Текст книги "Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах."

Автор книги: Джон Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)

Затем Иоланду отвезли к Фридриху в Италию, где состоялось повторное венчание в соборе Бриндизи. Отныне королем Иерусалима стал Фридрих, но Жан все еще пребывал под впечатлением, что отправляет обязанности регента собственной дочери. Правда всплыла через пару дней после венчания, когда Жан, решивший навестить дочь, застал ее безутешно рыдающей. Оказывается, Фридрих успел соблазнить одну из кузин Иоланды и вместе с ней отправился в круиз по Италии. Когда же Жан явился к Фридриху, дабы обрушить на него праведный отцовский гнев, зять попросту пропустил его укоры мимо ушей, вместо того огорошив вестью, что пора ему собирать пожитки. Обещание оставить должность регента за тестем, ледяным тоном свысока поведал Фридрих, давал не он, так что и выполнять его отнюдь не намерен. Сверх того император потребовал, чтобы золото, полученное от короля Филиппа Французского, было передано ему как законному государю Иерусалима. И, наконец, отослал тестя со двора, повелев более не возвращаться. Жан бурлил от гнева, но даже его друг Папа поневоле признал, что закон на стороне Фридриха. А Иоланду ждал еще более жестокий удар, когда Фридрих приказал отправить королеву в гарем, заведенный им на Сицилии под охраной мусульманских евнухов.

Людей, знавших Фридриха достаточно хорошо, его действия ничуть не удивили. Этот выдающийся, чрезвычайно образованный для своего времени человек был напрочь лишен каких-либо моральных устоев, считая себя единственным мерилом нравственности собственных поступков. Будучи могущественнейшим правителем Европы, он не желат подчиняться ни в чем и никому, – а церкви особенно. Его не интересовали посулы грядущего блаженства на том свете, якобы даруемого церковью, ибо мысли его занимали блага реальные, доступные ему нынче же на свете этом. Равным образом он не питал страха и перед духовным оружием церкви, хотя прекрасно сознават, в какой ужас повергают его христианских подданных угрозы интердикта и отлучения. Посему в качестве меры предосторожности, опираясь на многочисленное мусульманское население своих владений на Сицилии и в южной Италии, он держал исламские полки, верные только ему и ни во грош не ставившие убеждение католиков, что ключами от райских врат распоряжается один только Папа.

Ни у кого не вызывает сомнения факт, что могущественнейший монарх Европы был еще и образованнейшим человеком, великолепно знавшим математику, навигацию, астрономию и философию. Обладая природным дарованием к языкам, Фридрих осваивал их без малейшего труда. Немецкий он перенял у отцовского народа, итальянский – у материнского, а латынь – у духовных наставников. В совершенстве владея французским, он научился бегло говорить по-гречески и по-арабски, общаясь с покоренными народами Сицилии. Его интересовали, но не покоряли разнообразнейшие верования, окружавшие его, и он уделял время изучению каждого из них. Но даже в совершенстве зная величайшие нравственные и духовные учения мира, он избрал стиль жизни, попиравший нравственные принципы каждого из них. Заинтригованный рассказами о разнообразнейших плотских утехах, он перепробовал их все до единой. Завел себе гарем в Палермо на исламский манер – ив его-то чуждую среду и поместил совсем еще юную королеву Иоланду. Там она и скончалась при родах в возрасте шестнадцати лет, дав жизнь наследнику Фридриха – Конраду IV, осуществив единственное право, оставленное ей в замужестве – родить ребенка.

