Текст книги "Одна откровенная ночь (ЛП)"
Автор книги: Джоди Малпас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Глава 20
– Что ты там делаешь?
Кровь отливает от головы, но я не сажусь и не начинаю делать дыхательные упражнения, которые, черт возьми, мне необходимы. У меня начинает кружиться голова.
– Ну, наша милая беседа была прервана, так что я решил заглянуть. – Его голос сочится холодом. – К сожалению, тебя не застал. Но твоя бабушка составляет мне компанию. Чудесная женщина.
– Только тронь ее… – Направляюсь к двери, энергия и целеустремленность приходят на смену истощению. – Только подумай о том, чтобы причинить ей боль…
Чарли смеется холодным, злым смехом.
– Как ты могла подумать, что я захочу навредить такой прекрасной старушке?
Теперь я бегу. Прочь из кабинета Миллера, по коридорам «Айса». Он задал мне серьезный вопрос, и у меня есть, что сказать.
– Потому что это уничтожит меня. А таким образом ты уничтожишь и Миллера. Вот почему.
– Ты умная девушка, Оливия, – констатирует он.
На заднем фоне мелькает какой-то звук. Нан. Ее щебечущий голос останавливает мой побег. Застываю на верхней ступеньке лестницы, главным образом потому, что мои трясущиеся ноги и тяжелое дыхание мешают слышать, что она говорит.
– Извини, – небрежно произносит Чарли, и вскоре голос становится приглушенным. Могу только предположить, что он прижимает телефон к груди. – Две ложки сахара, миссис Тейлор, – отвечает Чарли бодро. – Но, пожалуйста, присядьте. Вам не стоит утруждать себя. Я обо всем позабочусь.
Чарли возвращает телефон к уху. Он тяжело дышит, таким образом сообщая мне, что готов продолжить беседу. Где Грегори? Закрываю глаза, молюсь, чтобы с ними не случилось ничего плохого. Внутренности сжимаются от охватившего меня чувства вины. Бабушка даже не в курсе той опасности, в которую я ее втянула. И вот она готовит чай ужасному человеку, спрашивает, сколько сахара ему положить.
– Должен ли я попросить ее приготовить три чашки? – осведомляется Чарли, и я тут же отмираю. Бегу к выходу из клуба. – Скоро увидимся, Оливия.
Он вешает трубку. Ужас внутри меня умножается в миллион раз. Адреналин в крови зашкаливает. Всем весом бросаюсь на дверь, чтобы открыть ее… но ничего не добиваюсь.
– Открывайся! – Я дергаю несколько раз, ища взглядом замок. – Да открывайся же!
– Оливия! – встревоженно зовет Миллер позади, но я не реагирую. С силой дергаю дверь, плечо уже болит от усилий.
– Почему не открывается? – кричу я, оглядываясь по сторонам.
Я даже не против бросить что-нибудь тяжелое, чтобы выбраться наружу.
– Да черт побери, Оливия! – Миллер хватает и удерживает меня, но адреналин внутри хорошо делает свою работу. – Да что, черт возьми, с тобой происходит?
– Открой дверь! – визжу я и вырываюсь.
– