Текст книги "Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах."

Автор книги: Джон Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)

Подобное унижение не могло остаться без ответа, и Чингисхан самолично повел свежее войско против Джелал ад-Дина. Тот же отступил с армией к реке Инд, где монголы и настигли его в ноябре 1221 года. Войско его смяли, но сам Джелал ад-Дин ускользнул, загнав своего коня в реку и одолев сильное течение, обрел спасение на противоположном берегу. Оставленную им родню взяли в плен для решения ее участи великим ханом. Решение же было таково, что всех детей мужского пола казнили на глазах у их матерей и сестер.

Весть о поражении монголов под Парваном пробудила тщетные надежды у граждан Герата. Сей город – великолепный мегаполис с населением более трехсот тысяч человек – мирно покорился монголам, но при известии о Парване с ликованием восстал, частью изгнав, частью убив горстку монгольских господ. Настал час покарать народ Герата за неразумный мятеж. Орудий у монголов не было, и на осаду ушел не один месяц, но в июне 1222 года они все-таки ворвались в город. Приговор Чингисхана был ужасающе прост: казнить всех горожан до единого. Даже его воинам, искушенным в массовой резне, на исполнение приговора потребовалось более недели.

За отцом Джелала – Мухаммед-шахом, бежавшим в противоположном направлении, на запад – отрядили войско под командованием двух лучших монгольских багатуров (генералов) – Субудая и Джебэ. Не спеша настичь беглеца, полководцы по дороге задерживались, чтобы сокрушать города, лежавшие на их пути через Персию на запад. Захватив Святой Город Кум (столетия спустя давший прибежище Аятолле Хомейни), они истребили всех его жителей. Свернув на северо-восток, подошли к турецкому эмирату Азербайджан, где получили чудовищную дань золотом за то, что обошли стороной столичный город Табриз, устремившись в Грузинское царство, где впервые и встретились с христианским противником. Царь Георгий IV самолично возглавил своих доблестных витязей в попытке остановить монгольское нашествие, но потерпел сокрушительный разгром в то же самое время, когда крестовый поход под предводительством кардинала Пелагия постигла такая же участь в Египте. Тем часом Мухаммед-шах в паническом стремлении выскользнуть из рук кровожадных монголов наконец-то обрел убежище на крохотном островке в Каспийском море, где и скончался от изнеможения, отчаяния и горя.

Монголы же, предоставленные сами себе, надумали совершить набег в края к северу от Каспия, без труда сокрушая кавказские племена, имевшие несчастье оказаться у них на пути. Тюрки-кипчаки предложили русским князьям союз и золото, призывая их объединиться, дабы остановить эту человеческую саранчу. Откликнувшись на зов, князья Киевский, Смоленский, Черниговский и Галицкий привели свое объединенное войско, дабы встретить монголов близ Азовского моря. В сражении раздробленное войско полегло, а раненых и взятых русских воинов тут же казнили. Четверых русских князей сумели взять живьем. Связав по рукам и по ногам, их простерли на земле и прямо на них настелили дощатый пол, послуживший подмостками для веселого пира и плясок монголов. Никого не удивило, что по окончании веселья русских князей нашли затоптанными насмерть. Оттуда монгольская армия, совершавшая только набеги, но не занимавшая захваченную территорию, ураганом пронеслась через Крым, где впервые столкнулась с католиками, разграбив генуэзское торговое поселение. Свернув обратно на восток, чтобы присоединиться к орде Чингисхана, она оставила позади широкую полосу сожженных хуторов, деревень и целых городов, населенных лишь разлагающимися трупами.

