Текст книги "Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах."

Автор книги: Джон Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

В следующем, 1277 году, уладив вопросы с приобретением иерусалимского трона у Марии Антиохийской, Карл д'Анжу отрядил править в свое отсутствие собственного бальи – Роберто да Сан-Северино. Тамплиеры и венецианцы, заранее уведомленные о прибытии бальи, встретили корабль Роберто, проследили за его благополучной высадкой и сопроводили в город с военным эскортом. Вся эта команда предстала перед Балианом д'Ибелином с документами, скрепленными подписями Марии Антиохийской и короля Карла. В письме Папы содержалось папское благословение Карлу как законному королю Иерусалимскому. Балиану не оставалось ничего другого, как сложить полномочия.

К тому времени Боэмунд VII, уже отпраздновавший пятнадцатилетие, вступил в законные права государя Триполи, и вновь принял на службу епископа Тортозского Варфоломея, вскоре изыскавшего новый способ обогатить своих родственников. Молодой Боэмунд обещал своему двоюродному брату и вассалу Гвидо Джебельскому, что рука пребогатой юной наследницы будет отдана его брату Иоанну. Однако епископ Варфоломей убедил отрока с графским титулом нарушить слово, выдав имущую девицу замуж за родного племянника епископа. В ответ на измену Боэмунда своему слову Гвидо похитил наследницу из Триполи, отвез в собственный город Джебель и обвенчал со своим братом, как изначально и намеревались. Боэмунд рассердился на Гвидо, а вот епископ Варфоломей был прямо-таки вне себя, подбив Боэмунда с отрядом рыцарей арестовать Гвидо вместе с братом и доставить их в Триполи для наказания.

Несомненно, памятуя, как епископ Триполийский спасся от мстительного Варфоломея, Гвидо Джебельский запросил заступничества у тамплиеров, охотно принявших его под свою опеку. На что раздосадованный Боэмунд приказал разрушить принадлежащие тамплиерам строения в Триполи. В то же время и в пику ему Великий Магистр де Боже, и сам искушенный в разрушениях, повел сильный отряд тамплиеров в карательный рейд по землям Боэмунда, теша себя грабежами и пожарами и увенчав экспедицию сожжением

Боэмундова замка Будрун, расположенного между Триполи и Джебелем. Боэмунду не хотелось сталкиваться с тамплиерами в открытом бою, но прослышав, что Великий Магистр повел свой отряд обратно в Акру, юный монарх созвал свое войско для нападения на Джебель. Очевидно, никто ему не сообщил, что Великий Магистр, предвидя такой оборот, принял меры, и когда войско Боэмунда сошлось с ратью Джебеля, перед изумленными триполийцами во всеоружии предстал отряд рвущихся в бой тамплиеров. Потерпев сокрушительный разгром, Боэмунд поспешно ретировался в Триполи, нажив себе врага в лице могущественнейшего военачальника Святой Земли. А между тем благоразумие требовало от Боэмунда наладить отношения с бородатыми рыцарями красного креста, к чему подталкивали тревожные слухи, доходившие с севера.

Бейбарс надумал устроить набег на турецкие земли в Анатолии. Государь сельджуков умер, новым султаном стал четырехлетний мальчик, а держава оказалась во власти алчного эмира по имени Сулейман, пекшегося о себе куда более, нежели о народе, и совершенно забросившего оборону государства. Бейбарс решил, что лучшего момента для нападения не сыскать. Несмышленый султан к тому времени был вассалом монгольского ильхана Абаги, державшего в Анатолии гарнизон монгольской кавалерии, но этот факт нимало не пугал Бейбарса: он уже бивал монголов раньше, побьет и теперь.

В то самое время, когда Боэмунд затеял смуту в Святой Земле, прошедший через Сирию Бейбарс прогнал монголов из Анатолии. Сулейман даже не пытался поднять сельджуков на оборону родного края или на помощь монголам, а продемонстрировал прискорбное малодушие, простершись ниц у стоп Бейбарса, не мешкая признав его государем турков-сельджуков.

