Текст книги "Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах."

Автор книги: Джон Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

В июле 1210 года, перед прибытием Жана де Бриенна в Иерусалим, шестилетний срок перемирия Амальрика с аль-Адилом истек, но султан выразил намерение продлить его. Дабы одобрить упомянутое продление, регент Жан д'Ибелин созвал совет. Магистры госпитальеров и тевтонских рыцарей согласились, но Филипп де Плесье, Великий Магистр ордена тамплиеров, вдруг резко воспротивился, утверждая, что нового короля, прибытия коего надлежит ожидать всего через пару недель, не следует связывать долгосрочными обязательствами, даже не поинтересовавшись его мнением на сей счет. Здравый смысл высказывания магистра тамплиеров поколебал уверенность епископов и дворян, склонив их на его сторону. Вдобавок такой ловкий шаг помог сразу наладить добрые отношения с Жаном де Бриенном, оценившим предложенную Великим Магистром отсрочку важного решения до прибытия будущего предводителя, каковой появился 13 сентября 1210 года и женился на королеве Марии в первые же сутки после того, как она впервые узрела жениха, годившегося ей в дедушки. В том же году тамплиерам пришлось собраться, чтобы найти замену Великому магистру де Плесье, сломленному болезнью. Своим четырнадцатым Великим Магистром они избрали Вильяма де Шартра. Жан де Бриенн весьма охотно сотрудничал с тамплиерами, и следующим летом позволил кое-кому из своих вассалов принять участие в налете тамплиеров на египетское побережье. В 1212 году он пошел на долгосрочное перемирие с султаном аль-Адилом, но прислушался к советам военных орденов, твердивших, чтобы он воспользовался пятилетней передышкой для подготовки нового крестового похода. Жан написал Папе, ходатайствуя подгадать очередной крестовый поход к истечению срока перемирия в 1217 году.

На второй год правления Жана королева Мария родила дочь, каковую нарекли Иоландой. Тяжелые роды унесли жизнь самой королевы, так что по закону новой правительницей Иерусалима стала новорожденная, ведь Жан правил лишь по причине женитьбы на ее матери. Памятуя о трудностях, встреченных при поисках короля, иерусалимская знать охотно согласилась на дальнейшее правление Жана. Теоретически он был всего-навсего регентом, но на деле его и называли, и почитали как монарха. А в 1214 году он женился на принцессе Стефании, дочери Льва II Армянского.

Борьба Льва Армянского за контроль над Антиохией переросла в политическую игру, поправшую все нормы морали. Владыки по прихоти изменяли пожизненным присягам, меняли веру, заключали союзы с заклятыми врагами и охотно прибегали к убийствам. Соперничество тамплиеров и госпитальеров, политически и эмоционально стоявших по разные стороны баррикад, настолько обострилось, что их братья-рыцари вступали в поединки прямо на улицах – иногда не на жизнь, а на смерть.

Дабы снискать поддержку Иннокентия III, Лев просил, чтобы армяно-григорианская церковь перешла под начало римской. Идея пришлась Иннокентию по душе, как и его предшественникам, ведь подобное распространило бы его власть еще шире. После помазания Балдуина Фландрского как католического императора Византии Иннокентий велел вершившему сие папскому легату Петру де Сен-Мартелю поспешить в Армению. Лев рассчитывал, что все пройдет гладко, но все-таки напрочь отказался выполнить одно условие Папы. Тамплиеры повиновались своему сюзерену-Папе во всем, и Иннокентий сообразил, что клин, вбитый между ним и тамплиерами, может сказаться на их верноподданнических чувствах. Посему главным его условием – подсказанным Боэмундом Антиохийским – было возвращение замка Баграс рыцарям-тамплиерам, каковое возвращение обсуждению не подлежало. Для Льва же Баграс оставался главной угрозой Антиохии, так что возвращать замок до перехода города под его правление Лев отказался, предпочитая обходиться лучше без Папы римского, нежели без спорного замка.

Мятеж части вассалов в Триполи вынудил князя Боэмунда отвести армию из Антиохии, что и вдохновило Льва напасть на город. Эмир Халеба аз-Захир, ненавидевший Льва сильнее, чем Боэмунда, отправил своих кавалеристов пресечь посягательства Льва на Антиохию. Тот, не желая вступать в открытую войну с превосходящим мусульманским войском, отступил в Армению.

Петр, католический патриарх Антиохии, поносил Боэмунда за вмешательство в планы Папы на Армению, и раздосадованный Боэмунд в конце концов сместил Петра, а на его место назначил грека – православного патриарха. Старейшины общины Антиохии единодушно его поддержали, ненавидя армян, не желая знаться с теми, кому эти горцы по душе, и не желая союза армян с Папой.

Однако в распоряжении патриарха Петра имелось духовное оружие, каковое он и не преминул пустить в ход, с полного одобрения Папы официально отлучив от церкви и Боэмунда, и всех членов общины. Пребывая в полной уверенности, что за отлученными вождями не последует ни один католик, Петр сколотил отряд из кучки верных ему рыцарей и двинулся на захват города силой. К его полнейшему изумлению, гарнизон антиохийской цитадели предпочел подчиниться собственному князю, а не патриарху, и быстро подавил мятеж.

Патриарха Петра взяли в плен, официально обвинили в измене Антиохии и нашли виновным, после чего бросили в темницу, где Боэмунд, по-видимому, намеревался заморить его до смерти. Напрочь лишенный еды и питья, Петр обезумел от голода и жажды и в отчаянии выпил из лампы все нечистое масло. В результате он скончался, корчась на холодном полу в мучительных конвульсиях.

Папа поручил уладить дело с армянами патриарху Иерусалимскому, но к тому времени оно превратилось в полнейшую дипломатическую сумятицу. Госпитальеры совершили набег на земли мусульманских союзников Боэмунда, спровоцировав ответный налет мусульман на Триполи. Лев опять же воспользовался беспорядком, чтобы предпринять собственную вылазку на территорию Антиохии. Боэмунд и сам усугубил неразбериху, договорившись с турками-сельджуками, напавшими на Армению с другой стороны. Он же начал грозить госпитальерам за нанесенный ему ущерб. Патриарх Иерусалимский Альберт старался изо всех сил хоть как-то распутать ситуацию, но при том взял сторону своих лучших друзей – храмовников – и твердил Льву, что тот просто-таки обязан вернуть замок Баграс ордену тамплиеров. Боэмунда же он убедил в качестве мирной инициативы сместить греческого патриарха, заменив его католическим. А Лев Армянский, отчаявшийся поладить с Папой римским, отказался от этой идеи, вместо того пойдя на альянс с греческим двором в изгнании, перебравшимся из Константинополя в Никею вместе с сохранившими верность полками Византийской армии.

Вражда Боэмунда с госпитальерами нанесла ему тяжкий удар. В 1213 году Раймунд, старший сын Боэмунда, навестил тамплиеров в Тортозе, и в соборе, куда он явился на богослужение, на Раймунда набросились несколько асасинов, заколовших его насмерть. Патриарх Иерусалимский обрушился с обвинениями в убийстве на госпитальеров. Вскоре его подозрения подтвердились: шайка асасинов убила и самого патриарха.

Боэмунд утратил сына, а тамплиеры лишились могущественного друга. Объединив силы, они предприняли карательную вылазку на твердыню асасинов Хавали. Тут уж шииты асасины воззвали к суннитскому эмиру Халеба. Эмир же – вероятно, не питая желания оказаться в первых строках черного списка асасинов – потребовал, чтобы Боэмунд пошел на попятную. Упомянутый эмир недавно уже спас Боэмунда от Льва, и Боэмунду было не с руки терять мусульманского союзника, так что Ьн отступил.

