Текст книги "Флетчер и Славное первое июня"
Автор книги: Джон Дрейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
– Хорошо! – сказал он. – Теперь перейдем к вопросам торговли.
«Ага!» – подумал я и выпрямился.
– Хлопок, сахар и табак, – сказал он, – составляют девять десятых моей торговли по стоимости. Вы осознаете, мистер Флетчер, важность Лондона и Бристоля как рынков сбыта этих товаров?
Я не осознавал. По крайней мере, для янки, но он, очевидно, так считал, поэтому я кивнул.
– Короче говоря, мистер Флетчер, – сказал он, наклонившись ближе и понизив голос, – эта война между нами и британцами… она не может долго длиться, поверьте мне…
– О? – спросил я. – А как насчет французского флота, который вы набиваете пшеницей в Виргинии? Разве вы, янки, не хотели бы продать больше в следующем году?
– Тьфу! – сказал он. – В следующем году у французов может быть хороший урожай, и где мы тогда окажемся? Нет, сэр! Продажа зерна – это сиюминутная возможность, и ее нельзя сравнивать со связями, выкованными торговлей материалами, которые ваша страна не может производить сама: хлопком, сахаром и табаком!
– Мистер Купер, – сказал я, – мне интересно то, что вы говорите, но к чему это ведет?
– Мистер Флетчер, – сказал он, – это ведет к кораблю моего племянника, «Декларейшн оф Индепенденс», который очень скоро выйдет из верфи Эдмунда Харта. Это будет первый военный корабль, поднявший флаг нашей страны со времен Революции. Но это временная мера, сэр! Иностранный корабль, переделанный для нашей службы, в то время как весь Бостон ждет подтверждения, что настоящий американский корабль, «Конститьюшн», будет построен здесь, в Бостоне, – построен, сэр! С самого киля! – Он посмотрел на меня с долларами, блестящими в глазах, и продолжил: – Так вот, некоторые из нас, бостонцев, пытались убедить наше правительство выкупить верфь Харта и сделать ее официальной верфью Военно-морских сил Соединенных Штатов.
Он облизнул губы.
– Если бы они это сделали, сэр, то в этот город потекли бы огромные суммы денег… И Харт со своими покровителями значительно бы преуспели.
– Понимаю, – сказал я.
Очевидно, один из покровителей Харта сидел прямо передо мной и уже предвкушал, как запустит руки в денежные мешки казначейства США.
– Но все это зависит от успеха первого похода «Декларейшн», – сказал он. – Если она будет потеряна, то наш Конгресс может пасть духом и отступить перед огромными расходами на строительство новых военных кораблей.
Он снова посмотрел на меня, сильно взволнованный, и, очевидно, прилагал все силы, чтобы в чем-то меня убедить. Он казался и нервным, что было удивительно.
– Мистер Флетчер… Джейкоб, – сказал он, – вы ведь деловой человек, не так ли? Я не ошибаюсь?
– Вы не ошибаетесь, сэр, – ответил я, стараясь говорить ровно, ибо чувствовал, что скоро мы перейдем к торгу.
– Джейкоб, – сказал он, – что бы вы сказали, если бы я предложил вам полную компенсацию за ваши потери при захвате «Беднал Грин»?
«О радость! О счастливый день!» – подумал я и с трудом сдержал свои чувства, словно пытаясь обуздать взбесившуюся лошадь. Но реакция моя была инстинктивной.
– Я бы сказал, что этого и близко не достаточно! – выпалил я. – А где компенсация за мою боль и раны?
Иезекию, казалось, этот ответ даже успокоил. Он был им доволен, откинулся на спинку стула и ухмыльнулся мне.
– Джейкоб, вы именно тот человек, каким я вас и считал! – сказал он. – Пятьсот серебряных долларов облегчат вашу боль?
Это было слишком просто. В моей голове зазвонили колокола тревоги. Но я продолжал игру.
– Тысяча, – сказал я. – Ни пенни меньше.
– Тысяча, – сказал он, кивая. – Тысяча плюс полная компенсация за ваши потери… при условии, что мы достигнем полного согласия.
«Осторожнее! – подумал я. – Вот оно…»
– Что вы имеете в виду, сэр? – спросил я.
