Текст книги "Одна откровенная ночь (ЛП)"
Автор книги: Джоди Малпас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Глава 25
У меня все болит. Между бедер натерто, а я лежу, распластавшись на кровати Миллера, обернутая простыней вокруг талии. Мою обнажённую спину обдает прохладный воздух. Я липкая и потная. Не сомневаюсь, что на голове сейчас полная неразбериха. Не хочу открывать глаза, поэтому вспоминаю каждую секунду прошлой ночи. Миллер и в самом деле выполнил свое обещание, взяв меня по всей квартире. Я могла бы проспать целую вечность, но отдаленно осознаю, что его нет рядом. На тот случай если ощущения меня подвели, похлопываю рукой по кровати. Но нет, я права. Борясь с постельным бельем, я сажусь, пытаясь смахнуть слипшиеся волосы со своего сонного лица. В комнате его тоже нет.
– Миллер?
Я смотрю в сторону ванной, замечая открытую дверь. Оттуда не доносится ни звука. Пошевелившись, осознаю, что что-то тянет меня назад.
– Что за?
На моем запястье белая тонкая верёвка, которая тянется куда-то вдаль. Осматриваюсь и понимаю, что она ведет из спальни. Одновременно хмурюсь и улыбаюсь, а затем встаю на ноги.
– Что он задумал? – спрашиваю у пустоты.
Натягиваю на себя простынь и беру веревку обеими руками. Следуя за ней, я открываю дверь в коридор, внимательно прислушиваясь. Ничего.
Улыбаясь на ходу, прохожу по коридору, пока не оказываюсь в гостиной. Но нить все еще указывает путь, поэтому я продвигаюсь дальше и останавливаюсь возле одной из картин Миллера. Улыбка сходит с моего лица.
Это не знаменитые лондонские пейзажи.
Это новая картина.
На ней изображена я.
Я прикрываю рот руками, ошеломлённая тем, на что смотрю.
Обнаженная спина.
Невидяще скольжу по изгибам своей тонкой талии. Я выгляжу безмятежной, спокойной и совершенной.
Здесь нет ничего лишнего. Каждая деталь моего тела изображена четко. Миллер написал меня в непривычном для себя стиле, обычно он создает эффект размытия, чтобы сделать изображение непривлекательным.
Хотя здания на горизонте позади меня окрашены в разные цвета, в основном черные и серые с оттенками желтых пятен, чтобы усилить сияние огней. Он прекрасно воспроизвел оконное стекло, и мое отражение в нем – лицо, обнаженная грудь, волосы…
Я медленно качаю головой и осознаю, что не дышу. Убираю ладонь ото рта, осторожно делаю шаг назад. Картина еще не до конца высохла, поэтому я не дотрагиваюсь. Хотя пальцы и тянутся к холсту, чтобы проследить за линиями тела.
– Боже, Миллер, – вздыхаю я, пораженная красотой того, на что смотрю.
Не из-за того, что на картине изображена я, а потому что ее создал мой совершенный, но с покалеченной душой возлюбленный. Миллер никогда не перестанет меня удивлять. Его превосходный ум, сила, нежность… поразительный талант.
Я выгляжу почти живой, и меня обрамляют разнообразные оттенки. Продолжаю любоваться красотой этого произведения, и тут мое внимание привлекает клочок бумаги в левом нижнем углу картины. Неуверенно протягиваю руку, потому что Миллер Харт умеет разбивать сердце с помощью написанных слов.
Всего четыре слова, от которых у меня ёкает сердце.
«Я вижу только тебя».
Фраза заставляет меня плакать. Яростно вытираю катящиеся по щеке слезы. Всхлипываю, читаю еще раз, а затем смотрю на картину, напоминая себе о ее великолепии. Этот образ и слова уже отпечатались в моем сознании. Мне нужно найти Миллера, почувствовать его. Но спустя несколько минут моей молчаливой просьбы понимаю, что все еще одна, в комнате только я и полотно.
Вспоминаю о прикрепленной к запястью веревке и хватаю ее. Замечаю, что она тянется с другой стороны картины, направляя на кухню. Но хмурюсь, видя ведущую обратно нить. Охота не закончена, но Миллера нет и на кухне. На столе беспорядок, а в воздухе витает стойкий запах гари. Да, не похоже на моего мужчину. Я вижу ножницы, клочки бумаги и кастрюлю. Опустив взгляд внутрь, вздрагиваю.
