Текст книги "Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах."

Автор книги: Джон Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)

Люди едва осмеливались поверить собственным ушам, когда по стану крестоносцев стрелой разлетелась эта весть. Они сбегались толпами, только бы хоть одним глазком поглядеть на знаменитого святого – брата Франциска Ассизского, вдруг оказавшегося среди них. Франциск надумал отправиться на место боев, ибо вопреки всем свидетельствам обратного (что верно и по сей день) – свято верил, что мира на Ближнем Востоке легко добиться, если только люди доброй воли сядут рядком и все обсудят ладком. Для кардинала Пелагия, видевшего в преклонении перед Франциском подрыв собственного авторитета, визит оказался неприятной неожиданностью, но он никак не мог возбранить гостю навестить султана аль-Камила под мирным флагом.

Султану доложили, что гость – святейший человек («христианский дервиш»), чрезвычайно почитаемый единоверцами, но когда тот предстал перед ним, мусульманский владыка был просто ошеломлен. Франциск, хранивший верность обету нищенства, явился к султану босиком, со спутанными волосами, в изодранном рубище и – что более всего потрясло аль-Камила – грязным и смрадным. Тем не менее, усадив Франциска на почетное место, султан выслушал его очень внимательно, предложил ему угощение, а по окончании аудиенции поднес богатые дары, каковые тот во исполнение обета нестяжания вынужден был отклонить. Франциска порадовало, что его приняли с таким уважением, но то было не уважение к человеку, причисленному собственной церковью к лику святых, а предписываемое культурой султана почтение ко всякому, кого Аллах осенил безумием. Оба не поняли друг друга ни на йоту.

Из Дамьетты сведения аль-Камилу доходили неутешительные: среди воинов запертого там гарнизона разгулялась болезнь, взимавшая свою гибельную дань, и долго им не продержаться. Донесения, поступавшие с северо-востока, тоже не радовали, указывая на возможность войны в Сирии, поскольку среднеазиатский шах Хорезма сумел захватить изрядную часть современного Ирана и Ирака и держал суннитского халифа Багдада в плену. В такой обстановке брат султана аль-Муаззам в Дамаске вряд ли уделит хоть толику своих войск для помощи Египту.

Чтобы распутать этот клубок, аль-Камил освободил пленного рыцаря-католика, дабы тот доставил крестоносцам послание: аль-Камил предлагал короткое перемирие, во время которого готов был обсудить вопрос о том, кому должен принадлежать Иерусалим. Перемирие христианские полководцы приняли, но от переговоров решительно отказались. Передышкой же обе стороны воспользовались, чтобы укрепить оборону. Тамплиеры употребили это время для тайного созыва в полевых условиях Великого Собора, где избрали пятнадцатым Великим Магистром закаленного в сражениях брата Педро де Монтегю. Избрание испанского тамплиера вождем ордена, почти целиком состоящего из французов, было в диковинку, но рыцари, должно быть, сочли, что испанцу будет куда проще найти общий язык с испанским кардиналом Пелагием.

И тут аль-Камил приготовил крестоносцам дивный сюрприз. На сей раз он освободил из плена даже двух католиков – видимо, чтобы оба вкупе удостоверили его поразительное предложение. Буде крестоносцы просто покинут Египет, он передаст им Иерусалим, центральную Палестину с Назаретом и Вифлеемом и территорию Галилеи. Мусульмане же оставят за собой только замки Трансиордании. Дабы скрепить сделку, султан вернет святую реликвию – Животворящий Крест Господень. Вот уж воистину полнейшая победа воинства Христова. Европейские дворяне и вместе с ними король Жан, рассчитывающий после возвращения страны стать ее правителем, призывали немедленно принять предложение.

