Текст книги "Флетчер и Славное первое июня"

Автор книги: Джон Дрейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Таким было мое возвращение «домой». Уж лучше бы я остался на «Декларейшн» с Купером, его лошадиной мордой и его бесстыдным обращением с правдой. «Фиандра» была похожа на муравейник, который перевернули лопатой. Бедные, обезумевшие твари носились во всех направлениях, пытаясь предотвратить катастрофу и таская снасти во все стороны. Все кричали, и ни у кого не было времени на разговоры. Еще один мой старый товарищ по кубрику, Норрис Полперро, был в команде у помпы. Я видел его краем глаза, но он был слишком измотан, чтобы даже заметить меня.

Не знаю, как долго я трудился у помп, знаю лишь, что достаточно долго, чтобы моя одежда высохла после купания, но в конце концов два фрегата, которые были лишь марселями на горизонте, «Эндемнон» и «Фидор», подошли и прислали шлюпки с людьми для помощи.

Это принесло передышку, так как на корабль хлынули сотни свежих людей. Они роились повсюду с энергичной инициативой британских моряков, и каждый, казалось, делал две работы одновременно, ни разу не мешая другому.

А меня вызвали наверх, и я получил возможность поговорить. Норрис Полперро уставился на меня, когда маленький мичман торопливо увел меня прочь, и у меня даже не было времени поздороваться. Меня ждали на шканцах, где капитан Сеймур совещался с мистером Барроу, первым лейтенантом «Фидора», и еще одним лейтенантом с «Эндемнона», чьего имени я так и не узнал. Все трое бросали на меня странные взгляды, потому что не знали, что обо мне думать. В начале 94-го я был знаменитостью. Все газеты Англии рассказывали историю Джейкоба Флетчера и наследства Койнвудов, и о том, как я от него отказался. Но с другой стороны, вот он я, одетый в сюртук янки, только что из лона врага. Так что они думали… офицер ли я, джентльмен и миллионер, или же я обычный предатель без гроша за душой?

И вот там, в бушующей Атлантике, на борту «Фиандры», качавшейся, как свинья, и с сотнями моряков, изо всех сил старавшихся удержать ее на плаву, я прошел один из самых серьезных допросов в своей жизни.

– Флетчер, – сказал Сеймур, – когда вы служили на этом корабле, у вас была хорошая репутация, так что я дам вам шанс объясниться, как вы оказались на борту американца – и в этом сюртуке!

Проклятый сюртук янки! Несколько ярдов синего тонкого сукна и несколько пуговиц с эмблемами. Вот и все, что это было, но если я не буду осторожен, он утащит меня на дно так же верно, как если бы вся Палата лордов застала меня ссущим в королевский кларет. Сеймур и его лейтенанты уже хмурились и начинали закипать от возмущения. Если я не скажу чего-нибудь чертовски убедительного, то я пропал. На кону стояло либо быть принятым своими как один из них и вернуться домой в Англию, к славе и богатству, либо быть притащенным обратно в цепях – как самая презренная форма человеческой жизни, предатель.

В таких случаях, когда они держат твои самые драгоценные части тела перед катком и раздумывают, пропустить ли их через валы, абсолютно необходимо строить свой рассказ как можно ближе к правде и только правде. Эти две, но никогда не всю правду.

– Капитан Сеймур! Джентльмены! – сказал я. – Все, что я делал в последние месяцы, было ради Англии. – Я посмотрел на Сеймура, как честный Джек Оукхэм, внимающий проповеди капеллана против пьянства. – Могу ли я спросить, что вы, джентльмены, знаете о Зерновом конвое контр-адмирала Ванстабля и о его важности для французской нации?

Это заставило их подпрыгнуть, скажу я вам! Если бы им приложили к задницам раскаленное железо, они бы не дернулись сильнее.

– Зерновой конвой? – переспросил Сеймур. – Что с ним?

С этого момента я их поймал. Я видел это в их глазах (которые вылезли из орбит). Но Сеймур продолжал лепетать:

– Первостепенная задача этой эскадры – обнаружить Зерновой конвой, – сказал он. – Лорд Хау ждет с Флотом Канала, двадцать шесть линейных кораблей, чтобы перехватить Зерновой флот… – Внезапно он оборвал себя и виновато огляделся по палубе. Лейтенант Барроу догадался, о чем он думает.

– Я бы не беспокоился, сэр, – сказал он, глядя на людей, которые роились вокруг нас, – сомневаюсь, что в эскадре есть хоть один человек, который не знает, что в наших приказах. Вы же знаете, как это бывает!

– Хм, – сказал Сеймур, кусая губу, но все же понизил голос. – Мы должны остановить этот конвой! Если мы лишим французов продовольствия, которое везут эти корабли, то Франция будет голодать, и мы сможем навязать им любые условия! – Он еще немного посомневался, сколько можно мне рассказать, а затем отбросил последние сомнения. – Флетчер, – сказал он, – вы должны рассказать мне все, что знаете о Зерновом конвое. Лорд Хау ждет, чтобы их перехватить, но мы даже не знаем, когда конвой выйдет в море. – Он посмотрел на меня. – В этом и есть наша цель, Флетчер. Если мы не сможем доставить его светлости сведения о местонахождении конвоя, то Флоту Канала не останется ничего лучше, как патрулировать Бискайский залив в тщетной надежде перехватить конвой случайно!

– Он уже вышел, сэр, – сказал я. – Второго апреля, из Норфолка, Виргиния.

«ЧТО?» – кажется, в этот раз все трое и впрямь подпрыгнули на месте.

– Боже мой! – подавленно вымолвил Сеймур. – Значит, мы провалились.

– Нет! – возразил Барроу. – Лорд Хау должен узнать об этом без малейшего промедления. Мы должны немедленно повернуть домой!

– Джентльмены! – сказал я, выкладывая свой главный козырь.

Я помахал у них под носом приказами Купера. Мокрые, липкие, отсыревшие, но все еще совершенно разборчивые.

– Я говорил, что все мои действия были на благо Англии. Что ж, вот результат. У меня здесь приказы американского Конгресса капитану корабля Соединенных Штатов «Декларейшн оф Индепенденс».

Теперь они буквально таращились на меня, как рыба, выброшенная на берег.

– Эти приказы содержат великую тайну, доверенную французами их американским союзникам, – точку рандеву, где французский флот, вышедший из Бреста, должен встретить Зерновой конвой и сопроводить его домой. – Я опустил глаза и зачитал ключевые детали: – Широта 47 градусов 48 минут северной; долгота 15 градусов 17 минут западной от Парижа…

Что ж, никто бы не сказал, что Сеймур тугодум. Мы с ним оказались на борту «Фидора», флагмана маленькой эскадры, так быстро, как только можно было спустить шлюпку. С вытаращенными от важности глазами он выпалил мои новости коммодору Катлеру, и в течение часа в большой каюте «Фидора» состоялось совещание офицеров эскадры.

И вот я снова герой. Моя история молнией разнеслась по эскадре, и я стал спасителем Старой Англии, веселым парнем, который обвел янки вокруг пальца и унес с собой секрет, который выведет лорда Хау и его Флот Канала на Зерновой конвой и задушит эту войну в колыбели. Это очень походило на мои первые дни на борту «Джона Старка», когда Купер с открытым ртом слушал мои рассказы о Пассаж д’Арон.

Но это было другое. Это было куда масштабнее и серьезнее. Во-первых, слушателями моей истории была не пара «офицеров»-янки, которые еще вчера были пиратами. Это были три полных капитана Королевского флота, дюжина лейтенантов и разномастные штурманы со своими помощниками, не говоря уже об офицерах морской пехоты. Море красных и синих мундиров, золотого шитья и белых отворотов, столпившихся вокруг стола Катлера под кормовыми окнами его большой каюты. И никакой глупости вроде сбора всей команды, чтобы послушать байку. Еще бы, черт возьми!

И вот тут-то и пригодилась правда и ничего, кроме правды. Я рассказал им чертовски складную байку о том, как меня захватил капер, оторвав от моих законных обязанностей первого помощника на борту «Беднал Грин», и о моих ужасных ранах, и о том, как капитан-янки предложил мне службу на своем корабле, предложение, которое я принял лишь ради возможности добыть сведения о Зерновом конвое. Ну а что – почему бы им не поверить? В конце концов, вот он я, без сомнения, покинувший янки в открытом море и с несомненными приказами Купера в кармане. Я удостоился троекратного «ура» и поднятых бокалов всей компании.