– Ох, – шепчу я, возвращая взгляд к столу. На нем разорванные страницы. Дневник. Беру листки и осматриваю их, чтобы убедиться в своей правоте. Почерк Миллера. – Он сжёг свой ежедневник, – бормочу я, отбрасывая бумаги обратно на стол.
Оставил такой хаос? Даже не знаю, что шокирует меня больше. Я бы задумалась над этим, но мое внимание привлекает фотография. Меня охватывают те же эмоции, которые я испытывала, когда увидела ее в первый раз: беспомощность, горечь и печаль.
Со слезами на глазах я беру снимок со стола и некоторое время рассматриваю. Миллер в детстве. Что-то подталкивает меня перевернуть фото. Уверенная в том, что ничего не обнаружу, я ошибаюсь. Миллер написал слова, которые заставляют меня разрыдаться подобно ребенку.
«Свет или тьма, для меня есть только ты. Найди меня, дорогая».
Паникуя теперь уже по другой причине, я быстро прихожу в себя. Оставив беспорядок, шагаю вслед за веревкой, которая ведет к входной двери. А в следующую секунду уже выхожу из квартиры. В простыне и с нитью на руке. Я резко останавливаюсь, когда веревка исчезает между дверями лифта.
– О боже.
Нажимаю кнопку вызова лифта. Мое сердце бьется быстрее, а я все так и повторяю:
– Боже мой, боже мой…
Каждая секунда кажется мне столетиями. В нетерпении я постоянно нажимаю на кнопку и в итоге кричу:
– Быстрей!
Раздается звук, оповещающий, что лифт поднялся на этаж.
– Ну, наконец!
Когда двери начинают открываться, нить падает на пол у моих ног.
Тысяча эмоций разрывает так сильно, что у меня кружится голова, и я перестаю ясно видеть.
Внутри Миллер.
Вытянув руку, я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Шок или облегчение? Он сидит на полу, прислонившись спиной к стене. Голова опущена, а веревка ведет к его запястью.
Ну и какого черта он тут делает?
– Миллер? – Я осторожно продвигаюсь вперед, гадая, в каком он состоянии и как мне с этим справиться. – Миллер, милый?
Он поднимает голову, медленно открывая глаза. У меня перехватывает дыхание, когда пронзительная голубизна впивается в меня.
– Я сделаю все для тебя, милая девочка, – выдыхает он, протягивая мне руку. – Я готов на все.
Наклоняя голову, он жестом приглашает меня подойти. Без раздумий я спешу его утешить. Зачем он пошел в лифт? Беру его за руку, помогая встать, но вместо этого оказываюсь на его коленях.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, стараясь не повышать голос, и с трудом встаю на ноги.
– Обними меня.
– Что?
Я в замешательстве. Почему в лифте?
– Я попросил один раз, – нетерпеливо рявкает он.
Миллер серьёзен. Зачем он это делает?
Сказать мне нечего, и я не знаю, как ему помочь. Поэтому выбираю единственную возможность успокоить его – обнимаю и крепко прижимаю к себе. Спустя несколько минут я осознаю, что он больше не дрожит.
– Так ты пришел сюда целенаправленно? – удивляюсь я. Ну а как он еще мог оказаться в лифте?
Миллер молчит и дышит мне в шею, а его сердце бьется равномерно. Нет никаких признаков беспокойства. Как долго он здесь? Я не спрашиваю. Сомневаюсь, что получу ответ. Просто позволяю ему сжать себя в объятиях, услышав, как позади закрываются двери лифта.
– Ты выйдешь за меня? – тихо спрашивает он.
– Что? – восклицаю я, слетая с его колен.
Возможно, я плохо расслышала. Миллер ведь не хотел жениться. Лихорадочно всматриваюсь в его лицо и замечаю, что оно блестит от пота.
– Ты слышала меня, – отвечает Миллер. Он сосредоточен, его голубые глаза не мигают и прожигают меня насквозь.
– Я… я думала…
– Не заставляй меня повторять, – спокойно предупреждает он. Шокированная, я закрываю рот. Пытаюсь связать хоть несколько слов, но не получается. Мой мозг отключился. Я лишь смотрю на его бесстрастное лицо, ожидая чего-нибудь, что могло бы подсказать, что я не ослышалась.
– Оливия.
– Повтори еще раз! – выпаливаю, пугаясь собственной резкости. Я в ступоре.