Однако кардинал Пелагий встретил предложение султана в штыки, желая добиться абсолютной, безоговорочной победы над иноверцами, чтобы лично продиктовать им условия капитуляции. Командиры тамплиеров и госпитальеров тоже запротестовали, но по более реальным соображениям. Во-первых, Иерусалим и окрестные земли находятся в руках султанова брата аль-Муаззама Дамасского – так как же аль-Камил собирается отдать владения, которыми не распоряжается? Во-вторых, после заключения договора европейские паломники-крестоносцы отправятся по домам, возложив оборону вновь обретенных территорий на военные ордена, – а ведь стены Иерусалима разобраны, крепости в Галилее разрушены, и мусульмане смогут напасть когда вздумается, а после стремглав укрыться за Иорданом, в оставленных за собой замках Трансиордании. Тамплиеры жаждали снова обосноваться в мечети аль-Акса на месте храма Соломонова, но не на такой же шаткой основе! Единственным разумным выходом было потребовать, чтобы аль-Камил пополнил свое предложение еще и крепостями Трансиордании.

А итальянские торговые города-государства так возмутились предложением султана, что устроили кровопролитный бунт, дошедший до того, что одного из рыцарей Храма, пытавшегося восстановить порядок, просто-напросто убили. Дело в том, что итальянцам никакая выгода от территорий в центральной Палестине и Галилее не светила, зато Дамьетта представляла собой узкий конец своеобразной географической воронки, в которую стекались товары центральной и восточной Африки и специи из Индии, так что продвигаясь с боями вверх по Нилу, можно было прилично заработать. И они поддержали кардинала Пелагия, категорически отвергшего предложение аль-Камила.

Составляя донесение в Рим, недавно прибывший епископ Акры Жак де Витри не скупился на оправдания кардиналу и себе самому: «Многие из наших паломников полагали сказанные предложения важными и пристойными… но таковые, кто по опыту знаком с притворством оных [египтян], то и дело изменяющих слову… тамплиеры, госпитальеры, тевтонские рыцари, легат, патриарх, архиепископы, епископы… не придали никакого значения упомянутым лживым речам, считая, что сарацины не имеют иных намерений, кроме как под прикрытием фальшивого мира рассеять войско Христово…» Папе наверняка было приятно читать такое донесение, да только ни епископ, ни кардинал не обладали ни малейшим опытом ведения дел с египтянами, – хотя до возвращения домой им еще предстояло хлебнуть его с лихвой его горечи.

Когда мирное предложение отвергли, руки у султана опустились, ведь доставить в Дамьетту ни подкрепление, ни провизию он не мог. Все доходившие до него донесения твердили, что город, пребывающий на грани голода, опустошает заразная болезнь. В них также говорилось, что мертвые лежат прямо на улицах, потому что живые чересчур слабы, чтобы хоронить их.

Христианам стало известно об этом несколько дней спустя, когда они не увидели на внешней стене Дамьетты ни одного защитника. Осторожно, опасаясь подвоха, крестоносцы приблизились к стене и приставили штурмовые лестницы. Медленно взобравшись по ним в полной готовности к внезапной контратаке со стены, на самом верху они обнаружили, что вся внешняя стена брошена на произвол судьбы. Перебравшись к внутренней, они столкнулись почти с такой же ситуацией. Слабое сопротивление больше смахивало на уличную потасовку, чем на бой. Ворота открыли, почти не встретив сопротивления, и озадаченное войско крестоносцев беспрепятственно вошло в город.

На сей раз обошлось без массового истребления мусульман, потому что защитники города были по большей части либо мертвы, либо чересчур жалки, чтобы поднять на них оружие. Всех оставшихся в живых взяли в плен, не встретив ни сопротивления, ни даже протестов. Несмотря на неизбежное мародерство, собрали и немало трофеев для распределения среди воинов. Как водится, доли, выделенные рыцарям и сержантам тамплиеров, госпитальеров и тевтонских рыцарей, получили их казначеи. Кардинал Пелагий провозгласил, что покоренный город – теперь имущество церкви, находящееся в его самоличном распоряжении, но тут воспротивились все, даже военные ордена, прежде поддерживавшие его во всех начинаниях. Когда же король Жан пригрозил удалиться вместе со всеми местными баронами и их войсками, Пелагий нехотя пошел на компромисс, согласившись, чтобы Жан играл роль губернатора, но только до прибытия императора Фридриха – каковой, по убеждению прелата, должен был явиться со дня на день. Но кардинал тешил себя иллюзиями: Фридрих не собирался покидать Италию, пока церковь официально не помажет его на трон Священной Римской империи с приличествующей случаю коронацией с самим Папой во главе. Вместо того, чтобы повести германскую армию на подмогу крестовому походу в Египет, Фридрих отправил туда горстку рыцарей и солдат, дабы поддержать уверенность Папы, что в конечном итоге император непременно исполнит обет крестоносца.

