Текст книги "Флетчер и Славное первое июня"

Автор книги: Джон Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Что ты сделаешь, если найдешь ее? – спросил он. – Драка – это одно, по крайней мере, против мужчины, но ты не можешь просто выследить ее и… – Он замолчал. – Черт побери, – сказал он, – что у тебя на уме, парень?

Я не ответил, потому что не знал.

33

КОЙНВУД И СЫНОВЬЯ

мясники и поставщики отборного мяса для господ с каретами, имеют честь объявить об уникальной и специальной продаже

ВЕТЧИНЫ «КАТЕРИНА а-ля БУТ»

в своих заведениях по адресу

МЕЙЗ-ХИЛЛ, 208, ГРИНВИЧ

Они заверяют своих клиентов в изысканной нежности мяса, которое будет нарезаться, пока оно еще

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ СВЕЖЕСТИ

Разделка начнется 10-го числа в 12 часов РОВНО. Тех, кто желает приобрести мясо целиком, предупреждают прибыть заранее, поскольку в противном случае владельцы будут вынуждены разрезать его полностью на мелкие куски.

(Листовка, распространявшаяся в больших количествах в Уоппинге в период с 6 по 10 июля 1794 года.)

*

Лакей в пышной ливрее – белоснежный парик, алый сюртук, золотое шитье, атласные бриджи, шелковые чулки и туфли с серебряными пряжками – открыл дверь дома леди Сары на Далидж-сквер. Сэм Слайм протиснулся мимо него, сунув шляпу и трость в руки прислужника.

– Сара! – взревел он. – Новости! – Он повернулся к слуге. – Где твоя госпожа? – спросил он.

– Ее светлость наверху, в своей уборной, сэр. Она принимает…

Слайм уже был на полпути к первому этажу, его сверкающие ботфорты перескакивали через три ступеньки за раз. Он промчался по коридору мимо затейливых зеркал, сочных картин в богато украшенных позолоченных рамах, сверкающих канделябров, французских консольных столиков с изящными бронзовыми статуэтками и всех прочих признаков роскошного стиля, в котором жила леди Сара.

– Сара! – крикнул он и рывком распахнул дверь в ее уборную.

Внутри две фигуры вздрогнули от неожиданности и отпрянули друг от друга еще дальше, чем им позволили те несколько секунд, что дало им предупреждение.

Уборная Сары Койнвуд была святая святых, куда она допускала лишь горстку избранных приближенных. Расположенная рядом с ее спальней, она на самом деле была небольшой гостиной, изысканно обставленной мягкой французской мебелью. Единственное большое окно выходило на площадь, но оно было плотно задрапировано шелковыми и муслиновыми занавесками, чтобы одновременно давать свет и обеспечивать уединение.

– Ха! – сказал Слайм, увидев, кого «принимают». Это был смазливый мальчишка, ее нынешний любимчик: одет по последней моде, наследник миллионов, вдвое моложе ее, и с мозгами как у морковки. Как раз тот тип, который она предпочитала. Они лизали ей пятки, как спаниели, и воображали, что она восхитительна.

Сара удобно сидела на диване с крошечной кофейной чашкой в руке и улыбалась Слайму с полнейшим спокойствием, в то время как паренек, заметно побледневший, был втиснут в кресло, которое, казалось, только что отодвинули к самой дальней от нее стене.

Слайм ничего не сказал, но схватил юношу за воротник сюртука, выдернул его из кресла и потащил к лестнице. Лакей, раскрыв рот и вытаращив глаза, смотрел снизу вверх.

– Этот джентльмен как раз уходит, – сказал Слайм, дал ему увесистого пинка и повернулся на каблуках. Звуки того, как молодой джентльмен спускается по лестнице, донеслись до его ушей, когда он закрыл дверь уборной.

На ее лице снова было то самое выражение. Выражение бури, сдерживаемой силой воли. Он почти желал, чтобы она открыла огонь и не сдерживалась. По крайней мере, это было бы честно.

– Не обращай внимания! – сказал он. – У меня новости. – Он сделал паузу, ибо это было слишком важно, чтобы сообщать впопыхах.