Наконец, коммодор Катлер поднял руку, призывая к тишине, и отдал нам всем распоряжения.

– Благодарю вас, мистер Флетчер, – сказал он, махнув мне рукой, чтобы я сел, словно царь, отпускающий своих музыкантов. – Друзья мои и братья-офицеры, – продолжил он с сияющими глазами.

Это был лысеющий, морщинистый старик, состарившийся на службе и получивший командование этими тремя фрегатами благодаря какой-то подковерной интриге. Он и так был счастлив, подняв свой коммодорский брейд-вымпел над палубой «Фидора», но теперь Господь в своей бесконечной мудрости и милосердии даровал Филипу Катлеру шанс совершить нечто великое для своего короля и страны.

– Братья мои, – повторил он со слезами на глазах, – мы немедленно поворачиваем в Англию! Наш прямой долг – доставить эту потрясающую новость лорду Хау на предельной скорости. Мой клерк делает копии американских приказов с деталями рандеву, чтобы каждый корабль мог везти по одной. – Он повернулся к капитану «Эндемнона». – Вы, сэр, будете искать лорда Хау на берегу, на случай если флот будет вынужден бросить якорь у Сент-Хеленса или в Спитхеде, в то время как я со своей копией буду искать его светлость в море. Мои собственные приказы говорят мне, где его можно найти.

Наступила короткая тишина, и все присутствующие кивнули. Разделение сил было очевидно разумным, поскольку никто не мог предсказать, как погода повлияет на планы лорда Хау относительно его похода с Флотом Канала в поисках Зернового конвоя.

Лишь один человек выглядел угрюмо: капитан Сеймур с «Фиандры». Думаю, он уже знал, что ему предстоит, но ему еще никто ничего не сказал, и ему пришлось спросить.

– А «Фиандра», сэр? – спросил Сеймур. – Мы залатали большинство течей, и помпы справляются…

Катлер достал платок и медленно высморкался, избегая взгляда Сеймура.

– Мой дорогой мальчик, – сказал этот слезливый старый гном, – мне так жаль. «Фиандра» тяжело ранена, все ее мачты повреждены. Она не сможет нести паруса, а вы без остановки работаете на помпах. – Он повернулся к своему первому лейтенанту. – Не так ли, Барроу?

– Так точно, сэр, – ответил Барроу. – Сомневаюсь, что ее можно спасти…

– Можно! – тут же возразил Сеймур.

– Нет, Сеймур! – сказал Катлер. – Она потеряна.

– Нет, сэр! – сказал Сеймур. – До Галифакса в Новой Шотландии не более двух дней ходу, и моя команда…

– Нет! – отрезал Катлер. – При первом же шторме вы лишитесь мачт и ляжете на борт. Это если янки вас раньше не догонят. У вас на борту двести первоклассных моряков, и я не позволю им погибнуть. – Он сделал паузу и принял решение. – Я заберу ваших людей и все возможные припасы… и сожгу корабль.

Так он и поступил. Не спрашивайте меня, правильно ли это было, но, по крайней мере, старина Катлер умел действовать, когда это было нужно. Может, он был и не так стар, как казался. Так что снова началась суета и толкотня, и шлюпки эскадры были заняты перевозкой людей и снаряжения. «Фидор» принял команду левого борта «Фиандры» и половину ее офицеров, а «Эндемнон» – команду правого борта и всех остальных. Это означало, что на каждом корабле теперь было около четырехсот человек, включая юнг, – тесновато для пары 38-пушечных фрегатов. По крайней мере, это означало, что у нас будет много рук для предстоящей гонки через Атлантику.

И это означало, что Сэмми и Норрис были со мной на «Фидоре». Это должно было быть счастливое воссоединение, ибо я был очень рад их снова видеть, и они улыбались во весь рот, когда нам наконец удалось поговорить наедине. Но тут что-то прервало нашу болтовню и погасило улыбки: дым, поднимающийся от «Фиандры», когда наша последняя шлюпка отчалила от нее.

