Текст книги "Флетчер и Славное первое июня"

Автор книги: Джон Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

– Семь с половиной узлов, капитан, – доложил я Хорасу, но он и так уже знал. Он стоял у меня за спиной. Он посмотрел на преследующие паруса, теперь видимые и с палубы, и на секунду вынул из рта край своей шляпы.

– Поворачивайте по ветру, мистер, – сказал он. – Будем уходить.

– При всем уважении, капитан, – ответил я, – мы уже идем самым выгодным курсом. Быстрее она не пойдет.

– Может, они не опасны, – сказал он, кивнув на далекие паруса. – Мистер Флетчер, возьмите мою трубу и посмотрите с топа мачты.

Он дал мне свою подзорную трубу, и я полез на салинг грот-мачты.

Вы, конечно, не знаете, что это такое, так что я объясню. Возьмите карандаш и сломайте пополам. Положите обломки рядом на стол, будто это две стороны воображаемого квадрата. Теперь возьмите еще три карандаша и положите их параллельно друг другу, поперек двух обломков, чтобы получилась решетка, а длинные концы целых карандашей торчали по обе стороны от обломков.

Теперь посмотрите на то, что у вас получилось, и мысленно увеличьте это так, чтобы оно было сделано из дубовых брусьев, где длинные – шесть футов в длину и шесть дюймов в толщину. Затем скрепите все это болтами и поместите в ста футах над палубой корабля в открытом море; из решетки торчит топ стеньги, а к стеньге принайтовлена брам-стеньга, возвышающаяся еще на пятнадцать футов. Вот это и есть салинг – штука, на которую я карабкался. Работа, надо сказать, не из легких для человека моей комплекции.

Там, наверху, нет ни укрытия, ни удобств, а высота мачты многократно усиливает качку, так что тебя мотает из стороны в сторону, будто ты подвешен на нитке. Нужна обезьянья хватка и кожаный зад, чтобы просто продержаться там пять минут. Бог знает, как наблюдатели выстаивают там часами, но они ведь не люди, как мы с вами, – они моряки.

Наблюдателем в тот раз был лондонец по имени Уэллс, в неизменной красной шерстяной шапке. Он почтительно коснулся костяшками пальцев лба. «Мистер Флетчер», – прошептали его губы, но я не мог его расслышать. Так высоко над морем ветер выл так громко, что говорить было невозможно. И брызг было куда больше, чем на палубе. Они жалили глаза и насквозь промачивали одежду. Уэллс показал куда-то и беззвучно что-то прокричал. Я посмотрел, но не увидел ничего, кроме бесконечной серо-зеленой ряби волн.

Боже мой, что за гнетущее зрелище. Ничто так не заставляет почувствовать себя ничтожеством, как вид с топа мачты посреди океана. Проклятое море тянется вечно, оно катится, ворочается и играет с тобой. Но Уэллс уже дергал меня за руку и снова указывал. Я смотрел не в ту сторону. Слишком легко ошибиться, когда голова кружится от качки. И тут я его увидел. Вот он. Я навел на него трубу и попытался удержать в поле зрения. Это заняло какое-то время, но в конце концов я его разглядел.

Первое, что я увидел, был флаг янки, затем я насчитал по меньшей мере дюжину орудий по борту и увидел, что палубы кишат людьми: пятьдесят или больше против нашей дюжины. А корабль несся вперед, и брызги разбивались о его узкий нос, как прибой о скалы. Внешне он был похож на наш, трехмачтовый и примерно того же тоннажа. Сухопутный человек никогда бы не заметил разницы. Но я видел, что он был быстроходнее и лучше вооружен, чем мы. На нем было написано «капер», и, если не случится чуда, он нас догонит.

Это был миг острого разочарования. Я вспоминал, как сам брал призы, служа в Королевском флоте, и считал это отличной забавой, никогда не задумываясь, каково это – оказаться в роли дичи. Что ж, теперь я это узнал, и мне это ни капельки не понравилось.

Все, чего я добился за месяцы тяжкого труда, собирался отнять какой-то проклятый, жадный, узаконенный пират. Я был в ярости и тут же решил, что без боя они моих денег не получат. Много раз в жизни мне приходилось сражаться по причинам и за дела, которые не были моими, но только не в этот раз. Сейчас я буду драться за себя и за собственную прибыль. Пусть в конце концов победа останется за ними, но сначала я перебью нескольких из этих сволочей.

