Текст книги "Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах."

Автор книги: Джон Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)

Пока германцы продолжали упорно осаждать Торон, тамплиеры наконец-то получили ободряющие новости. По смерти Папы Климента III на престол Петров взошел кардинал Лотар, – близкий друг Великого Магистра Жильбера Эраля, – принявший папское имя Иннокентий III.

Тут к германским крестоносцам, все еще стоявшим лагерем под стенами Торона, пришла весть о кончине их императора Генриха VI. Вопросы престолонаследия всегда сильно сказывались на будущем всякой династии, и посему вожди пустились в дебаты – а не разумнее ли вернуться по домам. Дело усугубила посеявшая страх новость о том, что в Германии вспыхнула гражданская война, повлиявшая на умонастроения германских баронов куда более, нежели сведения о том, что из Египта на них идет мусульманское войско. Когда же войско аль-Азиза подступило к Торону, в стане осадивших город войск распространился слух, что имперский канцлер и государи бросили их на произвол судьбы.

Слух поверг германских рыцарей и солдат в панику. Поспешно свернув шатры, оставшиеся без военачальников германцы не останавливались, пока не добрались до самого Тира. Раз вожди отправились домой, то и они отправятся домой, так что еще не одну неделю все корабли, отплывающие из Святой Земли, были перегружены германцами, бросившими крестовый поход.

Кучка безземельных германских рыцарей надумала остаться, но лишь потому, что возвращаться им было, в общем-то, некуда. Мало-помалу они собрались в германском приюте паломников, учрежденном в Акре во время предшествующего германского крестового похода, и решили, что уже заложили основы отдельного военного ордена германцев. Назвавшись Тевтонскими рыцарями, они принялись ходатайствовать перед новым Папой об официальном признании – каковое и последовало в том же году. Свой Устав они списали у тамплиеров, настроив последних против себя тем, что скопировали не только их узнаваемые белые одеяния, но даже характерный крест, поменяв только его цвет: черный против ярко-красного у тамплиеров. Впоследствии, покорив языческие племена северо-восточной Европы и объединив их земли в государство Прусское, они обеспечили своему кресту долгое будущее: он дожил до наших дней в облике немецкого военного Железного креста. Поначалу их группа была невелика, и ей позволили занять в Акре башню у ворот Святого Николая, в противоположном от крепости тамплиеров конце города.

Избавившись от воинственных германцев, Амальрик и аль-Адил, ничуть не желавшие войны, без труда пришли к мировому соглашению на шесть лет. Амальрик согласился оставить Яффу мусульманам, а аль-Адил уступил христианам Бейрут и Сидон. Аль-Адилу, все еще пытавшемуся восстановить отцовскую империю, вовсе не хотелось враждовать с христианами, остающимися у него за спиной в то самое время, когда он сталкивается лицом к лицу с агрессивно независимыми членами собственного семейства. Амальрик же особенно порадовался заключению договора, когда в тот же год враждебно настроенный аль-Азиз умер, и власть над Египтом вскоре захватил куда более сговорчивый аль-Адил.

Со своим прошением к Папе, чтобы он потребовал вернуть Баграс ордену, тамплиеры не преуспели. А Великий Магистр Эраль посылал своему другу Иннокентию III письмо за письмом, словно никак не мог уразуметь папскую точку зрения. Понтифик же, окончательно подчинивший себе тамплиеров, уже не боялся лишиться их преданности. А вот Лев Армянский все еще не предал армянский народ в лоно римской церкви, и Иннокентий III все намекал Льву насчет Баграса, но тот, в суматохе борьбы за престолонаследие в Антиохии, не желал доводить дело до конца. Дабы утихомирить чувства воинства, каковое считал личной гвардией, Папа подтвердил права и привилегии тамплиеров, изложенные в давней булле «Отпе Datum Орйтит», и даже послал на нужды тамплиеров подаяние златом. По-прежнему нуждаясь в лояльности храмовников, Иннокентий III все-таки понимал, что все народонаселение Киликии куда важнее для него, нежели один-единственный замок тамплиеров.

Во всех других вопросах он поддерживал тамплиеров, ив 1199 году пришел такой час, когда эта поддержка стала им крайне нужна. Предшествующий епископ Тибериаса вверил тамплиерам на хранение тысячу триста византинов, а нынешний затребовал возврата денег. То ли расписка в получении денег в неразберихе войн с Саладином где-то затерялась, то ли возникла какая иная помеха, но так или иначе тамплиеры денег не вернули, и было принято решение представить дело на суд епископа Сидонского.