Это ужасное зрелище – видеть, как горит корабль, но мы не могли отвести глаз. Вы можете удивиться, как корабль горит посреди всей этой воды, но деревянный корабль, построенный из выдержанного дерева и набитый смолой, канатами и парусиной, горит яростно, как только огонь его охватит.

Поскольку в крюйт-камерах «Фиандры» все еще был порох, не могло быть и речи о том, чтобы задерживаться и смотреть, как она пойдет ко дну, даже если бы у нас не было срочной задачи найти лорда Хау. Так что «Фидор» и «Эндемнон» наполнили свои паруса и ушли под сильным, свежим ветром, который гнал их на восток с хорошей скоростью в десять узлов. В конце концов, когда старый корабль, пылая, как погребальная ладья викинга, остался в милях позади в нашем кильватере, произошла яркая оранжевая вспышка, и его мидель поднялся из воды, когда его хребет переломился, и он подбросил свои мачты в воздух, как копья. Тяжелый гул взрыва донесся позже. Взрослые мужчины стояли и плакали, и я был одним из них.

Это был вечер 26 апреля. При попутном ветре два фрегата направились в путь, готовые к быстрому переходу. Как вы, возможно, знаете (а может, и нет), ветры в Северной Атлантике, как правило, дуют с запада, поэтому переход с запада на восток под парусом быстрее, чем с востока на запад. В те дни для достаточно хорошо оснащенного корабля можно было рассчитывать на сорок-пятьдесят дней до Америки или Вест-Индии, в то время как обратный путь домой мог занять тридцать дней или меньше. Цифры грубые, и в последующие годы клиперы показывали лучшее время, но они дают представление о том, чем мы занимались в дни до того, как пароходы все изменили.

Коммодор Катлер решил, что я джентльмен и должен обедать с его офицерами, а также занимать каюту в кают-компании. И в самом деле, я обедал в кают-компании, но поскольку на «Фидоре» нужно было разместить и его собственных людей, плюс капитана Сеймура и трех-четырех джентльменов с «Фиандры», я в итоге делил каюту с помощником канонира на орлопдеке. Но я не жалуюсь. Со мной обращались как с офицером, и меня снабдили рубашками, бритвой и другими необходимыми вещами за собственный счет Катлера. Он все знал о деньгах Койнвудов, и я подозреваю, что он хотел заслужить мою благосклонность. Я уже видел это раньше с капитаном Боллингтоном с «Фиандры». Как только они думают, что ты миллионер, они обращаются с тобой как с королем. В результате я не нес вахт, спал в тепле, ел досыта и почти ничем не занимался, кроме как вычеркивал дни до прибытия в Англию.

Впрочем, одно я все же сделал: избавился от этого сюртука янки. Он меня смущал. Так что я выбросил его за борт и втиснулся в приличный, бутылочно-зеленый сюртук, который одолжил у капеллана «Фидора» – он был хотя бы примерно моего размера. Но мои плечи ни в какой сюртук, не сшитый по мне, без помощи не влезут, так что Сэмми Боуну пришлось его перешивать. Как и многие моряки, Сэмми был лучшим портным, чем многие, кто называл себя мастерами этого ремесла.

С таким количеством рук на борту работа для команды была легкой, и наконец-то у меня появилось много возможностей посидеть и поболтать с Сэмми и Норрисом. Я рассказал им все, кроме своих артиллерийских подвигов на борту «Декларейшн». Я подумал, что для всех будет лучше, если я оставлю это при себе. Но это не могло оставаться в тайне. Этот проклятый немецкий швед, «Браун» или «Броун», или как его там, был на борту «Фидора» и учился говорить по-английски.

Однажды вечером, дней через десять после битвы с «Декларейшн», сразу после смены первой собачьей вахты, когда у Сэмми не было дел, мы сидели у одной из баковых карронад. Сэмми хотел что-то сказать. Я это понял по выражению его лица. Но он не торопился. Он расспрашивал меня о Бостоне, о Куперах и о всяком разном, а потом перешел к моим обязанностям на борту «Декларейшн». Мы уже все это обсуждали, так что я гадал, чего же хочет Сэмми.