Мусульмане и христиане, и сами вполне способные на зверства, все-таки не могли постичь смысла столь безоглядных разрушений и поголовной резни. Монголы стали для них воплощением адских демонов, заслуживающих описания как «удивительно мерзкие» и «невероятно смердящие». К счастью, совершив налет, варвары уходили – как неистовый шторм или землетрясение, сеющие гибель и разрушение, а после утихающие. Кажется, никто из пострадавших так и не понял, что они пали жертвами разведки боем, а не настоящей войны, и что монголы еще вернутся. Русский летописец писал: «Это за грехи наши Бог вложил недоумение в нас, и погибло без числа много людей… Об этих же злых татарах не знаем, откуда они пришли на нас и куда опять делись».

В 1227 году, пока император Фридрих II собирал свое крестоносное войско в Италии, Чингисхан, доживший до шестидесяти лет, выступил на завоевание Тибета, но скончался ь походе. Все татарские князья царского рода собрались на курултай в столицу Каракорум. Похоронив великого хана в некой тайной могиле, не найденной и по сей день, они избрали царем царей его сына Огодая.

По монгольскому обычаю управлять родным улусом (краем) доверили его младшему брату – Тулую, а еще одному брату Бату [Батыю в русской транскрипции] препоручили задачу покорения западных краев, некогда разоренных монгольским багатуром Субудаем, ныне приставленным помогать Батыю.

Во время передышки между монгольскими войнами хорезмский принц Джелал ад-Дин покинул свое убежище при индийском дворе в Дели. Собрав остатки хорезмской кавалерии, Джелал вознамерился основать новое царство на западе. Проехав через Иран и Ирак в окрестности Багдада, он устремился на северо-восток, дабы завоевать Азербайджан, а оттуда – в Сирию и во владения турков-сельджуков. Для султана аль-Камила Египетского и князя аль-Ашрафа Дамасского Джелал представлял куда более существенную угрозу, нежели краснолицый император Фридрих II, напыщенно торговавшийся по поводу принадлежности Иерусалима. С христианами можно было разобраться и после, а вот Джелал ад-Дина надлежало остановить немедля.

Предложение аль-Ашрафа вступить в военный союз с традиционным врагом – турками-сельджуками – встретило весьма радушный отклик. Вместе они взяли Джелал ад-Дина в клещи: турецкая кавалерия атаковала его с фронта, а сирийская – с тыла. Хорезмийцы потерпели сокрушительное поражение, но тысячи всадников сумели ускакать с поля сечи. В следующем – 1231 – году армии схлестнулись снова. Джелал ад-Дина постигло очередное поражение, а вслед за ним и гибель. Оставшиеся без командования хорезмские конники стали бродячими разбойниками, готовыми предложить услуги всякому, кто заплатит запрошенную цену. Они-то и стали солдатами удачи, нанятыми для вторжения в Палестину и отобравшими Иерусалим у христианских крестоносцев.

В 1237 году, когда мысли христиан занимало лишь истечение десятилетнего срока перемирия, заключенного Фридрихом II с султаном Египта, Батый и Субудай начали опустошительный западный поход. Первым делом они уведомили русских князей, что дабы избегнуть полнейшего уничтожения, надлежит оным стать данниками монгольского хана, а в знак смирения уплатить ему десятину со всякого своего имущества: людей, сокровищ, лошадей – словом, всего, что представляло хоть какую-то ценность. Князья же оные отвечали отказом, что было равносильно массовому самоубийству. Татаро-монгольская орда брала один русский город за другим, в том числе и относительно малозначительный городишко на Москве-реке, учиняя в каждом павшем городе безжалостную резню. Насколько известно, в землях, через которые прошла орда, от рук монголов пали восемь человек из каждых десяти – куда более, чем унесла бы самая опустошительная чума. Посланник Папы брат-францисканец Джованни Пиано дель Карпини, проезжая через эти края лет десять спустя, доносил понтифику: «В сей стране… встречали мы во множестве человечьи черепа и кости, разбросанные по земле, равно навоз».