Действуя в обход кардинала Пелагия, король Жан напрямую испросил у Папы Гонория позволения выйти из крестового похода, чтобы достойно откликнуться на последние события в Армении. Дело в том, что король Лев II почил, назначив наследницей свою четырехлетнюю дочь. Но Жан полагал, что его жена Стефания, будучи старшей дочерью Льва, имеет больше прав на армянский трон, тем паче, что их новорожденный сын – единственный наследник мужского пола. Посему Жан вознамерился отправиться в Армению, дабы вступить в свои права, и Папа изъявил согласие. К сожалению, ведая об уходе Жана, Папа заодно вновь подтвердил, что верховным главнокомандующим христианской армии в Египте будет его легат, кардинал Пелагий.

Вернувшись в Акру, Жан проведал, что жена дурно обращалась с его малолетней дочерью от первого брака, и в гневе прибил жену так жестоко, что от побоев она скончалась. Когда же смертельная болезнь через несколько дней унесла жизнь их младенца сына, притязания Жана на армянский престол стали совершенно беспочвенными.

Впрочем, сразу же возвращаться в Египет он не стал, ибо аль-Муаззам Дамасский – видимо, чтобы отвлечь на себя часть военного бремени, свалившегося на плечи брата аль-Камила в Египте, – вторгся в Палестину и напал на Кесарию, после чего двинулся на север вдоль берега, чтобы встать лагерем под обращенной к суше могучей стеной принадлежащего тамплиерам Замка Паломников. Когда весть об осаде замка долетела к Великому магистру в Дамьетту, он вместе с отрядом тамплиеров на собственных галерах отправился из Египта, чтобы попасть в замок с моря и помочь в его обороне. Король Жан выжидал в Акре на случай, если тамплиерам понадобится помощь, но войску, состоявшему в основном из легкой кавалерии, взять Замок Паломников нечего было и думать.

Вести, доходившие из далеких северных краев, были куда более зловещими, однако еще никто не осознавал их значения. Грандиозная монгольская орда продвинулась на запад почти на девять тысяч километров от родины Чингисхана, встретив первого христианского противника. Когда монголы приблизились к турецкой провинции Азербайджан, грузинский король со своими воинами-горцами преградил им дорогу. Грузинские витязи славились на весь свет, но еще ни разу не противостояли они столь дисциплинированной рати, да вдобавок столь неисчислимой. Грузинское воинство просто-таки смели с лица земли, фактически уничтожив Грузию как независимую военную державу.