– Так ты был офицером на шканцах, значит? – спросил он. – И вахты нес, и все такое?

– Э-э… да, – ответил я.

– А как насчет пушек? – спросил он, вперив в меня взгляд. Это заставило меня задуматься, но Сэмми ждал ответа.

– А что с ними? – сказал я.

– Я слышал, ты учил этих янки нашей британской выправке, – сказал он.

– Не больше, чем любой другой офицер, – ответил я как можно естественнее. – Ты же знаешь янки. Они дерутся, как мы. Мы все по очереди проводили артиллерийские учения. Все офицеры.

– Да ну? – сказал Сэмми. – А вот Юхан Броун говорит другое.

– Кто? – спросил я.

– Тот швед, которого ты привез с собой, в шлюпке. Его взяли на корабль, и он теперь в соседнем с нами бачке.

– Тьфу! – сказал я. – Он ни слова по-английски не знает. Он был в бачке, где все были шведами, как и он сам.

– Ну, теперь уже нет! – сказал Сэмми. – Учит английский, да еще как, у своих новых товарищей. – Сэмми как-то странно на меня посмотрел. – Броун говорит о тебе забавные вещи, Джейкоб. Говорит, ты по пушкам просто зверь. Говорит, ты научил этих янки всему, что они знают.

Это было очень трудно. Я не хотел, чтобы это стало известно. Но я не мог лгать Сэмми. Он и так знал все мои остальные секреты.

– Ну, может, и так, – сказал я. – Сэмми, это был единственный способ попасть на тот корабль. И мне пришлось это сделать, чтобы… – я запнулся, увидев усмешку на его лице.

– Чтобы узнать место рандеву Зернового конвоя? – сказал он. – Не вешай мне лапшу на уши, Джейкоб! Оставь это для тех, кто не знает тебя так, как я! – сказал он. – Можешь посмотреть мне в глаза, парень, и сказать, что ты пошел на борт того янки только чтобы шпионить для Старой Англии? Ты хочешь сказать, что там не было для тебя каких-то денег?

Я почувствовал, как мое лицо заливается краской, и опустил глаза. Сэмми просто рассмеялся.

– Клянусь богом, – сказал он, ткнув меня в ребра пальцем, твердым, как железный банник, – ну ты и жук, Джейкоб Флетчер, и это точно! Давай, рассказывай. Сколько?

– Пять тысяч долларов, – сказал я и тоже рассмеялся. Ни один другой человек на всем свете не вытянул бы из меня этого. Но таков был Сэмми Боун. Ему бы в Парламенте заседать.

– Ладно, – сказал он, – теперь, когда мы расчистили палубу, давай всю историю, с самого начала.

И я ему рассказал. Он пару раз рассмеялся, время от времени качал головой и задал несколько вопросов. Когда я закончил, он заговорил.

– Ну ты и жадина, – сказал он. – У тебя все на деньгах, да? Черт его знает, почему ты мне нравишься. – Но он ухмыльнулся. – Я сделаю для тебя все, что смогу. Нельзя, чтобы нижняя палуба думала, что ты был так близок к врагу. Но если хочешь знать мое мнение, это гонка между тем, как быстро Броун выучит английский, и тем, как быстро мы найдем лорда Хау! Потому что тогда у нас у всех будут другие заботы. Лягушатники, например.

В итоге гонка получилась напряженной. Катлер знал, где Хау намеревался быть в течение мая – бороздить Бискайский залив с севера на юг. Но это все равно что искать иголку в стоге сена без точного места встречи. Так что, вероятно, столько же по удаче, сколько и по расчету, мы заметили один из фрегатов Хау 25 мая и, наконец, встретили сам Флот Канала 26-го.

И вот так я стал свидетелем одного из великих морских сражений той эпохи, но, по крайней мере, я был избавлен от сплетен о моих делах на борту «Декларейшн». Так я думал, во всяком случае.

21

ПУНКТ: Леди Сара.

ВОПРОС: Что из этого правда?

ПРЕДМЕТ: Противоестественные отношения с сыновьями и между ними? Заговор сына Александра с целью убийства Фл.? Убийства, совершенные сыном Виктором?

ДЕЙСТВИЕ: Решить вопрос о дальнейшем собственном участии.