Поскольку новый патриарх Иерусалимский не так рьяно отстаивал интересы тамплиеров, Лев Армянский предпринял очередную попытку заручиться помощью Рима – на сей раз благополучную. Папа, успевший изменить свои планы, заверил Льва в своей поддержке, если армяне примут участие в крестовом походе, который Иннокентий собирался провозгласить. Новому патриарху Иннокентий повелел идти во всем навстречу Льву и отказаться от притязаний на замок тамплиеров.

Видимо, из-за этого альянса Боэмунд и лишился своего княжества. Пока он отлучался в Триполи, проникшийся уверенностью в поддержке патриарха Иерусалимского Лев украдкой провел в Антиохию изрядное армянское войско. Когда же оно объявилось под стенами цитадели, гарнизон Боэмунда сдался без боя.

Вероятно, чтобы угодить патриарху, коему требовалось дать Папе благополучный отчет, Лев объявил, что раз Антиохия теперь в его власти, в замке Баграс он более не нуждается, и вернул его тамплиерам. Отныне тамплиеры могли отразить любое вторжение арабов или турков на антиохийские владения Льва – да притом своими силами и за свой собственный счет.

Лев Армянский пребывал на седьмом небе. Он стал государем Армении и государем Антиохии. Он выдал свою дочь Стефанию за Жана де Бриенна, тем самым добившись влиятельного положения в Иерусалимском королевстве, и сие влияние многократно возрастет, буде Стефания сумеет родить сына. Словом, Лев счел, что ступил на тропу, ведущую к неоглядному владычеству над территориями католиков на Ближнем Востоке.

Впрочем, нерешенным оставался еще вопрос об очередном великом крестовом походе из Европы. Римские понтифики, начав со Святой Земли, распространили свое влияние на покоренные Византийские территории, а теперь и на Армению. Папа Иннокентий III был не из тех, кто упустит завоеванную власть из рук. Он смог заверить Великого Магистра тамплиеров, что очередной крестовый поход грядет – и весьма скоро.

16. Кардинальский хрех 1215-1229.

ннокентий III наметил крестовый поход ко времени созыва Латеранского Собора 1215 года, посвященного самым разнообразным проблемам церковной жизни. В повестке дня были и такие сложные вопросы, как план слияния с греческой православной церковью, и столь простые, как чествование Симона де Монфора за его религиозное рвение в руководстве Альбигойским крестовым походом. Предстояло Собору разобраться и с проблемой нового крестового похода в Святую Землю, потому что призывы Папы остались почти без ответа. Папа продолжал хранить твердую уверенность, что час очередной великой победы христиан вот-вот пробьет. В Откровении Иоанна Богослова описан зверь, хуливший Бога и опустошавший землю. Пророчество гласит: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». Папа Иннокентий III, пребывая в уверенности, что ему дана мудрость постичь смысл великого прорицания, ничуть не сомневался, что зверь – величайший Божий враг пророк Магомет. Родился же Магомет в году 570 от Рождества Христова, так что 666 лет его скверны на исходе.

Патриарх Иерусалимский, приглашенный на Собор, подкинул в копилку идей папского престола и кое-какие от себя. Собор, не мешкая, подтвердил гарантированное крестоносцам отпущение грехов и прочие индульгенции, и мало-помалу епископы заразились папским энтузиазмом. Разъехавшись по домам, они принялись проповедовать крестовый поход, готовясь принять специальных посланников, откомандированных Римом.

Прецепторы европейских оплотов тамплиеров доносили Великому магистру в Акру, что, судя по всему, новый крестовый поход начнется летом 1217 года. В ответ, как они и предполагали, поступил приказ умножить усилия по вербовке прозелитов и сбору средств.

Иннокентию III не довелось узреть начало крестового похода, на который он положил столько сил: в июле 1216 года его сразил недуг, через несколько дней повлекший кончину. Всего сорок восемь часов понадобилось святейшему собранию на избрание преемника, каковым стал престарелый кардинал Савелли, унаследовавший престол Петров как Папа Гонорий III, столь же ярый приверженец крестового похода, как и его предшественник. Обложив все доходы церкви пятипроцентным налогом в пользу крестового похода, он повелел собрать сей налог казначею тамплиеров Парижа.

К несчастью, о том, как расходовать собранные средства, никто толком не подумал. К примеру, крайнюю нужду в транспорте как-то напрочь проглядели. В командовании царил разброд, поскольку монарх, коему прочили пост командующего – Фридрих II, король Германии и Сицилии – находил массу отговорок, чтобы отложить выступление, не желая отправляться в крестовый поход, пока его не увенчают короной государя Священной Римской империи, а его коронацию все откладывали, потому что церковь хотела, чтобы он добровольно ограничил собственную власть, сделав королем Сицилии своего юного сына Генриха. И пока король с Папой маневрировали и манипулировали, небольшие отряды крестоносцев начали отбывать сами по себе.

Летом 1217 года французская армия добралась до Италии, но никаких кораблей им не предоставили. Король Андрей Венгерский повел войско на собственное далматинское побережье Югославии, где к нему присоединился герцог Леопольд VI с австрийской ратью, но и тут кораблей для них не нашлось. Папа отправил приказ, чтобы они незамедлительно отправились в Святую Землю, однако никаких способов осуществления оного не предложил.

К сентябрю герцогу Леопольду удалось раздобыть только один корабль, так что он надумал двинуться дальше в одиночку, прихватив только личных телохранителей. В следующем месяце король Андрей исхитрился заполучить два корабля и последовать за Леопольдом, но главные их силы остались позади. В тревоге, что во время его отлучки алчные венецианцы из-за Адриатического моря могут покуситься на его западные провинции, король Андрей поручил присматривать за Далмацией и Хорватией вплоть до своего возвращения брату Пону де-ла-Круа, магистру тамплиеров Венгрии. В октябре часть фризского флота встала на якорь южнее Неаполя, доложив, что остальные корабли перезимуют в Португалии, а уже прибывшие проведут зиму в Италии.

Когда владыки Австрии и Венгрии прибыли в Акру и Тир, король Гуго Кипрский присоединился к ним со своим войском. Собравшаяся армия оказалась не столь уж впечатляющей, но достаточно солидной, чтобы добиться кое-каких побед, и оттого король Жан Иерусалимский ратовал за немедленное выступление. Тамплиеры и госпитальеры согласились принять участие в кампании, и в ноябре 1218 года крестоносцы двинулись из Акры маршем на восток. Мусульмане заняли оборонительные позиции под Дамаском и Иерусалимом, но на самом деле этим городам ничего не угрожало.

Без единого командования не могло быть и речи о всеобщей дисциплине. Венгры слушались только своего короля Андрея. Местные бароны признавали только короля Жана. Киприоты не желали знать никого, кроме короля Гуго. Что же до военных орденов, то рыцари-тамплиеры и госпитальеры не подчинялись никому, кроме своих Великих Магистров. Эти-то разобщенные христианские войска пересекли Иордан, с севера обогнули Галилейское море и свернули обратно на запад к Акре. Мусульманские лазутчики блюли каждую пядь, по которой они ступали, но не узрели ни единого действия крестоносцев, заслуживающего донесения замершим в ожидании войскам. Взяли несколько мелких арабских городков, но ни одного сколь-нибудь значительного. Когда же армия крестоносцев вернулась на бивак у стен Акры, воинам вспомнилось только долгое изнурительное странствие по Палестине, не принесшее ровным счетом ничего.

Из всех полководцев только король Андрей Венгерский счел экспедицию успешной. Питая пристрастие к религиозным реликвиям, он, наверное, полагал, что увезенные в Венгрию святые мощи ублажат народ, плативший непомерные подати на крестовый поход. Он завладел бесценными сокровищами, а местные торговцы реликвиями, вероятно, тоже возносили Богу благодарственные молитвы за ниспосланного им царственного простофилю, растратившего всю свою казну на покупку их товаров. Король не сомневался, что вернется на родину с головой Святого Стефана, головой Святой Маргариты, десницей Святого Фомы, десницей Святого Варфоломея, одним из кувшинов, воду в коем на свадьбе в Кане Галилейской Иисус обратил в вино, и обломком посоха Аарона.

