Текст книги "Флетчер и Славное первое июня"
Автор книги: Джон Дрейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
– Заходите ко мне завтра, мистер Флетчер, – сказал Иезекия. – Заходите в мою контору на Кинг-стрит. Мне пригодится такой человек, как вы.
«Ого, – подумал я про себя, – это выглядит многообещающе».
Ибо дядюшка Иезекия был одним из великих людей города и в Бостоне был не менее важен, чем мой старый работодатель Пенденнис в Полмуте. Я едва смел предположить, что из этого может получиться. Но радостные предвкушения занимали мои мысли до конца вечера, пока в предрассветные часы гостей не развезли по домам в их каретах. Я лег спать, веселый от ожидания, и попытался не заснуть в надежде, что Люсинда постучит в мою дверь. Но она не постучала, и следующее, что я помню, – было утро.
Я встретил Купера за завтраком и поднял тему предложения его дяди, пока Люсинда лебедем плавала по комнате с кофейником, задрав нос.
– Разумеется, это будет означать, что я выйду в город без сопровождения… – сказал я, внимательно глядя на Купера.
Этого я еще не делал и предполагал, что он имеет право возражать, учитывая, что я – вражеский офицер, отданный под его честное слово. Но он ухмыльнулся, как обезьяна, и отмахнулся.
– Черт побери, Флетчер, – сказал он, – разве я не взял с вас слово джентльмена не убегать? Да и вообще, я уже начал считать вас членом семьи. – Он повернулся к Люсинде. – Не так ли, Люсинда? – спросил он.
– Да, сэр, – ответила она, строя мне рожицы за его спиной, где он не мог видеть. Она медленно провела кончиком языка по губам. Затем, когда он взглянул на нее, ее лицо застыло в неподвижности. Она вежливо кивнула, и он снова повернулся ко мне.
– Просто отправляйтесь на Кинг-стрит, Флетчер, старина, – сказал он. – Вам любой скажет, где найти контору моего дяди. – Затем он снова ухмыльнулся, довольный собой по какой-то причине.
Я видел, что что-то затевается, и уверен, что он хотел, чтобы я спросил его, что именно. Но этот человек раздражал меня своей напыщенностью и позерством, не говоря уже о том, что он ограбил меня в открытом море. Так что я промолчал.
Полчаса спустя я уже шел по улицам Бостона в своем лучшем воскресном наряде. Люсинда нашла мне приличный черный сюртук, который сидел на мне (более или менее), и с круглой шляпой, чистой рубашкой и шейным платком, новыми бриджами и парой щегольских сапог я был вылитый джентльмен. На самом деле я никогда в жизни не был так шикарно одет. Я был и чернильным клерком, и морским волком, но никогда – франтом. Более того, я обнаружил, что стал знаменитостью. Дамы улыбались, а джентльмены приподнимали шляпы.
Все это было благодаря Куперу и его длинному языку. Бостонское общество в те дни было маленьким мирком. Все друг друга знали, и Купер потчевал их своими небылицами. В них, конечно же, входило и превознесение моей репутации для возвеличивания собственной. А я слишком высок, чтобы спрятаться в толпе. Так что, когда светское общество замечало меня, они толкали друг друга и указывали на меня пальцами. Не все были дружелюбны, и я ловил на себе несколько суровых взглядов от проклинающих короля республиканцев, но американцы, как правило, народ щедрый и гостеприимный, так что в основном мне улыбались. Особенно дамы, и это, скажу я вам, вскружило мне голову.
Так я и расхаживал с важным видом, приветствуя свою публику и спрашивая дорогу ради удовольствия быть узнанным и послушать их болтовню о Бостоне, которым они ужасно гордились и по-детски стремились похвастаться перед чужаком.
– Вы ведь британец, не так ли, сэр? – спросил пожилой купец, пока его толстая жена таращилась на меня. – Вы, случайно, не английский лейтенант мистера Купера?