Епископ же, опираясь на некие собственные представления о правосудии, вместо того чтобы спокойно выслушать обе стороны и взвесить за и против, с ходу заявил, что либо платеж его собрату-епископу будет сделан в течение трех дней, либо весь орден рыцарей-тамплиеров будет отлучен от церкви. Хоть храмовники и не боялись, что епископ исполнит свою беззаконную угрозу, но деньги все же возместили.

И каково же было их изумление при вести, что епископ Сидонский, несмотря на своевременный платеж, публично предал всех братьев ордена тамплиеров анафеме и отлучил от церкви. Великий Магистр Эраль тотчас же отрядил посланцев к Папе в Рим с заявлением, что с отлучением рыцари-тамплиеры разрешаются от своих обетов и каждый может делать что ему вздумается.

При одной только мысли, что некий ничтожный епископишка из никому не ведомой епархии набрался наглости распустить личное воинство Паны, понтифик осерчал не на шутку. Епископ Сидонский был отрешен от сана, а всему духовенству дали понять, что подобная участь ждет всякого, кто посмеет вмешиваться в дела ордена, отвечающего только перед Папой. Скоропалительность действий Папы по защите своих клевретов подтвердила могущество и привилегии тамплиеров, но углубила и без того существенный раскол между ними и католическим духовенством.

В последнее десятилетие века вершились великие дела, повлекшие спасение Святой Земли и сохранение идеалов крестовых походов. Первое десятилетие следующего стало временем гибели этих идеалов, оскверненных и запятнанных кровавой оргией, разыгравшейся с неслыханным размахом, когда алчность поставила золото превыше Бога.

14. Крестовый поход против Христиан 1200-1204.

начале тринадцатого столетия смерть и соперничество посеяли среди государей Европы полнейшую неразбериху, а заодно породили прекрасные возможности для невероятно честолюбивого нового Папы Иннокентия III. В 1199 году Ричарда Английского сразила в баталии шальная стрела. Его презренный браг /[жом заявил своп нрава на трон, но встретил конкурента в лице Артура, племянника Ричарда, тут же получившего поддержку короля Филиппа Августа Французского. Разгоревшийся в Англии конфликт мог запросто перерасти в гражданскую войну, что Филиппа вполне устраивало.

Тридцатидвухлетний император Генрих VI умер в сицилийском городе-порту Мессина, и затеянный им великий крестовый поход ушел в небытие вместе с ним. Его вдова Констанция, унаследовавшая королевство Сицилийское, поручила заботу о своем малолетнем сыне и заодно о своем островном королевстве Иннокентию III. В Германии шла гражданская война: брат Генриха Филипп Швабский предъявил свои права на корону императора, но Иннокентий III не согласился, отдав ее Отто Брунсвику, готовому действовать по его указке. Не прошло и года, как Отто отказался повиноваться Папе, за что и был отлучен от церкви и смещен с трона.

Папа Иннокентий III мало-помалу становился самым могущественным человеком Европы, вполне в духе его стремления раз и навсегда повсеместно поставить папскую власть выше светской. Его порадовано, когда граф Шампанский написал о своем желании организовать новый крестовый поход. Иннокентию идея пришлась весьма по душе, только бы крестовый поход возглавлял не король и не император – тогда крестовый поход будет папским, а командовать им будет легат или дворянин, получающий приказы непосредственно от Папы.

Главным ставленником Иннокентия, продвигавшим французский крестовый поход, был страстный и пламенный проповедник Фальк из Нюилли, славившийся своим красноречием и неустрашимостью. В своих проповедях он не трепетал и перед сильными мира сего, что доказал, громогласно бросив в лицо Ричарду требование расстаться с «дочерьми» – Гордыней, Алчностью и Похотью. (Когда же английский король согласился распроститься с ними, Фальку оставалось только задыхаться от гнева. Ричард предложил выдать свою Гордыню за тамплиеров, Алчность – за цистерцианцев, а Похоть – за епископов: вместе они составили бы идеальные пары.)

Обет крестоносца принял впечатляющий ряд дворян: Жоффрэ де Вилльгардуэн, маршал Шампани и летописец грядущего крестового похода; Симон де Монфор, в один прекрасный день возглавивший кровопролитный крестовый поход против еретиков во Франции, и Бонифаций де Монферра, брат Конрада, убитого перед самым восшествием на престол Иерусалимского королевства. С общего согласия и полного папского одобрения командовать крестовым походом должен был Тибальд, граф Шампани и Бри.

Когда военачальники встретились для разработки стратегии, им напомнили, что король Ричард вслед за другими полководцами, побывавшими в Святой Земле, назвал Египет уязвимым брюхом мусульманской империи. Да и с точки зрения тылового снабжения он сулил немалые выгоды, потому что важнейшие задачи доставки людей и припасов могли выполнять христианские корабли, сводя путешествия по суше к минимуму. Так что все единодушно постановили первоначальной целью сделать Египет. Группа из шестерых дворян с Жоффрэ де Вилльгардуэном во главе отправилась на переговоры с Венецианской республикой – единственной державой, располагавшей достаточным количеством судов для доставки многонациональной армии, отправлявшейся в экспедицию на будущий год.

Но прежде чем с приготовлениями было покончено, граф Тибальд умер. Знать постановила, что его преемником на посту командующего крестовым походом должен стать Бонифаций де Монферра – не только благодаря военному опыту, но и потому, что он приходился дядей принцессе Марии де Монферра, наследнице Иерусалимского трона, что послужило бы ручательством хороших взаимоотношений с баронами Святой Земли. А через месяц по смерти Тибальда в апреле 1201 года крестоносцы пришли к соглашению с Венецией.

Великий Совет решил, что к концу июня 1202 года Венеция предоставит транспорт для четырех с половиной тысяч рыцарей, девяти тысяч эсквайров и сержантов, двадцати тысяч пехотинцев и двадцати тысяч коней и снабдит всех провизией сроком на год. Сверх того Венеция предоставит пятьдесят военных галер с венецианскими войсками для защиты флота и борьбы на стороне крестоносцев в Египте. В качестве же уплаты город получит восемьдесят пять тысяч дукатов, а также половину всей добычи и захваченных земель. Ко всем, кто принял обет крестоносца, был брошен клич собраться в Венеции к июню будущего года.

Судьба сулила Бонифацию де Монферра провести зиму в гостях у друга Филиппа Швабского в Германии. Разумеется, темой их разговоров зачастую становился Константинополь, потому что Филипп был женат на византийской принцессе Ирине Ангел – дочери свергнутого императора Исаака Ангела, обреченного на вечный мрак слепоты и заключение до самой смерти в промозглой темнице. О младшем брате Алексее она знала лишь то, что живет он не в заточении, а под домашним арестом с дядей Алексеем III, узурпировавшим трон.

Однако вскоре разлуке пришел конец: Алексей прибыл к сестре в Германию. Друзья помогли отроку проскользнуть на корабль, доставивший его на Сицилию, а оттуда – добраться к сестре. Теперь, когда престолонаследник Византийской империи стал их гостем, а под их командованием собралось огромное войско, выступающее на восток, Филипп с Бонифацием начали строить далеко идущие планы. Ненавидя греков, оба считали, что упускать такую возможность просто грешно.

Умы венецианцев тем временем поглощали собственные интриги, по части каковых они прослыли общепризнанными доками, никоим образом не желая крестового похода против Египта, поскольку последний отрезал бы их от тамошних центров богатой торговли. Если мысль о том, что правительство может подрядиться доставить войска в некую страну и тут же заверить правителей оной, что войска не попадут по назначению, кажется диковатой, надлежит поближе познакомиться с Венецией, ставившей во главу угла только интересы дела.

Еще с незапамятных времен, когда их вынудили искать убежища среди островов и лагун Адриатического моря, венецианцы уповали более на море, нежели на земную твердь. Экономика их опиралась не на земледелие и крепостных, как господствовавшая в те времена феодальная система, а на торговлю. В конечном итоге и правительство их составилось исключительно из глав крупнейших купеческих фамилий, образовавших Великий Совет. Упомянутый Совет избирал герцога (на венецианском диалекте прозывавшегося дожем), занимавшего сей пост пожизненно, но не самодержавно, ибо ничего не опасались венецианцы более, нежели власти одного человека над их городом-государством. Посему для надзора за дожем назначали Совет Трех. Сказанный властелин не мог самолично принять ни посла, ни даже гонца, и даже более того – ни написать, ни получить письма частным образом.