Когда же весть об успехе Бейбарса достигла слуха ильхана Абаги, тот повелел тысячам монголов оседлать коней и ураганом понесся навстречу врагу, лично возглавив конную армию. Бейбарс, совершенно не готовый бросить вызов всей монгольской орде, попросту отступил из Анатолии в Сирию, полагая, что в любой момент можно вернуться, чтобы вновь завладеть землями сельджуков. А бесхребетного Сулеймана монголы увезли в Персию в кандалах. Предание гласит, что на победном пиру монголов главным блюдом было жаркое из отборных частей Сулейманова тела.

Изгнанием из Анатолии Бейбарс был раздосадован, но куда более его разобидело, что превыше самого Бейбарса все окружающие превозносили доблесть молодого сирийского князя аль-Кахира, унаследовавшего от отца ан-Насира Дауда титул князя Керака. Внезапная популярность отважного молодого потомка Саладинова корня означала возможную угрозу власти султана – а, значит, князь должен был умереть. И Бейбарс пригласил юношу на пир, где кумыс лился рекой, и, улучив момент, достал из-за пазухи фиал с ядом, незаметно подлив его в кубок молодого князя. Как-то уж так получилось, что на пьяном пиру кубки перепутались, и яд достался самому Бейбарсу. Скончался он в конвульсиях от мучительной рези в животе ночью 1 июля 1277 года.

При всей своей жестокости и беспощадности, Бейбарс был наилучшим мусульманским полководцем и самым рачительным султаном со времен Саладина, являвшим христианским державам нескончаемую угрозу. При вести о его смерти христиане шумно ликовали на улицах и возносили в храмах благодарственные молитвы.

Наследником Бейбарса был Барака – несовершеннолетний сын Бейбарса от жены-монголки. Он с дружками опустошил государственную сокровищницу, без счета тратя деньги на все удовольствия, какие они только могли себе измыслить, превратив в игру изыскание способов продемонстрировать безграничную власть султана Бараки. Сановников, не взирая на ранги, бросали в темницы за малейшее оскорбление султана или его друзей. А в ответ на кроткий укор пожилого визиря Барака повелел схватить его и казнить. После без малого двух лет кровавой оргии друзья убедили Бараку, пребывавшего тогда в Дамаске, арестовать двух мамелюкских полководцев, оставшихся в Египте, одним из которых был любимый военачальник Бейбарса – эмир Калаун. Друзья-придворные предупредили полководцев, и те просто покинули Каир, отправившись к своим войскам, где никто не смел даже близко к ним подойти. Султан же упорствовал, и вскоре военачальники провозгласили мятеж и въехали в Каир вместе с войсками. Султан созвал рать в Дамаске, чтобы напасть на мятежных эмиров, но стоило людям Дамаска узнать истинную цель экспедиции, как они, недолго думая, дезертировали и вернулись по домам. Оставшись без какой-либо военной поддержки, султан Барака волей-неволей вынужден был ради спасения жизни согласиться отправиться в изгнание в Керак.

Вслед за посрамленным братом на трон взошел второй сын Бейбарса – семилетний отрок, Калаун же отправлял при нем обязанности визиря и главнокомандующего войск Египетской империи. Но после трех месяцев этого фарса, уступая настояниям друзей и собственному честолюбию, Калаун сместил мальчика, провозгласив себя султаном Египта. Прожив пару месяцев в изгнании, бывший султан Барака погиб. Официальная государственная грамота гласила, что он расшибся насмерть, упав с лошади, но на всех рыночных площадях Египта и Сирии ходили упорные слухи, что его отравили по приказу Калауна.