Католики Европы пребывали в блаженном неведении о возобновлении монгольского нашествия вплоть до следующего года, когда государей Франции и Англии посетило диковинное посольство. То были эмиссары главы секты асасинов. Монголы явились в их родную Персию, и теперь, опасаясь за собственное существование, асасины прибыли хлопотать о великом союзе христиан с мусульманами против монгольских варваров. Но успеха не добились.

Мэтью Пэрис приводит ясное свидетельство, что рассказы об ужасах, чинимых ордой, нисколько не тревожили покой европейских христиан. Он пишет, что когда Генрих III Английский выразил епископу Винчестерскому свою обеспокоенность донесениями посланников асасинов, добрейший пастырь отвечал с высокомерием, свойственным лицам духовного звания: «Пусть эти псы изведут друг друга под корень и тогда узрим вселенскую католическую церковь, основанную на их руинах, и не надобно будет никого загонять силой, останется только пасти».

Но когда после опустошения русского города Киева в 1240 году монголы разделились на две армии, гордыня католиков пошла на убыль. Большее войско под началом Батыя и Субудая направилось в Моравию и Венгрию, а второе устремилось через Галицию в Польшу, где 9 апреля 1241 года без труда разгромило объединенную польско-германскую армию в сражении при Лигнице. Двумя днями позже главное монгольское войско одержало верх над венгерским воинством под Будой (через реку от Пешта). Король Венгрии бежал с поля боя в свои владения в Далмации, что в западной части современной Югославии. Монгольский отряд упорно преследовал его вплоть до берегов Адриатического моря, заставив содрогнуться даже Венецианскую республику, расположенную по ту сторону неширокого моря. Еще одна монгольская рать совершила набег далеко в глубь Австрии.

Теперь у европейских христиан появился веская причина поддаться ужасу. Не остался в стороне и верный спутник всяческих бедствий: своды церквей задрожали от громогласных проповедей, возглашавших приход Армагеддона, последнего сражения и конца света. Человечество вот-вот постигнет за грехи высшая Божья кара.

Но как только воцарилась настоящая паника, из Польши, Болгарии, Венгрии, Румынии и Австрии начали поступать донесения, что вдоль всей линии восточного фронта монголы устремились в отступление, скрывшись в хлябях, из коих изрыгнул их сам Сатана. Христиане еще не знали, что войска орды получили весть о смерти хана Огодая, и их вождей созвали в Монголию на курултай для избрания преемника. Впрочем, отступление орды оказалось лишь частичным, она не последовала за своими вождями до самого конца, встав лагерем в России, у Волги, чтобы снова отправиться в поход, как только Батый прикажет.

Батый же повелел своему наилучшему багатуру по имени Байгу в свое отсутствие не давать покоя окрестным мусульманским державам. В 1241 году монголы выступили против турков-сельджуков. После года безуспешных попыток устоять перед нашествием султан сельджуков не нашел иного пути к спасению, как сдаться на милость орды, признав господство монгольских захватчиков.

Король Хетум Армянский с огромной радостью выслушивал донесения о победах монголов над его турецкими врагами, но еще более обрадовался бы, если бы сельджуков разгромили наголову. Весть же о том, что сельджуки покорились монголам, просто-таки оглушила его. Перед совместным нашествием турков и монголов Армения не выстояла бы, и царь отправил к монголам послов с уведомлением, что Армения тоже признает владычество монгольского хана.

К 1245 году Людовик IX Французский уже принес обет возглавить крестовый поход – и в самое время: до Рима дошли вести о поражении христиан в Газе за пару месяцев до того. Под началом Бейбарса Египетского армия мамелюков и хорезмских наемников погубила в грандиозном сражении тысячи христиан, в том числе и Великого Магистра ордена тамплиеров, равно как и большинство его рыцарей-братьев во Храме. На родине же тем часом войска Фридриха II потеснили папскую рать из Италии. Да и церковь отчаянно сражалась за выживание, когда Папа Иннокентий IV созвал Великий Собор отцов церкви в Лионе. Одобрив планы Людовика Французского, собор отрядил прелатов поспособствовать ему, проповедуя крестовый поход по всей Франции. В ответ же на озабоченность и тревогу, высказанные на соборе по поводу таинственных монголов, Папа решил отправить к великому хану послов с двумя письмами, адресованными монгольскому государю.

Главой посольства порешили избрать шестидесятипятилетнего босоногого францисканца – брата Джованни Пиано дель Карпини, мужа отважного и находчивого. Иной на такую роль и не годился, ибо вверенному его попечению посольству предстояло одолеть тысячи миль пути до совершенно неведомого места назначения, пройдя через десяток краев, населенных народами, о существовании и языках коих им было пока невдомек. Тронувшись в путь из Лиона в 1245 году, Джованни Пиано дель Карпини сначала направился в Польшу, где и перезимовал, а по весне хозяева указали ему дорогу в русские степи. Монгольских воинов приучили уважать официальных послов, и посему дозорные сопроводили его к своему начальнику, а тот – в ставку князя Батыя на Волге. Батый же снабдил посольство переменой лошадей. Сие средство передвижения было в диковинку большинству францисканцев, но у добродетельных братьев было вдоволь возможностей обучиться верховой езде, ведь почетный эскорт повел их более чем на три тысячи миль на восток – больше, чем требуется, чтобы пересечь всю Америку от океана до океана.

Изнуренные путники явились к монгольскому двору в июле 1246 года, проведя в пути год и месяц – как раз ко времени коронации Гуюк-хана. А через пару дней их сопроводили в царский шатер. Поглядев на босые стопы фра Джованни, сопровождающий посоветовал благочестивому францисканцу спрятать ноги, если он не хочет поплатиться ими в наказание за то, что предстал пред великим ханом в столь непристойном обличье.

О взаимопонимании между римским Папой и монгольским государем нечего было и помышлять. И верховный понтифик, и верховный хан были свято уверены в своем богоданном праве повелевать всем миром. Даже общаться с окружающими они не могли иначе, как раздавая приказы. Фра Джованни начал с того, что вручил хану два папских письма. В первом наместник Петра повелевал хану обратиться в христианство, поясняя, что прислал святых людей в попечении обеспечить его надлежащими наставлениями, «дабы следуя их благотворным поучениям, вы могли принять Иисуса Христа, истинного сына Господа нашего, и поклониться Его славному имени, обратившись к христианской религии».

Второе же письмо оказалось куда жестче, ибо в нем Папа перечислял преступления монголов: «…мы вынуждены прибегнуть к сильным выражениям, будучи не в силах описать изумление от того, что вы… вторгшись во многие страны, будь то принадлежащие христианам, равно же и прочим другим, разорив оные до ужасающего опустошения, в неугомонной ярости не устаете простирать свои разрушительные длани на страны еще более отдаленные и… не щадя ни женщин, ни старых, ни малых, яритесь на всех без разбору, обрушивая на оных карающий меч».

Далее Папа повелевал «впредь категорически воздержаться от насилия подобного рода и особливо от преследования христиан, и то после надлежащей епитимьи, дабы снискать расположение Всевышнего после этакого множества столь пагубных преступлений, коими проступками наверняка вызвали серьезный гнев Его».

Все это показалось полнейшим вздором монгольскому владыке, чей дед Чингисхан сказывал приближенным, что нет большей радости, чем убить своего врага, а после любоваться безутешными рыданиями его жен и детей. Посему Гуюк-хан дал брату Джованни ответное письмо, вполне здравое с точки зрения государя монголов, уверенного, что всемогущему кагану должны подчиняться все и вся: «Ты, кто еси великий поп, приди сам со всеми князьями служить нам. Покамест же поведаю все веления Ясака [или Ясы – монгольского кодекса законов).

Речеши, что предлагаешь прошения и молитвы, яко же могу чрез оные обресть крест с отрадою. Сих молитв твоих не разумею. Другие твои слова мне: «Аз удивлен, что захватил ты земли христиан и прочих. Поведай, в чем бысть вина их». Сих слов твоих тоже не разумею. Вечный Бог истребил и уничтожил земли и народы, поелику оные не следовали ни Чингису, ни кагану, оба каковые будучи ниспосланы довести Богов наказ, иже оные не следовали сему наказу. Яко же и твои слова, оные быша дерзки, оные быша горделивы, таже оные убиваша наших послов. Нежли может кто захватывать либо убивать по собственному почину вопреки Божьим велениям?

Тако же речешь ты, что должно мне стать трепещущим христианином, поклоняясь Богу и воздерживаясь. Како ведаешь, кого Бог прощает, кому воистину милость кажет? Како смеешь речи, что говоришь с Богова соизволения? Все земли от восхода солнца до заката поклонились мне. Нежли такое учинится вопреки воле Божьей?

Ныне же поведай от чистого сердца: «Преклоняюсь и служу тебе. Аще приходи собственною персоною, яко повелитель надо всеми князьями, дабы прислуживать нам! Егда ж придешь, тогда токмо признаю твою покорность».

Ничья. Крест на взаимопонимании между востоком и западом. Монголам визит папских эмиссаров показался всего лишь забавным эпизодом. Они готовились к новой войне, но их удержала безвременная смерть Гуюк-хана в 1248 году. Вдова Гуюка желала, чтобы верховная власть перешла к одному из трех ее сыновей, но ни один из них не пользовался особым уважением, а их мать была чересчур увлечена чародейством, чтобы добиться почтения вождей. Самую мощную группировку противников возглавил князь Батый – старейший из доселе живых прямых наследников Чингиса, пусть и незаконнорожденный, зато чрезвычайно почитаемый. Из сыновей Чингисхана он отдавал предпочтение младшему – Тулую, чья жена была добропорядочной христианкой-несторианкой. Перед их четырьмя выдающимися сыновьями – Мункэ, Хубилаем, Хулагу и Ариг-Бугой – буквально преклонялись.

В 1251 году, несмотря на махинации вдовы Гуюка, помышлявшей даже о покушении на жизни противников, Ханом Ханов стал сын Тулуя Мункэ. Его брат Хубилай получил пост правителя Китая. Он-то и стал самым знаменитым из четырех братьев благодаря дневникам Марко Поло. Младший – Ариг-Буга – остался дома, дабы управлять родным улусом. Хулагу получил территории Средней Азии и Персии. А их дяде и благодетелю князю Батыю достались земли далеко на западе. Именно его неисчислимая монгольская рать и осталась в истории навечно как Золотая Орда. Что же до злокозненной вдовы Гуюка – она предстала перед судом, была признана повинной в покушении на убийство и приговорена к бескровной царской смерти через утопление.

Узнав о вступлении на престол нового кагана, король Хетум Армянский совершил дальнее странствие в Монголию, дабы лично засвидетельствовать почтение и покорность. Союз с монголами был для него куда разумнее, нежели альянс со все сокращающимися крестоносными державами, воевавшими между собой ничуть не реже, чем с мусульманами. В это самое время разыгралась распря из-за Сан-Сабаса, в которой венецианцы и тамплиеры схлестнулись с генуэзцами и госпитальерами. Сей конфликт сулил мусульманам безупречную возможность пойти войной на рассорившихся христиан, но чтобы обернуться лицом к крестоносным державам, мусульманам пришлось бы подставить спину монголам, снова выступившим в поход.

Хулагу, брат Великого хана, командующий монгольскими войсками в Средней Азии и Персии, получил недвусмысленный приказ направиться в Месопотамию, чтобы взять Багдад, где надлежало сокрушить религиозную и политическую власть суннитского халифа. Вдобавок у него был припрятан скверный сюрприз и для шиитов – полное искоренение секты асасинов, повинных в непростительном злодеянии.