(Расшифровка стенографических записей из блокнота Сэмюэла Слайма за 26 сентября 1793 года.)

*

Сразу после наступления темноты вечером 26 сентября 1793 года мистер Сэмюэл Слайм был допущен через парадную дверь в скромный таунхаус адмирала лорда Уильямса в Гринвиче. Дом был не бог весть какой: первый и второй этажи с переплетенными окнами, чердак наверху для сна слуг и подвал внизу для кухонь. Чтобы придать некоторую претензию на элегантность, каждые два соседних дома имели общую двускатную крышу, казалось, поддерживаемую дешевыми имитациями колонн из крашеного кирпича. В доме не было ничего особенного, но сердце Слайма колотилось так, словно его принимал сам король Георг в Сент-Джеймсском дворце. Его снедали любопытство и возбуждение. До сих пор она всегда приезжала к нему сама.

– Мистер Слайм? – спросила служанка, открывшая дверь. – Вас ожидают, сэр. – Она взяла его шляпу и указала на дверь. – Сюда, пожалуйста, сэр.

Инстинктивно он огляделся, отметив дешевую обстановку холла, лестницу без ковра и облезающие обои на втором этаже, едва видимые в свете свечи девушки. Похоже, денег в доме было немного. Как всегда, он проверил пути отхода на случай необходимости: три двери плюс парадная вели из холла, с лестницей наверх и одной вниз, в подвал. Дело Слайма зависело от его предусмотрительности в таких вопросах.

Как только он вошел в ярко освещенную комнату, а девушка вежливо посторонилась, его острые чувства уловили три вещи и быстро сделали выводы. Сверху доносился слабый заискивающий голос, который унимал сильный женский голос, словно мать, бранящая ребенка. И еще был тонкий запах болезни. Так! Не ребенок, а больной. Старик. Это, должно быть, старый адмирал. Слайм наводил справки о лорде Уильямсе, и его не видели на публике уже несколько месяцев.

Но тут дверь за ним закрылась, и он остался наедине с леди Сарой. Она раскинулась на кушетке в тонком платье, которое идеально подчеркивало ее фигуру. Ее волосы были распущены, а руки обнажены. Она играла с парой крошечных вышитых туфелек, то погружая в них пальцы ног, то вынимая, словно любопытные рыбки.

– Мой дорогой мистер Слайм, – сказала она с улыбкой, которая согнула бы в коленях бронзовую статую (при условии, что та была бы мужского пола). Она протянула одну руку, и прежде чем Слайм понял, что делает, он уже стоял на коленях, чтобы взять розовые, изящные пальцы и благоговейно их поцеловать. Он никогда в жизни не делал ничего подобного. Но он и не встречал женщин, подобных ей.

Она снова улыбнулась, и он с изумлением понял, как глубоко вонзился гарпун. Он был человеком чрезвычайно замкнутым, который вел свои личные дела с той же безжалостной тщательностью, с какой он подходил к ослепительной чистке своих сапог или крахмалению своего белья. Сэмюэлу Слайму было сорок лет, и он думал, что его привычки уже устоялись, но теперь он потерял контроль.

В тот же миг, в том же человеке, сердце взмыло к небесам, а холодный, мощный разум наполнился сомнением и страхом. Все тщательно продуманные вопросы, которые он намеревался задать, смешались в кучу, и контроль над беседой безвозвратно ускользнул от него.

Леди Сара все это отметила и была вынуждена жестоко ущипнуть себя за бедро левой рукой, чтобы подавить подступивший смех. Ее единственным недостатком в искусстве обольщения мужчин было ужасное желание смеяться над их нелепым поведением, когда чары обрушивались на них в полную силу: это глупое, восторженное изумление, словно с ними такое случалось впервые, и жалкая готовность угодить. Но рассмеяться в тот момент – значило разбить магию вдребезги, как бокал, уроненный на камень.

– Садитесь, прошу вас, мистер Слайм, – сказала она, указывая на стул, удобно расположенный рядом с ее кушеткой.

Слайм сел, отметив протертую обивку на некогда дорогом стуле.

– Итак, – сказала она, – что вы мне расскажете? Я прочла ваше письмо, но предпочла бы услышать все из ваших собственных… уст.