Позднее, в том же 1279 году, Гуго Кипрский надумал вновь попытаться взять Акру. Призвав на феодальную службу островных вассалов, он собрал войско, собираясь вести его в открытый бой в совершеннейшей уверенности, что бароны материка присоединятся к нему, – они же предпочли сохранять нейтралитет. Тамплиеры были во всеоружии и готовы к сражению даже до того, как Гуго успел высадить всех людей и коней на берег, к тому же храмовников поддерживали все сухопутные и морские силы Венеции. Гуго решил воздержаться от боя, попытав счастья на ниве дипломатии. Но не преуспел и здесь. После многомесячных, и, как оказалось, бесполезных переговоров, угроз и улещивания феодальным договором был поставлен крест на тщетных торгах, поскольку вассалы Кипра присягали проводить на военной службе вне родного острова не более четырех месяцев кряду. Как только время подошло, и феодальные обязательства были исполнены, вассалы короля собрали пожитки и отплыли на родину. Гуго же оставалось, кипя от злости, последовать за ними. Виня в своем провале одних лишь тамплиеров, он в отместку захватил все их владения в королевстве Кипрском. В ответ на прошение Великого Магистра, Папа написал королю Гуго, повелевая тому ради спасения собственной души вернуть тамплиерам отнятое, но Гуго Кипрский поставил возмездие превыше духовного избавления и пропустил приказ понтифика мимо ушей.

В Триполи тоже не все шло гладко. Заключив с тамплиерами перемирие сроком на год, Боэмунд позволил им отстроить и укомплектовать личным составом прецепторию храмовников в городе, но все еще держал в плену двенадцать братьев, захваченных во время прошлых неурядиц. Как только срок перемирия истек, состоялось очередное сражение – около двухсот приспешников Боэмунда выступили против примерно такого же числа тамплиеров и вассалов Гвидо Джебельского. И снова Боэмунд потерпел поражение, что опять повлекло разрушение владений тамплиеров в Триполи. Тамплиеры попытались атаковать город с моря, отправив двенадцать галер брать Триполийскую гавань, но внезапный шторм разметал корабли. В ответ Боэмунд отправил собственную флотилию против замка тамплиеров в Сидоне, но, как нетрудно догадаться, взять обнесенную высокими стенами крепость силами одного лишь флота не удалось.

Тем временем монгольскому двору, умиротворенному известием о восшествии на египетский престол отрока, потребовалось поспешно перестраиваться при куда более зловещей новости, что султанат узурпировал полководец-мамелюк. Ильхан Абага порешил перейти к действиям, не дожидаясь шагов неприятеля, и на исходе лета 1280 года послал в Сирию монгольскую армию, стремительно бравшую город за городом. К октябрю монголы покорили важный город Халеб, перебив там мусульман, разграбив склады и предав мечети огню. Решив воспользоваться воцарившейся неразберихой к собственной выгоде, госпитальеры выслали войско из своего северного замка Маргат в рейд по мусульманским деревням и городкам. Возвращаясь в Маргат после набега на вражескую территорию, нагруженные добычей госпитальеры столкнулись с отрядом мусульманской кавалерии, оказавшимся чересчур малочисленным, чтобы остановить их. За это злопамятный Калаун, оскорбленный маргатской вылазкой, заготовил для госпитальеров особую кару.

Монгольская конница, пустив в ход тактику стремительного натиска и устрашения, вселявшую ужас повсеместно, успешно покорила территорию Сирии, но в Египте в распоряжении Калауна находилось самое многочисленное население во всем исламском мире. Созвав рать, неисчислимо превосходившую войско монголов, он выступил на защиту своего царства. Вкупе его кавалерия и пехота являли собой крупнейшее воинство на Ближнем Востоке, и сугубо численный перевес неприятеля вынудил монголов отступить в Ирак. Чтобы отобрать у султана-мамелюка хоть часть Сирии, Палестины или Египта, монголам требовалось не в пример большее войско.

Между тем монгольские источники подкреплений порядком иссякли: империя Чингисхана раскололась, распавшись на удельные улусы под властью сыновей и внуков великого хана, – у каждого имелись собственные предпочтения и устремления. Хан Хубилай, могущественнейший из всех, мало-помалу проникся древней китайской культурой, став искренним буддистом. Хан Золотой Орды – так стали называть монголов-кипчаков – склонился к исламу, и еще до конца года официально провозгласил, что и сам, и его род стали мусульманами. Как таковой, он не только отказался выступить на стороне персидских монголов против египетских мамелюков, но и стал их потенциальным противником. Так что персидским монголам под началом ильхана Абаги оставалось полагаться только на себя, но зато они могли воззвать к своим вассальным христианским державам Армении и Грузии, а также к некоторой части турков-сельджуков. Боэмунд Триполийский присягнул на верность Абаге, но в его распоряжении войск почти не имелось. Посему крупной военной помощи надлежало искать только в союзе с католиками крестоносных держав, в том числе и с военными орденами. И Абага снарядил послов в Акру.

Монгольские эмиссары растолковали баронам и великим магистрам, что в будущем 1281 году ильхан Абага намерен послать все свое войско – могучую армию в сто тысяч человек – в Сирию, ставя себе конечной целью завоевание Египта. В благодарность же за помощь крестоносцев людьми и припасами Абага ручался, что в числе наград будет и все изначальное Иерусалимское королевство. Все упования крестовых походов сбудутся.

У католиков по-прежнему не было ни единой власти, ни единого мнения. Внутренние дрязги настолько их раскололи, что они даже не могли рассмотреть предложения монголов. Роберто де Сен-Северино получил строжайший наказ Карла д'Анжу поддерживать дружеские отношения с султаном Калауном, так что в ответ на просьбу эмиссаров он пустил в ход все рычаги, имевшиеся в его распоряжении, чтобы только им помешать. Послы Абаги возвращались в унынии и недоумении, наверняка понимая только одно: на помощь крестоносцев ильхану рассчитывать не приходится. Ничуть не больше преуспели и послы монголов, отправленные прямиком к Папе и ведущим монархам Европы.

Калаун же, прекрасно осведомленный своими соглядатаями о монгольской дипломатической инициативе, вслед за монгольской депутацией заслал в Акру свою, предложившую десятилетнее перемирие, распространявшееся и на тамплиеров с госпитальерами. Предложение встретило полнейшую поддержку Роберто де Сен-Северино, в своем радении дошедшего до того, чтобы сыграть роль осведомителя Калауна в стане христиан. С глазу на глаз несколько египетских посланников советовали крестоносцам не бросаться очертя голову на соглашения с Калауном, потому что уже зреет заговор с целью свергнуть султана. И даже назвали имена. Тогда Роберто да Сан-Северино стремглав ринулся упредить Калауна, успевшего вовремя схватить и казнить заговорщиков, тем самым удержавшись на троне.

Получив заверения Роберто, что предложенное перемирие потрафит Карлу д'Анжу, Великий Магистр Вильям де Боже подписал сказанное от имени ордена тамплиеров в мае 1281 года. Великий Магистр госпитальеров тоже поставил свою подпись, а через пару недель после него – и Боэмунд. Калаун ликовал, что своими дипломатическими ухищрениями обезопасил в грядущей монгольской войне свой западный фланг от всякой угрозы со стороны христиан. А пока шли переговоры, Калаун перебросил свое войско из Египта, основав ставку в Дамаске. И приготовился дать бой.

К сентябрю монгольская армия наконец собралась и выступила в Сирию. Военный альянс так и не набрал сотни тысяч людей, на которую рассчитывал Абага, но все же дал солидное воинство в пятьдесят тысяч монголов при поддержке тридцати тысяч христиан из Армении и Грузии, занявших место на правом фланге монгольской армии. Все очень удивились, когда к ним присоединился отряд рыцарей-госпитальеров из Маргата, решивших закрыть глаза на мирный договор, подписанный их Великим Магистром в Акре.

В конце октября 1281 года Калаун выступил навстречу монголам, сойдясь с ними близ города Хомс, километрах в восьмидесяти от побережья между Тортозой и Триполи, и сам возглавил центр мусульманского воинства. Ему противостоял брат ильхана Абаги, главнокомандующий монгольской рати Мангу-Тимур. Когда две рати схлестнулись, тяжелые христианские рыцари на правом фланге монголов сокрушили левый фланг мусульман; не выдержав, конница противника бежала с поля боя. Ликующие христиане устремились вдогонку за удирающим врагом, даже не заметив, что совсем оторвались от главных сил армии. Перегруппировавшись километров за девять от поля сечи, они устроили привал – видимо, пребывая в заблуждении, что все монгольское воинство бьется столь же доблестно. Так бы оно и было, да только в схватке Мангу-Тимур получил серьезное ранение и запаниковал, потребовав, чтобы немалый отряд его телохранителей сопроводил его с поля боя. Увидев, что они отступают, точно так же запаниковала вся монгольская армия, вскоре обратившаяся в беспорядочное бегство.

Больше всего урона войску приносит не рукопашная схватка лицом к лицу, а стычка лицом к спине, когда спасающихся бегством воинов разят сзади. Монголов настигали мусульманские копья, мечи и секиры, оставив вымощенную монгольскими трупами дорогу до самого Евфрата. Успокоенные, вроде бы победившие армянские и грузинские христиане вдруг остались в полнейшем одиночестве, нежданно-негаданно оказавшись в западне. Пока главные силы мусульман преследовали монголов в северо-восточном направлении, христиане с боями пробивались на северо-запад. Роберто да Сан-Северино самолично явился ко двору султана Калауна с дарами, дабы выразить восхищение решительной победой египтян, полагая, что сие угодно его повелителю Карлу д'Анжу. Роберто было и невдомек, что всего через пару месяцев никому не будет ни малейшего дела до пожеланий Карла д'Анжу.

Унизительное поражение в битве при Хомсе потрясло ильхана Абагу до глубины души. Впав в черную меланхолию, он спустя пару недель скончался. На трон взошел его брат Текудар, поправ права Аргуна, сына Абаги. И хотя мать его была христианкой-несторианкой, а отец отличался полнейшей веротерпимостью, на Текудара сильнейшее впечатление произвело учение Пророка Магомета. Провозгласив, что решил принять ислам, он заодно отрекся и от монгольского титула ильхана Текудара, так что с сего дня и впредь его надлежало именовать султаном Ахмедом. Ему еще предстояло пожалеть, что подданные не поспешили последовать его примеру в своих религиозных предпочтениях.

Когда враждебные мамелюки разгромили дружественных монголов, крестоносцы Святой Земли не пожалели сил на улаживание внутренних разногласий. Тамплиеры поладили с Триполи – настолько, что им вновь дозволили отстроить и укомплектовать свою ставку в этом городе; наверное, именно поэтому они столь неодобрительно отнеслись к новому плану Гвидо Джебельского, ни йоту не растратившего своей лютой ненависти к Боэмунду Триполийскому, каковой отвечал ему столь же пылкой взаимностью.

В январе 1282 года Гвидо вздумалось разрешить конфликт, схватив Боэмунда ночью в его же собственном дворце. Вместе с двумя братьями и группой друзей Гвидо под покровом тьмы пробрался в город, после чего заговорщики встретились в доме тамплиеров. Впрочем, им там отнюдь не обрадовались, попросив удалиться. Когда же те двинулись через город к дворцу Боэмунда, поднялась тревога. Гвидо вместе с соратниками поспешил в находившуюся неподалеку ставку госпитальеров и укрылся в башне, где его и осадила стража Боэмунда. Голод и жажда со временем без труда выгнали бы их оттуда, но тут вступились госпитальеры, упросившие Боэмунда обещать, что Гвидо с товарищами получит свободу, если сдастся. Однако как только враги попали к нему в руки, Боэмунд ничтоже сумняшеся слово нарушил. Приспешников Гвидо швырнули в казематы, где выкололи им глаза, после чего отвели спотыкающихся, истекающих кровью заговорщиков к семьям в Джебель. А Гвидо, двух его родных и одного двоюродного братьев подвергли публичному наказанию – закопали по шею во рву, обратив их глаза к солнцу, и покинули умирать от жажды. А заодно подстрекали горожан швырять в торчащие из земли головы чем попало, что наверняка ускорило их смерть.

Тем часом на Сицилии подпольное движение против французского засилья настолько окрепло, что заговорщики решились перейти к действиям. Всю зиму напролет разъезжали агенты по всему островному королевству, звено за звеном проверяя мощную тайную организацию мелкопоместного дворянства и зажиточнейших крестьян. Уговорились и о дате выступления по некоему сигналу, так и оставшемуся неведомым, но сработавшему на славу. Вечером 30 марта 1282 года они восстали единым фронтом, полностью вырезав оккупационные французские гарнизоны вместе с офицерами и чиновниками. Эта резня вошла в историю под названием Сицилийской Всенощной (Vespers). (Если некоторые итальянские историки правы в своих оценках, что тайное общество, стоявшее за этим мятежом, развилось в сицилийскую мафию, ее средневековые корни помогают постичь, почему организованная преступность приобрела совершенно феодальную организационную структуру.)

Могучий альянс между Карлом д'Анжу и папством, выстроенный с таким радением и с такими затратами, попросту рухнул. Альянс, опорожнивший казну римской церкви, не дал ровным счетом ничего. Как только вести долетели до Испании, король Педро III Арагонский тотчас поднял армию, чтобы захватить власть над Сицилией. Войско в Италии, собранное Карлом для вторжения в Византию и истощившее его казну, теперь понадобилось ему, чтобы попытаться вновь подчинить себе сицилийское королевство. Но теперь он остался без средств передвижения для этой армии, когда арагонский флот разбил сицилийский флот Карла в Мессинском проливе, а затем направился на север, чтобы уничтожить его итальянский флот в Неаполитанском заливе. Племянник Карла Филипп III Французский попытался подавить зло в корне, вторгшись в Арагон, но войска Педро III серьезно потрепали его армию. Папа решил использовать сильнейшее оружие духовной власти, официально отлучив короля Педро от церкви, но не добился этим ровным счетом ничего. Узрев в низвержении Карла предвестье упадка его союзников-венецианцев, Генуя с удвоенной энергией ринулась в войну против соперничающей республики.

Зато на востоке правительству и религиозным убеждениям византийцев уже ничто не угрожало: Карлу было не до завоеваний, он бился изо всех сил лишь затем, чтобы уберечь остатки королевства. Султан Калаун сбросил его со счетов, как не сулящего ни помощи, ни угрозы. Карл д'Анжу стал пустым местом. Узнав о крахе своего могущественного союзника и покровителя, Великий Магистр де Боже и его тамплиеры отчетливо осознати, что вместе с ним рухнула и часть могущества и влиятельности ордена. Теперь помощь преданного вассата Роберто да Сан-Северино понадобилась Карлу дома, и Роберто вернулся в Италию, оставив вместо себя сенешаля Одона Пуалешьена. Вполне понятно, что когда султан Катаун предложил новый мирный договор между мусульманскими и христианскими державами, Пуалешьен был настроен на сговорчивый лад.

По сути, договор сей трактовал христиан как торговых партнеров, а не источник военной угрозы. Они согласились воздерживаться от расширения своих фортификаций, и это относилось наряду с прочими баронами к тамплиерам, госпитальерам и тевтонским рыцарям, предводители каковых именовались в грамоте «Великими Магистрами Акры», долженствующими в случае приближения крестового похода послужить наушниками султана. Историк Амин Маалуф приводит отрывок упомянутого договора:

«Буде же некий франкский король вознамерится напасть на Земли султана или сына его с запада, регент королевства и Великие Магистры Акры обязуются уведомить султана о намерениях оного за два месяца прежде его прибытия. Буде же сказанный король высадится на востоке по истечении таковых двух месяцев, регент королевства и Великие Магистры Акры разрешаются от всякой ответственности в сказанном деле».