3

КЛИЕНТ: Леди Сара Койнвуд.

ЗАДАЧА: Найти Джейкоба Флетчера.

ГОНОРАР: Неограничен.

(Заголовок карточки из картотеки, переписано со стенограммы, система Сэмюэла Слайма, 30 августа 1793 г.)

*

Слайм был сама аккуратность. Аккуратность в одежде, в коротко стриженных черных волосах и особенно в лице, выбритом до синевы, отчего щеки и подбородок отливали иссиня-красным глянцем.

Все в его кабинете было безупречно опрятным. На столе – лишь перо, чернильница да стопка белых продолговатых карточек, каждая размером с мужскую ладонь. Безукоризненно чистая комната была от стены до стены заставлена рядами маленьких ящичков, их были десятки, словно в аптеке. Но хранились в них не лекарства, хотя на каждом и красовался аккуратный, таинственный иероглиф.

Когда леди Сара вошла, Слайм встал, и при этом ракурсе еще заметнее стал контраст между джентльменом, которым он так отчаянно пытался казаться, и тем, кем он был на самом деле: громилой в одежде джентльмена. Мощные мускулистые икры выпирали из-под шелковых чулок. Большие руки с узловатыми костяшками кулаков торчали из узких манжет сшитого на заказ сюртука. А холодные глаза под черными бровями глядели с той наглой уверенностью человека, что отправил на виселицу больше сотни преступников и всегда считал своим долгом пойти посмотреть, как они пляшут в петле.

– Мистер Слим? – спросила леди Сара.

– Слайм, мэм, – поправил он. – Мистер Сэмюэл Слайм, к вашим услугам, мэм.

– В самом деле? – с легкой улыбкой на его претенциозность отозвалась леди Сара.

Слайм мгновенно это заметил и, несмотря на свою грозную репутацию, оказался столь же уязвим перед леди Сарой, как и любой другой мужчина. Он внезапно ощутил потребность объясниться.

– Раньше фамилия была «Слим», мэм, – сказал он, – но я счел ее недостаточно выразительной для человека моих талантов, а потому убрал «и» и вставил «ай» для большей благозвучности… э-э… хм…

Его голос затих, когда он понял, что только усугубляет свое положение.

– Понимаю, – мило проговорила леди Сара. – Мистер Сэмюэл Слайм, сыщик. – Она выдержала паузу для эффекта и добавила: – Известный, я полагаю, всему Лондону как «Скользкий Сэм»^[3].

Слайм почти сумел сдержаться, но щека его дернулась, как бок лошади, сгоняющей муху.

– Что до этого, мэм, – сказал он, – я не могу отвечать за умы черни. Но скажу вот что. Пусть меня знают под… этим именем, – он не смог произнести эти слова, – но никто меня так не называет. – Он улыбнулся без тени веселья. – По крайней мере, в моем присутствии.

– О! – воскликнула леди Сара с широко распахнутыми от удивления глазами и губками-бутонами девственницы. Тем не менее она ему поверила. Сохраняя невинное выражение лица, она продолжила:

– Вы, конечно, могли бы вернуть фамилию и снова стать Слимом? – предположила она и увидела, как на шее Слайма запульсировали жилки, а лицо налилось черной кровью.

– Уж нет, мэм, – хрипло ответил он. – Я от своего не отступлюсь.

– Как благородно! – воскликнула она и так захлопала прелестными ресницами, что гнев Слайма утих, сменившись умиротворением, и он был идеально готов к следующей капле яда. – И конечно, – сказала она, – если бы вы снова сменили фамилию, чернь, возможно, смеялась бы над вами еще больше, чем сейчас.

Она со злорадным весельем наблюдала за его реакцией, но поняла, что он дошел до предела своей способности обманываться, будто обида была нанесена ненароком, а значит, игра окончена. Мучить других было одним из ее удовольствий, и при всяком новом знакомстве она любила нащупывать больные места. Со Слаймом к этому добавлялась острота опасности. Это было все равно что тыкать острой палкой в тигра.

Она подумала о преимуществе быть женщиной. От мужчины Слайм никогда бы такого не стерпел. Но хорошего понемногу. Ей требовалось деятельное сотрудничество Слайма, и пора было переходить к делу.