– О, непременно посмотрите наши прекрасные мосты, – прощебетала милая блондинка, вышедшая за покупками в сопровождении лакея, с хихикающей сестрой под руку. Одной лет шестнадцать, другой пятнадцать, я бы сказал. Пухленькие и с ямочками на щеках, с курносыми носиками, как у розовых поросят. Я бы съел их обеих. – Да что там, – продолжала она без передышки, – мост через реку Чарльз стоил пятьдесят тысяч долларов и имеет полторы тысячи футов в длину, с семьюдесятью пятью дубовыми опорами, а новый мост Уэст-Бостон, открытый в прошлом ноябре, одно из чудес света, простирается на три с половиной тысячи футов и стоил сто тысяч долларов… – Клянусь святым Георгием, американские женщины умеют говорить!
– Строительство нового Капитолия, сэр! – сказал драгунский офицер в кожаном шлеме и с саблей на боку. – Вы должны это видеть! Величественное здание, способное соперничать с любым в Европе. Купол будет покрыт чистым золотом!
Дело в том, что Бостон в 1794 году выворачивался наизнанку от нового строительства, перестройки и улучшений. Они даже срывали холмы, чтобы засыпать заливы и создать больше земли! Это было захватывающее время в захватывающем месте: достаточно похожем на Англию, чтобы англичанин чувствовал себя как дома, но и отличном от нее. И отличном в тех отношениях, которые мне нравились. Это был город, широко открытый для бизнеса, торговли и предпринимательства – естественных путей для моих талантов и склонностей. Шум и гул торговли в районе Эксчейндж-стрит и Маркет-сквер заставляли мой пульс учащаться. Банки, страховые конторы и компании всех мастей выстроились, как гвардейцы в плотном строю. Это был рай.
Контора дядюшки Иезекии занимала большую часть кирпичного здания в пять этажей с длинными, закругленными наверху окнами и рифлеными каменными колоннами между ними. Оно стояло на углу Эксчейндж– и Стейт-стрит, недалеко от Лонг-Уорф. Здание было совершенно новым, и у входа стоял огромный черный швейцар в зеленой ливрее и двууголке с кистями по углам и страусиными перьями, торчащими сверху. Трудно было сказать, кто выглядел нелепее: он или генерал лягушачьей армии. Он отдал честь, когда я приблизился, и распахнул двери. По его виду я понял, что он ожидает за это как минимум полкроны. Но генералу не повезло, ибо денег у меня не было.
Внутри я поймал взгляд маленького лысого человечка, который сидел в застекленной каморке портье, откуда ему открывался прекрасный вид на подходы. На нем была такая же ливрея, как у генерала, но без шляпы. Он встал, когда я вошел.
– Мистер Флетчер? – спросил он, глядя сквозь очки.
– Да, – ответил я, уже привыкнув к тому, что меня узнают.
– Вас ожидают, сэр, – сказал он и, помедлив, добавил последним словом с благоговейным трепетом: – …наверху!
– Наверху? – переспросил я.
– Наверху, – подтвердил он. – Не будете ли вы так любезны следовать за мной, сэр?
И мы пошли, мимо рядов клерков и гроссбухов, рядов чернильниц и высоких конторок. Я словно вернулся домой. И дальше, вверх по лестнице на второй этаж. Дальше, через приемные, где сидели все более и более старшие служащие, до самой двери большой, центральной конторы, где дядюшка Иезекия ждал меня с улыбкой, сияющей, как солнце.
– Мистер Флетчер! – воскликнул он, хватая меня за руку. – Входите, сэр! Входите! Будете портвейн или бренди?
Дверь за мной закрылась, солнечный свет лился сквозь высокие окна, играя на полированной поверхности стола Иезекии. Под ногами лежал толстый турецкий ковер, а вокруг поблескивали серебряные и медные украшения. Комната источала богатство, а стены были увешаны семейными портретами. Это было больше похоже на библиотеку аристократа, чем на контору, но таковы уж янки. Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и мне следовало быть начеку. Но я был слишком ошеломлен радостью.
Иезекия усадил меня, улыбнулся, сказал, как весело мы провели вчерашний вечер, и сказал, что у него есть для меня предложение.
– И тем охотнее я его делаю, зная, что у вас есть деловая хватка, мистер Флетчер! – сказал он.
При этих словах у меня на глаза навернулись слезы, ибо здесь, передо мной, был один из великих людей этого великого торгового города, готовый сделать мне деловое предложение. Здесь, думал я, был шанс исправить ту ужасную кривду моей жизни, которую я претерпел с тех пор, как эти проклятые Койнвуды силком затащили меня на флот. Дайте мне только любую зацепку в бостонской торговле, думал я, и я рвану вперед, как клипер в штормовой ветер. Короче говоря, это будет начало той жизни, о которой я всегда мечтал.
11
… но самое странное, моя дорогая Люси, были джентльмен и его жена, сидевшие напротив нас в почтовом дилижансе из Лондона. Я так мало в этом понимаю, что лишь когда мой дорогой муж все объяснил, я осознала, что же я видела.
(Из письма от 21 сентября 1793 года к миссис Люси Гардинер от ее невестки Рут, гостившей у друзей в доме 98 по Хай-стрит, Лонборо.)
*
Ровно в три часа, когда пробили часы на церкви Святого Луки, лондонский почтовый дилижанс свернул во двор гостиницы «Джордж» в Лонборо. Трое пассажиров на крыше в страхе пригнули головы, проезжая под низкой аркой и через короткий темный тоннель, ведущий во внутренний двор. Грохот и стук четырех окованных железом колес и шестнадцати копыт метался между булыжной мостовой внизу и кирпичными стенами по бокам, отражаясь и усиливаясь.
– Тпр-р-ру! – крикнул кучер, натягивая вожжи.
И вот огромная высокая карета; ее нетерпеливо переступающие кони, начищенная до блеска медь, шоколадная ливрея и сверкающий королевский герб; ее команда в алых мундирах, гора увязанного багажа и семеро усталых пассажиров – все это замерло на месте. Со всех сторон сбежались конюхи, чтобы обслужить животное и машину, стоявшие здесь во всем своем великолепии, – последнее слово в сухопутных путешествиях на дальние расстояния, чудо новейшей конструкции.
– Гостиница «Джордж»! – проорал кучер на весь мир, скинул свой дорожный фартук и со щегольским самодовольством спрыгнул на землю. Ибо это был человек, знающий себе цену, ведь он принадлежал к элите элитной службы. Человек, правивший экипажем, который проходил в среднем одиннадцать миль в час, сменил лошадей двадцать три раза и прибыл минута в минуту, преодолев двести миль между этим двором и двором гостиницы «Лебедь» на Лэд-лейн в Лондоне.
Толпа слуг из «Джорджа» стояла наготове, чтобы принять пассажиров и поглазеть на прибытие дилижанса. Будучи оседлыми провинциалами, они с благоговением взирали на богоподобную, повидавшую мир фигуру кучера, когда тот осушал кружку крепкого эля, протянутую одной из служанок (излюбленное занятие для девушек из «Джорджа»). Он подмигнул ей и заговорил со своим охранником на лихом почтовом жаргоне, который перенимали даже джентльмены, когда хотели сойти за знатоков и заядлых щеголей.
Один из таких джентльменов, пассажир изнутри, как раз в этот момент спускался на землю и, обернувшись, помогал сойти своей даме – высокому, стройному созданию, на сносях, закутанному в плащ с глубоким капюшоном. Поручив ее заботам служанки и осведомившись о своем багаже, он подошел к кучеру.
– Лихо правишь, приятель! – сказал он с покровительственной улыбкой. – Шикарная упряжка и резвые скакуны.
Кучер и охранник переглянулись. Они привыкли к джентльменам, воображавшим себя знатоками и считавшим своим долгом судить тех, кто был выше их по ремеслу. Да и этот джентльмен был не совсем джентльменом. Больше походил на щеголя-выскочку. Юнец лет двадцати с небольшим, крепко сложенный и по-простонародному красивый, с вьющимися светлыми волосами и одетый в кричаще дорогую одежду.
Но рука джентльмена была протянута, и в ней блестело золото. Реакция кучера была инстинктивной, и монета тут же исчезла в его кармане.
– Ваше здоровье, капитан! – сказал он и в знак приветствия поднял свою кружку.