– Флетчер и его приятель, – сказал он, – они в Лондоне. Я знаю это наверняка и думаю, что они в Уоппинге. Я пару дней мотался по делам – потому ты меня и не видела – и велел людям поспрашивать. Дружка Флетчера зовут Боун, и я думаю, они прячутся на верфи Боуна в Уоппинге. Тоби Боун, должно быть, его брат и помогает ему.

Он увидел страх в ее глазах, и его собственное чувство к ней захлестнуло его полностью. Оно заглушило даже звук закрывающейся входной двери за соперником, которого он только что вышвырнул. Слайм сел рядом с ней и обнял ее.

– Не бойся, – сказал он, нащупывая ласковые слова в своем затянутом паутиной, пустом лексиконе, – моя девочка, моя храбрая девочка.

На мгновение она склонила голову ему на плечо в самом близком подобии подлинного акта доверия, покорности и поиска утешения в объятиях другого человека, на какое только была способна Сара Койнвуд. Сэм Слайм утонул в радости.

– Не бойся, моя девочка! – сказал он. – Я с ним разберусь. Я соберу дюжину добрых молодцов и выжгу этого ублюдка. Я не буду с ним играть, я…

– Нет! – сказала она. – Не так. – Первый шок прошел, и она снова могла ясно мыслить. – Это нужно сделать тихо, – сказала она. – Многое мир не должен знать. Я хочу, чтобы его привели ко мне.

– Сюда? – спросил Слайм.

– Нет, – ответила она, – не сюда. Он должен отправиться в Гринвич. В дом моего дяди. Я категорически запрещаю, чтобы что-либо из этого происходило на Далидж-сквер.

– Что ж, да, – сказал Слайм, не совсем понимая, чего она хочет, – если его нужно доставить на Мейз-хилл, моя девочка, то я к твоим услугам. Но он, по всем отзывам, чертовски здоровый тип, и чтобы его доставить, придется попотеть!

– В этом не будет необходимости, – сказала она и мило ему улыбнулась.

Сэм почувствовал холодок от того, что грядет, еще до того, как она это сказала. Он уже слишком хорошо ее знал. Он знал, что такая счастливая улыбка перед лицом всех ее страхов перед Джейкобом Флетчером могла означать лишь то, что в ее голове зреет какой-то чертовски жестокий план.

И он был абсолютно прав. Его теплое счастье от того, что она приняла его утешающие объятия, заледенело от деталей ее плана, как заставить Джейкоба Флетчера войти в дом № 208 на Мейз-хилл по собственной воле. Разумеется, она настаивала, что все это – блеф. Но он знал лучше.

Тем не менее он пошел в типографию и заказал пять гроссов ее листовок. И велел раздать их и расклеить по всему Уоппингу. Особенно вокруг верфи Боуна.

34

На верфи Боуна о нас хорошо заботились. Жена Тоби, Пен, прониклась ко мне симпатией, как это часто бывает с женщинами, да и дочери тоже. Они были довольно милыми девчушками, хоть и мелковатыми по моим меркам. И они, очевидно, считали меня романтической фигурой. Как я уже понял с Люсиндой, ничто так не возбуждает похоть в женщине, как знание, что в ее власти благородный воин: одно их слово способно обречь его на гибель. Конечно, девочки не должны были знать, что происходит, но такие секреты в семье долго не хранятся.

В общем, мне пришлось вести себя прилично, пока я был под крышей Тоби, а две девицы ходили за мной по пятам, строя глазки и хихикая друг с другом. Плохая была бы благодарность за гостеприимство Тоби, если бы я развлекался так же, как в Бостоне.

Несколько дней мы с Сэмми ничего не делали, кроме как ели, спали и бездельничали. Пен ухаживала за моими порезами и синяками, оставшимися после избиения на борту «Куин Шарлотт», и, полагаю, это спокойное время помогло мне полностью восстановить силы, что, учитывая все обстоятельства, было очень кстати.

А потом, 7 июля, произошли сразу два события. Джорджи Боун, средний сын, с грохотом въехал во двор под вывеской «Верфь Боуна» на одноконном кабриолете. Он спрыгнул, привязал лошадь и закричал, зовя отца.

Мы снова собрались в конторе с видом на реку, и молодой Джордж рассказал нам, что к чему.

– Они ищут вас, мистер Флетчер, – сказал он, – и дядю Сэмми тоже.