– Мистер Слайм, – сказала она с ослепительной улыбкой, – мне говорили, вы лучший в Лондоне в своем ремесле…

Она направила на него весь свет своего обаяния, и вскоре вопрос о его злополучном прозвище был забыт, и даже огрубевшие, обросшие ракушками чувства Сэмюэла Слайма, кормильца виселицы, всколыхнулись от удовольствия быть в ее обществе. Она разговорила его, поощряя рассказывать, и внимательно слушала. Затем заговорила сама.

– Итак, мистер Слайм, вы утверждаете, что можете найти и поймать любого беглеца.

– Почти любого, мэм, – скромно ответил он.

– Но как, – спросила она, – когда у беглеца есть весь огромный метрополис Лондона, чтобы спрятаться, не говоря уже об остальной Англии или всем мире?

Слайм улыбнулся и наклонился вперед. Он был на своей территории. Пока он говорил, его большие, чисто вымытые пальцы с яростно ухоженными ногтями играли с белыми карточками, постукивая по идеально ровной стопке и доводя ее до сверхсовершенства.

– Нет, мэм, – сказал он тоном учителя, обращающегося к ученику, – все совсем не так. Позвольте привести вам два свежих примера из моей практики: Иззи Коэн, фальшивомонетчик из Уайтчепела, и «Большой Артур» Баркер, грузчик с мясного рынка, что до смерти забил жену по пьяни. Два человека, мэм, разные, как день и ночь, и все же оба в бегах после обвинения в преступлении, караемом смертью. – Он сделал паузу и посмотрел леди Саре в глаза. – Так вот, мэм, – сказал он, – по-вашему, Иззи или Большой Артур могли отправиться куда угодно. Могли даже сесть на корабль до Китая. Я прав?

Она кивнула, и Слайм увидел, что завладел всем ее вниманием.

– Но где, по-вашему, я их нашел, мэм? А? Я вам скажу: Иззи я вытащил из-под кровати его матери в соседнем с его собственным доме, а Большого Артура я взял в кабаке в пяти минутах ходьбы от того места, где он жил. Единственная разница между ними была в том, что Иззи пошел тихо, а Большой Артур – нет. И вот теперь, в следующую пятницу, они будут качаться в петле бок о бок.

– Но как такое может быть? – спросила леди Сара, внезапно почувствовав себя неуютно. – Разве они не бежали? Разве не осознавали опасность быть пойманными? Разве не бежали далеко-далеко?

– О, они бежали, мэм! – сказал Слайм, упиваясь возможностью блеснуть своими знаниями перед такой аудиторией. – Поначалу они все так делают. Но вы хоть представляете, как чертовски трудно убежать далеко?

– Представьте, что это вы, мэм! – сказал он. – Как бы вы жили? Куда бы поехали? И как бы вынесли разлуку со всем, что вам дорого? – Слайм покачал головой. – Нет, мэм! Их губит одиночество. Они не могут долго держаться вдали от дома.

Самообладание леди Сары было лучше, чем у Слайма. Мягкая, внимательная улыбка ни разу не дрогнула. Поэтому он так и не узнал, какое сокрушительное действие произвели на нее его слова, когда леди Сара в одно мгновение осознала три шокирующие вещи. Во-первых, насколько обыденны были чувства, которые она считала присущими лишь ей одной. Во-вторых, как близко она подошла к тому, чтобы самой угодить в петлю, и, в-третьих, насколько мистер Слайм был смертоноснее, чем она себе представляла. Она сунула руку в змеиное гнездо, чтобы поиграть со змеенышами.

Но леди Сара Койнвуд не была бы собой, если бы не обладала решимостью. Она подавила страх и продолжила допрос.

– Так значит, поймать их – дело простое? – спросила она.

Слайм серьезно улыбнулся и кивнул.

– Иногда, мэм. Соседи и сами могут схватить человека, если считают его негодяем – и если он не опасен, как Большой Артур, – или могут на него донести. Но что, если они встанут на его сторону, как часто бывает? В таком случае его приходится выкуривать! Но тогда кто найдет его логово? И кто будет за ним следить, чтобы высмотреть его? И кто получит ордер от мирового судьи на обыск? И наконец, кто будет принимать удары, если он станет драться? – Он задумчиво покачал головой. – За Большим Артуром со мной пошли пятеро, мэм, и я счел это число достаточным. Но он сломал кости троим и оставил свою отметину на каждом, включая меня. Скажу вам честно, мэм, мое ремесло временами дело жуткое, и я с содроганием представляю, что может статься со мной какой-нибудь темной ночью.