В Египте же аль-Камил воспользовался месяцами передышки на славу. Хотя христиане контролировали восточный рукав Нила, протекающий мимо Дамьетты, западный, впадающий в Средиземное море у портового городка Розетта близ Александрии, был оставлен совершенно без внимания. Отстроив свой флот, аль-Камил летом 1220 года повел его через западный рукав в море, издали обогнув флот христианских захватчиков. Египетские корабли дошли до северной оконечности Кипра, где на рейде у Лимассола обнаружили христианскую эскадру, доставившую новых крестоносцев и как раз пополнявшую запасы перед последним переходом к Дамьетте. Христианские флотоводцы, считавшие эти воды совершенно безопасными, были совершенно не готовы к бою, когда на них вдруг устремился египетский флот. Часть кораблей крестоносцев потопили, часть взяли на абордаж. Уйти не удалось никому. Тысячи человек попали в плен и в ближайшие месяцы были проданы в рабство мусульманам. Когда известие о случившемся дошло до стана крестоносцев, все взоры обратились на кардинала Пелагия. Ни для кого не было секретом, что лазутчики настойчиво доносили ему о наращивании мощи египетского флота и о том, что египтян можно запросто запереть в западном рукаве Нила. К несчастью, не придав донесениям ни малейшего значения, Пелагий даже пальцем не шелохнул. Гениальный полководец, приказавший возвести плотину лишь после того, как лагерь затопило, и теперь оказался на высоте, дав команду патрулировать устье западного рукава Нила пизанцам и венецианцам после того, как египетского флота и след простыл.

Под конец года Пелагий наконец-то получил долгожданную весть: в ноябре Фридрих прибыл в Рим, где Гонорий III собственноручно возложил на его чело венец государя Священной Римской империи. Монарх же поклялся исполнить священный обет крестоносца, провозгласив, что поведет рать в Египет будущей весной. Уведомляя легата о сих радостных событиях, Папа также упредил кардинала, чтобы тот не принимал и не отвергал никаких мирных договоров без его, папского, одобрения; настраивать новопомазанного императора против себя Гонорию никак не хотелось.

Вопреки обещаниям, весной 1221 года Фридрих в Египте не появился, зато послал вместо себя войска. В марте два посланника Фридриха прибыли с небольшой германской армией. Примерно в то же самое время император отрядил туда еще одну армию из Италии под командованием герцога Баварского. В июле в Египет пришли восемь галер с войском графа Апулийского. В нижнем течении Нила мало-помалу собралось могучее христианское войско. Новоприбывшие рвались в бой, как и сам кардинал Пелагий, но их предводитель император Фридрих все не появлялся. В конце концов воины согласились выступить в поход, но упорно стояли на том, что командовать ими должен испытанный полководец, требуя, чтобы кардинал послал за королем Жаном Иерусалимским. Как ни ярился Пелагий, иного выхода из тупика не было, и, скрепя сердце, он послал за королем Жаном.

Тот вернулся в Египет в июле, равно как и Великий Магистр де Монтегю с отрядом тамплиеров. Впрочем, и Жану, и тамплиерам стало ведомо, что аль-Муаззам собирает войско в Сирии, так что отлучаться от дома им было очень не с руки. Сверх того, надвигался разлив Нила, и начинать кампанию в дельте реки было, как минимум, неразумно. Король Жан попробовал было уговорить военачальников выждать, но когда кардинал Пелагий в присутствии остальных накинулся на него с обвинениями в трусости, гордыня возобладала над здравым смыслом, и Жан согласился возглавить экспедицию.

Благодаря долгому бездействию сторон аль-Камилу с лихвой хватило времени на подготовку, и когда крестоносцы 12 июля выступили в поход вверх по Нилу, им навстречу вышла грандиозная мусульманская рать. Христианское воинство, к тому времени выросшее почти до пятидесяти тысяч человек, из которых около пяти тысяч составляли конные рыцари, сопровождала колоссальная армада – более шестисот кораблей. Впрочем, мусульмане выглядели не менее впечатляюще, не пожалев трудов на сбор армии и флота, и теперь численно превосходили крестоносцев и на суше, и на воде. Но, что важнее для грядущих сражений, они куда лучше знали и собственные края, и норов реки, считавшейся тогда самой могучей на свете.