– Джейкоб, – сказал он, – корабль моего племянника полностью оснащен. У него прекрасный состав штурманских офицеров и добровольная команда из отборных жителей Новой Англии. Но ему не хватает одного. – Он снова пристально посмотрел на меня. – Можете угадать, чего именно, Джейкоб?
Я покачал головой. Я был так поглощен ролью делового человека, что все остальное вылетело у меня из головы.
– Ему не хватает офицера с настоящим боевым опытом. Опытного морского офицера, знающего орудия и артиллерийское дело…
– Что? – вскричал я, вскакивая со стула. – Ни за что на свете!
Разочарование было горьким. Все это время я думал, что он впечатлен моими деловыми способностями, а он просто хотел заполучить меня, потому что считал проклятым лейтенантом проклятого Королевского флота!
Это было оскорбление моей гордости, прежде всего.
– Всего доброго, сэр, – сказал я и повернулся, чтобы уйти.
Но дядюшка Иезекия пулей вылетел из-за стола, обогнул его, схватил меня за руку и потащил назад. Он совершенно неверно истолковал мои действия и подумал, что я счел его предложение оскорблением моей чести как британского морского офицера. И он принялся лепетать о чести и родине, и о том, что война не может длиться вечно, и что скоро между королем Георгом и президентом Вашингтоном воцарится любовь и согласие. Видите ли, он решил, что все испортил, и, как это бывает в подобных случаях, так стремился все исправить, что его язык понес его без удержу.
Я узнал, что он и его племянник действительно верили, будто я какой-то артиллерийский волшебник (они одурачили не только Бостон, но и самих себя!). Что ж, я ведь этого никогда и не отрицал, верно? А молодой Купер видел, как я одним выстрелом вывел из строя его погонное орудие. Еще более удивительным был тот факт, что молодой Купер с большим уважением относился к моему мнению во всех вопросах, касающихся кораблей и моря. Вот почему он таскал меня по верфи и по всему своему драгоценному кораблю – у этого салаги даже был блокнот, куда он записывал мои замечания (помоги ему бог). И он хотел видеть меня рядом с собой на шканцах, когда «Декларейшн» выйдет в море, в качестве своего рода наставника и ментора.
Последним откровением, от которого у меня на щеках выступил румянец из-за моих суровых суждений о молодом Купере, был тот факт, что его мучила совесть за то, что он отнял у меня корабль. Именно ему пришла в голову идея возместить мне убытки.
Когда я это узнал, до моей тупой башки наконец дошло, что предложение дядюшки Иезекии на самом деле содержало все, чего я хотел. Просто оно было завернуто в причудливую обертку. Суть его сводилась к следующему: семья Куперов добудет мне американское гражданство, и я буду служить на борту «Декларейшн» в качестве четвертого лейтенанта с особой ответственностью за артиллерию.
Так что все, что мне нужно было сделать, – это согласиться, пережить несколько месяцев в море, и я мог бы вернуться в Бостон и забрать деньги – и свою жизнь. Я поднял руку, чтобы прервать непрекращающийся поток красноречия Иезекии.
– Если я скажу «да», мистер Купер, – сказал я, и его глаза загорелись, – то это будет всего на один поход, я так понимаю?
– Да! Да! – воскликнул он. – Важен только первый поход. Как только корабль себя зарекомендует, все будет в порядке.
И мы ударили по рукам, после чего перешли к практическим деталям. Мы договорились о единовременной выплате в пять тысяч долларов, которую я настоял получить авансом. Иезекия согласился, но перевел деньги векселем, подлежащим оплате через три месяца.
– К тому времени, Джейкоб, – сказал он, смеясь, – вы либо утонете, либо победите, и вопрос будет решен.
Он, может, и смеялся, но говорил серьезно. Он не давал мне ни единого шанса сбежать с его деньгами. Но и я ему не доверял и отнес его вексель в пару банков на Эксчейндж-стрит, чтобы они его проверили. То, как они лебезили при виде подписи Иезекии, было очень обнадеживающим.
И вот я отправился прочь, мечтая о грядущих днях. И я оставил генерала-швейцара счастливым, ибо я выпросил у Иезекии двадцать долларов наличными, и этот достойный слуга все-таки получил свой серебряник.