За много лет до того сын Чингисхана Джагатай правил той частью Персии, где в незапамятные времена и возникла секта асасинов. На некоторые мусульманские обряды, предписываемые Кораном, но противоречившие монгольским обычаям, Джагатай наложил запрет, повелев отныне обходиться без ритуальных омовений перед молитвой и без халала, заповеданного Пророком, предписывающего перед закланием перерезать животному горло. Суннитов эти запреты огорчили, а вот шиитов повергли в ярость. Самые исступленные фундаменталисты среди всех – исмаилитская секта асасинов – порешили, что Аллаху угодно, дабы они действовали по своему обычаю. Покушение на Джагатая было тщательно спланировано и успешно исполнено.

В глазах монголов, каравших за убийство эмиссара или посла войной, смертоубийство сына Великого Хана было преступлением несравненно более гнусным, нежели упомянутые, посему и наказание требовалось куда более сугубое, нежели простая стычка. Только одно возмездие могло сравняться по грандиозности с чудовищностью злодеяния: стереть с лика земного всех членов секты без изъятия.

И, подкрепив рать дополнительными силами из Золотой Орды, а также войсками армян и грузин, с радостью отправившихся истреблять мусульман-фундаменталистов. Хулагу выступил в карательную экспедицию. Асасины контролировали обширную горную область с дюжиной могучих твердынь, и все их Хулагу повелел взять. После падения горных городов-крепостей Мазандеран и Меймундия главные силы монгольской армии двинулись на ставку асасинов, располагавшуюся в укрепленном городе Аламуте. Когда же стало ясно, что город продержится самое большее еще несколько дней, верховный владыка асасинов Рукн ад-Дин Хуршах самолично пришел в шатер Хулагу, чтобы сдаться в чаянии спасти свою жизнь. Там он просил позволения отправиться в Каракорум, дабы договориться об условиях непосредственно с ханом Мункэ, и Хулагу согласился. Когда через много дней Хуршах прибыл в стан Мункэ, ему в приеме отказали, велев возвращаться домой, дабы позаботиться о безоговорочной сдаче всех асасинских крепостей, а уж после являться пред очи кагана. А на обратном пути в Персию верховного владыку асасинов и всю его свиту вырезали.

При том Мункэ отправил брату грамоту с упреками за ведение переговоров с асасинами. Повеление его было предельно ясным: убить всех поголовно. Хулагу дотошно исполнил приказ, лично надзирая за казнью всех без исключения обитателей каждого взятого города асасинов. Многие члены секты проживали за стенами городов в деревнях и на хуторах, и всем им послали наказ собраться для великой переписи. Когда же семьи деревенских асасинов скопились в указанном месте, монгольские всадники, устремившиеся в их гущу с саблями наголо, перебили всех до единого. Единственные из асасинов, кому удалось избежать немедленной смерти, были родные верховного владыки. Всех их связали и отправили к вдове Джагатая, дабы она могла свершить личную месть, предав их смерти любым способом, каким ей заблагорассудится.

Пока монголы истребляли персидских асасинов, а христиане были заняты гражданской войной, у египетских мамелюков хватало собственных проблем. Первый мамелюкский султан Айбек узаконил свое правление женитьбой на вдове султана Шаджар ад-Дурр, ставшей героиней всего Египта, потому что своими действиями она спасла страну от поражения в крестовом походе Людовика Французского. Если она правила страной тогда, то с какой стати должна отказываться от власти теперь? Айбек же полагал, что править должен безраздельно, а Шаджар ад-Дурр надлежит удовольствоваться традиционной ролью почтительной жены -однако Шаджар ад-Дурр, деятельную и предприимчивую по натуре, подобное положение отнюдь не устраивало. Будучи при этом отчаянно ревнивой, она заставила Айбека развестись с первой женой, родившей ему сына и наследника. Их неустанные свары все усиливались, пока в конце концов в пылу ссоры Айбек парировал очередную бранную тираду самоубийственной репликой, заявив, что возьмет еще одну жену – четырнадцатилетнюю дочь эмира Мосула. Шаджар запротестовала. С чего бы это ему занадобилась еще одна жена? «Да с того, – ответствовал Айбек, – что она не только красивее тебя, но и много-много моложе». Не в силах снести такую обиду, Шаджар тщательно подготовила убийство султана Айбека: верные ей евнухи утопили государя в ванне.