Леди Сара улыбнулась.

– Мистер Слайм, – сказала она, – я глубоко сомневаюсь, что человека ваших способностей смогут одолеть простые головорезы. А что до страха, осмелюсь предположить, что вы – человек действия, в котором страх не пускает корней.

Слайм усмехнулся столь лестному комплименту и поклонился, не вставая со стула.

– Благодарю, мэм! – сказал он.

– И мое воображение не в силах постичь, как вы умудряетесь находить человека, который пытается скрыться. Мне это по-прежнему кажется главной трудностью. Как вы это делаете?

– Путем методичного накопления сведений, мэм, – ответил он. – Видите ли, мэм, каждый человек думает, что он особенный. Воображает, что он один такой. А вот и нет! – Он хлопнул ладонью по столу. – Он – член семьи, он – человек ремесла, он – завсегдатай клуба, или кабака, или клиент сапожника. Или он – щеголь и франт, что тайно встречается с девкой в комнатке над булочной! И по всем этим приметам его можно узнать… и найти! – Глаза Слайма горели энтузиазмом. – Я много бываю на людях, мэм, – чертовски много. И я говорю с теми, кто все видит: с конюхами, служанками, лавочниками, трактирщиками и тому подобным людом. И все, что я узнаю, я записываю сюда. – Он встал и открыл один из маленьких ящичков. Тот был полон карточек. Он вынул одну и протянул ей. – Вот ваш ответ, мэм. Тысячи таких карточек, систематизированных и внесенных в каталог, так что я могу выудить их, когда мне нужно. Здесь есть все, и я могу начать поиск дюжиной способов: по именам, ремеслам, порокам… – Он осекся, увидев, что она в недоумении разглядывает карточку. Он улыбнулся. – Нет, мэм, вы не сможете это прочесть. Это стенография, видите ли. Мой собственный метод. Улучшенная версия системы Сэмюэла Тейлора 1786 года.

Он снова сел и откинулся на спинку стула, его руки смахнули воображаемую пыль с полированной поверхности стола.

– Все мои собственные методы, мэм, разработанные лично мной. Ни один человек в Англии так не работает. Возможно, и во всем мире.

Леди Сара снова внутренне содрогнулась, осознав, на какой риск пошла, придя сюда. Риск куда больший, чем она предполагала. Виктор описал Слайма не более чем громилой высокого пошиба, инструментом, который она могла бы направить для применения насилия там, где сочтет нужным. Безусловно, она нашла физически опасного человека, но также и человека, наделенного интеллектуальными дарованиями, ненамного уступающими ее собственным. Она не ожидала ни такой проницательности в человеческой натуре, ни такой остроты и самобытности ума. Но это было неважно. Она решила жестоко наказать Виктора за пережитый ею испуг, а что до самого Слайма, то он был слишком одарен, чтобы им не воспользоваться.

К счастью, еще в самом начале их разговора она нащупала в характере Слайма слабость, которая позволит вести его, как быка за кольцо в носу.

– Мистер Слайм, – сказала она, – я приняла решение. Я нанимаю вас, чтобы вы нашли для меня одного человека. Его зовут Джейкоб Флетчер.

– Флетчер, мэм, – произнес Слайм. Он обмакнул перо, аккуратно вытер его и несколькими уверенными росчерками заполнил новую карточку.

– Но, мистер Слайм, – сказала она, – предупреждаю! Это дело настолько важно, что вы должны будете посвятить себя ему, оставив все прочие.

– О, – протянул Слайм, – неужели? – Он отложил перо и поднял брови. – Мэм, – сказал он, – если вы наслышаны о моей репутации, то знаете, что я не работаю задешево. Даже за обычные услуги, не говоря уже о моем безраздельном внимании. Так могу я спросить, какую плату вы имеете в виду?

Губы леди Сары приоткрылись, и грудь ее поднялась от глубокого вздоха.