– Кто? – спросил Тоби.

– Сэм-Слизняк и его приятели, – сказал Джордж. – Сэм Слайм, сыщик, – добавил он, увидев мое недоумение. – Он теперь у леди Сары на побегушках. Везде с ней по городу таскается.

– Я его знаю, – сказал я. – Человек с жестким лицом, лет сорока, одет как манекен у портного?

– Откуда ты знаешь, что это Слизняк их ищет? – спросил Тоби. – Ты видел, как он расспрашивал?

– Нет, – ответил Джордж, – в том-то и странность. Это был один из его постоянных ищеек, что вынюхивает для него, и этот тип спросил меня, не знаю ли я одного большого моряка и одного маленького, сбежавших с флота. И имена ваши у него тоже были.

– В этом нет ничего особенного, – сказал я. – В газетах писали, что я сбежал.

– Да, – сказал Джордж, – но этот тип дал понять, что расспрашивает для Слизняка. Он сделал это нарочно, чтобы я точно знал, что к чему; что Слизняк работает на леди Сару Койнвуд. Он сказал, что Слизняк хочет, чтобы об этом знали. – Он порылся в кармане сюртука и достал листовку. Он протянул ее мне. – И он сказал, раз уж я из Уоппинга, то мне стоит взять одну из этих. Сказал, что люди Слизняка раздают их по всем докам.

Я развернул бумагу, прочел и сел, чувствуя тошноту. Затем мне пришлось выслушать все это снова, когда Тоби прочел ее вслух для Сэмми, который, как и большинство матросов с нижней палубы, не умел читать. Это была жуткая вещь, замаскированная под счет торговца, но на самом деле – угроза ужасно убить Кейт, дюйм за дюймом, как и грозилась Сара Койнвуд.

– Это для тебя, парень, не так ли? – спросил Сэмми.

– Да, – ответил я.

– Они говорят, что собираются сделать это 10-го, – сказал Тоби, – а сегодня 7-е.

– Я иду немедленно, – сказал я, вставая.

– Что? – спросил Сэмми. – Куда?

Я взял бумагу у Тоби и посмотрел на адрес.

– Мейз-хилл, 208, Гринвич, – сказал я. – Вот где они ее держат, и я собираюсь ее у них забрать.

– Стоп, машина! – сказал Сэмми. – Ты что, прямо сейчас идешь, парень?

– Ага! – сказал я. – Я не оставлю ее ни на секунду дольше с этой сукой. Я иду сейчас!

– Прямо так, как есть? – спросил Сэмми. – Без оружия? Что ты будешь делать? Постучишься в дверь и попросишь ее выдать? – Он ткнул меня в ребра и, нахмурившись, посмотрел на меня снизу вверх. – Это ловушка, парень! Это работа твоей проклятой мачехи. Это же очевидно, мать твою! Там будет полно людей, и тебя зарежут или пристрелят, как только ты переступишь порог.

Тоби шагнул вперед и положил руку мне на плечо.

– Послушай, Джейкоб, – сказал он, – в этой листовке говорится, что у тебя есть время до полудня 10-го, так что я говорю, давай примем это за чистую монету, а это значит, у нас есть время сделать все как следует, а это значит, мы хорошенько осмотрим дом № 208, и когда пойдем, то пойдем подготовленными!

– Верно! – сказал Сэмми. – Послушай нашего Тоби. Мы тебя не отпустим, Джейкоб, не так!

В конце концов они меня убедили. Они были настолько очевидно правы, что им удалось меня успокоить и заставить подождать. Но это было тяжелое время, и я плохо спал следующие несколько дней.

Тоби послал Джорджа и двух других своих сыновей осмотреть дом № 208. Это, кстати, было для них делом привычным, и та непринужденная легкость, с которой они описывали подходы к дому и его различные защитные сооружения от взлома, выдавала ремесленника, обсуждающего свое ремесло.

– Три этажа и подвал, – сказал Джорджи, – решетки с шипами и палисадник спереди: восемь футов в ширину и двенадцатифутовый обрыв, так что к передним окнам не подобраться, а они еще и изнутри наглухо закрыты ставнями.

Тоби задумчиво кивнул.

– А что сзади? – спросил он.