Установленный порядок блюли неукоснительно, и по всему городу расставлены были бронзовые львиные головы, в отверстые пасти каковых под сенью тьмы мог бросить анонимное обвинение всякий гражданин, имевший необходимость сообщить о любом усмотренном проступке против порядка. Галеру же, назначенную для вразумления приговоренных, которых приковывали к веслам цепями, подгоняли по Гранд-каналу прямиком к фасаду Дворца Дожей в назидание всему свету, дабы всякий узрел цену нарушения установлений Великого Совета.

Совет же в своем законотворчестве преследовал все одну и ту же цель: развивать, защищать и расширять торговлю. Поначалу венецианцы мало что значили в мире торговли, полагаясь по большей части на продажу вяленой рыбы и прочих даров моря, но после изведали о спросе на крепких рабов. И первым грандиозным расцветом экономика их обязана набегам на далматинское побережье по ту сторону Адриатики, дабы продавать пленных на невольничьих рынках Северной Африки. Там же они приобретали продукты, доставляя их по морю домой, чтобы продавать в Европе. Работорговцы угнали в плен столько славян, что название нации в английском языке обратилось в главное обозначение раба – «slave».

Кроме Венеции, центрами итальянской торговли были Пиза, Генуя и Амальфи, расположенные на западном побережье Италии и потому вначале отдававшие предпочтение торговле в западном Средиземноморье, так что венецианцы сосредоточили усилия в противоположном конце моря, куда приходили товары из далекого, загадочного и таинственного Востока. Поскольку Европа не могла предложить почти ничего такого, что пользовалось бы спросом на Востоке, Венеция обратилась к производству ремесленных изделий, и в первую очередь стекла. Когда же сие привело к открытию, что посеребренное стекло обращается в зеркало, они не пренебрегли ценной монополией, приняв законы по ее защите. Существуй в то время Соединенные Штаты и принадлежи честь открытия им, они ввели бы лицензии на используемые технологии и жестоко преследовали бы по суду всякого, кто самостоятельно нашел бы рецепт производства амальгамы «в обход копирайта», но венецианцы поступили проще, вполне в духе времени приняв закон, наказывавший смертной казнью всякого, кто открыл бы секрет серебрения зеркал непосвященному. Предание гласит, что как-то раз семейство мастеров зеркальных дел надумало покинуть город, дабы нажиться на своем искусстве где-нибудь в чужих краях. Совет же выслал шпионов, проследивших беглецов до самого побережья Атлантики, где их настигли и перебили поголовно.

Отношение венецианцев к религии было не менее прагматичным. Когда им показалось, что они переросли своего безвестного покровителя – Святого Теодора, они решили, что при своем могуществе и славе заслуживают святого рангом никак не ниже апостола, вследствие чего предприняли десантную вылазку в духе нынешних кинобоевиков в Александрию, дабы похитить останки Святого Марка. А раз мощи оказались в Венеции, никто уже не посмеет усомниться, что городу покровительствует сам Святой Марк – Сан-Марко. Для раки святого они выстроили великолепный собор Сан-Марко, переименовав величественную площадь перед ним в Пьяцца Сан-Марко, а лев Святого Марка стал символом венецианского могущества.

Интересы Венеции главенствовали над интересами церкви, что, пожалуй, ярче всего отразили слова одного дожа на суде. В Венеции по обычаю всякий дож, проигравший военную компанию или крупное сражение, подвергался официальному отрешению от должности через суд. И когда в подобном положении оказался один из дожей Гримани, в свою защиту он сказал следующее: «Но разве мой сын, кардинал Гримани, не передавал нам все секреты папского престола, дабы мы могли распорядиться ими к наилучшей выгоде?»

Вот от такого-то правительства и предстояло зависеть Четвертому крестовому походу. Французские дворяне даже не подозревали, что пока они договариваются о доставке своей армии в Египет, венецианские послы в Каире выторговывали для себя более выгодные концессии. Договор о крестовом походе был подписан в апреле 1202 года, всего за два месяца до выступления крестоносцев в Египетский поход, – и как раз после того, как венецианцы убелили эмиссаров султана аль-Адила, что Венеция в агрессии против Египта участвовать не будет.