Двигаясь вверх но Нилу, христиане дошли до крепости Шаримшах, сдавшейся им 20 июля. Король Жан хотел переждать там, зная, что ежегодный разлив Нила начнется со дня на день. Ему доводилось слышать, что река, питаемая на юге неустанными чудовищными ливнями на тысячах квадратных километров, приносит невообразимую массу воды. Но кардинал Пелагий отверг эту трусливую отговорку – уж кто-кто, а он знал о наводнениях все. Дельта Нила представляет собой хитросплетение протоков, и один из его рукавов под названием Бахр ас-Сагир, протекающий вдоль восточного берега, находился на пути у крестоносцев. И тогда одна мусульманская армия разбила бивак на своей стороне мелкого рукава, а другая тайно переправилась через него, сделав изрядный крюк к востоку. Обойдя крестоносцев, мусульмане скрытно заняли позиции у них в тылу, отрезав христиан от базы в Дамьетте.

На западной же стороне от Нила отходит другой рукав, несущий воды до самого моря. Но ниже захваченного города Шаримшах, позади христианского флота, есть пролив, соединяющий его с рекой. Минуя пролив за несколько дней до того, христиане попросту не обратили на него внимания, по ошибке приняв за мелкий ирригационный канал.

Весь свой расчет мусульмане строили на уровне и скорости затопления. И расчет их оправдался с лихвой. Вскоре вода и в восточном, и в западном рукавах поднялась настолько, что переправиться вброд нечего было и думать. Избыток воды из стремительно вздувающегося западного рукава хлынул в протоку под Шаримшахом, обратив ее в пригодную для судоходства речушку. Спустившись по течению западного рукава, египетский флот свернул в протоку и вышел к Нилу, отрезав христианскую армаду от Дамьетты и от моря.

Выслушивая донесения прибывающих разъездов и лазутчиков, кардинал Пелагий волей-неволей вынужден был признать прискорбный факт, что, даже не успев вступить в бой, его крестоносное воинство оказалось в полнейшем окружении, попавшись на удочку более многочисленного и хитроумного противника. На деле христиане оказались в осаде – сравнение, надо сказать, вполне уместное, поскольку ревизия показала, что запасов провизии едва-едва хватит на три недели. Переправиться через разбушевавшийся Нил или чрезвычайно разлившийся Бахр ас-Сагир крестоносцы не могли, так что уповать им оставалось только на упорядоченное отступление. И как ни противился кардинал подобному исходу, о возможности коего даже не помышлял, в конце концов совладав с гордыней, велел немедленно трубить отбой крестового похода. Нужно было спешить, и чтобы тихоходные повозки не сдерживали войско, взяли только те припасы, что могли унести с собой, а прочие надлежало уничтожить.

Приказ бросить драгоценные бочонки с вином означал для простых солдат непомерную жертву, и посему они порешили прежде осушить их до капли. И когда 26 августа прозвучал сигнал выступать, едва ли не все пехотинцы не зашагали, а заковыляли на заплетающихся ногах. Впрочем, даже так они могли бы обставить противника, если бы не промашка тевтонских рыцарей. Поленившись вскрывать и вываливать припасы, теряя время и силы, они, недолго думая, их подпалили, – а столб чадящего дыма известил египтян, что христиане тронулись в путь.

Территория, по которой отступали крестоносцы, оказалась ниже уровня реки, о чем они проведали, как только мусульмане открыли шлюзы окрестных плотин. Хлынувшая вода затопила низменность, и вскоре люди и лошади брели по колено в жиже, меся склизкий ил тысячами ног и копыт и стремительно обращая его в вязкую топь. Люди, спотыкающиеся на каждом шагу, падали под градом стрел, гибли от рук турецких кавалеристов и чернокожих нубийских пехотинцев. Удержать порядок среди кавалеристов удалось лишь королю Жану и его баронам, пока тамплиеры и госпитальеры разбирались с пешей ратью. Остальные же попросту разбежались.

Тысячи христиан сложили головы при отступлении, но еще тысячи были ранены. К несчастью для последних, торопившийся удрать кардинал Пелагий воспользовался для этого своей верховной властью. Поспешив к реке, он приказал самому большому судну, отдавшись стремительному течению Нила, доставить его сквозь ряды египетских кораблей в безопасное место. Сия блистательная эскапада спасла жизнь самому кардиналу, но остается только гадать, сколько еще христиан заплатили за нее жизнью, ведь на упомянутом судне находились запасы лекарств всего войска. Большинство же остальных христианских кораблей, попытавшихся ринуться вслед за кардиналом вниз по течению, угодили либо на дно, либо в плен.