Использовав на деле свою осведомленность о ситуации на Ближнем Востоке, Фридрих несколько лет обменивался послами с султаном аль-Камилом Египетским. К тому времени империя Саладина обрела подобие устойчивости, распавшись на три части, которыми правили три брата, приходившиеся Саладину племянниками. Месопотамия (Ирак) находилась под властью аль-Ашрафа. Дамаском распоряжался аль-Муаззам, а Египтом – султан аль-Камил, формально главенствовавший над братьями по праву первородства, но на деле лишенный возможности осуществить свое право. И ничего удивительного, что между аль-Камилом Египетским и аль-Муаззамом, в чьи сирийские владения входили священные для христиан места – Иерусалим, Назарет и Вифлеем – вспыхнула распря. Когда аль-Муаззам заключил альянс с шахом Джелалом ад-Дином и его ратью хорезмийцев, изгнанными с родины в Средней Азии ордой Чингисхана, египетский султан обратился к Фридриху II, предпочитая взять в союзники христиан из Европы, ведь они придут, сразятся и уйдут, а мусульманские соратники, скорее всего, захватят земли и оставят их за собой.

Чтобы прощупать почву, Фридрих отправил к аль-Камилу двух послов с особым даром – великолепным скакуном под позолоченным седлом, инкрустированным драгоценными камнями. В ответ султан принял их с несказанной роскошью, поселив во дворце бывшего визиря, а после отправил обратно к Фридриху с богатыми дарами вкупе с заверениями в дружбе и ручательством сотрудничества. Потом, следуя наказам, один из посланников Фридриха отправился в Дамаск с дарами для аль-Муаззама. Приняли его холодно, поселили в убогой лачуге, а когда он уезжал, аль-Муаззам велел передать Фридриху, что единственный дар, заготовленный эмиром Дамаска для германского императора – клинок ятагана. Тут был не нужен острый ум, чтобы смекнуть что к чему и выбрать лишь одного из двух правителей.

Аль-Камил с Фридрихом пришли к желанному соглашению без труда. В обмен за военную помощь против брата аль-Муаззама султан передаст Фридриху Святой Город Иерусалим заодно с окрестными землями и городами. Фридрих сторговался об успешном крестовом походе, даже не выходя из дома.

Однако перед выступлением в экспедицию Фридриху было крайне важно распространить свою власть на Ломбардские государства северной Италии. Рубежи его Сицилийского королевства простирались далеко за пределы этого средиземноморского острова, охватывая всю Италию к югу от Рима. А присоединив Ломбардию, он будет править всей Италией, за исключением только морских городов-государств по берегам и папских территорий в середине. Прекрасно сознавая угрозу папским владениям, Папа Гонорий все-таки уповал, что Фридриха удастся склонить к компромиссам и согласию, и не распростился с этой надеждой до самой смерти, постигшей его в марте 1227 года.

Памятуя о нависшей над их владениями и привилегиями угрозе, князья церкви не теряли времени, избрав преемника, способного сразиться за права Святой матушки церкви, на следующий же день по смерти Гонория III возведя на престол кардинала Остии, каковой нарекся Папой Григорием IX. Григорий, отводивший компромиссам чуть ли не последнее место среди средств достижения главенства церкви, вознамерился восстановить традиционную вассальную зависимость Сицилийского королевства. Вдобавок он желал, чтобы Фридрих проиграл борьбу за контроль над Ломбардией – а, правду говоря, ему хотелось вообще убрать Фридриха из Италии. Для чего проще всего было потребовать, чтобы император прекратил отделываться вечными проволочками и отговорками и, наконец, выступил в крестовый поход.

В конце концов, уступая упорному давлению Папы, в августе 1227 года Фридрих выслал в Святую Землю передовой отряд из нескольких тысяч рыцарей и солдат под командованием герцога Генриха Лимбургского в сопровождении Германа фон Зальца, Великого Магистра ордена тевтонских рыцарей. Как только армия прибыла в Акру, они совместно выступили на Сидон, каковым по договору мусульмане владели совместно с христианами, но теперь первых оттуда изгнали. В приуготовлении к прибытию Фридриха отправили войска на юг для усиления Яффы и Кесарии, после чего герцог Генрих вместе с фон Зальца захватили крепость Монфор, каковую вверили попечению тевтонских рыцарей. Позднее, переменив название твердыни с французского Монфор на немецкое Штаркенбург, ее сделали ставкой тевтонского ордена.

Фридрих, собиравший тем временем крестоносное войско в Бриндизи на побережье Адриатики, весьма обрадовался, когда к его армии присоединился один из его возлюбленных вассалов Людовик Тюрингский с несколькими сотнями всадников. Флот Фридриха отплыл 8 сентября 1227 года, через пару недель после отправления герцога Генриха. Своего друга Людовика Тюрингского Фридрих взял к себе на флагманский корабль. Когда же Людовика через несколько дней постиг тяжкий недуг, император приказал остановить корабль в порту Отранто. Там Людовик и почил, уйдя в землю неоплаканным, оставив о себе память только одним низменным поступком, а вот его жена, благодаря тому же деянию, стала объектом восхищения миллионов с той поры и по сей день. Предание гласит, что в годину страшного голода его жена, до глубины души тронутая страданиями людей деревушки близ их замка, просила мужа оказать им помощь. Однако Людовик, раздраженный ее неумолчными мольбами, напрочь отказался поделиться даже малой толикой запасов, хотя замок с лихвой был снабжен провизией. В отчаянии сострадательная женщина решилась пренебречь его повелениями и однажды ночью, наполнив фартук свежеиспеченными в замковой пекарне хлебами, выскользнула из боковых ворот, намереваясь оделить хлебом голодающих крестьян.

Следивший же за нею Людовик преградил ей дорогу, вопросив, что она несет в фартуке. На что супруга, напуганная мыслью о неизбежном наказании, ответствовала, что фартук ее полон роз. К счастью, Святая Дева, тронутая ее попечением о сирых и убогих, тоже взирала за ней. И когда Людовик сдернул фартук, чтобы открыть улики преступления супруги, на землю посыпались прекрасные, благоуханные розы. Вмешательство и заступничество Богоматери спасло сострадательную женщину. О жизни Людовика давным-давно позабыли, а вот его жену повседневно поминают как Святую Елизавету Венгерскую.

Сообщив о смерти Людовика Папе Григорию, Фридрих приписал, что тоже страдает от сего недуга и намерен поправить свое здоровье на водах Поццуоли, и лишь после этого выступить в крестовый поход. Мысль о том, что император будет нежиться на водах, когда ему надлежит сражаться за Крест Господень, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Григория, тотчас же издавшего указ об отлучении императора от церкви. Теперь Фридрих не мог отправиться в крестовый поход, даже если бы захотел, – во всяком случае, так казалось Папе, но Фридрих, придерживавшийся на сей счет иного мнения, разослал всем монархам Европы письма с оправданием его собственных деяний и сетованиями на политические амбиции и алчность папского престола. Не обращая внимания на предостережение Папы, что отлученные не смеют участвовать в крестовом походе, Фридрих собрал новый отряд клевретов и отправился в Святую Землю в июне 1228 года. Однако на сей раз его прибытие встретили отнюдь не так тепло, как он рассчитывал.

По смерти аль-Муаззама Дамасского в ноябре предыдущего года трон унаследовал его малоспособный сын ан-Насир Дауд. Более не чувствуя опасности, тревожившей его во время царствования аль-Муаззама, султан аль-Камил явно не нуждался в помощи Фридриха, чтобы возобладать над желторотым племянником. Сверх того, ушла на тот свет и королева Иоланда, а вместе с ней – и права Фридриха на титул короля Иерусалимского. Самое большее, он мог заявить собственные права как регент своего сына Конрада, законного наследника, но по законам Иерусалима и этот пост требовал утверждения Высокого Суда Иерусалима. Как обычно, Фридрих решил взять свое силком и начал с островного Кипрского королевства.

Королю Генриху I Кипрскому было всего одиннадцать лет от роду, а регентом была его мать Алиса Иерусалимская. С согласия королевы Алисы Высокий суд Иерусалима призвал ближайшего родственника короля-отрока на роль бальи-управляющего – Кипра. Им оказался стареющий Иоанн д'Ибелин, государь Бейрута и самый уважаемый аристократ Святой Земли. Иоанн подоспел, дабы поприветствовать Фридриха, когда тот высадился в Лимассоле, и предоставить к услугам оного королевский дворец. Император же провозгласил, что задаст пир, на каковой пригласил Иоанна д'Ибелина вкупе с его сыновьями, а также юным королем, якобы желая познакомиться с ними получше. Хоть друзья и предупреждали Иоанна о подлой натуре хозяина, он не нашел повода отклонить приглашение и привел всех сказанных на грандиозный пир.

Как только перед гостями поставили блюда, солдаты Фридриха заступили двери, ведущие прочь из дворца, а затем начали небрежно разбредаться по пиршественному залу, пока позади каждого гостя не оказался воин с мечом наголо. Когда сие произошло, Фридрих отбросил личину гостеприимства, открыв свой истинный нрав и намерения. Под угрозой холодной стали потребовал он, чтобы Иоанн тотчас же сдал ему материковый город Бейрут, а сверх того, чтобы ему отдали все кипрские доходы, собранные за время правления отрока.

Если Фридрих рассчитывал, что Иоанн д'Ибелин склонится перед повелением императора, то его ждало разочарование. Встав со своего места, старый воин, глядя Фридриху прямо в глаза, очень недвусмысленно изложил свою позицию. Бейрут вручен ему сестрой – королевой Изабеллой Иерусалимской, и сие не дар, а ответственность. Он отстроил стены города, разрушенные мусульманами. Он укрепил город, обеспечил его гарнизоном и установил в нем христианское правление согласно законам Иерусалимского королевства. А Фридрих после смерти королевы Иоланды более не король Иерусалима и не смеет отнять город. Иоанн готов отстоять свои права на Бейрут пред Высоким Судом Иерусалима. Что же до доходов с Кипра, то подвергать сомнению его честь как управляющего – просто оскорбительно. Как только доходы собраны, он, в соответствии с законом, как и надлежит попечителю, тотчас передает их регенту – королеве Алисе. А смертные угрозы не изменят ни положения дел, ни, тем паче, законов страны.

И пока длилась эта дуэль взглядов человека великой чести и человека, лишенного чести напрочь, оба осознавали, что Фридрих взял с собой на Кипр всего три тысячи воинов – слишком уж мало, чтобы рискнуть на неприкрытые боевые действия. И тиран внезапно преобразился в резонера. Ведь государь Священной Римской империи – сюзерен Кипра, не так ли? Далее, Высокий Суд Иерусалима не имел вообще никакого законного права назначать бальи Кипра. Что же касательно Иоаннова города Бейрута, то полномочия Высокого Суда определенно простираются и туда, так что дело будет представлено ему. Сошлись только в том, что Иоанн покинет пост бальи Кипра, дабы того назначил Фридрих.

Гости ушли с пира живыми, но когда кипрские дворяне узнали о случившемся, они единодушно порешили, что Фридриха надо убить, пока он еще на Кипре. Однако рассудительный Иоанн убедил их, что сей опрометчивый шаг приведет лишь к войне, а германцы могут созвать самое большое войско на свете.

Вдобавок Фридрих послал за князем Боэмундом Антиохийским и Триполийским, повелевая тому прибыть на Кипр. Откликнувшийся на призыв Боэмунд остановился в Лимассоле, приготовившись ко встрече с императором, но тут пребывающего в благодушном настроении князя огорошили рассказом о том, как император принимает гостей. После сего князя доставили на корабль в носилках, а к Фридриху отправился гонец с известием, что Боэмунда внезапно поразил тяжкий недуг, и его везут домой умирать. Однако в открытом море Боэмунд чудесным образом исцелился, возблагодарив Господа, что в последний момент выскользнул живым из когтей коварного монарха.

Хотя рассказы о выходках императора на Кипре и могли дойти до материка, по прибытии в Акру в сентябре 1228 года его приветствовали как освободителя. Один летописец повествует, что тамплиеры простерлись пред ним ниц, а некоторые лобызали его колени. Впрочем, судя по всему, их преклонение было продиктовано более политическими резонами, нежели страстью. Вседержец выказал тевтонским рыцарям великую благосклонность, одарив их золотом и землями, и вполне вероятно, что храмовники жаждали причаститься милостей императора.

А Папа Григорий в Риме впал в гнев, узнав, что Фридрих пренебрег папским повелением воздержаться от крестового похода, и за сей проступок снова предал его анафеме. В Акру полетели письма, предписывавшие патриарху Иерусалимскому воспретить Фридриху входить в какие-либо храмы и участвовать в каких-либо религиозных церемониях. Отдельные письма тамплиерам и госпитальерам велели им не иметь никаких дел с опальным императором, явившимся к ним в состоянии сугубого греха. Сам же Папа тем временем не жалел сил на подрыв власти Фридриха в Ломбардии и Сицилийском королевстве, пустив средства папской казны на созыв армии. Сверженный король Иерусалимский Жан де Бриенн с восторгом принял командование над сказанным войском, дабы сразиться против своего врага Фридриха на стороне церкви.

Султан аль-Камил дожидаться Фридриха не стал, надумав после смерти брата аль-Муаззама отобрать Сирию у воссевшего на трон малолетнего племянника ан-Насира Дауда. Войдя в Святую Землю, он захватил все земли от Египта до Иордана, в том числе и Иерусалим. Ан-Насир умолял другого дядю – аль-Ашрафа – прийти из Месопотамии с войском, чтобы спасти его от аль-Камила. Аль-Ашраф пришел, но отнюдь не ради спасения ан-Насира, всенародно провозгласив, что привел рать, дабы дать отпор новым христианским захватчикам, слово в слово повторив заявление, сделанное правоверным аль-Камилом. Когда же оба брата встретились с глазу на глаз под Газой, то, отбросив лицемерные лозунги, перешли к делу, охотно согласившись поделить земли юного ан-Насира между собой. Перепуганный юноша, только что постигший важный урок о родственных узах среди сильных мира сего, заперся в Дамаске, через несколько дней оказавшемся в осаде. Теперь присутствие Фридриха со своей армией стало для аль-Камила досадной помехой. Султан не мог сосредоточить свои войска под Дамаском, не ведая, как примет христианский император известие, что не получит Иерусалим, как уговорились раньше. Так что египетское войско приходилось держать в резерве на случай, если Фридриху вздумается повоевать.

Как только император подвел счет войскам, ему пришлось посмотреть горькой правде в лицо. Общим числом набралось сотен восемь рыцарей и десять тысяч солдат, но многие могут за ним не пойти. Французских дворян Кипра он настроил против себя, так что полагаться на их преданность не стоило. Закаленным бойцам тамплиеров и госпитальеров Папа очень недвусмысленно велел отмежеваться от государя. Да и вряд ли имеет смысл пересчитывать итальянских солдат, потрясенных громовыми проповедями патриарха, не упускающего случая расписать, как пагубно для души всякого христианина следовать за человеком, преданным анафеме самим Его Святейшеством. Император решил пойти на Иерусалим, но со столь малочисленным воинством, что рассудок требовал одновременно прибегнуть к дипломатии. Посему Фридрих отправил к аль-Камилу послов, а уж после повел армию вдоль побережья на юг.