Шаджар попыталась было выдать утопление за несчастный случай, но слуги, преданные мучительным пыткам, во всем сознались. Шаджар заточили в Красную башню в Каире, где она развлекалась тем, что крошила свои драгоценности в порошок, чтобы они никогда не достались ни одной другой женщине. По истечении трех дней ее представили пред очи первой жены Айбека, с интересом наблюдавшей, как служанки забивают Шаджар насмерть дубинками. Затем ее полуобнаженный труп выбросили из окна башни в ров, отдав на растерзание псам, и лишь через несколько дней кто-то собрал останки, чтобы похоронить.

Не было злодеяния более страшного, нежели убийство государя, и потому сорок евнухов, причастных к убийству султана Айбека, приговорили к исключительно жестокой каре. Одного за другим на глазах у остальных приговоренных распластывали перед палачами, вооруженными острыми мечами и топорами, а затем одному за другим медленно делали надрез за надрезом в талии, после чего перерубали тело надвое. Пока Хулагу сводил под корень асасинов в Персии, египтяне уже пришли поклониться новому султану – Hyp ад-Дину Али, легкомысленному пятнадцатилетнему сыну убитого султана Айбека.

За считанные недели покончив с истреблением персидских асасинов, Хулагу обратил мысли к покорению Багдада и святейшего халифа. Следуя инструкциям Мункэ, Хулагу сначала предложил халифу возможность избежать войны и погибели, во всем подчинившись Великому хану монголов. И снова – уже в который раз – государь говорил с позиций ложного превосходства. Халиф ответил на требования Хулагу: «О юноша, едва вступивший на свою стезю, упоенный десятидневным успехом и оттого считающий, будто весь мир повергнут к его стопам, неужто неведомо тебе, что от востока до Магриба все верующие в Аллаха, будь то короли или нищие, суть мои слуги, и я могу повелеть им взяться за оружие?»

Только такого ответа Хулагу и было надобно. Скучавшая в ожидании монгольская рать жаждала крови, а не речей. Штурм Багдада начался в ноябре 1257 года. Левым флангом войска Хулагу командовал его любимый полководец Китбуга-нойон – ревностный несторианин, согласно преданию – потомок одного из волхвов, явившихся вслед за звездой в Вифлеем. Атаку с дальней стороны города должны были начать войска Золотой Орды. Халиф же отрядил в поле небольшую армию остановить наступление монголов, но ее без лишних слов разбили в пух и прах. К 18 января монголы замкнули кольцо вокруг города.

Менее трех недель спустя осадные орудия, доставленные из далекого Китая, проломили внешнюю стену. Население города сдалось, но воины гарнизона попытались бежать. Их без труда окружили, взяли в плен и забили в колодки. А дабы было легче делить трофеи, пленных разбили на небольшие группы, раздав их по всему войску, чтобы всякий мог поучаствовать в казни. Горожанам велели выйти за стены города для официальной сдачи. Многие повиновались, но, как только они собрались, всех убили на месте. За городом же их убивали для того, чтобы монголам не пришлось утруждаться, обыскивая дом за домом.

По наущению своей любимой жены, истовой христианки, и из почтения к собственному багатуру – христианину Китбуге – Хулагу позволил несторианам доставить в город послание, призывавшее всех христиан ступать в храмы и оставаться в них, ибо только там он может ручаться за их безопасность. Войску же было приказано не трогать людей в христианских молельных домах.