– Гиблое дело, пап, – сказал Джорджи, качая головой.

– Но ведь Мейз-хилл выходит на Поля Ванбро, не так ли? – спросил Тоби. – Это же открытый парк! Это должно быть хорошо.

– Нет, – ответил Джорджи. – Сзади десятифутовая стена, а сверху – «шево-де-фриз»: все новенькое, железное, смазанное и заточенное. И тяжелые ворота с хорошим замком.

– Хм, – сказал Тоби. – Трудно, согласен, но я знал проворных людей, которые обходили и не такие проблемы.

– Нет, – снова сказал Джорджи, – дело дрянь, пап, там людно.

– А! – сказал Тоби и задумался.

– Что это значит? – спросил я.

– Людно, – сказал Тоби, – это значит, там охрана.

– Люди в окнах наверху, – сказал Джорджи, – здоровенные детины: громилы. Пытаются не светиться. Я насчитал пять разных рож.

– А что насчет слуг? – спросил Тоби. – Есть ли там какой-нибудь путь?

– Нет, – ответил Джорджи, – и там тоже лазейки нет. Не считая громил, там двое настоящих слуг. Одна – старая корова с рожей, способной французов напугать. Слуги из соседних домов говорят, она помогает дамам, которые попадают в «неловкое положение». Но она ни с кем не разговаривает. А другая – маленькая потаскушка, которая вообще ничего не делает, пока коровья морда ей не прикажет! – Он покачал головой. – Простите, джентльмены, но это самая неприступная крепость, какую я когда-либо видел.

В комнате повисла мрачная тишина. Тоби вздохнул, его сыновья зашаркали ногами и выглядели неловко, словно это была их вина, что дом неприступен, а я начал выходить из себя.

– Так что же, будем сидеть сложа руки и позволим этой суке делать, что она хочет? Можете поступать как знаете, а я иду сегодня вечером, и если придется делать это в одиночку, то так и будет.

Они посмотрели на меня со смесью вины за собственное малодушие и жалости к моей непроходимой глупости. С тем же успехом я мог бы сказать им, что собираюсь пустить себе пулю в лоб. Тоби попытался объяснить.

– Послушай, сынок, – сказал он, – эти типы будут вооружены и будут тебя ждать. Они…

– Мне плевать, – сказал я, ибо был переполнен гневом и еще полудюжиной смешанных чувств. Я просто не мог позволить, чтобы Кейт убили ради удовольствия этого чудовища, и я горел жаждой мести за себя. Я ни на минуту не притворяюсь, что действовал разумно, но так бывает, когда ты молод и кровь кипит. Я как раз набирал в грудь воздуха для очередной речи, когда заговорил Сэмми.

– Эта бумажка, – сказал он, размахивая листовкой. – Это ведь приглашение для всех желающих, не так ли?

– О чем ты говоришь? – спросил Тоби.

– А что, если они все придут? – спросил Сэмми.

– То есть? – переспросил Тоби.

– То есть, парень, – сказал Сэмми, – я думаю, что вижу наш путь сквозь мели и к безопасному берегу. Но нам придется положиться на тебя, Тоби, ибо ты – мастер в этом деле.

И так началось очень долгое и очень примечательное обсуждение.

35

ПУНКТ: Собственные обстоятельства.

ВОПРОС: Продолжать?

ТЕМА: Бут и Флетчер.

ДЕЙСТВИЕ: ?

(Расшифровка стенографических записей из записной книжки Сэмюэла Слайма от 9 июля 1794 года.)

*

Сэм Слайм выставил одного человека у парадного входа, другого – у черного, а остальных десятерых созвал в большую кухню дома № 208 на Мейз-хилл. Последняя неделя в доме выдалась крайне неуютной: столько мужчин под одной крышей, не считая двух служанок, безумного старого адмирала, все еще цеплявшегося за жизнь в своей убогой спальне, девицы Бут, прикованной на чердаке, и ее светлости, которая, несмотря на все мольбы Сэма Слайма, настояла на том, чтобы разделить с ними каждый миг этого ожидания.