Я считал, что провернул хорошее дельце. Если я выжил на нижней палубе нашего флота, то сомневался, что флот янки доставит мне какие-либо проблемы в качестве офицера. Не считая необходимости пережить следующие несколько месяцев, я был счастливым человеком без единой заботы на свете.
После этого я немного побродил по городу, купил несколько лент для Люсинды и вернулся в Полумесяц Тонтины как раз к ужину. Купера не было, когда я вернулся, и мне удалось застать Люсинду, чтобы вручить ей мой подарок. Она была довольна, как слон.
– Зачем ты это сделал? – спросила она, но пожала плечами, надула губки перед зеркалом и принялась лебедем плавать по комнате, прикладывая ленты к лицу.
«Ага! – подумал я. – Куй железо, пока горячо».
И я подкрался к ней сзади, обнял и прошептал на ухо.
– Люсинда, – тихо сказал я, – почему бы нам не…
– Нет, – ответила она, – у меня дела.
– Ах, – сказал я, – но ты не знаешь, что у меня на уме!
– Ха! – фыркнула она, презрительно отмахнувшись. – Будь хорошим мальчиком и отпусти, и, может быть, я постучу в твою дверь сегодня ночью.
Так что пока никаких забав не предвиделось. И мне пришлось довольствоваться ожиданиями.
Я поужинал в одиночестве, поданном дворецким, а после этого слонялся по библиотеке, чувствуя себя обиженным, проклиная Люсинду и размышляя, не поискать ли мне развлечений где-нибудь еще.
Я слышал от матросов с «Джона Старка», что в районе Саутэк-стрит в западном Бостоне есть местечко, известное как Гора Блуда, – то, что надо для похотливых моряков. Это звучало интересно, и я уже решил туда заглянуть, когда вошел этот салага Купер, разодетый в форму и полный самодовольства. У него был великолепный день: он гонял команду «Декларейшн» по палубам, готовя ее к выходу в море, и теперь был готов отдохнуть. С небрежностью человека, выросшего со слугами, он разбросал свой сюртук и сапоги в трех разных направлениях и плюхнулся в кресло. Ему не терпелось похвастаться своей дневной работой, но прежде чем открыть огонь, он хотел кое-что узнать.
– Ну, старина? – спросил он, глядя на меня лукаво и таинственно. – Ты ходил сегодня к моему дяде?
– Ходил, – ответил я, наблюдая за его реакцией.
– Ну? – спросил он, как терьер у крысиной норы.
Поразительно, как ему не терпелось. Очень лестно, в некотором роде. Одному богу известно, что, по его мнению, я мог сделать для его несчастного корабля. Но мне не хотелось играть в игры.
– Я в вашем распоряжении… капитан, – сказал я.
– Ура! – воскликнул он в искреннем восторге. – Я бы подошел и пожал тебе руку, если бы не был так уставшим. Молодец, Флетчер! Если ты позвонишь слуге, старина, мы могли бы выпить, чтобы отпраздновать. И кстати, ты видел, что мои карронады установлены с винтами у казенной части. Я хотел спросить твое мнение о винтовом механизме подъема по сравнению с клиньями?
Он мучил меня до полуночи, а я каждую минуту поглядывал на часы и гадал, не махнула ли Люсинда на меня рукой. Наконец Купер заснул в своем проклятом кресле. У меня мелькнула мысль найти чем-нибудь его укрыть, но к тому времени он мне до смерти надоел, так что я оставил его как есть, в надежде, что он замерзнет ночью.
Потом я пошел спать. Едва я улегся, как, к моему великому восторгу, в дверь тихонько постучали. Я вскочил с кровати за секунду и чуть не сорвал дверь с петель. Я подхватил Люсинду на руки, бросил на кровать и запер за собой дверь. Стащил с себя ночную рубашку, прыгнул в постель рядом с ней и накрыл нас одеялом. Я с жадностью схватил ее, уткнулся лицом ей в шею, вдыхая восхитительный запах ее тела, и попытался провести руками по ее телу – что мне не удалось, по крайней мере, с должным удовольствием, так как на ней все еще были ночная рубашка и шаль.