В июне крестоносцы собрались, но с деньгами у них было туго. Каждый должен был сам заплатить за себя, но многие растратили все свои накопления, добираясь в Венецию. Воззвали к богатейшим баронам, иные из каковых сделали дополнительные взносы деньгами и даже золотыми и серебряными предметами для переплавки, но смогли наскрести не более пятидесяти тысяч дукатов. Венецианцы выстроили корабли и наполнили склады провизией, но не желали расстаться ни с тем, ни с другим, пока не получат все до последнего гроша. А недоставало еще добрых тридцати пяти тысяч дукатов.

Три месяца крестоносцы стояли лагерем на острове в Венецианской лагуне, всячески выкручиваясь, чтобы добыть деньги на покупку насущного пропитания у венецианских хозяев. Знать крестоносцев тем временем торговалась с пожилым дожем Энрико Дандоло, особенно интересовавшимся помышлениями Бонифация де Монферра. Дож питал к грекам столь же сильную неприязнь, как и Бонифаций. Ранение лица, в свое время полученное им в уличной потасовке в византийской столице, почти лишило его зрения. Вдобавок, Алексей III не жаловал венецианских купцов, нуждавшихся в греческих перевалочных базах, чтобы получать меха из России и шелка, доставляемые по суше караванами из Китая. А тут еще Бонифаций оказывает гостеприимство законному наследнику, чьего отца сверг и ослепил Алексей III. Любопытно…

В сентябре 1202 года дож открыл первую часть своего плана. Во время войны с королем Венгрии за контроль над далматинским побережьем Югославии венецианцы потеряли укрепленный город Зара. Если крестоносцы сумеют вернуть Зару республике, Венеция отложит получение причитающихся тридцати пяти тысяч дукатов, каковые надлежит уплатить уже по получении выгод от грядущих завоеваний. Как ни противились крестоносцы предложению напасть на единоверцев-христиан, иного пути они не видели, и в ноябре их флотилия отчалила из Венеции, чтобы за два дня пересечь Адриатику, окончив путь в Заре. Пять дней город отчаянно противостоял захватчикам, но в конце концов сложил оружие. Сочтя сопротивление Зарьт и понесенные крестоносцами потери достаточным к тому поводом, их войско вкупе с венецианским флотом дало себе волю ограбить город, прихватив все мало-мальски ценное. Сражение обернулось несомненной экономической выгодой.

Впрочем, в Риме его расценили отнюдь не столь благосклонно. Папа метал громы и молнии в гневе на воинство Христово, обратившее оружие на христианский город. Отлучив было от церкви всех причастных, он, однако же, смягчился, узнав, что венецианцы вынудили крестоносцев на агрессию не мытьем так катаньем. Что касается дожа, ему проклятье Папы было что божия роса. Венеция-то свою выгоду не упустила.

Засим армия встата в Заре на зимние квартиры. Тут-то главный замысел и раскрылся: Бонифаций получил от юного Алексея и Филиппа Швабского послание с официальным предложением. Буде крестовый поход выступит на Константинополь, дабы помочь Алексею вернуться на трон, юный принц обеспечит успех вторжения в Египет. Прежде всего, он покроет долг крестоносцев Венеции. Далее, он усилит их войско десятью тысячами византийских ратников. А как только война будет выиграна, пять сотен его всадников будут постоянно пребывать в Святой Земле, помогая христианским братьям удержать завоеванное. Но главное – он ручается, что православная церковь повсеместно признает первенство католической, а вместе с тем и верховенство Папы. Кое-кто из крестоносцев противился нападению на христиан, зато венецианцы поддержали план единодушно – наверное, потому, что дож продумал его загодя.

Поначалу Папа растерялся, но в конечном итоге решил, что цель оправдывает средства, – уж больно велико было искушение возобладать над православной церковью Византийской империи.

Весть о грядущем Великом Крестовом походе взбудоражила баронов и военные ордена Святой Земли, приготовившихся к его приходу. Жильбер Эраль, Великий Магистр ордена тамплиеров, скончался в 1201 году, и тринадцатым Великим Магистром был избран бывалый тамплиер Филипп де Плесье. Впрочем, после ряда сильных землетрясений, поразивших Сирию и Святую Землю, его приоритеты быстро переменились. Теперь людей и средства, собранные тамплиерами для надвигающейся войны в Египте, надлежало бросить на восстановление рухнувших зданий и развалившихся стен и башен. К счастью, мусульмане страдали от той же напасти, так что восстановительные работы привели к негласному перемирию.