Люди почтительно замерли, когда Слайм вошел в комнату; Дэнни и Джимми, его помощники, стояли впереди. Глаза Слайма сузились, когда он оглядел каждого. Он искал любые признаки пьянства, расхлябанности или личной неопрятности (последнего он органически не переносил). Он впился в них взглядом, как ястреб, ибо не в его правилах было делать что-либо вполсилы, и это маленькое собрание, одно из многих за последние десять дней, было таким же формальным смотром, какой мог бы устроить герцог Йоркский войскам на плацу Конной гвардии.

– Оружие! – рявкнул он, и по комнате пронесся шорох, когда каждый выхватил короткий абордажный тесак с медным эфесом и новенький, с иголочки, кавалерийский пистолет из Тауэра – новая модель с нарезным стволом калибра карабина и стальным шомполом, закрепленным на шарнире, чтобы его нельзя было уронить. Такие были еще не у всех солдат регулярной армии. Он прошелся между людьми, выискивая на клинках зазубрины, которые свидетельствовали бы о том, что они баловались, фехтуя друг с другом, как это делают идиоты, если им не мешать, и тщательно проверил затравку каждого пистолета.

– Достаточно хорошо, – сказал он и повернулся к Дэнни. – Твои обязанности? – бросил он.

– Обходить посты и проверять, чтобы каждый был на своем месте, – без запинки ответил Дэнни. – Каждый час на посту, час отдыха. Караулы выставлять на всю ночь. Никакой выпивки в доме и никакого открытого огня после восьми часов.

– Твои обязанности? – спросил Слайм, выбрав человека наугад. Тот оказался не так расторопен, как Дэнни, возможно, стесняясь говорить перед товарищами. Но, сглотнув несколько раз, он ответил достаточно внятно.

– Следить за улицей с первого этажа со стороны фасада и немедленно докладывать при виде любого необычно крупного мужчины, особенно если он похож на моряка.

– Когда ты используешь это? – спросил Слайм, постучав по пистолету мужчины.

– Только по вашему приказу, капитан, – ответил тот.

– А если выстрелишь без приказа?

– Увольнение без оплаты, капитан.

И так продолжалось минут пять. Десять человек, тщательно отобранных за выдержку и надежность из тех, кого Слайм использовал много лет, точно знали, чего от них ждут, и на них можно было положиться, когда дело доходило до драки. Он отобрал их, вымуштровал, и сделал это превосходно. Любой, кто видел Сэма Слайма за этой работой, согласился бы, что для мира это сущая трагедия, что он не стал солдатом, ибо из него вышел бы такой фельдфебель, о каком полковники могут только мечтать.

– А теперь, – сказал он, когда закончил, – внимание. Сегодня девятое июня. Завтра – последний день этого дела. До сих пор мы не видели тех, кого ищем, а значит, сегодня ночью, после наступления темноты, – самое вероятное время для их появления. Поэтому вы все, каждый из вас, должны быть сегодня ночью особенно внимательны к своим обязанностям. И я вам напомню: пять гиней на брата, при любом исходе, для всех, кто пройдет это до конца. Если дойдет до драки – по десять гиней на брата, а дальше – мои обычные условия в случае ранений и для вдов. Вы все это знаете.

– Да, капитан, – ответили они. Сэм Слайм мог разбить тебе голову, как яйцо, просто за то, что ты помочился в углу, поленившись дойти до нужника, но он позаботится о твоей семье, если случится худшее.

После этого он расставил их по постам и, поднимаясь из подвала на первый этаж, увидел, как из гостиной вышла леди Сара. Проходившие мимо люди почтительно коснулись шляп. Слайм сглотнул, увидев ее. Зрелище было примечательное. Она нарядилась в некое подобие костюма для верховой езды с облегающим жакетом и мужскими панталонами в комплекте с сапогами. Волосы ее были стянуты с лица и туго перевязаны шелковым платком. Она выглядела дьявольски элегантно, и дерзость ее мужского наряда затронула именно ту струну в душе Слайма, которую всегда привлекал ее неподражаемый шик.

Она улыбнулась ему и предстала перед ним для осмотра, словно актриса на сцене.

– К бою с врагом готова, сэр! – сказала она и поклонилась по-мужски. Панталоны обрисовывали каждый дюйм ее ног от талии до колен и обтягивали ее зад до неприличия. Но как же они ей шли!

– Какого черта ты творишь, Сара? – прошипел он ей на ухо, чтобы не слышали люди. Она рассмеялась.