– Подожди! – сказала она. – Дай мне время, милый!
Я немного отстранился и позволил ей выпутаться из шали и избавиться от нее. Затем она выскользнула из ночной рубашки и села прямо, протягивая мне руки, чтобы я мог их рассмотреть. Лунного света было ровно столько, чтобы различить блеск ее кожи и тонкие полоски лент, которыми она перевязала себе шею и запястья.
– И здесь тоже, – сказала она и откинула одеяло, показав еще ленты, обвитые вокруг ее бедер.
– Господи боже! – удивленно сказал я. – Я думал, они для волос!
Она подавила смех.
– Ха! – сказала она. – Они там, где им больше всего идет.
И разве они не шли ей? Контраст между туго завязанными лентами и обнаженной эбеновой плотью был так искусен и волнующ, что делал ее в десять раз более нагой, чем если бы на ней не было совсем ничего. Она засмеялась, помахала руками над головой, надула губки и затрясла телом так, что ее груди подпрыгнули.
Я счастливо вздохнул и снова схватил ее, прижав к себе. Нет ничего на божьем свете, что сравнилось бы с ощущением прохладной, свежей, обнаженной женщины: мягкой, гладкой и скользкой, как шелк. Поверьте мне, парни, половина наслаждения – это чудесное ощущение их кожи на твоей. Что не означает, что не следует брать и вторую половину, и к тому времени похоть ревела во мне, как печь, а в чреслах горело жаркое наслаждение. Если я не получу Люсинду в эту же секунду, я взорвусь.
Так я перекатил ее на спину, расположил ее длинные ноги на своей талии и ринулся вперед. Но как раз когда я почувствовал, что ничто не остановит меня, кроме удара молнии, Люсинда снова меня удивила.
Она вывернулась из-под удара и изо всех сил стиснула мой ствол большим и указательным пальцами, прямо у основания.
– Ай! – вскрикнул я, это было больно, и вулкан был заткнут как раз в тот момент, когда он собирался извергнуться. Я бы не поверил, если бы это не случилось со мной. Клянусь святым Георгием, эта девушка где-то научилась кое-каким трюкам.
– Черт побери, Люсинда! – сказал я, чувствуя себя обиженным и злым. – Зачем ты это сделала?
– Потому что ты невежа и у тебя нет манер! – сказала она. – Ты кем себя возомнил, хряком со свиньей? – Она оттолкнула меня на расстояние вытянутой руки. – А теперь слушай, милый, я дала тебе позабавиться в те разы, потому что ты мне нравишься, понимаешь?
– Э-э, да, – сказал я, – кажется, понимаю…
– Но на этот раз я нарядилась для тебя по-настоящему, потому что ты принес мне подарок, как и подобает джентльмену для леди. Так что если ты хочешь быть хоть немного джентльменом, то будь им до конца…
– Что? – переспросил я.
– Скажи мне, милый, – сказала она, – какие у тебя были девушки? Расскажи Люсинде…
– Ну, э-э… Ну… – промычал я. Какие, черт возьми, по ее мнению, у моряков бывают девушки?
– Ха! – фыркнула она, прекрасно все понимая.
– Ну, ни одна женщина еще не жаловалась, мадам, могу вас заверить! – сказал я. Вот так-то.
– Конечно нет, милый, – сказала она, – потому что вся эта шваль после говорила только одно: «Где деньги?».
– Ну, по крайней мере, я не проклятый девственник, мадам! – сказал я, по-настоящему разозлившись.
– Конечно, – сказала она, – но ты ничего не знаешь! Ты знаешь только, как ублажать себя. А как же я, милый? Нас здесь двое. Ты думаешь, все сводится к «трах-бах-спасибо-вам-мадам»?
Это меня рассмешило. И она тоже рассмеялась. Как сказал герцог Веллингтон, всегда используй преимущество. Он сказал это в другом контексте, но с женщинами это тоже работает. Так что я проглотил свою обиду и вместо этого поцеловал ее, и она вздохнула, смягчилась и провела руками по моей спине, зарываясь пальцами в волосы на затылке.
– Так скажите мне, мадам, – сказал я, – что делает джентльмен, чтобы доставить удовольствие леди?