Миллер глубоко вдыхает и подходит ближе. Хватает меня за прижатые к груди простыни и тянет к себе. Сверкающие яркие голубые глаза сталкиваются с темными сапфировыми.
– Выходи за меня, дорогая. Будь моей навсегда.
Когда я задерживаю дыхание, легкие горят от напряжения. Я не хотела шуметь, когда он повторил предложение, но не сдерживаюсь.
– О-о-о-о, – выдыхаю, – я считала, что ты против женитьбы.
Голова идет кругом. Его записок и обещаний достаточно. Мне не нужно законное основание, чтобы подтвердить нашу сильную связь.
– Я передумал, и мы больше не будем об этом говорить.
Он ошеломляет меня еще сильнее. Вот так просто? Я бы спросила, что изменилось, но боюсь, что он не ответит. Или потому что в его словах звучит решимость.
– Но почему ты в лифте? – задаю вопрос прежде, чем успеваю осмыслить происходящее. Миллер задумывается, оглядываясь по сторонам, но вскоре полностью обращает внимание на меня.
– Я могу сделать для тебя все, что угодно, – спокойно говорит он. – Я понимаю. Если решился на это, то это значит, что буквально может сделать для меня все. – Моя жизнь встала на свои места, Оливия Тейлор. Сейчас я тот, кем должен быть. Твой возлюбленный, друг, муж, – он опускает взгляд на мой живот, и я с удивлением наблюдаю, как в глазах появляется умиротворение, – отец.
Кажется, он целую вечность смотрит на мой живот. Я не прерываю его, ведь у меня появляется время осмыслить информацию и успокоиться. Он невероятный человек. Но думаю, у меня есть способ описать его.
Одиночка, бесстрастный, нелюбимый.
Он старался соответствовать, но никогда не был таким. Миллер преуспел в своей роли. Отталкивал радость, приветствуя горе. Подобно своим творениям, он запятнал свою природную красоту. Миллер выставил такие барьеры, что они могли бы и не рухнуть. Он хотел этого. Я не одна ломала его стены. Мы делали это вместе. Он желал показать мне человека, которым хотел быть. И улыбка Миллера – это самое важное для меня в этом мире. Видя ее, я буду знать, что, несмотря на его холодность, мне не о чем беспокоиться. В его глазах масса эмоций и думаю, что только я могу это понять. Я победила в этой войне, но была не одна. Наши жизни тесно переплелись друг с другом.
– Ты можешь быть тем, кем захочешь, – шепчу я, подвигаясь к нему поближе.
Умиротворение и покой охватывают меня, когда мы снова смотрим друг на друга.
– Я хочу быть твоим мужем, – тихо произносит он. – Выходи за меня замуж, Оливия Тейлор. Я умоляю тебя. – От его просьбы у меня перехватывает дыхание. – Пожалуйста, не заставляй меня повторяться, милая девочка.
– Но…
– Я еще не закончил. – Его палец касается моих губ. – Я хочу, чтобы ты была моей во всех смыслах, в том числе и в глазах бога.
– Но ты же не религиозный человек, – тупо напоминаю я.
– Если он признает тебя моей, я стану, кем он хочет меня видеть. Выходи за меня.
Я разрываюсь от счастья и бросаюсь в его объятия. Чувства переполняют меня.
Он крепко меня держит, вселяя невероятную уверенность.
– Как пожелаешь, – шепчу я.
Я понимаю, что он улыбается, уткнувшись мне в шею.
– Я попробую догадаться, – тихо говорит он. – Вероятно, ты согласна.
– Верно, – шепчу я.
– Хорошо. А теперь забери меня из этого гребаного лифта.
Эпилог
Шесть лет спустя
Ноутбук сдвинут, по меньшей мере, на пять миллиметров.
И это до чертиков выводит меня из себя. Мои гребаные руки дергаются, а в ушах стучит.
Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо.
– Да ни хрена, – рявкаю себе под нос, наклоняясь вперед и поворачивая ноутбук влево. Напряжение растет, я просто не могу понять, почему должен оставить этот предмет в покое, когда нужна лишь секунда, чтобы вернуть его на место. Хмурюсь и откидываюсь на спинку стула. Стало немного лучше. Терапия явно работает.
Тихий стук отвлекает мое внимание от идеально размещенного ноутбука. Волна счастья, смешанная с тонной других эмоций, проносится сквозь меня, подобно молнии.
Моя дорогая девочка. Она пришла.
Я ухмыляюсь и нажимаю на кнопку пульта, которая включает изображение на экране. Кажется, это длится целую вечность. Я не беспокоюсь, что не сможет войти, ведь она знает код. Как и всегда, она ждет меня.
Изображение появляется, и я вздыхаю, видя Оливию на главном экране. На ней черные брюки и накрахмаленная белая рубашка, которая аккуратно заправлена, а волосы каскадом рассыпаются по плечам. Если бы я мог, то просто наблюдал бы за ней до конца дня, закинув ноги на стол. Но нельзя пачкать стол ногами, и никакая терапия не переубедит меня. Откидываю голову, постукивая пультом по подлокотнику, а затем улыбаюсь, когда мой взгляд падает на ее милые ножки. Цвет ее обуви коралловый, это сразу делает ее образ менее формальным. Но для меня это не важно. У моей девочки пятьдесят пар обуви. И я куплю еще больше. Порой я сам выбираю цвет и выхожу из магазина с новой парой обуви или даже двумя. Когда дарю ей очередную обновку, на ее лице читается удовольствие. На самом деле, кажется, моя охота на очередные конверсы стала одержимостью. Хмурюсь. Порой я выделяю день для такой охоты и ищу нужную мне обувь в «Гугле». Нет, это не одержимость. Всего лишь энтузиазм. Я уверен в этом, и плевать, что скажет мой психотерапевт.
Соглашаясь, киваю, и снова возвращаю внимание к монитору. Я провожу рукой по лбу, когда выбившийся локон щекочет мою кожу. Глядя на свою жену, я вздыхаю. Она само совершенство. Указательным пальцем тереблю нижнюю губу, предвкушая, как вечером мы будем заниматься любовью. Завтра и послезавтра тоже. Улыбаясь, гадаю, о чем я думал все эти годы. Я знал, что одной ночи будет недостаточно. И уверен, что она тоже. Очень жду вечера, хотя готов и сейчас.
– Ну вот, – усмехаюсь, наблюдая, как она смотрит в камеру и переминается с ноги на ногу. С нее довольно. Но не с меня. Поэтому я остаюсь на месте. – Минуточку, дорогая, – задумчиво произношу, – покажи мне то, что я хочу.
Она закатывает глаза, а я чувствую, как член поднимается в штанах. Ерзаю на стуле, чтобы ослабить давление. Оливия отворачивается от камеры. Я выдыхаю, стараясь выровнять дыхание, но не помогает.
– Боже, дай мне сил.
Она медленно наклоняется, выпячивая зад, а материал ее брюк от «Ральф Лорен» натягивается. Возбуждение накатывает еще сильнее, а Оливия, оглядываясь через плечо, улыбается.
– Черт возьми!
Я вскакиваю со стула и в мгновение ока бросаюсь к двери. Резко останавливаюсь, потому что что-то серьезное ускользает от моего внимания из-за спешки. Я поправляю костюм, борясь с собой. Очень хочется посмотреть на него в зеркало, чтобы проверить все ли идеально. Разглаживаю воротник, галстук, рукава в тщетной попытке избежать этого.
– Чушь собачья!
Откидываю голову назад, позволяя ей упасть на бок, и смотрю на пульт, который лежит не на своем месте из-за того, что я подскочил с кресла.
Не трогай его. Пусть будет так.
Но я не могу. Мой кабинет – это единственное святое место, которое у меня осталось.
Поспешно подхожу ближе и убираю пульт на законное место в верхний ящик.
– Отлично, – произношу я, собираясь подвинуть кресло.
Тук-тук-тук.
В голове ворох мыслей, и я почему-то ощущаю себя виноватым. Слышу шелковистый голос Оливии за дверью.
– Я знаю, чем ты занимаешься! – смеясь, буквально поет она. – Не забудь про кресло, дорогой.
Я закрываю глаза, словно пытаясь спрятаться от своего преступления.
– Не обязательно дерзить, – бормочу я, любя ее и ненавидя одновременно за то, что она так хорошо меня знает.
– С тобой, Миллер Харт, по-другому нельзя. Открой дверь, или я сама войду.
– Нет! – кричу я, зло закатывая кресло под стол. – Ты же знаешь, я люблю открывать для тебя дверь.
– Тогда поторопись. У меня сегодня еще учеба и работа.
Я иду к двери, поправляю костюм, раздраженно проводя рукой по волосам, но, взявшись за ручку, не поворачиваю ее. Меня посещает идея.
– Пообещай, что не расскажешь, – прошу я. Сдерживаюсь, чтобы не открыть дверь прежде, чем она согласится. Оливия словно магнит, который притягивает меня ближе.
– Психотерапевту? – интересуется она, хихикая. И этот смех снова возбуждает меня.
– Да. Скажи, что не сдашь меня.
– Обещаю, – легко соглашается она. – А теперь позволь мне тебя почувствовать.
Я распахиваю дверь, и она бросается мне на шею, вовлекая в поцелуй. Он длится слишком мало, а потом она целует мое заросшее щетиной лицо.
– Я могу случайно проболтаться, – бормочет она, покусывая мои губы.
Кажется, я понял. Улыбаюсь.
– Что ты хочешь за молчание?
– Ночь любви, – уверенно и без промедления заявляет она.
– У тебя все равно нет выбора.
Я крепко обнимаю ее за талию и несу к дивану. Усаживаю на колени, продолжая целовать.
– Это бессмысленная дискуссия. Я согласна.
– Умная девочка. – Звучит, конечно, высокомерно, но без разницы. – Спасибо, что пришла ко мне, дорогая.
Она отрывается от моих губ, и я тихо рычу, но вскоре забываю об обиде, когда смотрю в ее идеальное лицо, обрамленное великолепными волосами. Мои пальцы мгновенно погружаются в пряди.
– Ты каждый день благодаришь меня, как будто это мой выбор, – шепчет она.
Я приподнимаю брови.
– Я никогда не заставляю тебя делать то, чего ты не хочешь, – напоминаю ей, наслаждаясь нахальным взглядом, брошенным в мою сторону. – Неужели наоборот?
– Не-е-ет, – говорит она, раздраженно растягивая слово. – Но эта твоя привычка мешает мне работать. Думаю поговорить с твоим психотерапевтом об этом.
Я усмехаюсь.
– В таком случае я не буду больше пользоваться ее услугами.
Оливия права. Да, у меня появились новые успокоительные ритуалы, но ведь со многими проблемами я борюсь, так что меня нельзя наказывать. Нужно вознаградить.
Оливия терпеливая, хотя я понимаю, что умирает от желания. Но думаю, она понимает, что никакой психотерапевт не поможет мне вычеркнуть из своей жизни любую привычку, связанную с моей женой. Тем более я уверен, что большая часть моих заскоков ей нравится. И зачем она пытается это отрицать?
Так как возражений нет, и в комнате наступает тишина, то я поглощаю Оливию, вовлекая в удовольствие. Нет ничего более совершенного, чем она в этой жизни. Я понимаю, что улыбаюсь, когда в моем сознании появляется маленький и очаровательный мальчик.
– О чем ты думаешь? – спрашивает она.
– Я думаю, что мой маленький мальчик и ты – самое лучшее в этом мире.
Ее сверкающие сапфировые глаза серьезно смотрят прямо на меня.
– Кстати, о твоем маленьком мальчике…
Мое умиротворение быстро исчезает.
– И что же он опять сделал?
В голове проносится миллион сценариев, и я молюсь, чтобы он не вытворил ничего экстраординарного.
– Он украл носки Мисси.
Я испытываю облегчение. Снова носки? Стараюсь скрыть удивление.
– Зачем?
Хотя я знаю, почему он это сделал. Оливия взирает на меня так, словно я глупец.
– Потому что они были разные.
Ей совсем не весело.
– Ну, мне жаль.
Она с презрением хлопает меня по плечу, а я обиженно смотрю на нее, потирая его.
– Это не смешно.
Ну вот опять. Сколько раз нужно это объяснять?
– Я уже говорил. Скажи всем детям, чтобы они носили одинаковые носки. И все, проблема решена.
Господь всемогущий, неужели это так трудно?
– Миллер, он у входа проверяет у детей носки.
Я киваю.
– Ну, да тщательно осматривает.
– И очень раздражается, когда они разные, а затем щиплет детей. Как ты собираешься объяснять родителям, почему их дети возвращаются из школы без носков?
– Просто. Я скажу им, как решить эту проблему. – Оливия раздраженно вздыхает. Не понимаю. Кажется, она слишком много думает о том, что остальные родители считают, что с нашим мальчиком что-то не так. – Я разберусь, – заверяю ее, глядя на свои пальцы, запутавшиеся в ее локонах. Я хмурюсь, переводя взгляд на Ливи. – Что-то в тебе изменилось. Не знаю, почему я не заметил этого раньше.
Я начинаю беспокоиться, когда замечаю ее виноватый взгляд. Она встает с моих колен, приводя себя в порядок. Я поднимаюсь с дивана, сужая глаза.
– Я вижу мою милую девочку насквозь, и сейчас она в чем-то виновата.
Она с вызовом смотрит на меня, сердито сверкая глазами так, что я почти пригвожден к стене позади.
– Я срезала дюйм!
Ахаю.
Я так и знал!
– Ты постриглась!
– У меня секлись кончики! – спорит она. – И вид становился ужасным!
– Нет, ничего подобного! – с отвращением отвечаю я, поджимая губы. – Почему ты так со мной поступила?
– Я сделала это не с тобой, а с собой!
– О, – возмущенно смеюсь я, – вот как, да?
Я иду в ванную, зная, что она преследует меня.
– Не смей, Миллер!
– Я дал тебе обещание. И сдержу его.
Я открываю шкаф и достаю машинку для стрижки, демонстративно вставляя вилку в розетку. Она подстриглась!
– Дюйм и все! Они все также тянутся до поясницы!
– Не важно! – рявкаю я, поднося машинку к голове с твердым намерением довести дело до конца.
– Отлично, – спокойно говорит она, сбивая меня с толку, – сбривай волосы. Я все равно буду тебя любить.
Рука замирает, и краем глаза я кошусь на нее. С дерзким видом Оливия прислоняется к дверному косяку.
– Подстригусь, – угрожаю я, поднося машинку ближе к голове.
– Это ты так говоришь, – подначивает она.
– Хорошо, – отвечаю я, наблюдая в зеркало, как машинка все приближается к моим темный волосам. – Черт, – спокойно говорю я, опуская руку. Не могу сделать это. Вот так и всматриваюсь в свое побежденное отражение, когда Оливия появляется сзади меня.
– Ты все так же очаровываешь меня, Миллер Харт. – Она протягивает руку к мочке моего уха и играет с ней, совсем не обращая внимания на свою победу. – Я лишь немного подстриглась.
Вздыхаю, понимая, что перегибаю палку, но мне трудно вступать в спор с самим собой.
– Я тоже тебя люблю. Дай я тебя обниму.
Она повинуется, протискиваясь между мной и раковиной.
– Мне нужно на работу.
Она нарушает мое блаженство, отстраняясь и целуя меня в нос.
– Знаю, – уныло соглашаюсь я. – Мы с моим мальчиком собираемся навестить бабушку, когда я заберу его из школы.
– Отлично.
– Потом пойдем к этому глупому психотерапевту.
Она радостно улыбается и крепко обнимает меня.
– Спасибо.
Я не спорю. Могу побурчать, но не стану отрицать, что люблю проводить время со своим малышом.
– Потанцуем?
– Здесь?
– Нет.
Я беру ее за руку, замечая на ее лице любопытство, и веду в клуб.
– Мне нужно на работу, Миллер, – настаивает она, смеясь. Тем самым подтверждая, что не торопится. Впрочем, это не важно, выхода у нее все равно нет. Поэтому когда мы заходим в клуб, я веду ее в центр танцпола, а сам направляюсь к стойке ди-джея. Когда вижу огромное количество кнопок и переключателей, я хмурюсь.
– Черт! – ругаюсь себе под нос. Нажимаю и щелкаю все, что попадается на глаза, до тех пор, пока не оживают динамики.
– Что ты хочешь, чтобы я поставил, дорогая? – интересуюсь, просматривая бесконечные треки на экране компьютера.
– Давай что-нибудь энергичное. У меня будет долгий день.
– Как пожелаешь, – отвечаю я, ища походящую песню. Обнаружив, улыбаюсь и включаю трек MGMT’s «Electric Feel». Оливия улыбается, а музыка заполняет главный этаж моего клуба.
Я смотрю в ее изумительные сапфировые глаза, а затем медленно подхожу к ней. Благослови бог эти изящные плечи, которые желают начать двигаться в такт музыке. Я не тороплюсь, как и всегда. Оливия слегка опускает подбородок и приоткрывает губы.
Она хочет попросить меня поторопиться, но молчит. А я наслаждаюсь каждой наносекундой, пока двигаюсь к ней, впитывая ее светлую необузданную красоту.
– Миллер, – выдыхает она, и в ее голосе слышится желание и возбуждение.
– Позволь мне взять тебя, милая девочка.