– Я же сказала, я готова к бою. Ты думал, я буду прятаться в углу, когда явится мой враг?

– Да! – сказал он. – Такая работа не для тебя.

– Да ну? – сказала она и извлекла на свет охотничий нож.

– Черт побери, женщина, – сказал он, – просто сиди в своей комнате, когда все начнется.

– Это будет сегодня ночью? – спросила она, и часть ее задора улетучилась.

– Да, – сказал он, – если этому вообще суждено случиться. Либо сегодня ночью, либо никогда.

– Хорошо, – сказала она, – я больше ждать не буду.

– А если они не придут? – спросил он.

– Тогда можешь отпустить мисс Бут, найти Флетчера и сдать его флоту. Это ведь твое ремесло, не так ли?

– Да, – сказал он, – мое ремесло. – Он замялся. – И девушка выйдет на свободу?

– Я же сказала, любовь моя, – произнесла она. – Ты же не можешь поверить, что я когда-либо всерьез имела в виду все те вещи. – Она подошла ближе, посмотрела на него снизу вверх и прижалась губами к его губам.

Слайм содрогнулся от удовольствия, когда ее извивающийся язык проник глубоко ему в рот, и в то же время ему стало мучительно неловко оттого, что это происходит на глазах у полудюжины его людей.

– Собственно, любовь моя, – сказала она, когда закончила, – я пойду и скажу нашей пленнице, что так или иначе, ее заключение скоро подойдет к концу.

– Да, – сказал он в полном смятении. – Скажи ей.

И он остался стоять с разинувшими рты людьми, провожая взглядом туго обтянутый белым зад и покачивающиеся круглые бедра, уплывающие вверх по лестнице на чердак.

Маленькая тюрьма, где держали Кейт, с одним узким окном, находилась на самом верху дома, под стропилами. Она была надежно прикована цепью, но для пущей уверенности, на этой последней и решающей стадии операции, либо миссис Коллинз, либо служанка должны были стоять на страже с инструкциями ни с кем не разговаривать. Ни с людьми Слайма (которые знали лишь малую толику происходящего), и уж точно не с самой мисс Бут. Это было крайне утомительно – часами сидеть на стульчике на площадке перед чердачной комнатой, но какое это имело значение? С точки зрения леди Сары, любое из этих созданий могло, должно было и будет делать то, что ей велено, или же пострадает от определенных и крайне неприятных последствий.

В тот момент была смена миссис Коллинз, и тяжелая, круглолицая женщина с широкими красными руками поднялась при виде своей госпожи и без единого слова отперла дверь. Сара Койнвуд вошла и мило улыбнулась Кейт, закрыв за собой дверь.

– Как вы, моя дорогая? – спросила она. – Я очень надеюсь, что мои слуги уделили вам должное внимание.

Кейт села на кровати, где она лежала, скучающая почти до безумия. Она не видела леди Сару уже несколько дней и знала о происходящем не больше, чем наемные громилы Сэма Слайма. Кейт провела в этой грязной комнатке девять месяцев и уже даже не боялась. С ней ничего не случилось, несмотря на яростные угрозы леди Сары.

Но теперь в доме что-то происходило. Никто с ней не разговаривал, но Кейт слышала тяжелые шаги на лестнице и мужские голоса. Даже выражение лица Сары Койнвуд о многом говорило.

И вот теперь перед ней была сама леди Сара, разодетая как для «живых картин», которые они устраивали в доме миссис Симпсон в Госпорте. Сара Койнвуд заметила взгляд, брошенный на ее одежду.

– Эффектно, не правда ли? – сказала она, выразительно обведя рукой свой безупречный наряд.

– Да, – ответила Кейт. – Как шлюха.

– Что ж, дорогая моя, – с кривой усмешкой произнесла Сара, – вам-то, конечно, виднее. – Она окинула взглядом потрепанную одежду Кейт – по большей части то, в чем та была, когда вошла в этот дом в прошлом сентябре. – Точно так же, как ваша элегантность позволяет вам судить о моей.

– Сука! – бросила Кейт.

– Дрянь! – ответила Сара.

И последовал быстрый обмен любезностями, в котором леди Сара с привычной легкостью одержала победу, плавно черпая из необъятных запасов грязи своего богатейшего репертуара. Кейт Бут была поражена и в некотором роде даже просвещена этим опытом. Даже шлюхи и матросы так не ругались.

– Ну вот и все! – сказала леди Сара. – Мы закончили?

Кейт ничего не ответила, но приподнялась на кровати, прикидывая расстояние до Сары Койнвуд. Она незаметно подвинулась ближе, пока та изрыгала проклятия, и решила, что теперь сможет дотянуться.

– А теперь, – сказала леди Сара, – я кое-что вам принесла, моя дорогая Кейт. Это небольшая головоломка, чтобы вас развлечь. Я хочу…

Кейт прыгнула в тот же миг, но Сара Койнвуд оказалась проворнее. Она отскочила за пределы досягаемости, и железное кольцо злобно впилось в лодыжку Кейт, когда цепь натянулась до предела. Кейт тяжело рухнула и растянулась во весь рост на голых досках.

– Ах, вот как? – сказала леди Сара и с усмешкой посмотрела на Кейт сверху вниз. – Слушайте меня, мисс, – сказала она, – я устроила ловушку для вашего мистера Флетчера, и вы в ней – приманка! Но что еще важнее, я хочу, чтобы вы знали: то, что я обещала, будет исполнено в буквальном смысле, придет он за вами или нет. Может, желаете ознакомиться с деталями?

И Сара Койнвуд протянула Кейт Бут копию типографской листовки.

36

Уровень насилия в отношении личности и масштабы преступлений против собственности, столь буднично описываемые далее Флетчером, наряду с подспудным предположением, что силы правопорядка не предпримут никаких попыток вмешаться в совершение этих преступлений, требуют пояснения. Дело в том, что в 1794 году в Лондоне не было полиции в современном понимании этого слова; столичная полицейская служба сэра Роберта Пиля появилась лишь тридцать пять лет спустя, в 1829 году. До тех пор между беспомощным приходским ночным сторожем и железным кулаком армии не было никакой промежуточной инстанции. Всего за четырнадцать лет до событий, описанных в этой главе, в Лондоне произошли печально известные бунты лорда Гордона, со 2 по 9 июня 1780 года. Десятки тысяч людей с преступными намерениями вышли на улицы. Тюрьмы были взломаны, а заключенные выпущены на свободу, дома знати разграблены и подожжены, и ночное небо пылало красным, пока целые районы города уничтожались огнем. Лишь армия, стреляя по людям залпами, словно на поле боя, смогла подавить эти величайшие гражданские беспорядки столетия. Бунты лорда Гордона были необычны лишь своим размахом, в остальном же они были типичны для многих подобных происшествий. Таково было беззаконие того времени. Такова была власть лондонской черни. С.П.

*

Сразу после десяти часов 9 июля, когда небо уже темнело, баркас уверенно шел вниз по реке с пятьюдесятью человеками на борту: я, Сэмми, Тоби и отборное сборище господ, нанятых на ночную работу. Некоторые из них пахли не слишком приятно, и ни один не отличался красотой, но они весело посмеивались и перешептывались, а те, что сидели на веслах, гребли с охотой. Сразу за нами шли еще два баркаса, так же набитые темными фигурами.

Каждый был вооружен, хотя и не более грозным оружием, чем дубина или палица. Тоби на этом особенно настаивал. Он категорически запретил приносить огнестрельное оружие или пики, особенно последние, которые имели явный красный революционный оттенок. Лично я бы выдал всем по мушкету, штыку и шестидесяти патронов, да еще и прихватил бы с собой артиллерийский расчет. Но в ту ночь капитаном был не я. Капитаном был Тоби Боун.

Река была забита стоявшими на якоре торговыми судами, и Собачий остров с его вереницей больших ветряных мельниц проплывал у нас по левому борту, пока мы шли к Гринвичской плесе.

– Заткнулись там! – прошипел Тоби, когда где-то в лодке рассмеялся мужчина.

– Ей-богу! – раздался голос. – Да я и так молчу!

Снова раздался смех.

– Чтоб мне провалиться, Тоби, – тихо сказал Сэмми, – ты уверен насчет этих ирландских язычников?

– Да, – ответил Тоби, – это как раз то, что надо для дела. Эти черти за шиллинг и бутылку джина хоть в пушечное дуло полезут.