– Ну, – сказала она, – много чего. Можешь начать с поцелуев.
Я наклонился, чтобы поцеловать ее в губы…
– Не только здесь, милый, – сказала она, – везде.
– Везде? – переспросил я.
Это звучало интересно, так что я откинул одеяло, чтобы получше рассмотреть цель, а Люсинда вытянула руки над головой и откинулась назад с закрытыми глазами.
– Медленно, милый, – сказала она, – делай это медленно…
Так я и сделал, и учился правилам по ходу дела. Я обнаружил, что лучше всего встать над ней на четвереньки и опускать голову, как кот, лакающий сливки. И легчайшее прикосновение, легчайшее скольжение моих губ по ее коже вызывало сильнейший отклик. Это, и случайные покусывания зубами, чтобы разнообразить темп. Клянусь святым Георгием, что за игра! Люсинда стонала, вздыхала и извивалась, ее ноздри раздувались, а рот был полуоткрыт.
Так я постепенно исследовал ее ландшафт, сам все больше возбуждаясь и гадая, как долго я смогу себя сдерживать.
Но Люсинда была чертовски хорошей учительницей, и я думаю, что научился у нее большему, чем у кого-либо до или после.
– Вот здесь, милый, – говорила она, – поцелуй меня здесь, – и, – держи меня здесь, нет… вот здесь, и подними меня… вот так хорошо… да… да. (Черт побери, я и сейчас в пот бросаюсь, только подумав об этом.) Наконец она расположила меня между своих ног, и я, подхватив руками прекрасные круглые ягодицы, приподнял её, чтобы мне было удобнее целовать её прямо между бедер. Она была великолепно сложена, с нежнейшим пушком на лобке, круглыми бедрами, плоским животом и глянцевой кожей. Она была влажной внутри от желания и соленой, когда я ее попробовал. И когда я ввел язык внутрь и прошелся им повсюду, она вдруг застонала и задрожала так, что, казалось, дом рухнет, а потом вздохнула, затихла и умоляла меня заключить ее в объятия.
Но она была такой же леди, каким джентльменом она сделала меня. И когда она немного пришла в себя, она взобралась на меня и принялась покусывать мои уши кончиками зубов (она знала, что мне это нравится – я от этого смеюсь и весь трепещу, и это очень весело, вот только я едва мог дышать от возбуждения).
Затем она насадилась на мой ствол и закрутила бедрами. Наконец, невыносимо сладкая волна экстаза, с которой я боролся, нахлынула на меня, и я дал залп с огромной силой и чистой совестью.
После этого мы задремали, заключенные в объятиях друг друга, довольные, как пара мышей в зернохранилище. Но позже Люсинда меня разбудила. Ей нужно было мне кое-что сказать: кое-что, что ставило под угрозу все мои аккуратные планы.
13
То, что человек, которому я так доверял, столь злоупотребил моим доверием, может означать лишь одно: всякое общение между нами должно прекратиться. Однако у вас есть мой новый адрес, по которому вы можете переписываться с моей женой, вашей дочерью, если она того пожелает.
(Из письма от 16 сентября 1793 года мистеру Натану Пенденнису от мистера Эдварда Люси.)
*
Разговор между Натаном Пенденнисом и Эдвардом Люси длился уже некоторое время. Час был поздний, слуги спали, и свечи в кабинете Пенденниса догорали. Двое мужчин сидели у затухающего камина, глядя на его белый пепел. Они были так поглощены беседой, что ни один из них не подумал подбросить дров в угли, хотя рядом стояла корзина с поленьями. Точно так же графин с портвейном и два бокала оставались нетронутыми на столике у локтя Пенденниса.
– Нет, сэр! – сказал Люси. – Во всем остальном вы знаете, что я уважаю ваше суждение. Но на этот раз, я полагаю, вы ошибаетесь. Дело просто в том, что мы никогда, никогда не сможем ей доверять.
Пенденнис чертыхнулся. Он исчерпал все свои доводы и не смог его убедить – случай для него редкий. Но, по правде говоря, он и сам лишь наполовину верил в свои слова. В отчаянии он призвал на помощь последние резервы. С большой неохотой он извлек из кармана сюртука запечатанное письмо. Люси с удивлением посмотрел на этот поворот событий, но когда письмо протянули ему, и он увидел на нем свое имя, выведенное четким и изящным почерком, он отшатнулся, словно от отравленной чаши.