Подхожу к ней и прижимаюсь всем телом, чувствуя, как ровно и громко бьется ее сердце. Обнимаю Оливию за талию. Она застенчиво улыбается, глядя на меня сверху вниз, а я просто переполнен счастьем.
– Ты готова заняться любовью на танцполе? – спрашиваю я.
– Конечно же.
Я возвращаю улыбку, обхватывая свою жену одной рукой. Оливия тянется к моей шее и притягивает ближе мое лицо. Начинаю дразняще тереться об нее пахом. К концу трека она будет на полу. Мой член налился кровью, моля, чтобы я поскорее начал.
Я раздвигаю ноги, немного сгибаю колени, чтобы сократить расстояние между нами, и Оливия делает то же самое.
Улыбаюсь еще шире, когда смотрю в ее глаза. Держу крепко, оставляя нас на одном месте, и вот мы уже покачиваемся из стороны в сторону.
– Скажи мне, что это стоит того, чтобы опаздывать, – выдыхаю я, задевая ее пахом, когда она медлит с ответом. – Давай.
Ее губы слегка сжимаются, а глаза сужаются.
– Ты собираешься добавить это к своим ежедневным навязчивым привычкам?
Я ухмыляюсь.
– Возможно.
– Это значит да.
Я смеюсь и кружу нас. Оливия визжит от смеха. Я притягиваю ее к себе, и мы сталкиваемся нос к носу, но не замираем, так как музыка все еще играет.
– Правильно.
Прижимаюсь губами к ее губам, выбивая из нас воздух, а затем откидываю ее на спину. Ее великолепные светлые волосы развеваются веером. Она смеется, сапфировые глаза мерцают, а я снова осознаю, как мне чертовски повезло. В моем мире больше нет тьмы, там только свет. И все благодаря этому прекрасному созданию.
Из-за этих мыслей меня покидает умиротворение, и мне необходимо ее объятие. Я очень долго не отпускаю ее, но Оливия не жалуется. Часто реальность бьет меня, как железный прут по лицу, заставляя проверить, действительно ли все это существует. И объятия – это действенный способ прийти в себя. Проблема в том, что рано или поздно их приходится разрывать. К сожалению, нельзя простоять так целую вечность.
Музыка заканчивается, но я продолжаю крепко держать Оливию, покачивая нас из стороны в сторону. Знаю, что она не заставит меня отпустить ее, поэтому сам делаю это.
– Иди на работу, моя милая девочка, – шепчу ей на ухо и шлепаю по ягодицам, отпуская. Мне требуется вся сила воли, чтобы не двигаться и не преследовать ее, как это часто бывает. Стараюсь не обращать внимания на боль в сердце от того, что она удаляется все дальше. Но не получается. Пока Оливия не вернется в поле моего зрения, я не буду полноценным.
У входа в школу я внимательно изучаю лодыжки проходящих мимо меня людей. Рассуждая, что и в самом деле неприемлемо выходить на публику без подходящих носков, я качаю головой. Подумаешь, мой мальчик хочет исправить это недоразумение? Он делает всем одолжение.
Засунув руки в карманы, я стою у двери, не обращая на улыбающихся женщин и их детей никакого внимания. Улыбнуться им – вступить в контакт. Поговорить, позволить познакомиться со мной, отвечать на вопросы. Нет, спасибо. Мне это не нужно. Поэтому я просто сохраняю бесстрастное выражение лица, пока не замечаю сына. Улыбаюсь, глядя, как он выходит из дверей с рюкзаком за спиной. Маленькая рубашка от «Ральфа Лорена», небрежно заправлена в серые шорты, а красивые темно-синие полосатые носки, подтянуты к голеням. На ногах конверсы, шнурки развязаны и волочатся по земле, а темные волосы спутаны. Мой маленький мужчина.
– Добрый день, сэр, – говорю я, опускаясь на корточки и завязывая шнурки, когда он подходит ко мне. – Ты хорошо провел день?
Его глаза, точная копия глаз матери – темно-синие. Он раздражен.
– Пять пар, папа, – произносит он. – Это неприемлемо.
– Пять? – Я делаю шокированный вид, и это прекрасно, потому что так оно и есть. Прищурившись, я вопросительно смотрю на него. – И что же ты сделал, Гарри?
– Сказал, чтобы попросили купить им на Рождество носки.
Я усмехаюсь, беря его за руку.
– Мы идем к прабабушке.