– Ага, – сказал Сэмми, – это-то я знаю, но сможешь ли ты удержать этих кровопийц, когда дело будет сделано? – Он указал на массу фигур в темной лодке. – Эти, если дать им волю, весь Лондон нахрен сожгут.

– Сэмми, – сказал Тоби, – я же не учу тебя, как вязать булинь, верно? Так оставь мое ремесло мне!

– Ага, – сказал Сэмми, – но…

– Заткнись, Сэмми! – сказал я. – Ты знаешь, что нужно делать. Кого, по-твоему, мы должны были на это нанять, королевских морпехов?

Тем не менее я протиснулся вперед по лодке и дотянулся до того, кто, как мне показалось, смеялся громче всех. (На самом деле, это не имело значения, в таких случаях годится любой.) Я схватил его за глотку и немного потряс, чтобы у него в горле заклокотало, ибо в переполненной лодке нельзя сбить человека с ног, не рискуя ее перевернуть.

– Заткнись! – сказал я. – Следующий, кто откроет рот без команды, поплывет домой без оплаты!

Это на некоторое время утихомирило болтовню, хотя мне пришлось вытереть руку о бриджи после прикосновения к его сальной шее.

Вскоре мы миновали Дептфорд-Крик, и великолепный фасад Гринвичского госпиталя проплыл у нас по правому борту.

Но мы прошли мимо, ибо в самом Гринвичском морском госпитале и вокруг него было слишком много любопытных глаз, да еще и казенных, чтобы рисковать высадкой на Гринвичской пристани.

Когда Тоби наконец повернул руль и подвел нас к гринвичскому берегу, болтовня в лодке возобновилась. А когда к нам присоединились два других баркаса и на берег сошло более ста пятидесяти человек, половина из которых были ирландцы – рабочие, носильщики портшезов, грузчики и угольщики, – их уже было не остановить.

Внезапно в воздух взметнулись дубины и зажглись факелы от лодочных фонарей. Появилась выпивка, и они начали реветь, петь и украшать свои шляпы белыми лентами, которые им раздал Тоби, чтобы все было как положено – ибо в лондонских уличных боях существовал непреложный принцип: фракции должны узнавать друг друга по цвету лент. Иначе как человеку узнать, кого лупить дубиной?

– Теперь их уже не удержать! – крикнул мне на ухо Тоби. – На самом деле, пора их немного подзадорить!

Глаза Тоби горели от возбуждения, и я видел, что, хотя он и организовал это ночное мероприятие ради меня, оно ни в коем случае не противоречило его собственным склонностям.

– А ну, ребята! – крикнул Тоби, взобравшись на ящик, который прихватил с собой для этой цели. – Мы что, позволим, чтобы адмирала Уильямса убили французы?

– Нет! – взревели они.

– Позволим ли мы проклятым французам править Лондоном?

– Нет!

– Мы что, истинные британцы или проклятые предатели?

– Да! – кричали они, и – Нет! – в зависимости от того, как поняли вопрос (особенно в случае с ирландцами). Но это было неважно. Важен был только шум и азарт начавшейся игры. Они явились за полкроны на брата (огромная сумма) и столько джина, сколько смогут выпить. Причина, как им объяснили, заключалась в том, чтобы спасти адмирала Уильямса от сборища предателей, левеллеров и французских шпионов, которые держали старого героя в плену в его собственном доме. За это они будут драться, о да. За это и за возможность немного пограбить.

И вот мы двинулись, ревя и распевая песни, а большинство братвы уже было пьяно в стельку и потело, с красными рожами в свете факелов.

Клянусь святым Георгием, это было дьявольское зрелище, скажу я вам. Есть в сочетании ночи, факелов и мерной поступи нечто такое, что вскармливает в толпе мужчин глубокие и опасные чувства. Мы двинулись на юг, оставив реку за спиной, пересекли Поля Ванбро, где глупые дураки падали в канавы и вытаскивали друг друга, нашли Мейз-хилл с Гринвичским парком с одной стороны и улицей с домами с другой и направились к дому № 208.

Едва мы свернули на Мейз-хилл, как ревущая толпа позади нас увидела то единственное, что могло взвинтить их до предела.