Все прочие жители, оставшиеся в городе, погибли во время грандиозной оргии грабежей, насилия и убийств, растянувшейся на две с лишним недели, пока поля и улицы не усеяли почти сто тысяч трупов мусульман. Халифа заставили поверить, будто его помилуют, если он укажет тайники, где сокровища копились добрые пять столетий. Когда же невиданные сокровища вывезли из города, Хулагу приказал халифа убить – но, из уважения к сану, бескровно. Решено было зашить его в войлочный мешок, по которому потом проскакала конная рать. Быть может, халифу повезло умереть от удушья до того, как копыта монгольских лошадей превратили его тело в кровавое месиво.

Велев христианам покинуть город, его предали огню, уничтожив святилище, к которому не один век обращались взоры всех суннитов. Столь безоглядное опустошение исторгло у всего мусульманского света стенания и плач, а в душах христиан посеяло зерно надежды. Судя по всему, монголы – заклятые врага ислама, а значит – спасители христианства. Несториане, грузины, армяне и греки возблагодарили Бога, а Хетум Армянский даже начал заговаривать с Хулагу о полной передаче Иерусалима в попечение христиан.

Его просьба подоспела как раз ко времени: теперь Хулагу перешел к исполнению второй части приказаний – завоеванию Сирии и Египта. Начал он с осады города Майяфакин на севере Сирии (в современной Турции), ибо его эмиру аль-Камилу Мухаммеду, внучатому племяннику Саладина, причиталось особое наказание. Преступление же оного заключалось в исключительно жестоком обращении с якобитским священником, посланным Хулагу в качестве эмиссара монголов. На примере представшего перед ним священника юный эмир аль-Камил продемонстрировал всему свету отношение сразу и к монголам, и к христианам, приговорив того к публичной казни через распятие. Хулагу же волновало отнюдь не вероисповедание страстотерпца, а то, что сказанный был монгольским послом.

Осаду монголы повели вместе с силами грузин и армян. Как только город пал, аль-Камила подвергли особой казни: срезая мясо с его живого тела по кусочку, его поджаривали на глазах у самого эмира и впихивали ему в рот. Чтобы не задохнуться, он волей-неволей вынужден был глотать собственную плоть – давясь, истекая кровью и призывая смерть, не замедлившую с приходом.

Из своей новой ставки в Азербайджане Хулагу приказал Хетуму собрать для грядущей войны в Сирии всю армянскую армию, заверив его, что когда Палестина будет покорена, Иерусалим возвратят христианам. Боэмунд VI, князь Антиохийский и граф Триполийский, решил последовать примеру Хетума, добровольно став вассалом монголов и согласившись поддерживать их войсками. Тамплиеры же, хотя прежде всего их занимала гражданская война между католиками, развязанная в Сан-Сабасе, пристально наблюдали за событиями при дворе Хулагу. Безымянный секретарь Великого Магистра, вошедший в историю под прозвищем Тирского тамплиера, писал: «Хетум, король Армянский, замолвил перед Хулагу слово за своего зятя Боэмунда, и с той поры Боэмунд пользуется всяческим расположением Хулагу».

В наступление Хулагу перешел в сентябре 1259 года вместе с христианскими войсками Грузии, Армении и Антиохии. И хотя главный удар был направлен на Халеб, они не торопились, задерживаясь, чтобы уничтожать города на пути следования. Двигались они заметно медленнее обыкновения, потому что Хулагу решил взять большой осадный парк, погрузив на повозки части двадцати четырех катапульт. И пока войско продвигалось, вести о нашествии вполне успели долететь до египетского двора в Каире, приведя к очередному дворцовому перевороту. Хотя всему мусульманскому миру грозило неминуемое уничтожение, правивший Египтом отрок развлекался петушиными боями и пирушками в гареме, ничего не разумея в военном деле.