– Нет! – сказал он.
– Прочти, – сказал Пенденнис.
– Что это? – спросил Люси.
– Прочти, – повторил Пенденнис. – Это от самой леди. Она сказала, что это все объяснит, если вы… – он запнулся, подыскивая формулировку, которая позволила бы ему притвориться (даже перед самим собой), что никакой угрозы в этом нет, – …если вы не поймете, – наконец сказал он.
– Никогда! – воскликнул Люси. Он встал и в волнении зашагал по комнате. – Это какая-то новая угроза, – сказал он. Он посмотрел на человека, которого привык считать отцом, и его постигло разочарование. – Если это от нее, то это может быть только гнусный шантаж. И, сэр, я не могу поверить, что вы этого не знаете!
Этот меткий выпад поразил Пенденниса в самое сердце, и он съежился от стыда, не в силах посмотреть своему зятю в глаза.
– Она сказала, что вы должны это прочесть, – пробормотал он капризным, самооправдывающимся тоном, – иначе содержимое будет предано огласке. Она этого не желает, но не может предотвратить. Она сказала, что это касается вещей, о которых вы ее умоляли и которые она сделала для вас.
Лицо Люси побледнело, и он опустился в кресло, как мертвец. Теперь настала его очередь не мочь посмотреть в глаза своему собеседнику. Пенденнис тут же ухватился за свой шанс и сунул письмо в руку Люси. Некоторое время они сидели в молчании, оба уставившись на письмо, но с совершенно разными ожиданиями.
– Прочти, мальчик! – наконец сказал Пенденнис, и чистое любопытство заставило Люси сломать печать и развернуть единственный лист. Стыдливо он отвернулся от Пенденниса и поднес письмо к тусклому свету свечи. Он быстро пробежал глазами несколько строк, написанных леди Сарой. Она написала их специально для него, и на странице не было ни одного скучного слова.
Тем временем Пенденниса снедало желание узнать, что было в письме, но даже в этом крайнем случае его достоинство не позволяло ему слишком явно шпионить за чужой перепиской. Поэтому он тихонько вытянулся в кресле, запрокинул голову и напряженно прищурился, пытаясь заглянуть через плечо Люси. Сначала Пенденнис ничего не мог разобрать. Свет был таким плохим, а бумага дрожала в руках Люси. Это, казалось, был список. Короткий вступительный абзац, а затем пронумерованные пункты. На мгновение взгляд Пенденниса сфокусировался на одном из них, и у него перехватило дыхание:
«(3) Что вы повернули меня на живот и использовали по обычаю Содома».
Пенденнис сглотнул, и в тот же миг Люси разорвал письмо в клочья, скомкал их в руках и сунул в камин, где немногие живые угли непременно должны были их поджечь.
– Да будет она гореть в аду, ибо она – дьявол! – простонал он. Он повернулся к Пенденнису в ужасном страхе и смятении. – Это она меня соблазнила, – сказал он. – Вы, как никто другой, должны понять!
– Я? – переспросил Пенденнис.
– Вы, сэр! – вскричал Люси. – Она шептала мне на ухо. Она называла вещи, о возможности которых между мужчиной и женщиной я и не подозревал. Она велела мне выбрать то, что сильнее всего воспламенит мои желания… и… – он запнулся, когда осознание собственной роли в этом деле навалилось на него, – и я был достаточно глуп, чтобы… – его голос сорвался, и он повесил голову. – Помоги мне бог, если это выйдет наружу! – вскричал он и в агонии заломил руки. – И подумать только, она заставила меня умолять об этом, как собаку! – Он снова повернулся к Пенденнису. – Разве не так она поступила и с вами, сэр?