Легкая пауза перед последним словом и то, с каким смаком она его произнесла, привели Слайма в еще большее замешательство. Но сила привычки пришла ему на помощь. Он достал свой блокнот и начал свой отчет, как делал это множество раз для других клиентов.

– Мэм, – сказал он.

– Мэм? – передразнила она.

– Мэм? – повторил он.

– У меня есть имя…

– Ах! Да, – сказал Слайм, разъяренный на себя за то, что им так легко играют. Он был слишком проницателен, чтобы не видеть ее игры. Но он был как кролик в силке. Чем сильнее он бился, тем крепче его держало. – Леди Сара… – произнес он.

– Леди Сара, – удовлетворенно сказала она. – Продолжайте, мистер Слайм, я с немалым нетерпением жду вашего отчета.

– Из моего письма вы знаете о моих беседах с лейтенантом Солсбери и девицей Кейт Бут. Поэтому я буду краток и перечислю основные пункты. – Он отмечал пункты карандашом: – Первое, – сказал он, – человек по имени Флетчер находится в Лондоне, поклявшись никогда больше не выходить в море. Он пытается заняться делом. Второе – девица Бут влюблена в него и полагает, что он отвечает ей тем же чувством…

– Тем же чувством? – передразнила леди Сара. – Вы классифицируете любовь как чувство, мистер Слайм?

– Ах! – сказал Слайм, сбитый с толку. – Э-э, ну, э-э… да. Чувство. А что же еще?

– Скажите на милость, сэр? – сказала она и достала красивый расписной веер, которым принялась обмахиваться. Слайм прикусил губу. Они были в комнате одни. Его выставляли полным дураком. Но они были одни, и он осмелился надеяться, что… «Черт побери!» – подумал он про себя. – «Черт! Черт! Черт!»

– Третье, – с нажимом сказал он, – и это самое важное – я подозреваю, хотя и не могу доказать, что человек по имени Флетчер совершил убийство на борту вербовочного тендера «Булфрог».

– Расскажите мне, что вы знаете, – сказала леди Сара. На мгновение она перестала играть, и Слайм удивился быстрой перемене в ее манере. – Расскажите мне все, – сказала она.

Слайм дотошно пересказал каждое слово из своих бесед с Кейт Бут. У него была превосходная память, и он дал ясный, точный отчет. Он увидел, как в глазах леди Сары вспыхнула яркая радость при виде этой смертельной слабости в позиции ее врага.

– Значит, – сказала она, – вы подозреваете, что он выбросил этого боцмана Диксона за борт?

– Да, мэм… леди Сара, – сказал он. – Он кажется вполне на это способным. Девица Бут говорит, что он гигант. Невероятно силен.

– Неужели? – сказала леди Сара. – Я слышала это от моего сына Александра. – Ее лицо омрачилось при воспоминании о смерти ее любимца. – Александр был офицером на корабле Флетчера. Но мой сын был убит при попытке подавить мятеж.

Слайм помолчал, прежде чем заговорить.

– Леди Сара, – сказал он, – мне жаль быть тем, кто принесет вам эту весть. Девица Бут узнала это от самого Флетчера. Ваш сын не погиб в бою с мятежниками. Это была выдумка капитана Боллингтона с «Фиандры», потому что он считал, что ваш сын пытался убить Джейкоба Флетчера ради наследства Койнвудов. Боллингтон не хотел, чтобы скандал испортил его победу у Пассаж д'Арон. Правда в том, что ваш сын был убит на борту призового судна «Бон Фам Иветт». И убил его Флетчер.

У Слайма поползли мурашки по коже, и волосы встали дыбом от вопля муки, который издала леди Сара. Это был животный звук ярости и горя. Слезы хлынули по ее щекам, она вскочила на ноги, заскрежетала зубами, сжала кулаки, топала ногами, проклинала все на свете и швыряла мебель по комнате. В дверях появилась служанка, испуганная и потрясенная шумом, и бросилась бежать, спасая свою жизнь, когда скамеечка для ног разлетелась вдребезги о дверь позади нее, а в ушах звенела тирада грязной брани. Всю свою жизнь Слайм провел среди самых низших созданий страны. Но даже он никогда не слышал такой гнилой непристойности и злобных проклятий, какие изливала его прекрасная спутница.