Малолетний Алексей прибыл в Зару в конце апреля 1203 года, и флот крестоносцев тотчас же отплыл в Константинополь. Поскольку по пути приходилось останавливаться для пополнения припасов, флот прибыл к византийской столице лишь два месяца спустя. Царственные стены и башни величайшего из виденных крестоносцами городов повергли их в благоговейный трепет. Сей град еще ни разу не склонял головы перед врагом, но крестоносное воинство подгадало момент чрезвычайно удачно. Алексея III так занимали хитросплетения собственного дворцового переворота, что он напрочь забросил оборону города. Почти все солдаты в нем были наемниками, сражавшимися за деньги, а не за родной кров.

После стычек в окрестных городишках венецианцы сумели порвать цепь, преграждавшую путь в гавань, и флот вошел в нее. Алексей III не знал, что будет дальше, да и не горел желанием выяснять. Собрав все имевшиеся под рукой драгоценные камни и золото, он поспешно бежал из города.

Придворные вывели незрячего Исаака Ангела из сырой темницы, омыли его, облачили в изукрашенные драгоценными каменьями императорские одежды и усадили на трон, после чего отправили крестоносцам весточку, что Исаак вновь воцарился на престоле, так что нужды воевать больше нет. Однако дело осложнялось тем, что крестоносцы заключили договор с юным принцем, а не с его отцом-императором, и предложили Исааку пойти на сделку с Алексеем, и, кроме того, чтобы последнего короновали как соправителя, восседающего на троне обок своего слепого отца. Предложение, надо сказать, из ряда вон выходящее, но вполне приемлемое, ведь таким образом можно было избежать всеохватной войны. Посему 1 августа Алексея IV помазали на царство Византийское в величественном соборе Святой Софии.

Настало время Алексею IV сдержать свои обещания, оказавшиеся, однако же, совершенно невыполнимыми. Ни православные патриархи, ни греческий народ ни за что не желали признать верховенство Папы, а насильственное обращение их в лоно католичества могло запросто окончиться гражданской войной. Политическая неразбериха до и после свержения Исаака Ангела привела к разграблению имперской сокровищницы, и теперь денег в ней для обещанных платежей явно недоставало. Никому из подданных не пришелся по душе изысканный Алексеем выход: обложив народ новыми податями, он разослал солдат изъять из церквей всю золотую и серебряную утварь. Беда заключалась в том, что сии предметы не только составляли богатства церкви, но и являли собой религиозные символы, необходимые для отправления обрядов.

До самого конца года Алексей IV неустанно изыскивал необходимые средства, а крестоносное воинство тем временем блуждало по городу, предаваясь пьянству и блуду и затевая потасовки. Шайка французских солдат подожгла мечеть местных мусульман, и распространившийся пожар спалил дотла целый район города.

В Византии заговоры против правителей были самым обычным делом, и самый мощный из них возглавил Алексей Мурзуфл, зять свергнутого Алексея III, поднявший мятеж против крестоносцев в январе 1204 года. А пару недель спустя толпа набросилась на посольство крестоносцев, когда то выходило из императорского дворца.

Толпа византийских граждан, стихийно собравшаяся в храме Святой Софии, провозгласила Алексея IV низверженным, а своим новым императором объявила греческого аристократа по имени Николай Канаб. Мурзуфл вовсе не собирался допустить, дабы плоды посеянного им мятежа пожал кто-либо иной, и, собрав банду вооруженных клевретов, ворвался в императорский дворец. Николая Канаба швырнули в каземат, равно как и юного Алексея IV, хотя последнему была уготована иная участь: к нему в темницу заслали палача, дабы тот удавил юного монарха тетивой. Его отца, слепого Исаака Ангела, после жестоких побоев швырнули в другую темницу, где он и скончался через пару дней. А городские ворота закрыли и заложили засовами.

Теперь крестоносцы, стоявшие лагерем под стенами Константинополя, поняли, что эти стены остается брать только приступом. А вместе с гневом росла и их уверенность в собственных силах, поэтому был созван совет, дабы избрать собственного католического императора, каковой воцарится, когда город падет. Венецианцы же выдвинули лишь одно условие: если уж императором станет франкский крестоносец, то патриархом римской церкви непременно должен быть венецианец. После сего перешли к делам серьезным – дележу предполагаемой добычи. Императорский дворец, разумеется, должен отойти к новому императору, каковой также получит четверть столицы и всей державы. Остальные три четверти империи собирались поровну поделить между крестоносцами и венецианцами. О крестовом же походе в Египет или Святую Землю никто и не поминал.