– Что ж, сэр, – промолвила она. – Ту, которую жаждет ваше сердце…

*

Тем же вечером леди Сара непринужденно возлежала на софе в гостиной дома номер 208 по Мейз-хилл в Гринвиче. Комната была удручающе скудно обставлена, но, по крайней мере, у леди Сары были ее платья. На ней было любимое платье в стиле «Директория» из белого муслина, которое прекрасно облегало ее стройные ноги и ниспадало до самых щиколоток, обрамляя прелестные босые ступни паутиной ткани. Над этими ступнями, на коленях в конце софы, сгорбился ее сын Виктор. Его сюртук, жилет и рубашка лежали скомканной кучей рядом, а тонкая белая кожа спины и плеч была исполосована красными рубцами. Он хлюпал носом, всхлипывал и бормотал извинения.

– О, прекрати! – нетерпеливо бросила леди Сара. – Ты погряз в лицемерии, это всем известно. По-моему, тебе это даже нравится!

– Нет, – выдохнул он, – не когда ты так сильно лупишь.

– Хм, – рассеянно произнесла она, разглядывая тонкий хлыст, покачивавшийся в ее правой руке. – Возможно, и нет. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Виктор неловко завел руку за шею и провел пальцами по спине.

– Смотри! – сказал он, отдернув руку. – Кровь!

– Ах, мой малыш, – воскликнула она, вскакивая на ноги с самым трогательным проявлением раскаяния. – Покажи мамочке, где поцеловать. Я не знала.

Виктор повернулся к ней для осмотра.

– Вот, – сказал он.

– Где? – спросила она голосом горлицы.

– Вот здесь, – подтвердил он.

И – ХРЯСЬ! – она со свистом опустила хлыст точно на то же место. Виктор взвизгнул и подпрыгнул.

– Вот так! – воскликнула леди Сара, раздувая ноздри. Она отшвырнула хлыст в сторону. – Так-то лучше! Теперь ты получил по заслугам, глупый олух. – Она тяжело улыбнулась и с удовлетворением облизнула губы. – В следующий раз думай, что мне говоришь. А теперь оденься и подойди. У нас много дел.

Виктор уловил перемену в настроении и счел за лучшее не спорить. Он с трудом, подавляя стоны, натянул рубашку и сел рядом с матерью на софу. Она улыбнулась и маняще протянула к нему свои сияющие руки. Она положила его голову себе на колени и гладила, как младенца. Она перебирала пальцами его волосы и нежно царапала кожу головы кончиками ногтей.

Виктор настороженно наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки и боролся с упоительным восторгом, который вызывали ее ласки. Он никогда не мог быть до конца уверен, что она сделает в следующую минуту.

Любой, кто его знал, согласился бы, что Виктор Койнвуд был садистом и дегенератом. Но в равной степени любой справедливый человек, узнав все подробности воспитания Виктора, удивился бы, что мальчик еще так хорошо отделался.

– Итак, – сказала леди Сара, – я вижу наш дальнейший путь. Между нами и деньгами твоего отца стоят три вещи.

Виктор напрягся, догадавшись, что последует дальше. Он набрал в грудь воздуха, чтобы возразить, и увидел, как пальцы матери изогнулись, превратившись в когти, и замерли над его глазами. И он почувствовал, как нежные руки стали стальными.

Он крепко сжал губы и в ужасе посмотрел на нее.

– Хороший мальчик! – сказала она, и тонкие руки снова принялись его гладить. – Ты ведь не собирался говорить, что мы здесь в безопасности, не так ли?

– Нет, матушка, – ответил он.

– И ты не собирался говорить, что нам не следует рисковать ради богатства Койнвудов, верно?

– Нет, матушка, – ответил он.

– Хорошо, – сказала она. – Это правда, что дом твоего дяди Уильямса сослужил нам хорошую службу. Без него нам некуда было бы идти. И от одного эксперта я знаю, что в таком случае мы бы себя выдали. – Она легонько, в знак поучения, стукнула его по носу. – Но я много раз тебе говорила, что мы не можем оставаться здесь вечно, полагаясь на средства твоего дяди.

– Почему дядя Уильямс так беспрекословно исполняет все твои приказания? – спросил Виктор, чтобы сменить тему.