– Ну, чтоб мне ослепнуть! – сказал он, когда поток наконец иссяк.

Он с презрением посмотрел на леди Сару, которая сидела, тяжело дыша и вся в слезах, терзая подушки кушетки между пальцами.

– Не просите прощения за мой французский, миссис, потому что я никогда не слышал ничего подобного вашему, даже от двух торговок рыбой с Биллингсгейта в субботний вечер! – Он встал, сунул свой блокнот в карман, аккуратно вложил карандаш в его изящный маленький серебряный футляр с колпачком на тонкой цепочке и убрал и его. Он смахнул воображаемую пыль со своего сюртука и щелкнул по сапогам платком.

– Леди Сара, – сказал он, – мне не особо важно, на кого я работаю. По крайней мере, я так думал, но я человек прямой, и всегда таким был. Но вы и ваша семья, вы для меня слишком крутой замес, со всеми вашими заговорами и двойной игрой. Вы ведь пытались убить этого Флетчера, не так ли? А ваши дела в Лонборо? Либо вы, либо ваш другой проклятый сынок пристрелил человека в Койнвуд-холле. Но это еще не все. Я не верил – нет, я не хотел верить – тому, что говорил о вас этот вшивый хмырь Солсбери. От него я бы не поверил! Но судя по представлению, которое вы только что устроили, миссис, я думаю, что плясать на одеяле с собственными сыновьями – это меньшее, на что вы способны!

Она даже не моргнула в ответ. Вместо этого остатки чудовищной истерики улетучились, когда она поняла, какую огромную ошибку совершила, и принялась спасать то, что можно. В ее планах для Слайма все еще была очень важная роль.

– Бедный мальчик! – сказала она с горьким сарказмом. – Так вы разочарованы во мне? Все ваши планы по самосовершенствованию рухнули? Вы, значит, оставили всякую надежду стать джентльменом и вращаться в обществе с великой леди под руку?

Укол достиг цели. Слайм и не догадывался, что она так много знает о его тайных желаниях. Он остановился на пути к двери.

– И кто вы такой, чтобы судить о моей личной жизни, мистер сыщик Сэмюэл Слайм? Кто вы, как не сутенер палача? Сколько бедных душ вы отправили на виселицу, чтобы их задушили, и они обмочились в штаны, пока их матери висели у них на ногах, чтобы все закончилось быстрее? И вы когда-нибудь задумывались, были ли хоть кто-то из них на самом деле виновен? И в чем виновен? В краже буханки хлеба, когда они умирали с голоду?

– Тьфу! – сказал Слайм. – Я не занимаюсь такой дешевкой. Вы знаете, каких я привожу. Тех, за кем никто другой не осмеливается идти!

– Верно, – сказала она, – но только потому, что за их головы назначена самая высокая цена; так что не задавайтесь. И не смейте думать, что вы лучше меня! – Она встала и пошла к нему. Она шла медленно, покачивая бедрами, и остановилась в дюйме от него. Она посмотрела ему в глаза. – Вы думаете, я не знаю, чего вы хотите? – сказала она.

Слайм боролся с собой. Это была та же битва, которую он вел с тех пор, как впервые ее встретил. Он точно знал, кто она такая. Он догадался об этом с самого начала, и факты, которые он раскрыл, лишь подтвердили то, что было написано в его уме. Но… но… гнев и ярость ушли. Если уж на то пошло, она выглядела еще более очаровательной, чем прежде. Ее длинные темные волосы выбились из шпилек и висели локонами вокруг лица и плеч. Случайно или намеренно, ее платье соскользнуло с одного плеча, и маленькие пуговицы у шеи расстегнулись, так что тонкая ткань распахнулась, полуобнажая пухлые груди.

– Мой Слайм, – прошептала она, – я должна поведать вам то, чего вы не знаете. То, что принесет мне состояние Койнвудов. Скоро я стану самой богатой женщиной в Англии. Я буду жить в роскоши и наслаждаться обществом самых знатных семейств страны. У меня будут поместья в деревне, великолепный особняк в городе, ложа в опере, и меня будут принимать при дворе.