Он кричит от возбуждения, заставляя меня улыбнуться.
– Пошли.
Я хватаю его за маленькую ручку и делаю несколько шагов, но резко останавливаюсь, от того, что кто-то зовет меня.
– Мистер Харт!
Я бросаю на своего мальчика вопросительный взгляд, но его лицо невозмутимо. Гарри пожимает плечами.
– Я не мог сосредоточиться на рисовании.
– Значит, ты заставил детей снять носки.
– Верно.
Я ничего не могу с собой поделать и улыбаюсь.
– Мистер Харт!
Поворачиваюсь к спешащей к нам учительнице Гарри. На ней надета цветастая юбка, которая колышется вокруг лодыжек. Мятая юбка.
– Мисс Филлипс, – вздыхаю я, демонстрируя усталость.
– Мистер Харт, я знаю, что вы очень занятой человек…
– Правильно, – обрываю я.
Она нервно переминается с ноги на ногу. Неужели покраснела? Изучаю ее испытывающим взглядом. Да, она покраснела и теперь нервно ерзает.
– Что ж, – она поднимает руку, а в ней куча разноцветных носков, – я нашла их в туалете для мальчиков. В корзине.
Краем глаза примечаю, как мой мальчик с отвращением разглядывает груду материи.
– Ясно, – задумчиво говорю я.
– Мистер Харт, это действительно становится серьезной проблемой.
– Позвольте мне предположить, – задумчиво начинаю я, отводя взгляд от перекошенного лица Гарри. – Думаю, вы считаете, что это становится неприятностью.
– Да, – решительно кивает она, глядя на моего мальчика. А потом нежно улыбается и произносит. – Гарри, дорогой, нехорошо воровать чужие носки.
Лицо Гарри становится угрюмым, но я вмешиваюсь прежде, чем он ответит. У него лишь одна дурная привычка. Всего лишь одна. И я рад, что прекрасные качества Оливии доминируют в нем, затмевая мою тьму.
– Мисс Филлипс, Гарри, терпеть не может разные носки. Я говорил вам об этом, но повторюсь еще раз. Попросите родителей следить за носками своих детей. Это ведь не трудно. И почему они позволяют своим чадам выходить из дома в разных носках – загадка. Думаю, это замечательное решение проблемы.
– Мистер Харт, я не в том положении, чтобы диктовать родителям.
– Тем не менее, вы высказываете это мне.
– Но…
– Я еще не закончил. – Обрываю ее жестом руки. – Вы придаете слишком много значения этому. Просто попросите родителей следить за носками своих детей. – Обнимаю Гарри за плечи и веду его прочь. – И мы больше не будем возвращаться к этой теме.
– Согласен, – добавляет Гарри, прижимаясь к моему боку. – Спасибо, папочка.
– Не надо благодарить меня, милый мальчик, – тихо говорю.
Я сам часто проверяю лодыжки людей, поэтому задумываюсь, не из-за меня ли у Гарри появился этот пунктик. В любом случае мир нуждается в избавлении от разных носков.
– Где мой мальчик? – доносится из коридора счастливый голос Жозефины, когда мы заходим. Я наблюдаю, как Гарри снимает конверсы и аккуратно ставит их на полку.
– Я здесь, прабабушка! – отвечает он, кладя рюкзак рядом с ботинками.
Жозефина вытирает руки кухонным полотенцем, а на ее прелестном лице появляется счастье.
– Добрый вечер, Жозефина, – приветствую ее, снимая пиджак и вешая его на крючок, аккуратно разглаживая. Чудесная бабушка Оливии целует меня в щеку, а следом повторяет тоже с Гарри.
– Сколько сегодня? – спрашивает она.
– Пять.
– Пять.
Я киваю в подтверждение, заставляя ее пробормотать что-то о позоре. Она права.
– Люблю, когда ты приходишь.
Своими темно-синими глазами она смотрит на Гарри, а он улыбается. Он всегда улыбается прабабушке.
– А как поживает мой замечательный мальчик?
– Прекрасно, спасибо. – Он бросается в ее распростертые объятия и крепко прижимает к себе. – Ты сегодня прекрасно выглядишь, бабушка.
– Ах ты, дамский угодник, – смеется она. А затем берет Гарри за щеки и сжимает их. – Ты красивый, хороший мальчик. – Когда Жозефина хватает его за руку и ведет на кухню, Гарри продолжает улыбаться. – Я испекла твой любимый пирог, – говорит она.