Пенденнис ничего не сказал. Ибо ответ был «нет». Нет, это определенно было не то, что произошло между ним и леди Сарой Койнвуд. В памяти Пенденниса снова всплыли видения атласных бедер и трепещущей груди. Но нет, в самом деле. Его собственная связь с леди была прервана болезненно, резко и задолго до того, как он смог получить от нее удовольствие. И теперь всепоглощающим чувством, наполнившим разум Пенденниса, была огромная зависть к приключениям Люси вкупе с невыносимым любопытством относительно других, неизвестных пунктов в том списке. Их было еще как минимум четыре.
Но Пенденнис усилием воли взял себя в руки и вернул свои мысли к делу.
– Эдвард, – сказал он, – неужели ты не веришь, что она такая же жертва, как ты или я? Разве ты не слушал, что я говорил? Истинный злодей – ее сын Виктор. Он держит ее в страхе за свою жизнь. Она просит лишь, чтобы я засвидетельствовал ее… – он кашлянул и поправился, – то есть, правдивые обстоятельства убийства кучера мистера Форстера.
– Но, сэр, – возразил Люси, – сколько раз вы сами говорили мне, что она была соучастницей этого убийства? Что она приказала своему сыну сделать это?
– А! – сказал Пенденнис, застигнутый врасплох. – А! Да, то есть нет… – Он замялся, пытаясь найти выход из положения. – Правда в том, – сказал он, – то есть, настоящая правда, высшая правда, в том, что ее заставили.
Насмешливый взгляд Люси выразил этому аргументу все то презрение, которого он заслуживал.
– Настоящая правда? Высшая правда? – сказал Люси. – Сколько же оттенков правды может быть, сэр? И вы выберете тот, что вам больше по душе?
– К черту вашу дерзость, сэр! – вскричал Пенденнис. – Виктор Койнвуд произвел роковой выстрел, и на этом все! Я дам показания в пользу леди Сары, а вы держите свой длинный нос подальше от этого дела!
Пенденнис тут же пожалел об этой вспышке гнева и положил руку на плечо Люси.
– Мой дорогой мальчик, – сказал он, – мы увязли в этой трясине. Если это выйдет наружу, мы будем опозорены перед всем миром. Но подумай, что она предлагает взамен. – Он потряс Люси за плечо, чтобы вырвать его из отчаяния, в котором тот тонул. – Послушай меня, Эдвард! Она обещает, что все останется в тайне, и что она откажется от своих притязаний на поместье Койнвудов и договорится с нами. Это избавит все стороны от огромных судебных издержек.
– Это, сэр, – сказал Люси, – такие условия, которые позволят ей выкачивать из нас деньги до конца ее жизни. Ей стоит лишь снова закрутить гайки, когда у нее кончатся наличные.
– Заткнись, злодей! – рявкнул Пенденнис, кипя от ярости, потому что его ткнули носом в то самое, чего он так старался не видеть. Ибо в предложении леди Сары был и третий пункт. Тайный пункт, который был предложен ему в «Садах Наслаждений» Цицерона под аккомпанемент трепещущих ресниц и девичьего румянца. Он касался определенных услуг, которые Пенденнис получит в должное время, если леди Сара добьется своего. Пенденнис был прикован этим так же надежно, как узник в темнице прикован тяжелой цепью, связывающей его толстый железный ошейник с массивным рым-болтом, глубоко вбитым в скалу его камеры.
К несчастью, Эдвард Люси, которому напомнили все похотливые подробности, был так же не в силах избежать ловушки шантажа, в которую он так охотно шагнул.
И так, оба они были затянуты в лагерь леди Сары, и все их смелые решения были низвергнуты.
14
Я видел прекраснейший сон, когда Люсинда меня разбудила. О том, как я строю свою собственную контору и беру мистера Натана Пенденниса к себе клерком. Так что я был ничуть не рад, что меня потревожили.
– Милый, – сказала она, – просыпайся! Мне пора идти, и я должна тебе кое-что сказать сначала.
– Что? – спросил я. – Утром… – и я обнял ее, притянув к себе.
Но она оттолкнула меня и стащила с меня одеяло, чтобы я не мог снова заснуть.
– Нет, – сказала она, – ты скоро уедешь, и я должна сказать тебе сейчас.
– Что ты делаешь, девочка? – спросил я. – Холодно.
Тут я понял, что она сказала.
– Что значит «уедешь»? – спросил я.