Молодой человек ухмыльнулся, сверкнув крупными белыми зубами. В ответ он приподнял шляпу. Затем он провел свою даму внутрь и громко потребовал отдельную комнату, поскольку ее положение не позволяло ей находиться в толпе. Щедро раздавая монеты всем встречным, он локтями прокладывал себе путь мимо других пассажиров.
– И имейте в виду, комната должна быть на первом этаже, – добавил он, – и с хорошим окном, выходящим в тихое место.
Благодаря его щедрости персонал сразу проникся к нему симпатией, и вскоре он со своей дамой оказался в уютной спальне с низким решетчатым окном, выходившим на утопающую в зелени живых изгородей дорогу, что шла за гостиницей «Джордж».
– Ну-с, парень! – сказал он пожилому слуге, который с трудом втащил его багаж. – Кварту эля для меня, херес для мадам, двойную порцию говядины, хлеба и солений, и пинту креветок в придачу! Живо, мой мальчик!
Еще один шиллинг перекочевал в чужие руки, и «мальчик» помчался прочь, закрыв за собой дверь.
Молодой человек повернулся к своей даме, которая с большим интересом разглядывала окно. Он подошел к ней, обнял и поцеловал с такой долгой свирепостью, которая была совершенно неуместна по отношению к даме, казалось бы, на восьмом месяце.
Но дама вздохнула с удовольствием и ответила на его ласки с пылом, превосходящим его собственный, что ничуть не удивляло, поскольку дама оказалась мистером Виктором Койнвудом, который ни в малейшей степени не был беременен, несмотря на бесчисленные встречи с джентльменами, проделывавшими с ним все мыслимые (и некоторые немыслимые) вещи, способные привести его в такое состояние. И потому, увы, плодом этих многочисленных трудов была всего лишь пара подушек, подвязанных под платье Виктора, чтобы придать правдоподобия его излюбленному маскараду.
– Нетерпеливый мальчик, – жеманно произнес Виктор, – но оставь меня, дорогой Артур, ибо слуга скоро вернется.
Он снял свой чепец и уселся перед зеркалом туалетного столика, приводя себя в порядок и поправляя парик.
– Ну и чудак же ты! – сказал мистер Артур Уолтон. – Я встречал одного-двух из вашей породы, но никто не делал это так хорошо, как ты, Виктор.
– Почему бы тебе не проверить наши сумки, дорогой муж? – сказал Виктор. – Просто чтобы убедиться, что все в порядке.
– «Дорогой муж», – передразнил Уолтон. Но тут же подошел к небольшой, тяжелой кожаной сумке с двумя ручками и железным замком. Он достал ключ и открыл ее.
– Все цело, – сказал он, заглянув внутрь.
– Хорошо, – ответил Виктор. – Значит, все в порядке.
– Хм! – фыркнул Уолтон. – Это ты так говоришь. А что, если бы у них не было комнаты на первом этаже, а?
– Но ведь она была, не так ли?
– Ага, а что если бы не было?..
– О, не будь занудой, Артур! – воскликнул Виктор.
– А ты не вздумай фокусничать! – сказал Уолтон. Он улыбнулся, но в голосе его звучала угроза.
Виктор посмотрел на красивое лицо и широкие плечи и внутренне содрогнулся от нечестивого трепета. Виктор питал пристрастие к молодым людям вроде Артура Уолтона именно потому, что они могли быть опасны.
Но разговор на время прервался, потому что стук в дверь возвестил о прибытии еды и напитков.
Позже Уолтон ушел. Он сказал слугам не беспокоить его жену, так как она спит, и отправился на прогулку по Лонборо. Он прошелся по всей длине Маркет-стрит, уделяя пристальное внимание инструкциям, полученным от Виктора. Он нашел дом номер 38 по Маркет-стрит и отметил строительные работы напротив, где на деньги страховой компании «Феникс» восстанавливали дома, сгоревшие во время большого пожара 19 июля.
Уолтон внимательно изучил каждый аспект улицы и ее зданий, он даже заметил вздувшуюся краску на тяжелой парадной двери дома номер 38, вызванную сильным жаром от пожара на другой стороне улицы. Пожара, который превратил дома с 35-го по 41-й в дымящиеся руины. Короче говоря, он провел тщательную и внимательную рекогносцировку, которая на особом наречии его ремесла называлась «прощупать хату».