Великому магистру ордена тамплиеров Педро де Монтегю предстояло принять важное решение. Ослушаться прямого приказа Папы он явно не мог, но при том понимал, что выступившая из Акры армия не знакома ни с местностью, ни с повадками врага. Позволит ли совесть тамплиерам жить дальше, если своим бездействием они допустят, чтобы христиан попросту перебили? А вдруг Фридрих в самом деле сумеет отвоевать Святой Город на поле брани или за столом переговоров? Если Иерусалим будет взят, тамплиерам первым делом нужно позаботиться о возвращении утраченной ставки на Храмовой Горе. Подчиняться императору де Монтегю не мог, но не мог и отпустить его одного. В результате армия Фридриха шла впереди, а Великий Магистр и рыцари Храма следовали за ней в дне пути. Госпитальеры, нашедшие такое решение вполне приемлемым, шли за тамплиерами по пятам. Подчиняться каким-либо указаниям отлученного императора ни тому, ни другому ордену не приходилось – в точности по наказу Папы.

На марше Фридрих обратился к увязавшимся хвостом военным орденам, дав волю своим дипломатическим дарованиям. Обещал Великим магистрам, что имя его не будет упомянуто ни в одном распоряжении, а все официальные приказы будут отдаваться именем Господа нашего Иисуса Христа, каковому служат они все. Великие магистры и командиры решили внять религиозным доводам, и вскоре тамплиеры с госпитальерами уже сопровождали Фридрихово – а вернее, Христово – воинство, направлявшееся в Арзуф, где Ричард Английский некогда сразился с Саладином, а оттуда в Яффу.

Пока солдаты Фридриха укрепляли оборонительные сооружения Яффы, его послы добились немалых успехов в переговорах с аль-Камилом. Ведая, что для мусульманских вождей необычайно важно не уронить собственное достоинство, император преподнес свои намерения султану именно с такой точки зрения. Дескать, прибыл он сюда по приглашению аль-Камила. Дабы сдержать слово, данное султану, Фридриху пришлось пойти на серьезный разрыв с главой собственной католической церкви. Нынешний Иерусалим – убогое, жалкое местечко: стены его разрушены, изрядная часть населения перебралась в другие края. Город не представляет серьезного интереса ни для аль-Камила, ни для ислама, зато жизненно важен для Фридриха, ибо, овладев оным, император сможет вернуться домой с честью и наладить отношения с религиозным главой. Для аль-Камила же все это означало попросту одно: в благодарность за один беззащитный город в глубине территории Фридрих отправится домой, предоставив султану возможность сосредоточить усилия на куда более богатом Дамаске.

И аль-Камил согласился уступить Иерусалим Фридриху, но только при определенных жестких условиях. Условия императора не волновали: ему принесли весть, что Папа исхитрился собрать войско, вторгшееся в итальянские владения Фридриха. Командует им Жан де Бриенн, с жаром ухватившийся за благословенную возможность свести счеты с бывшим зятем. Так что Фридриху хотелось убраться из Палестины куда сильнее, чем аль-Камил подозревал.

Условия были следующие: Фридрих получит Иерусалим, но восстанавливать оборону не станет. Вифлеем и Назарет тоже перейдут к нему, но Хеврон мусульмане оставят за собой. Священные места ислама надлежит почитать, посему христиане не должны претендовать на Храмовую Гору Харам эс-Шариф с двумя великими мечетями – Домом скалы и аль-Аксой. Фридрих согласился на все.

Тамплиеры были вне себя. Великий Магистр де Монтегю провозгласил, что его орден не пойдет на подобное соглашательство. Для христианства в целом важнейшим строением в Иерусалиме был храм Святого Гроба Господня, но для тамплиеров таковым была мечеть аль-Акса – здание, дарованное рыцарям-основателям Балдуином II и возведенное на участке, в честь какового их и нарекли. Тамплиеры решили не принимать никакого участия во вступлении Фридриха в Святой Город – тем паче, что императорский договор свяжет их обязательством хранить мир с мусульманами еще десять лет, когда сам Фридрих давным-давно будет дома.

Не менее возмущенный патриарх Иерусалимский поддержал тамплиеров, особенно рассердившись на то, что Фридрих позволил мусульманам оставить стражу на Храмовой Горе (точно такая же ситуация в наши дни выводит из себя ортодоксальных иудеев). И патриарх подверг весь город Иерусалим интердикту.