Король же Жан Иерусалимский, раздосадованный нежеланием австро-венгерских крестоносцев признавать его командование, решил без них пойти на штурм каменной твердыни, вознесенной аль-Адилом на горе Табор к югу от Назарета. Совершив со своим войском стремительный марш-бросок из Акры, первую атаку он предпринял 5 декабря 1217 года, но крепость устояла. Два дня спустя к нему на подмогу пришли рыцари-тамплиеры и госпитальеры, но и второй штурм оказался столь же безуспешным. Неохотно смирившись с фактом, что его конным воинам не одолеть и не сокрушить высокие каменные стены, Жан повел армию обратно в Акру.

Тем временем, король Андрей и герцог Леопольд вместе с королем Гуго Кипрским отправились на север в Триполи, чтобы нанести визит вежливости Боэмунду IV. Пребывая там, король Гуго был поражен недугом, через несколько дней окончившимся его смертью. Кипрский престол перешел к его сыну Генриху – восьмимесячному младенцу, а мать Генриха Алиса Иерусалимская начала править Кипром как опекунша своего малолетнего сына. Едва вернувшись в Акру, король Андрей объявил о намерении вернуться на родину. Патриарх Иерусалимский обрушил на него свой гнев, но Андрей непоколебимо стоял на своем. Обещание Папе он сдержал, священный обет крестоносца исполнил, да вдобавок ему не терпелось предъявить подданным свое дивное собрание священных реликвий. И он отплыл в Венгрию, так ничего и не свершив.

Король Жан испытывал смешанные чувства. С одной стороны, это с легкой руки Андрея ему было отказано в командовании Христовым воинством, и в этом смысле отъезд венгерского монарха был Жану на руку. С другой, к сожалению, тот забрал свое войско, нехватка коего явно сказывалась.

Но эта проблема разрешилась сама собой с наплывом в Святую Землю крестоносцев, подзадержавшихся в Европе. Прибыли обе части фризского флота, обеспечив христианам контроль над морем. Казалось, крупный крестовый поход наконец-то становится реальностью, а поскольку никто из монархов не явился, король Жан мог планировать кампанию в уверенности, что возглавит поход лично.

Между тем тамплиеры на действия крестоносцев из Европы особого внимания не обращали, наконец-то взявшись за предприятие, запланированное уже давным-давно.

Для его осуществления требовалось скопить свыше миллиона золотых византинов, дабы потратить их на возведение величайшей крепости всех времен.

Много лет тамплиеры присматривались к естественным оборонительным достоинствам скалистого мыса по прозванию Атлит, выдающегося в море на шестьсот метров в нескольких километрах южнее Хайфы. Они выстроили там сторожевую башню, назвав ее Деструа, но считали, что место самой природой предназначено для куда более могучего и существенного оплота. Взять твердыню, с трех сторон защищенную морем, будет практически немыслимо. На деле же они выстроили целый укрепленный городок.

Стенами обнесли всю площадку, и обращенная к суше стена была самой мощной на всем Ближнем Востоке, возносясь к небу на тридцать метров; у основания же ее толщина достигала пяти с половиной метров. Входная арка представляла собой тоннель длиной в двадцать три метра, изогнутый таким образом, что пустить в ход таран против внутренних ворот захватчик попросту не смог бы. Вокруг стены проходил глубокий ров, намеренно опущенный ниже уровня моря, чтобы в нем всегда была вода. Если бы мусульманские саперы попытались подкопаться под стену, они непременно захлебнулись бы в туннеле, как только тот дошел бы до рва. В стенах крепости хватало места для поселения четырех тысяч человек, имелась пресная вода из родника, изливавшегося в пруд для разведения рыбы, сады и огороды и даже пастбища для содержания табунов лошадей, крупного и мелкого рогатого скота, который при угрозе неминуемой осады загоняли в крепость. Твердыня, в достатке обеспеченная провизией и водой – запасы каковых было нетрудно пополнить морским путем – могла выдержать сколь угодно продолжительную осаду и являла собой величайшее достижение тамплиеров по части строительства замков. Памятуя об изначальном предназначении ордена, тамплиеры назвали свой новый оплот Шато-Пелерин, сиречь Замок Паломников.

Замок Паломников послужил перевалочной базой для флота крестоносцев, наконец-то собравшихся и отправившихся в Египет под предводительством короля Жана. Благодаря своему превосходству на море крестоносцы сочли, что на Ниле у них больше шансов на успех, нежели в горах Сирии, и первой мишенью избрали укрепленный речной городок Дамьетта, расположенный в главном рукаве Нила. До устья Нила первые крестоносцы добрались 29 мая 1218 года, и король Жан наконец-то смог без препон занять пост главнокомандующего при поддержке герцога Леопольда Австрийского. Тамплиерами, госпитальерами и тевтонскими рыцарями, как водится, командовали их великие магистры.

Дамьетта, расположенная в дельте Нила у самого моря, контролировала весь фарватер на пути к Каиру. Сам город был обнесен крепкими, высокими стенами, но чтобы добраться до него, сначала нужно было взять островную цитадель, прозванную Цепной Башней. Название она получила за то, что в обе стороны от нее – и к восточному, и к западному берегам – тянулись мощные цепи, преграждавшие путь судам из моря в Нил. Получив весть о вторжении, султан аль-Адил тотчас же усилил гарнизон Цепной Башни, но как-то не подумал о том, что ее стены можно взять приступом с воды. Первую попытку христиан пойти на штурм в июне легко отразили, что вроде бы оправдало уверенность аль-Адила в неприступности крепости. Стычки шли непрерывно – и на суше, и на воде. Однажды мусульманские корабли сумели подойти к галере тамплиеров сразу с обоих бортов, и орды египетских воинов-рабов, прозванных мамелюками, хлынули на палубу галеры, где вскоре столпились, возглашая о победе ликующими воплями. Поняв, что настал их час, горстка оставшихся в трюме тамплиеров решила унести на тот свет побольше мусульманских иноверцев. Прорубив дно своими боевыми секирами, они восторжествовали, когда в пробоину хлынула вода. С кораблем на дно пошли сто сорок рыцарей, сержантов и моряков Храма, но их гибель стала и победой, ибо вместе с собой они смогли унести на тот свет почти полторы тысячи мусульман, облаченных в тяжелые кольчуги, – в рай, обетованный им за участие в этой священной войне.

Шаткому равновесию пришел конец, когда христианские саперы построили осадное приспособление совершенно нового типа. Сцепив две галеры, на них возвели осадную башню, покрыв ее невыделанными шкурами только что забитого скота, чтобы сделать ее огнеупорной. А на верху плавучей башни имелся длинный узкий мостик, который можно было опустить на стену наподобие стрелы подъемного крана.

Завершив строительство к исходу августа, башню подвели к крепости. Отчаянная схватка затянулась на целый день, убитые и раненые христиане падали в море один за другим, но в конце концов отряду крестоносцев удалось отвоевать на стене небольшой плацдарм. Пока другие пробирались к ним по мостику, они теснили врага слева и справа, расчищая место на верхушке стены, что позволило приставить к ней ведущие с палубы штурмовые лестницы, и в бой смогли вступить дополнительные силы. По мере того, как число сражавшихся все возрастало, рукопашная со стен перекинулась на улицы, и гарнизону не осталось ничего иного, как сложить оружие. Огромные цепи отсекли, сбросив их на дно реки. Теперь корабли крестоносцев могли спокойно подойти к Дамьетте. Но прежде чем двинуться дальше, они не пожалели времени на строительство понтонного моста, чтобы доставить на берег огромное количество трофеев, добытых в речной крепости. Новому крестовому походу было положено славное начало, благодатное и для души, и для кошелька.

Когда прискорбная весть долетела до Каира, снести такой удар аль-Адилу было не по силам. Больной, проживший почти три четверти века султан впал в черную меланхолию. Не прошло и недели, как он скончался.

Пока христианская рать готовилась двинуться вверх по Нилу, подоспели французские и английские крестоносцы, прибывшие из Генуи на кораблях, оплаченных Папой Гонорием, пустившим в ход средства церкви, чтобы обеспечить транспортом крестоносцев, собравшихся в Бриндизи на Адриатическом побережье. К сожалению, все выгоды крестовому походу от папской помощи были с лихвой перечеркнуты выбором легата, приплывшего в Египет вместе с войсками. Сей прелат – испанский кардинал по имени Пелагий из Санта-Лючии -надменный, самонадеянный самодур, не имел ни малейшего военного опыта. Не тратя времени попусту, кардинал Пелагий объявил полководцам, что будучи официальным представителем Его Святейшества Папы Гонория III, он один стоит во главе войск – будь то в вопросах военных или духовных. Короля Жана он даже слушать не пожелал, указав, что роль короля Иерусалимского тот отправлял лишь в силу брака, а поскольку жена его ныне мертва, Жан де Бриенн более не уполномочен преподносить себя королем чего бы то ни было. Что же касается великих магистров трех военных орденов, они считали своим долгом поддержать кардинала, ведь Пелагий явился с документами, подкрепляющими его притязания властью Папы. Пелагий просто-таки упивался новоприобретенной верховной властью. Не довольствуясь ношением красного плаща и шапки – знаков его положения как князя церкви, он дополнил сбрую своего коня изготовленным на заказ алым чепраком, а также ярко-алым седлом, уздечкой и стременами.

А выше по течению Нила, в Каире, титул султана Египта унаследовал аль-Камил -старший сын аль-Адила. Младший же, аль-Муаззам, не пожелав признать власть брата, провозгласил себя суверенным правителем Сирии. Мусульманская империя снова раскололась. С братом можно было разобраться и после, а вот христианские захватчики стояли у порога, и султан аль-Камил сосредоточил силы на атаке лагеря крестоносцев с реки. Не дожидаясь приказа кардинала Пелагия, король Жан возглавил войска и тамплиеров, дав мусульманам отпор.

Долгими неделями две армии прощупывали друг друга, воздерживаясь от решительного сражения. Затем в конце ноября неистовый шторм погнал воду в христианский стан, располагавшийся в основном почти на уровне моря. Утонуло немало людей и лошадей, а запасы провизии большей частью погибли. Кардинал Пелагий приказал выстроить вокруг лагеря плотину, но проку от нее к тому времени было маловато. Оставшихся почти без пропитания, промокших до нитки, живущих посреди бескрайнего моря грязи людей начали косить болезни. Вспыхнула эпидемия: кожа мечущихся в горячечном бреду людей чернела, и они умирали. Большинство выжили, но прежде чем эпидемия утихла, болезнь унесла каждого шестого.

Разместив мусульманскую армию в укрепленном городке аль-Адилия, расположенном на берегу Нила примерно в пяти километрах выше Дамьетты по течению, султан избрал выжидательную тактику. Дав больной, жалкой армии христиан отдохнуть пару месяцев, кардинал Пелагий решил, что пора снова браться за дело, и в начале февраля собрал войско для нападения на египетский лагерь. К сожалению, сам он не разумел опасностей сезона дождей в дельте Нила, а слушать опытных советников не пожелал. На марше крестоносцев настигла чудовищная гроза, и войско не без труда сумело пробиться через липкую грязь обратно в лагерь.

И тут пришло удивительное известие, что египтяне покидают аль-Адилию. Христиане еще не знали, что войска нужнее аль-Камилу в Каире, где был раскрыт заговор – султана намеревались убить, чтобы его место занял младший брат аль-Фаиз. Юного царевича за участие в заговоре предали бескровной смерти, удушив тетивой. А пока аль-Камил пекся о спасении трона и собственной жизни, христиане вошли в аль-Адилию. Теперь в их руках оказались крепости и к северу, и к югу от Дамьетты, и они могли воспрепятствовать любым попыткам прислать осажденным помощь из Каира, но когда султан повел свою рать им навстречу, наступление вверх по Нилу решили отложить ради массированного штурма Дамьетты. Тем временем аль-Муаззам в Дамаске решил принять меры по защите собственных владений на случай, если христиане преуспеют в завоевании Египта, и повелел разобрать стены Иерусалима, после чего настал черед крепостей в Галилее.

Пришло лето, земля просохла, и христиане начали осыпать стены Дамьетты огромными камнями, доставленными на кораблях. Обороняющиеся же изливали на них потоки греческого огня и нефти, чтобы уничтожить осадные машины. Время от времени завязывались стычки вне стен города, но ни одна из противостоящих армий одержать решительной победы не могла. Великий Магистр тамплиеров де Шартр был прекрасным администратором, но считал наипервейшим долгом вести рыцарей в бой, несмотря на пошатнувшееся здоровье. Держа оборону в августе 1219 года, он получил настолько серьезное ранение, что объявил о своей отставке, дабы его место занял крепкий здоровьем Великий Магистр. А несколько дней спустя скончался – то ли от ран, то ли от усугубившейся хвори, вызвавшей у него омертвение десен и паралич ног. Тогда же герцог Леопольд Австрийский, проведший в крестовом походе уже два года и насмотревшийся смертей и болезней до самого конца жизни, надумал вернуться на родину.

Пока франкский король Жан спорил о стратегии с испанцем Пелагием, итальянские солдаты решились перейти к действиям без их ведома. И устремились на египетское войско – но не дисциплинированным строем, а неупорядоченной толпой. Мусульмане же, чуть ли не рефлекторно прибегнув к излюбленному боевому маневру, разыграли отступление. Когда же ринувшиеся вдогонку итальянцы вытянулись вереницей, египтяне вдруг остановились и построились в боевые порядки в ожидании приказа атаковать. Итальянцы запаниковали. Последовавший за ними кардинал Пелагий попытался созвать разбегающихся итальянцев под свой флаг, но те не обращали ни малейшего внимания на облаченного в алое прелата, громогласно призывавшего их вернуться в бой. Не растерявшийся король Жан ринулся в бой во главе группы французских и английских рыцарей. Вместе с отрядами тамплиеров и госпитальеров, успевших оседлать коней, он сумел остановить атаку мусульман на христианский стан, а кардиналу в тот день было похвастаться ровным счетом нечем.

Разумеется, покорение Дамьетты разрешило бы все проблемы, но попытки взять ее разбивались о высокие стены и отчаянное сопротивление защитников. Двадцать первого августа 1219 года при попытке взять город при помощи штурмовых лестниц тамплиеры потеряли пятьдесят человек, а госпитальеры – тридцать два. Конечно, для армии в десятки тысяч человек – совсем немного, но для военных орденов потеря весьма существенная; тем более, что их роль в поддержании порядка с каждым днем все возрастала.

Епископ Акры, вознося восторженные хвалы поведению тамплиеров, писал: «Тамплиеры же были преисполнены духом Гедеона [Книга судей, гл. 6-8], и пример их вдохновлял прочих христиан». А германский поэт пошел даже дальше, перенеся тамплиеров в мир фантазий. Миннезингер Вольфрам фон Эшенбах, отправившийся в крестовый поход с отрядом германских солдат, испытывал благоговение перед духовным пылом и преданностью военных орденов Богу, особливо рыцарей-тамплиеров. В своей эпической поэме «Парсифаль» он приравнял тамплиеров к рыцарям Святого Грааля, чем уготовил им в легендах о рыцарях Круглого стола роль стражей замка Грааля. Вероятно, его духовное переосмысление кровавого действа, разыгравшегося перед ним в окружении невзгод и болезней, хотя бы отчасти было вдохновлено еще более выдающимся гостем, прибывшим, дабы принять участие в борьбе христиан.