Штурм начался 6 апреля 1204 года и продолжался всего шесть дней. Окончательную победу принесли исключительная изобретательность венецианцев и пожар – по мнению многих историков, устроенный венецианскими шпионами, затаившимися в городе. Крестоносцы атаковали с суши, а венецианцы тем временем подвели свои корабли к тому месту, где городская стена подходила к самой воде, и при помощи рангоута перекинули на них узкие мостки, одним концом опиравшиеся на корабельные мачты, а второй конец, подняв, забрасывали на стену. Пешие рыцари карабкались на мачты по лестницам и перебирались по мосткам на стену под прикрытием арбалетчиков, осыпавших обороняющихся греков стрелами. Как только венецианцам удалось овладеть небольшим участком стены, им на подмогу по узким мосткам ринулись остальные, мало-помалу расширяя плацдарм на внешней стене. Защитники города отпрянули к внутренней стене, но кто-то позади них поджег окрестные здания. Греки, оказавшиеся меж двух огней – между венецианцами впереди и пожаром позади – разбежались, и вскоре ворота города распахнулись перед крестоносной армией. Город оказался в полной их власти. В тот вечер, когда венецианский дож и вожди крестоносцев встретились в императорском дворце, все выглядело чинно и благопристойно. И тут подобно грому среди ясного неба прозвучало заявление, что в награду за перенесенные тяготы и победу войско на три дня получает город в полное свое распоряжение и может вытворять что угодно. Солдатне же было угодно предаться пьянству, осквернению святынь, грабежам, распутству, насилию и убийствам.

Константинополь был богатейшим городом на свете. Девять веков по крупице собирал он сокровищницу искусства, бравшего свое начало в искусстве и ремеслах древних греков и римлян. Ведая о том, венецианцы устроили четко организованный грабеж, похищая вещи, каковые могли увезти во славу родного города. Но армия, лишенная подобных побуждений, относилась к произведениям искусства, как к сору, разбивая скульптуры, полосуя полотна клинками и раскалывая иконы тончайшей работы в щепу. Книг было загублено без счета, а бесценные иллюстрированные манускрипты пускали на подтирку. Не пощадили ни одного дворца, ни одной церкви, лавки или жилища. Упившиеся вином вояки насиловали женщин, обратив монастыри в бесплатные дома терпимости. Всякую монашку, осмелившуюся дать отпор – или слишком старую, чтобы заинтересовать даже пьяную солдатню – убивали, а тело ее вышвыривали на улицу. Кровь проливали повсеместно – не оказывающих сопротивления убивали наравне с теми, кто отважился постоять за себя. Если солдат натыкался на мать, сжимающую в объятьях свое невинное чадо, он задумывался лишь о том, кого убить раньше.

Монументальный собор Святой Софии – чудо архитектуры, величайший дом Божий на свете – обратили в величайшую в мире пивную. Все мало-мальски ценное либо похитили, либо уничтожили, вино лилось рекой. Некая хмельная блудница, подняв наполненный вином потир, уселась на патриарший трон иод ликующие вопли французской солдатни, распевая разухабистую песню на их родном языке.

После трехдневного разгула войско более-менее призвали к порядку, хотя многие и противились приказу доставить всю добычу на сборные пункты, устроенные в трех храмах. Греческих граждан деловито пытали, вызнавая, куда они попрятали сокровища во время штурма города. Похоть сменилась алчностью, и один французский граф повесил своего собственного рыцаря только за то, что тот попался, припрятывая кое-что из захваченных трофеев.

Из награбленного наконец-то уплатили долги Венеции, после чего остатками сокровищ поделились с венецианцами поровну. В армии скарб распределили следующим образом: одну долю пешему ратнику, две – конному сержанту, а рыцарю – четыре. Стоит ли удивляться, что доля дворянина многократно превышала рыцарскую. После раздачи долей в военной казне осталось еще четыреста тысяч дукатов – как отметил один из летописцев, в семь раз больше годичного дохода королевской казны со всего Английского королевства.