Однако, если бы мистер Артур Уолтон знал, кто именно устроил тот пожар, последствия которого были столь очевидны, и знал бы, что этот пожар должен был скрыть, он был бы вдесятеро осторожнее.
Вдоволь насмотревшись на Маркет-стрит, Уолтон вернулся в «Джордж», где его клиент ждал в нетерпеливом предвкушении.
– Ну? – спросил Виктор.
– Проще простого! – ответил Уолтон. – Парадный вход – как Тауэр, но задняя дверь из тонкого дерева. И выходит она в маленький дворик с высокими стенами, и ни одного фонаря вокруг. Как только мы туда попадем, можем не торопиться.
– Хорошо, – сказал Виктор. И, совершенно не в силах сдержать свое нетерпение перед тем, что он собирался сделать, добавил: – Так что, сделаем это сегодня ночью?
– Сегодня ночью, старина? – сказал Уолтон, оскалившись в дикой ухмылке. – Вот был бы номер, а? – произнес он, пристально глядя Виктору в глаза. – Ведь это ты мне сказал, что золото будет в доме не раньше двадцать третьего? А сегодня только двадцать первое.
Виктор прикусил губу. Он допустил грубую оплошность. Виктор знал немало молодых людей, готовых оказать услугу за правильную цену, и некоторые из них обитали в серой, сумеречной зоне за пределами закона. Но только Артур обладал умением проскальзывать сквозь запертые двери и окна, что было жизненно необходимо для операции, порученной Виктору его матерью. К несчастью, вдобавок к этой незаменимой квалификации (и голубым глазам с золотыми кудрями, от которых у Виктора подкашивались колени) Артур Уолтон был жесток, проницателен и никому не доверял. Виктор искал выход.
– Милый мальчик! – сказал он и выдавил улыбку. – Какой же я глупыш! Просто мне так не терпится начать. Все это для меня в новинку, помнишь?
Это было лучшее оправдание, какое Виктор смог придумать. Оно было не очень хорошим и не сработало.
– Виктор, – сказал Уолтон, – ты изворотливая маленькая крыса, и я не знаю, что ты ищешь в том доме, но удивлюсь, если это золото! – Он снова оскалился своей волчьей ухмылкой. – Но мне, в общем-то, все равно. Меня волнует только одно: чтобы ты заплатил мне то, что должен, когда все закончится. Потому что я отрежу тебе твой член и заставлю его съесть, если ты меня обманешь!
– Ты бы так поступил? – спросил Виктор с расширенными от ужаса глазами. – Со мной?
Уолтон рассмеялся, довольный собой, что поставил Виктора Койнвуда на место. Но Виктор улыбался про себя. Он играл. Ему было все равно, во что верит молодой Артур, лишь бы они вдвоем проникли в дом номер 38 по Маркет-стрит, где жил мистер Тейлор с женой и их маленьким сыном.
Так что Виктор исправил свою ошибку как мог и согласился, что они с Артуром, конечно же, проведут еще два дня в «Джордже», до двадцать третьего числа, когда Тейлор (по его словам) должен будет получить деньги. Он утешал себя мыслью, что это означает еще два дня наедине с Артуром.
Два дня спустя, после полуночи, двое мужчин тихо покинули «Джордж» через окно своей комнаты. Оба были в темной одежде и держались в тени. К счастью, теней было в избытке, так как немногие фонари, освещавшие улицы Лонборо в те дни, давали мало света.
Пять минут ходьбы привели их ко входу во двор за домом номер 38. Было почти кромешно темно, но Артур был к этому готов и нашел вход, отсчитав шаги.
– Фонарь, – тихо шепнул Артур Виктору на ухо.
Виктор слегка приоткрыл заслонку на горячем, вонючем фонаре, который он принес с собой. В слабом конусе желтого света Артур рассмотрел замок на воротах, ведущих во двор. Он презрительно усмехнулся и достал из своей сумки инструмент. Замок поддался за несколько секунд, и они оказались во дворе.
Внутри двора возбуждение Виктора стало таким сильным, что у него затряслись руки, и он почувствовал нелепое желание захихикать. Он подавил его, пока Уолтон водил пальцами по задней двери, нащупывая лучшее место для атаки.