Вряд ли кому-либо из монархов, замышляющих крестовый поход, пришлось бы по душе, что христианские военные ордена присягнули доставить мусульманскому султану – субъекту предстоящего нападения – заблаговременное двухмесячное уведомление о предприятии, тем самым давая ему шестьдесят дней на подготовку, чтобы сорвать планы христиан.

Договор, действительный в течение десяти лет, десяти месяцев, десяти дней и десяти часов, был подписан в мае 1283 года Одоном Пуалешьеном и Великими Магистрами. Впрочем, имелась в нем специальная клауза об исключении из оного госпитальеров Маргата, на каковых султан затаил зло за участие в монгольском походе против него.

Не простил он враждебные действия и христианскому царю Грузии. Заведя платных осведомителей и соглядатаев при грузинском дворе, Калаун через них прознал, что царь вознамерился свершить паломничество в иерусалимский храм Святого Гроба Господня. Донесение, пожалуй, отвечает высочайшим требованиям даже современного шпионажа, ибо в нем содержалось дотошное описание внешности грузинского царя, как то: возраст, рост, цвет кожи, цвет глаз и шрамы на открытых частях тела, а также маршрут следования и сообщение, что царь отправится в путь инкогнито всего с одним спутником.

Шпионы Калауна без труда опознали царя на границе, после чего следовали за ним изо дня в день вплоть до самых ворот Иерусалима. Едва же он вступил в город, как его бросили за решетку, сковав по рукам и ногам. Затем по приказу Калауна его сопроводили в Египет, где заточили в царской темнице где-то в недрах цитадели Каира. Операция, разыгранная как по нотам, красноречиво говорит об организаторских способностях Калауна.

В свете последних событий король Гуго Кипрский, проявляя завидное постоянство, вообразил, что наконец-то настал подходящий момент заявить права на иерусалимский престол. Снова созвав вассальную рать, он отплыл в Акру в июле 1283 года, но на сей раз шторм сбил его флот с курса, занеся на север к самому Бейруту. Когда же ветер стих, Гуго решил сам отправиться на юг по морю, а войску приказал следовать по суше, однако по пути киприотов жестоко потрепали мусульманские всадники. Получив в Тире известие о случившемся, король Гуго вскипел негодованием на тамплиеров, считая оных повинными в подстрекательстве мусульман к нападению.

Впрочем, у него появились и более реальные причины гневаться на тамплиеров, когда весть о его очередном посягательстве на иерусалимский престол дошла до Акры. Тамплиеры вкупе с венецианцами и общиной Акры упивались полнейшей независимостью, обретенной при апатичном правлении Одона Пуалешьена, и удовлетворить притязания Гуго на иерусалимский трон могли бы только уступая силе оружия – что в сложившейся обстановке было королю Гуго совсем не с руки. И снова он ярился и спорил, пока не истек четырехмесячный срок феодальных обязательств его вассалов. Однако на сей раз одержимый венценосец не стал возвращаться на Кипр вместе с ними, вознамерившись оставаться в Акре, пока его права не признают. Но рок внес в его честолюбивые планы свои коррективы: пару месяцев промучившись от все усугублявшегося недуга, в начале марта 1284 года Гуго отбыл в лучший из миров.

Кипрский престол перешел к его сыну Иоанну – крайне хрупкому семнадцатилетнему юноше, одной ногой стоявшему в могиле. Впрочем, несмотря на немощность, его помазали на царство Кипрское, а после свезли в Тир, где короновали королем Иерусалимским. Второй титул и причитающиеся полномочия тамплиеры, венецианцы и община Акры не признали, демонстративно игнорируя квелого короля.