Подводя итог сказанному, Великий Магистр де Монтегю писал в своем послании магистру Храма в Лондоне: «Провизия наша погибла, многих из воинов смыло, и мы не могли продвинуться ни на шаг. Вода же все поднималась, мы лишились коней, седел, поклажи и вообще всего, что имели. Не будучи в состоянии ни двинуться дальше, ни отступить, мы не ведали, куда повернуть. Не имея пропитания, мы, аки уловленная сетями рыба, не могли ничего поделать, кроме как молить о мире».

Великий Магистр ничуть не приукрашивал: через считанные дни христиан заставили бы сдаться измором, и кардинал понял, что не остается ничего иного, кроме переговоров о мире. Султан, оказавшийся на высоте положения, мог диктовать свои условия. По его представлению, это означало, что христиане либо примут его предложение, либо умрут. И они приняли условия султана.

Прежде всего, надлежало сдать Дамьетту. Далее, все крестоносны должны удалиться из Египта. Будет заключено перемирие сроком на восемь лет. Крест Господень будет возвращен. А чтобы заручиться благопристойной передачей Дамьетты из рук в руки, аль-Камил настоял на обмене заложниками, с тем чтобы освободить их лишь после того, как город окончательно вернут египтянам. В заложники султан затребовал кардинала Пелагия, короля Жана, Великого Магистра тамплиеров и ряд знатных христиан, а в качестве гарантии со своей стороны предложил одного из своих сыновей, одного из братьев и группу египетских эмиров.

Прежде чем сдаться в заложники, кардинал Пелагий отправил в Дамьетту депутации тамплиеров и тевтонских рыцарей под предводительством великих магистров, дабы те поведали христианскому гарнизону о сдаче города. Наверное, сам он пойти не решился, прекрасно зная, что расплачиваться за дурные вести зачастую приходится тем, кто их принес. Разъяренная толпа набросилась на тамплиеров и тевтонских рыцарей, и тем пришлось забаррикадироваться в своих временных квартирах.

В ожидании исполнения условий договора султан задал заложникам грандиозный пир. Поглядев на короля Жана, мусульманский монарх выразил изумление, узрев слезы на щеках великого воителя. Жан ответствовал, что слезы сии – от острых угрызений совести. Пока он тут лакомится изысканнейшими блюдами, воины в христианском лагере умирают от голода. Выслушав сие, султан хлопнул в ладоши, призывая прислужников, дабы отдать им указания. И через пару часов на стоянку крестоносцев начали прибывать вьючные животные и повозки, нагруженные провизией. Теперь христианам оставалось лишь гадать, как же эти темнокожие люди в тюрбанах, коих принято считать воплощением зла и орудиями дьявола, могут являть собой и ангелов милосердия, спасших людей от голодной смерти.

Сей парадокс достойно венчает Пятый крестовый поход, обернувшийся грандиозным военным и религиозным крахом. Был, правда, под конец момент, тянувший на подобие религиозной победы, – но когда он настал, вместо Креста Господня султан аль-Камил смог принести лишь извинения. Мусульмане не видели в священном символе распятия Христа ничего особенного, и во время последней войны попросту задевали его куда-то не туда. Султан повелел все обыскать, но Животворящий Крест исчез бесследно. Некоторые крестоносцы решили, что Бог покарал их, не пожелав предать реликвию им в руки.

17. Император Фридрих 1221-1229.

ороль Жан Иерусалимский воспользовался миром, наступившим после египетской катастрофы, чтобы возобновить торговлю с мусульманами, игравшую жизненно важную роль для хозяйства его крохотной державы. Однако на севере о мире не могло быть и речи до решения вопроса о престолонаследии в Армении, – а с ним вместе и о правлении Антиохией. Борьба за власть дошла до кровопролития, в интригах увязли и храмовники с госпитальерами – по-прежнему по разные стороны баррикад, позабыв о недавнем сотрудничестве во время похода вверх по Нилу.