Методично Уолтон ввинтил в дерево коловорот, прикрепил к нему рукоятку и ровно повернул железо. Виктор был в ужасе от шума этой процедуры, который для его ушей звучал как скрежет жернова, мелющего зерно. Но Уолтон невозмутимо продолжал, и вскоре из двери выпал аккуратный деревянный диск. Педантично он разобрал свой инструмент, убрал его в сумку и просунул руку в отверстие. После мгновения возни Виктор услышал щелчок замка, и Артур вытащил ключ.
– Глупый ублюдок оставил его в замке с внутренней стороны! – прошептал Уолтон и покачал головой.
Но дверь все еще была заперта, и пришлось вырезать еще два диска, чтобы Уолтон смог сдвинуть верхний и нижний засовы. И вот они внутри.
Виктор полностью открыл заслонку фонаря, чтобы осмотреть комнату, в которую они вошли. Это была кухня, и в камине за ночной решеткой слабо тлели угли.
– Где подвал? – прошептал Уолтон, и Виктор указал на дверь, ведущую из кухни неизвестно куда.
Уолтон пошел первым, но когда он потянулся к дверной ручке, Виктор тихо позвал.
– Пс-с! – сказал он. – Артур! Смотри!
– А? – переспросил Уолтон и увидел, что Виктор что-то рассматривает. Он стоял на коленях, рядом с фонарем, ковыряя одну из каменных плит, которыми был вымощен пол.
– Я ошибся! – прошептал Виктор. – Оно здесь!
Уолтон присоединился к нему и впервые начал верить тому, что Виктор рассказал ему о золоте в подвале Тейлора. Уолтон опустился на колени рядом с Виктором и уставился в пол.
– Подними вот эту! – сказал Виктор, указывая пальцем. – Нам нужен рычаг – я принесу кочергу.
Он встал и взял кочергу у камина. Она была три фута длиной, толстая, с тяжелым, нестертым набалдашником на рабочем конце. Уолтон все еще разглядывал пол, когда Виктор со всей силы взмахнул тяжелым железным прутом. Это была импровизация. У Виктора в кармане был острый как бритва нож, но он подумал, что кочерга будет лучше.
БАМ! К сожалению, удар пришелся не совсем точно. Свет был плохим, а Виктор слишком возбужден. Вместо сокрушающего череп удара, который он задумал, оружие частично пришлось на плечо Уолтона.
Но Уолтон рухнул, задев фонарь и погрузив комнату в кромешную тьму. Виктор стоял, дрожа от восторженного упоения. Он засунул пальцы в рот, его дыхание стало коротким и прерывистым. Он моргнул в темноте и достал большой испанский складной нож, который его дрожащие пальцы открыли с маслянистым щелчком. Он взял нож в правую руку и, ослепнув в кромешной тьме, принялся шарить левой рукой по полу в поисках тела Артура. Сначала он не мог его найти, но потом все наладилось, и его рука скользнула вверх по руке Артура, к плечу, к воротнику сюртука, к рубашке, а затем нащупала мягкое, теплое горло с пульсирующими венами.
Зубы Виктора застучали от возбуждения, и он поднес лезвие к кончикам своих пальцев, чтобы прервать жизнь Уолтона. Лезвие могло сбрить волоски с тыльной стороны ладони Виктора; он заточил его с особой тщательностью. Он надавил, чтобы убедиться в наличии пульса, и полоснул ножом. Но он не совсем владел собой и отхватил кончик собственного среднего пальца, прямо сквозь ноготь.
– А-а-ах! – выдохнул он и в боли и гневе снова и снова ударил острием ножа по невидимому телу. Затем он сел на корточки, тяжело дыша и потея. Кровь непрерывно текла из его пальца, но он был в таком странном состоянии ума, что почти не замечал этого. Убить Уолтона было удовольствием, но это было ничто по сравнению с тем, что ждало его дальше.
Где-то наверху спали, ничего не подозревая и находясь в его власти, Тейлоры и их ребенок, а также пара служанок. Виктор понимал, что мистер и миссис Тейлор должны умереть, ибо его мать объяснила ему эту необходимость.
Тейлоры видели, как Виктор выходил из дома номер 39 по Маркет-стрит в ту июльскую ночь, когда он убил мистера Эндрю Поттера (клерка солиситора), мистера Ричарда Люси (солиситора) и почти ослепил его сына Эдварда, прежде чем устроить самый большой пожар в истории Лонборо. Таким образом, разумная необходимость обрекла Тейлоров на смерть. Но гораздо, гораздо важнее было наслаждение самим актом.
Виктор нашел дверь, открыл ее и с удовольствием обнаружил, что лунный свет, проникающий через фрамугу над входной дверью, освещает холл снаружи. Тусклый свет, но куда лучше, чем адский мрак кухни. С ножом в руке Виктор скользнул вперед и поднялся по лестнице в поисках семьи.
На втором этаже с площадки вели три двери. Мягко, как вампир, Виктор открыл первую дверь и заглянул внутрь. Комната была пуста. Стол, несколько стульев и ящики с книгами – вот и вся мебель. Но следующая дверь вела к тому, что он искал, и он вошел в спальню, как смрад чего-то нечистого. Он обвел глазами своих жертв и испытал все ощущения сексуального возбуждения, когда его самые сокровенные фантазии обрели плоть. Он смотрел, смотрел и смотрел, представляя, как он это сделает, одним способом, потом другим.
Муж и жена мирно спали в большой кровати, а ребенок – в колыбели сбоку. Голова Тейлора была откинута назад, и он храпел, его шея была готова для одного быстрого удара ножа Виктора. Сначала мужчина, подумал Виктор, как самая большая угроза, если он проснется. На жене был ночной чепец, и она свернулась калачиком, уткнувшись головой наполовину под одеяло, наполовину в пышный воротник своей ночной рубашки. Ей придется помочь освободиться от этих помех. Ребенка не было видно под грудой пеленок, а на крошечной кроватке были разбросаны игрушки. Но это неважно. Виктор мог выманить его и вволю насладиться этим деянием, как только с родителями будет покончено.
«Так, – подумал он, – мистер Тейлор…»
Но в этот миг высочайшего наслаждения, как раз когда Виктор занес руку для первого удара, сзади послышался какой-то шорох, и Виктор в ужасе вскрикнул.
Весь в крови, страшный, с губами, скривившимися в звериной ненависти, в дверном проеме, пошатываясь, стоял Артур Уолтон. Левой рукой он отчаянно вцепился в дверной косяк, чтобы устоять на ногах. У его ног поблескивала растущая лужа крови, и кровавый след тянулся до самой кухни. Но в правой руке он держал пистолет.
– Ублюдок! – выдохнул он, и пистолет сверкнул и взревел.
И комната взорвалась жизнью. Семья Тейлоров проснулась как один. Младенец тут же закричал, миссис Тейлор – долю секунды спустя. Мистер Тейлор в ужасе взревел и схватил с ночного столика очки, прежде чем даже подумать о втором важном предмете, который он держал рядом с собой по ночам.
Тем временем пуля Уолтона, выпущенная дрожащей рукой, пролетела через комнату, миновала Виктора в ярде от него, проделала аккуратную дырку в обоях с цветочным узором и застряла в дранке и штукатурке стены. У Виктора от шока и смятения волосы встали дыбом, но ядовитая, злобная суть его натуры взяла верх, и он с занесенным ножом бросился на Уолтона. Будь Уолтон в силе, такое нападение стало бы для Виктора самоубийством, но нож Виктора пробил легкие и вскрыл вены, и у изножья кровати Тейлоров завязалась отчаянная борьба, пока несчастные супруги пытались понять, что происходит.
Но с прошлого июля, после страшного пожара, мистер Тейлор принял некоторые меры предосторожности. С той роковой ночи, когда был убит его добрый сосед, а сам мистер Тейлор видел, как убийца покидает место своего ужасного преступления, он рассудил, что случившееся через дорогу может произойти и в его собственном доме. Поэтому мистер Тейлор приобрел большой бландербасс с медным стволом крупного калибра производства «Уотерс и Ко» из Бирмингема, который каждую ночь держал у своей постели заряженным и готовым к бою.