– Ты ведь собираешься на тот корабль с мисс-тером Купером, да? – спросила она. – На тот большой корабль, которым он так чертовски гордится, там, на верфи Хартов.
– Кто тебе это сказал? – спросил я, ибо я-то уж точно не говорил.
– Ха! – фыркнула она. – Нет ничего в этом доме, чего бы я не знала. Мисс-тер Купер, он говорил с теми морскими капитанами, что заходили в дом. Он хвастался, что заставит тебя работать на его пушках.
– Чтоб мне провалиться! – сказал я. – Ах ты, маленький червяк! Когда это было, Люсинда, ведь я сам только сегодня решился?
– Это ты так думаешь, милый, – сказала она. – Мисс-тер Купер, он сказал тем капитанам десять дней назад, что он тебя на тот корабль заманит, потому что ты человек, который любит свои деньги.
«Будь я проклят!» – подумал я. Купер был хитрее, чем я предполагал. Вот только он, видимо, думал, что подцепил на крючок лейтенанта Королевского флота. Впрочем, как я скоро обнаружил, Люсинда думала так же.
– Почему ты мне это рассказываешь? – спросил я.
– Сначала ты мне скажи, что ты здесь делаешь? – сказала она.
Я не знал, как на это ответить, ибо не знал, сколько из моих маленьких секретов она уже могла знать.
– Милый, – сказала она, – ты ведь англичанин? И лейтенант?
– Да, – ответил я не задумываясь, ибо я так долго играл эту роль, что ложь стала для меня естественной. Ну, я же был англичанином, так ведь?
– Так что же ты делаешь на американском корабле, а? Что твои собственные люди об этом подумают?
Это озадачило меня еще больше, и я промолчал, позволив ей говорить, чтобы посмотреть, к чему это может привести.
– Разве ты не знаешь, что этот корабль собирается делать? Разве ты не знаешь, куда он идет?
– Он отправляется в плавание, – сказал я, – чтобы натренировать команду и проявить себя.
– Это то, что они тебе сказали, милый! – ответила она. – Послушай, парень, когда те капитаны были в библиотеке с мисс-тером Купером, и я принесла еду, они так и продолжали болтать при мне. Мисс-тер Купер, он сказал, – и тут она изобразила голосом Купера чертовски смешную пародию, – он сказал: «Ведите себя, как при мне, джентльмены, моя девочка Люсинда мне абсолютно верна», – его девочка Люсинда, как же! У него и смелости не хватит, чтобы попробовать!
– Неужели? – спросил я.
– Нет, не хватит, – ответила она.
– Так что же они сказали? – спросил я, заинтригованный.
– Ты знаешь про тот большой французский флот в Виргинии, что грузит все это зерно?
– Да, – ответил я.
– Ну так вот, – сказала она, – эти французы, они боятся, что вы, англичане, пошлете свои корабли, чтобы остановить зерновозы. Потому что если вы это сделаете, то эти французы, они ведь с голоду помрут.
– И что? – спросил я.
– И то, – сказала она, – что эти французы собираются послать в море большой-большой флот военных кораблей, чтобы встретить зерновозы и уберечь их от вас, англичан. А американцы собираются послать корабль мисс-тера Купера с зерновозами, чтобы встретить французский флот. Им даже сказали, где место встречи. Один из тех капитанов, он показал мисс-теру Куперу это место на карте и попытался прикрыть его руками, когда я подошла с едой.
– Но зачем им посылать корабль Купера с этим французским зерновым конвоем? – спросил я. – У лягушатников и так уже есть пара 74-пушечных и несколько фрегатов. Зачем им еще «Декларейшн»?
– Это покажет тем французам, какие американцы хорошие, хорошие друзья, чтобы те французы вернулись в следующем году и купили еще зерна. Так сказал тот капитан, который и сообщил мисс-теру Куперу место встречи.
«Ну и ну, – подумал я, – вот тебе и американцы, „противоположно настроенные“ против лягушатников!»
Я задумался, какова же на самом деле позиция дядюшки Иезекии во всем этом, со всеми его щедрыми предложениями и тостом за британских гренадеров. Вероятно, хитрый старый хрыч играл на обе стороны в политике янки. Но тут мне в голову пришла более важная мысль.