– Потому что он любит меня, Виктор, как и ты, – сказала она и улыбнулась ему сверху вниз. Виктора пронзила красота ее лица, и ему пришло в голову, что у его матери было то самое выражение, которое папистские художники пытаются придать ликам своих Святых Мадонн. Он хихикнул, представив себя младенцем Иисусом. Она неверно истолковала его чувства.

– Да, дорогой, – сказала она, – твой дядя очень тебя боится.

– Правда? – с большим интересом спросил Виктор.

– О да, – ответила она. – Когда я прихожу к нему, он всегда спрашивает, со мной ли ты, и я всегда его уверяю, что нет.

Виктор заинтригованно приподнялся.

– Почему ты никогда не позволяешь мне его видеть? – спросил он.

– Потому что я берегу тебя для особой цели, Виктор. Сейчас твой дядя исполняет мои приказания. Он подписывает бумаги, как ему велят. Но если он когда-нибудь начнет упрямиться, я, возможно, позволю тебе к нему сходить.

– Почему? – спросил Виктор.

– Потому что он очень стар и слаб, мой дорогой, – ответила она. – Он сломлен смертью твоего брата Александра, которого, кажется, искренне любил, несмотря ни на что. Но его ужас перед тобой так велик, что, я думаю, твое появление у его постели отправит его на тот свет… если когда-нибудь возникнет такая необходимость.

– А, – протянул Виктор, – понимаю. Бедняга! А если страх его не доконает, то, я уверен, беспомощного инвалида можно утопить в его же постели любой подходящей жидкостью. Связать ему руки простынями, сесть на ноги, зажать нос и вливать в рот. – Он беззаботно взмахнул рукой. – Суп подойдет и будет выглядеть совершенно естественно.

– Благослови тебя бог, мой мальчик, – сказала она. – Я знала, что на тебя можно положиться.

Тут настроение ее снова изменилось, и Виктор похолодел от ужаса.

– А теперь слушай! – сказала она. – Я не собираюсь сидеть здесь и ждать у моря погоды. Я буду действовать. Мы должны сокрушить обвинения в убийстве, мы должны оспорить завещание, что отдает все этому Выродку, Флетчеру, и мы должны избавиться от самого Флетчера.

Виктор был одновременно напуган и заворожен.

– Но как? – спросил он. – Нас видели при свидетелях, когда мы совершали убийство. Весь мир против нас.

– Я объясню тебе, любовь моя, – сказала она, – так, чтобы даже ты понял… Встань! – приказала она и толкнула его на ноги. Она хлопнула в ладоши, как гувернантка, обращающаяся к воспитанникам. – Перо и бумагу! Немедленно!

Виктор принес то, что она просила, и разложил на маленьком столике, чтобы ей было удобно. Она улыбнулась ангельской улыбкой, погладила сына по щеке и начертала несколько строк своим стильным, элегантным почерком. Закончив, она с удовлетворением кивнула, глядя на свою работу:

Мировой судья Форстер

Полмутский купец Пенденнис

Солиситор Ричард Люси

Книготорговец Тейлор (и жена)

Констебль мистера Форстера

Два брата констебля.

Виктор с трепетом и растущим волнением наблюдал, как мать читает ему лекцию по этому списку, а ее перо решительно скользит по бумаге.

– Сначала угрозы, – сказала она, – люди, из-за которых наши жизни в опасности. Тебя, мой дорогой, видели мистер и миссис Тейлор в ночь на девятнадцатое июля, когда ты выходил из дома номер двадцать девять по Маркет-стрит, убив Эдварда Люси…

– Убив? – переспросил Виктор, съежившись от этого грубого слова.

Она рассмеялась.

– Какое слово ты бы предпочел? – спросила она и продолжила: – Убив Эдварда Люси и ранив его сына Ричарда.

– И Эндрю Поттера, – перебил Виктор, стремясь, чтобы ни один его добрый поступок не был забыт. – Его тоже. Я и его убил.

– Конечно, мой дорогой, – сказала она. – Поттера, твоего дружка по играм. – Она сделала паузу и посмотрела на него с легкой улыбкой. – Джентльмен, что вхож с черного хода, совсем как ты.