Человек, пренебрегающий Папой, запросто может пренебречь и патриархом, так что Фридрих въехал в Иерусалим 17 марта 1229 года и тотчас же постарался подольститься к мусульманам города, выказав знакомство с их обычаями – и тем самым лишившись приверженности многих христиан из своего окружения. Встав поутру после первого ночлега в городе, Фридрих осведомился, почему не слышно муэдзинов, призывающих правоверных на молитву. Ему отвечали, что призывы на молитву безгласны из уважения к христианскому императору. Он тут же заверил мусульман, что упивается голосами муэдзинов, возносящих хвалу Аллаху с минаретов, и попросил, чтобы призывы к молитве звучали, как обычно. А увидев католического священника, вошедшего в мечеть аль-Акса с Библией в руках, Фридрих приказал вывести сказанного пресвитера из храма и сорвал с него одежды в присутствии и христианских, и мусульманских зрителей, после чего повелел ему разнести весть всему духовенству, что отныне любое подобное осквернение священной мечети будет караться смертью. Император так превозносил ислам и попирал христианство, что результат оказался абсолютно противоположным желанному. Мусульмане поняли бы и с уважением отнеслись бы к чувствам человека, благоговеющего перед собственной религией, к его готовности умереть за христианство, но поносящий собственную веру и восхваляющий чужую не мог не вызвать у них подозрения.

Перед отъездом из Святого Города Фридриху предстояло исполнить еще одно дело – короноваться на трон королевства Иерусалимского в церкви Святого Гроба Господня. Патриарх, тамплиеры и госпитальеры на церемонию явиться не пожелали. Священнослужителей, способных свершить обряд помазания, тоже не нашлось, поскольку сам Фридрих все еще был отлучен от церкви, а Иерусалим пребывал под интердиктом. А из оставшихся самым близким подобием духовенства были тевтонские рыцари, за время этой кампании обнаружившие, что они в первую голову германцы, а уж во вторую – католики.

Обряд вышел совсем уж светский. Корона покоилась на алтаре, а император взял ее и возложил на свое чело, после чего его приятель Герман фон Зальца, Великий Магистр тевтонских рыцарей, зачитал панегирик самопомазанному королю, подготовленный для него самим же Фридрихом, где поминалась верность Фридриха священному обету крестоносца, превозносились его заслуги по возвращению Святого Города, несмотря на неразумное противление называющих себя христианами – под коими подразумевались тамплиеры, госпитальеры и патриарх Иерусалимский. Настало время, возгласил фон Зальца, упразднить отлучение сего верного сына церкви. Тевтонских рыцарей Фридрих вознаградил за верность, наделив их новоприобретенными землями близ Иерусалима, чем подлил масла в огонь гнева тамплиеров.

Нашлись и недовольные тем, как Фридрих получил Иерусалим у султана, ведь официально аль-Камил распоряжаться судьбой города не смел. Палестина принадлежала Дамаску, и народу этого города пришлось не по вкусу, что египетский султан передал в руки христиан их собственность, да еще освященную памятью Пророка и его ночного странствия к престолу Аллаха. И они закрыли ворота Дамаска и для египтян, и для христиан. Теперь на Фридриха осерчали уже местные бароны и итальянские купцы, только-только наладившие обоюдовыгодную торговлю между Дамаском – сухопутным средоточием караванных путей – и христианскими портами, отправлявшими товары в Европу. И вот но милости Фридриха источник прибыли иссяк. Они принадлежали к торговому званию, а не духовному, и Иерусалим не значил для них ничего или почти ничего. Так что они хотели лишь одного, чтобы Фридрих поскорей убрался с глаз долой и из сердца вон.