Кипр был не единственным царством, сменившим в тот год правителя. В Персии Аргун, сын усопшего ильхана Абаги, подняв неудачное восстание против собственного дядюшки султана Ахмеда, угодил в тюрьму ожидать решения своей участи. К счастью для него, монгольский гарнизон не последовал примеру его дяди и не обратился в ислам. Монголы сызмала привыкли благоговеть перед всяким прямым потомком Чингисхана, и Аргун, пользуясь этим, при любой возможности вовлекал командиров и простых воинов в разговор. Он постоянно упирал на то, что теперь милости выпадают только на долю мусульман, что только мусульманин может рассчитывать на повышение. А чем плоха их собственная религия? Почему это настоящий монгол должен соглашаться отринуть мудрые законы Чингисхана, воздвигшего монгольскую империю? Неужто им следует стыдиться, что они монголы? Его убеждения и воззвания к национальной гордости задели монголов за живое, мало-помалу распространяясь среди воинов. Кончилось тем, что стражники освободили Аргуна, а командиры, присягнув ему на верность, убили султана Ахмеда и возвели Аргуна на трон. И очень обрадовались, когда новый государь провозгласил, что не станет отказываться от монгольского имени и вернет себе монгольский титул, провозгласив себя ильханом Аргуном.

Толком не зная, чего ждать от Аргуна, Калаун перевел свой двор и изрядную часть армии в Дамаск. Когда же стало ясно, что Аргун пока не настроен воевать, Калаун решил сдержать обещание, данное самому себе, – покарать госпитальеров Маргата. Из ближайших соседей на подмогу Маргату могли прийти только тамплиеры Тортозы, расположенной чуть южнее, но благодаря недавнему договору Калаун почти не сомневался, что тамплиеры вмешиваться не станут.

В апреле 1285 года Калаун лично повел солидное войско на горный замок Маргат, тщательно спланировав нападение и позаботившись о снабжении войск. Заранее изготовлены были десятки тысяч стрел, имелся запас смолы и нефти для зажигательных ядер, собрали семь массивных катапульт. Правда, инженеры, заправлявшие катапультами, тут же столкнулись с серьезной проблемой: высотой стен замка над уровнем долины. Вопрос стоял не только в том, насколько далеко орудие может метнуть тяжелый каменный снаряд, но и на какую высоту. Попытались было выйти из положения, вкатив катапульты вверх по склону, но тут они стали легкой добычей для госпитальеров, ибо сила тяжести работала на них. Рыцарям требовалось всего-навсего перебросить камень через стену собственными катапультами, обрушив на головы несчастных мусульман. Лишившись таким образом нескольких катапульт, Калаун решил прибегнуть к подкопу.

Мусульманские саперы сумели пробить тоннель под северной башней Маргата, после чего выдолбили под фундаментом большую каверну, подперев свод деревянной крепью. Пропитав и обмазав крепь привезенными с собой смолой и нефтью, подожгли ее. И как только деревянные подпорки фундамента выгорели, башня рухнула. Султан послал командиру замка весть, что ответвление того же тоннеля уходит далеко под строения замка, и если они не хотят погибнуть под рухнувшими зданиями, надлежит сдаться – посулив христианам полную неприкосновенность.

Выбора не было, и начались переговоры об условиях сдачи. Госпитальеры, не питавшие полной уверенности, что Калаун сдержит слово, испытали немалое облегчение, узнав, что каждому командиру будет дозволено оставить себе коня, личные пожитки и даже оружие. Всем же прочим обитателям замка предписывалось уйти пешком и без имущества, ибо единственным достоянием, какое им дозволили сохранить, стала их собственная жизнь. Они проследовали вдоль берега на юг, в замок тамплиеров Тортоза, где храмовники обеспечили единоверцев припасами и конями, чтобы те могли добраться к братьям-госпитальерам в Триполи.