Прежде чем Виктор успел задуматься, не насмехаются ли над ним, она быстро заговорила:

– Итак, Ричард Люси и Тейлоры могут дать против нас показания о событиях той ночи. А теперь перейдем к двадцать девятому июля и попытке мирового судьи Форстера арестовать нас. В тот раз ты застрелил одного человека и ранил другого. – Виктор скромно усмехнулся и пожал плечами. – Об этом могут свидетельствовать: Форстер, его констебль, два брата констебля… и, конечно, наш старый друг мистер Натан Пенденнис, лорд-мэр Полмута, который пришел с ними.

– Такова проблема, – сказала она. – А вот решение. – Она провела быстрые черты по странице, вычеркнув констебля и его братьев. – Это дело должно дойти до суда, – сказала она, – и ни один английский суд присяжных не поверит этим мужланам на слово против моего. Они не в счет.

– Дойти до суда? – выдохнул Виктор. Лицо его потеряло всякий цвет, а белки глаз выступили вокруг зрачков.

– Конечно, – ответила она. – Как еще можно все разрешить? – Она продолжила, не сбавляя напора: – Что до Пенденниса и Люси, то у меня есть над ними власть, как мы знаем. И эту власть я очень скоро укреплю. – Она уверенно улыбнулась сыну. – А это значит, мой дорогой, что этот грозный список сокращается вот до чего, хотя имя Выродка нужно добавить во главу.

Виктор посмотрел на список.

Флетчер

Мировой судья Форстер

Полмутский купец Пенденнис

Солиситор Ричард Люси

Книготорговец Тейлор (и жена)

Констебль мистера Форстера

Два брата констебля.

– А теперь, – сказала она, – вот что я предлагаю. Я отправлюсь в Полмут, чтобы разобраться с Пенденнисом и Люси, ты поедешь на север, в Лонборо, за Форстером и Тейлорами, а Слайм займется Флетчером.

Виктор содрогнулся при мысли о том, что ему предстоит сделать, и еще больше – от крайне редкого выражения мрачного уродства, исказившего лицо его матери.

– Мы могли бы оспорить завещание твоего отца в судах и таким образом опровергнуть притязания Флетчера на наше наследство, но я хочу, чтобы Флетчер был мертв.

– Но как ты будешь управлять Слаймом? – снова испугался Виктор. – Этот человек – сыщик. Почему бы ему не выдать нас? И как ты заставишь его убить Флетчера? Он честный плут, который даже взятки никогда не брал, чтобы дать преступнику сбежать.

– Со Слаймом я справлюсь, – сказала она и откинулась на подушки, потягиваясь, как великолепная, томная кошка.

– О, – протянул Виктор, – таким способом…

– Не только, – ответила она. – Мне нужно будет держать этого человека на привязи много месяцев. Не думаю, что это дело будет быстрым. – Она обдумала вопрос и произвела расчеты. – Полагаю, я смогу удерживать его месяц или два постоянно обещанным, но вечно откладываемым утолением его похоти. Естественно, я буду оттягивать свершение как можно дольше…

– Понимаю, – сказал Виктор.

– Ибо в этой фазе мужчина наиболее полно поддается контролю.

– Совершенно верно! – поддакнул Виктор.

– Но в конце концов мне придется дать ему волю, и тогда хватка постепенно ослабнет. Даже я не могу удержать мужчину дольше нескольких недель после этого. Они, конечно, возвращаются за добавкой, но считают это своим правом, а не привилегией. Такова природа всех мужчин. – Она грустно улыбнулась, делясь материнской мудростью, словно с дочерью.

– Я знаю! – сказал Виктор, сокрушенно качая головой.

– Но со Слаймом есть кое-что еще. Это существо одержимо жалкими идеями о самосовершенствовании. Он думает, что может стать джентльменом, и мечтает найти покровителя, который введет его в общество. Я могу пообещать ему это и тем самым обеспечить себе более прочную власть над ним, хотя, к сожалению, сомневаюсь, что смогу избежать первого метода. У этого типа уже слюнки текут! – Она философски пожала плечами. – Что ж, по крайней мере, он чистоплотен.

Виктор улыбнулся ее хитроумию, и для них обоих, матери и сына, было совершенно типично даже не предполагать, что одного человека с другим может связывать что-то помимо похоти или корысти.

Осознав опасность и определив стратегические цели, леди Сара перешла к изложению Виктору практических деталей своих планов. Виктор улыбался и с энтузиазмом хихикал, хотя, посвящая сына в свои замыслы, леди Сара сказала ему ровно столько, сколько ему нужно было знать, и ни словом больше.