Словом, народ занял сторону патриарха, а также рыцарей Храма, поддерживавших каждое слово и каждое дело святейшего, направленные против германского императора. И тогда Фридрих надумал наказать тамплиеров, да так, чтобы уязвить их побольнее – захватить их могучую твердыню – Замок Паломников на Атлите и отдать его тевтонским рыцарям. Иные из сказанных германских рыцарей, видевшие Замок Паломников, пытались отговорить Фридриха от этого предприятия. Циклоническая крепость неприступна, запасов в ней довольно, чтобы выдержать многолетнюю осаду, кроме того она может постоянно снабжаться с моря, и в ней есть собственный источник пресной воды. Много людей сложит головы в попытке отбить Замок Паломников у тамплиеров, а осада затянется не на один год. Задерживаться в Святой Земле надолго Фридриху не хотелось, так что он отказался от идеи захватить замок, зато измыслил иной способ наказать тамплиеров, и привел план в исполнение, как только вернулся в Акру.

А вздумал он похитить Великого Магистра тамплиеров, чтобы увезти его в Италию заложником, дабы прижать орден к ногтю. С этой целью его солдаты перекрыли все улицы, ведущие к крепости тамплиеров в юго-восточном районе города. Проблема заключалась лишь в том, что всякий раз, когда Великий Магистр покидал цитадель, впереди, позади и по бокам от него ехали закаленные в боях рыцари-тамплиеры в полных боевых доспехах, не снимая дланей с рукояток мечей. И хотя германские солдаты были готовы исполнить приказания своего императора, эти бородатые фанатики, готовые умереть за своего Великого Магистра, обжигали недругов взорами, будто напрашиваясь на бой. Политические соображения требовали, чтобы германцы отвечали свирепыми взглядами, но благоразумие заставляло их держать руки подальше от оружия. И через несколько дней план похищения отбросили.

Отношение местного населения к Фридриху ярче всего проявилось в последние минуты его пребывания в Святой Земле. Стремясь защитить собственные владения от покушений папской армии, он назначил отправление на 1 мая 1229 года. На беду, путь императора к гавани лежал через улицу Мясников. Проезжай Фридрих в этот майский день по родной земле, его осыпали бы благоуханными лепестками и увешивали прекрасными венками из весенних цветов, но на узкой улочке между скотобойнями его забрасывали смрадными потрохами и увешивали гирляндами из окровавленных внутренностей забитого скота. Процессия невозмутимо следовала дальше, но надо только вообразить, как ухмылялись бородатые рыцари-храмовники смущению Фридриха, глядя, как он стряхивает склизкие гроздья потрохов со своих пышных одеяний, стараясь при том сохранить достойный вид и царственно следуя к пристани.

18. Смятение во Храме 1229-1239.

ридрих и не думал отказываться от притязаний на Иерусалимское королевство, что вскорости и доказал. Но сперва надобно было разрешить проблемы, призвавшие его на родину. В Италии его войска успешно сдерживали папскую армию, позволив захватить владения церкви на Сицилии, в том числе и принадлежавшие тамплиерам. Он без труда доказал свое военное превосходство, но клеймо отлучения сильно осложняло отношения с собственными подданными – для чего, собственно, и было предназначено. Оставалось только пойти с Папой на мировую, и в 1230 году они наконец пришли к обоюдно приемлемым условиям.

По сути император откупился от анафемы, согласившись вернуть храмы Сицилии и южной Италии под власть Папы. Отныне духовенство более не подчинялось его светским законам, а сам Фридрих уже не вмешивался в раздачу бенефиций и назначение епископов. Скрепя сердце он согласился вернуть тамплиерам земли, захваченные в наказание за пренебрежительное отношение к нему во время крестового похода. Окончательные распоряжения сделали во время обеда в приватной обстановке, на каковой Фридрих с одобрения Григория пригласил своего приятеля Германа фон Зальца. Великий Магистр тевтонского ордена стоял за императора горой в пору его отлучения, и ныне Фридрих желал позаботиться, чтобы церковь не покарала германский военный орден.