По смерти жены и сына короля Жана свои права на трон предъявил правомочный наследник Армянского королевства, князь Раймунд-Рубен Антиохийский, при поддержке Папы и госпитальеров, попечению каковых вверил цитадель Антиохии. Вдобавок он уговорился с госпитальерами, что буде они сумеют отбить Джабалу у мусульман, таковая перейдет к ним вместе с окрестными землями.

Тамплиеры же во всем поддерживали Боэмунда Триполийского, жаждавшего заполучить Антиохию обратно. Его час пришел, когда армянская знать отвергла притязания Раймунда-Рубена, предпочтя принести клятву верности юной царевне Изабелле, как и повелел им почивший монарх. Не будучи католиками, они противились попыткам Папы вмешаться в правление их державой, твердо полагая, что он сует нос не в свое дело. На роль регента они избрали армянского дворянина Адама Баграсского, дабы тот правил страной вместо царевны, тюка сказанной не подыщут мужа. А пару недель спустя, передав кошель золота с рук на руки, госпитальеры наняли асасинов убрать Адама с дороги. Воспользовавшись всеобщим замешательством после покушения, Боэмунд напал на Антиохию вкупе с тамплиерами и без труда овладел городом, – хотя цитадель при том осталась за госпитальерами. Боэмунду оставалось лишь запереть их там, чтобы вынудить сложить оружие.

Взамен убиенного регента Адама Баграсского армянские дворяне избрали одного из компатриотов – честолюбивого воина Константина, возглавлявшего Хетумскую династию. Сказанный Константин без промедления созвал войско сторонников и пошел войной на соперника – князя Раймунда-Рубена, после утраты Антиохии оставшегося практически беззащитным перед армянской армией. Последовала короткая схватка, в ходе которой князя захватили в плен и бросили в темницу, где он через пару недель и скончался, что никого не удивило. Отныне Изабелла стала безраздельной владычицей Армении, но до ее замужества править страной предстояло регенту.

Тем часом предпринятая Боэмундом в Антиохии изоляция цитадели увенчалась успехом. Истощив свои запасы, госпитальеры оставили крепость – и, к восторгу тамплиеров, покинули город почти в полном составе. Когда же Боэмунд отверг обещание Раймунда-Рубена передать права на Джабалу госпитальерам и препоручил сказанные права рыцарям Храма, последние возрадовались еще более. Нарастающую рознь между орденами сумел утихомирить только папский легат, устранивший вполне реальную угрозу сражения тамплиеров с госпитальерами тем, что вынудил обе стороны согласиться поровну поделить права на пока не завоеванную Джабалу.

В ответ на вмешательство легата Боэмунд захватил все владения госпитальеров в Антиохии. Легат парировал удар отлучением Боэмунда от церкви, после чего, осерчав на тамплиеров, не отрекшихся от союза с преданным анафеме владыкой, послал жалобу Папе, каковой подтвердил отлучение и повелел тамплиерам отречься от дружбы с Боэмундом. Им не оставалось ничего иного, как подчиниться. При том Папа никоим образом не пожурил госпитальеров за альянс с мусульманскими асасинами.

Теперь политические интересы подсказывали, что самый надежный способ заручиться миром между Антиохией и Арменией – женить одного из сыновей Боэмунда на королеве Изабелле Антиохийской. За пару месяцев до того требования армян воспрепятствовали бы подобному браку, но ныне отлученный Боэмунд без малейших угрызений совести уступил их настояниям, чтобы его сын Филипп, выбранный в женихи, отрекся от католической веры и перешел в лоно армяно-григорианской церкви.

Как и следовало ожидать, бывший регент Константин отказался уступить власть новоиспеченному королю Антиохии. Похитив Филиппа однажды ночью, его бросили в казематы замка армянской столицы Сис, находившейся во власти Константина.