4

Я слетел по вантам, словно гардемарин, играючи, и сунул подзорную трубу Хораса ему в руки.

– Разрешите открыть крюйт-камеру, капитан? – спросил я, и колени его застучали, словно барабанщик-морпех, бьющий сбор.

– Ах! Ах! – выдохнул он, – так это… неприятель? – и неловко запнулся.

– Так точно, сэр! – ответил я. – И если мы ничего не предпримем, то потеряем и корабль, и все, что на нем.

От этих слов он дернулся, ибо ему было что терять, и куда больше, чем мне.

– Ах! – проговорил он, глядя на меня водянистыми глазами. – Тогда что бы вы предложили, мистер Флетчер?

Вот что сделала с ним африканская лихорадка. Пять недель в гамаке, на пороге смерти, с ярко-желтой кожей, сведенным судорогой животом и помутившимся рассудком. Он так и не оправился полностью и был уже не тем человеком, что вышел из Лондона.

– Ключи от крюйт-камеры, пожалуйста, сэр, – сказал я. – Нам нужно поднять порох для орудий.

– Ах! – только и смог вымолвить он и откусил изрядный кусок от своей шляпы.

– Ключи у вас в столе, капитан, – сказал я, – в вашей каюте. Мне лучше принести их, не так ли, сэр?

Он посмотрел на меня с мучительным беспокойством. В глазах его стояли слезы, и он что-то бормотал, жуя свой кусок войлока. С этого момента я фактически принял командование и больше не обращался к нему за приказами.

– Так точно, сэр! – громко ответил я и коснулся шляпы, чтобы это видела команда.

Затем я метнулся вниз, в его каюту. Стол был заперт. Об этом я не подумал, а перспектива возвращаться к нему за еще одним ключом была невыносима. Но на кормовой переборке в стойке висели абордажные сабли, так что я схватил одну и поддел крышку стола. Полированное красное дерево легко поддалось, и через секунду я уже рылся в его бумагах. Помню, там было неоконченное письмо, в котором он обращался к жене «мой поросеночек».

Наконец ключи были у меня, и я открыл оружейный шкаф рядом со стойкой для сабель. Там лежало по дюжине пистолетов и мушкетов с кремнями в замках и готовыми картузами в ящиках. Это был потрепанный старый хлам, который Хорас по дешевке купил у капитана ост-индца. Я быстро зарядил пару пистолетов и сунул их за пояс вместе с саблей. Затем я набил карман картузами и побежал к крюйт-камере.

Это была настоящая крюйт-камера, как на военном корабле, расположенная ниже ватерлинии и освещаемая через маленькое оконце с двойным стеклом, выходившее из соседней фонарной. Она была вся уставлена стеллажами для корабельного пороха: бочонки на уровне палубы, а выше – готовые фланелевые картузы для орудий. Единственный путь внутрь лежал через короткий узкий коридор с дверьми на обоих концах. В безумной спешке я ворвался внутрь и оказался в кромешной тьме. Проклятье! В фонарной не горел свет. Я торопливо нащупал ближайшую полку. Когда мои руки скользнули по ряду пухлых фланелевых цилиндров, я ощутил под пальцами рассыпанный порох.

«Что это?» – подумал я и отдернул руку, поняв, что это порох.

Страх, словно ледяная вода, ударил в ноги и разлился по животу. Господи, что за идиот! Это была самая опасная часть всего корабля. Одна искра здесь – и от нас останутся одни щепки. Здесь следовало соблюдать строжайшие правила. Никакого открытого огня, это очевидно, но более того – ничего, что могло бы высечь искру, а значит, никаких железных инструментов. На королевских кораблях канонир и его помощники даже носили в крюйт-камере войлочные тапочки, чтобы гвозди в их башмаках не наделали беды. На борту «Беднал Грин» мы обходились босыми ногами – или должны были обходиться. А я ввалился сюда в башмаках, с саблей и парой заряженных пистолетов! Что, если один из этих пистолетов выскользнет из-за пояса и выстрелит при ударе о палубу? Это было вполне возможно, поскольку предохранительные взводы на этих старых «пугачах» были изношены, и надежности в них не было никакой.