле боя, занимаясь лишь легкими ранеными. Я же не мог больше принимать участие в бою, и мною занялись после всех. Это было логично, но тогда я не хотел понимать.
Я с восхищением слушал его.
– Когда вас ранило?
– Этот день я запомнил навсегда, – ответил он, – 15 апреля 1945 года.
Я был ошеломлен. Ведь я тоже был ранен из немецкого пулемета под Йеной и долго дожидался медицинской помощи, как раз 15 апреля 1945 года. Пожалуй, это было важнее, чем внешнее сходство. Что за странное родство, соединившее наши жизни через всю невообразимую пропасть Сети?
Мы покончили с бренди 1855 года, но продолжали беседовать. Излагали друг другу честолюбивые планы возрождения цивилизации. Наслаждались обществом друг друга. Напряженности как не бывало. Я прикрыл глаза и не заметил, как задремал. Что-то разбудило меня.
Заря уже занялась, небо посветлело. Брайан сидел, сердито нахмурившись. Весь в напряжении.
– Слышите?
Я прислушался. Мне почудился крик и отдаленный взрыв.
– Не так уж все ладно, – ответил Брайан на мой немой вопрос.
Я принялся ходить по комнате. После вчерашнего кружилась голова. Вновь раздался крик, уже громче. В коридоре что-то хлопнуло. Звук показался знакомым.
Через мгновение дверь с треском высадили.
Еще более худой, в туго затянутом черном мундире, на пороге стоял главный инспектор Бейл, бледный от возбуждения, с длинноствольным маузером в руке. Он взглянул на меня, отступил на шаг, прицелился и выстрелил. Брайан успел заслонить меня своим телом и рухнул, сраженный пулей. Я невольно взглянул на его протезы, про себя отметив, до чего они несовершенны. Я наклонился, поднял его. Под воротником было большое красное пятно, которое все увеличивалось. Жизнь покидала его. Он смотрел мне прямо в лицо до тех пор, пока взор навсегда не угас.