В страхе за свою жизнь королева Изабелла бежала под защиту госпитальеров, совершив тем самым серьезную ошибку. Как только Константин потребовал выдать ему юную королеву, госпитальеры, прекрасно разумея, что Константин начнет враждовать с их врагом Боэмундом, передали перепуганную девушку прямо ему в руки. Отправив палачей разделаться с Филиппом, Константин тут же вынудил королеву Изабеллу выйти за его собственного сына.

За убийство сына Боэмунд отомстил тем, что известил турков-сельджуков, что если они совершат набег в Армению, сам Боэмунд никоим образом препятствовать им не будет. Константин же со своей стороны сделал в точности такое же предложение суннитскому эмиру Халеба, намекнув, что тот может преспокойно напасть на Антиохию. Правда, ни тех, ни других мусульман боевые действия не прельщали – им было довольно и того, что христиане между собой на ножах, и между двумя северными государствами воцарилось некое подобие мира, преисполненного горькой злобы и ненависти.

На юге же королю Жану требовалось позаботиться о собственном престолонаследии, подыскав подходящего жениха дочери Иоланде. В Святой Земле он достойных кандидатов не видел, и потому в 1222 году надумал отправиться во Францию, дабы испросить помощи короля, чье ходатайство в свое время возвело на иерусалимский трон его самого. Мужа для его одиннадцатилетней дочери должен был присмотреть король Филипп.

Однако, когда Жан задержался в Риме, чтобы нанести визит Папе, планы его переменились. Находившийся там же Великий Магистр тевтонских рыцарей Герман фон Зальца сделал ему весьма интригующее предложение – обручить Иоланду с его добрым другом, владыкой Священной Римской империи Фридрихом II. Императору, похоронившему жену всего четыре месяца назад, не исполнилось еще и тридцати, и уж наверняка лучшего жениха не сыскать на всем белом свете. Папа пришел в восторг: если королем Иерусалимским станет Фридрих, ему волей-неволей придется исполнить обет, принятый еще в 1215 году, и возглавить крестовый поход. Что же до Жана, ему подобный брак сулил перспективу стать тестем римского государя, а то и дедом грядущего императора. Но, обдумывая дело так и эдак, он все более и более тревожился о собственном положении в Святой Земле после того, как королевский брак свершится. Однако Великий Магистр фон Зальца заверил Жана, что тот до самой смерти будет править как регент.

Ну, а Фридрих II никогда не упускал возможности распространить свою власть еще дальше. Раз король Амальрик Кипрский четверть века назад получил свою корону из дланей тогдашнего Римского императора, то и Фридрих, император нынешний, – законный сюзерен островного королевства. Поскольку нынешнему королю Генриху I всего одиннадцать лет от роду, Фридрих без труда утвердит свою власть и там. Женившись же на королеве Иоланде, станет королем Иерусалимским. В общем и целом, все шло к тому, что он сможет объединить все христианские государства и править ими самодержавно, – а иного правления Фридрих себе и не представлял.

Воспротивиться этому мог только король Филипп Французский, призванный послужить сватом малолетней королевы, но прикованному болезнью к постели Филиппу было не до того. Перед кончиной, постигшей его в июле 1223 года, он не забыл и Святую Землю, оставив по завещанию весьма солидные суммы золотом в помощь тамплиерам, госпитальерам и королевству Иерусалимскому. Долю, причитавшуюся Иерусалиму, передали королю Жану. Как ни пришлась по душе Фридриху идея женитьбы, с приготовлениями он не торопился, и только в августе 1225 года в Акру прибыл архиепископ Капуи, уполномоченный Фридрихом исполнить свадебный обряд без жениха. Отныне Иоланда, достигшая предписанного законом четырнадцатилетнего возраста, могла короноваться на Иерусалимский трон, и церемония помазания, последовавшая за женитьбой через посредника, состоялась в Тирском соборе в присутствии цвета военных орденов и местной знати.