Слово «бландербасс» звучит для уха несколько причудливо, а короткий, раструбом расширяющийся ствол выглядит странно рядом с мушкетом или винтовкой. Но оружие это чрезвычайно грозное. У мистера Тейлора ствол был в дюйм шириной. Он был заряжен тремя драхмами пороха и доброй дюжиной пистолетных пуль, каждая из которых была в полдюйма диаметром и сама по себе способна убить человека.
Именно это огнестрельное оружие мистер Тейлор и навел на двух незваных гостей, которые любезно представили себя идеальной мишенью для его выстрела.
Бум! Рев короткоствольного оружия разбудил всю улицу. Дульное пламя превратило ночь в день и опалило постельное белье. Вокруг тлели светящиеся клочки пыжей, и клубы дыма заполнили комнату, а отдача оставила на плече мистера Тейлора глубокий и багровый синяк.
Но последствия на линии огня были неизмеримо более серьезными. Мистер Артур Уолтон принял на себя основную часть заряда и скончался на месте, его торс был разорван в клочья. Кроме того, одна пуля перебила крупные кровеносные сосуды на его шее, а еще пара, летевшая вместе, вошла в один из прелестных голубых глаз мистера Уолтона и вышла через затылок, унеся с собой большое количество жизненно важных тканей.
Мистер Виктор Койнвуд, в свою очередь, получил три ранения. Одна пуля оторвала средний палец его правой руки, а вторая скользнула по груди, пропахав кровавую борозду. Оба этих снаряда продолжили свой путь и закончили его в теле мистера Уолтона. Но третья пуля застряла в мякоти правого предплечья Виктора, пройдя между костями без происшествий. И вот Виктор прыгал с ноги на ногу, изрыгая самые гнусные богохульства и воя от боли и страха.
От этого мучительного состояния Виктор вскоре был избавлен. Ибо мистер Тейлор поднялся с постели в том ужасном гневе, который охватывает любого мужчину, сражающегося, защищая безмерно драгоценные жизни своей дамы и своего маленького сына. Размахнувшись разряженным ружьем, как дубиной, мистер Тейлор одним мощным ударом дымящегося ствола лишил Виктора чувств.
12
К ЧИТАТЕЛЮ – ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Крайне непристойное содержание некоторых частей этой главы таково, что даже низкопоклонное подчинение, подобающее работнику перед работодателем, должно уступить место моральному долгу того, кто стремится к христианским стандартам. Посему переписчик предупреждает, что к этой главе следует приступать лишь джентльменам зрелого суждения, а дамам следует ее и вовсе пропустить. Переписчик также заявляет, что лишь самые ужасающие угрозы со стороны автора заставили его записать это. С.П.
*
Дядюшка Иезекия не спешил переходить к своему предложению. Сначала он поведал мне все о беззаконном состоянии европейской политики и мощно прошелся по лягушатникам. У него даже были бумаги, чтобы это доказать.
– Вот официальная французская «Газетт», сэр, только что прибывшая в Бостон: «Монитёр» от четвертого февраля. – Он сунул ее мне и ткнул пальцем. – Смотрите сюда, сэр, Национальный конвент Французской республики принял закон, гласящий, что все французские морские капитаны, сдавшие свои корабли, будут казнены на гильотине!
– Возмутительно! – сказал я, уставившись на страницу языческой лягушачьей тарабарщины, будто мог ее прочесть. С тем же успехом это мог быть рецепт пирога из гениталий осьминога (и, вероятно, так оно и было, зная французов).
– Именно, сэр! – сказал он. – Противно всем цивилизованным обычаям войны. И более того…
Он вбивал свою мысль, пока мне не стало до смерти скучно. Я и до него ненавидел лягушатников, как вы хорошо знаете, так что он мог бы и не тратить зря слова. Затем он продолжил, что из-за всего этого, как он выразился: «Долгосрочные интересы Соединенных Штатов противоречат интересам французов. Вы понимаете это, мистер Флетчер?»
– О да! – сказал я, весь серьезный и торжественный.
Да хоть против мандинка с Невольничьего берега они могут себя настраивать, мне было все равно.
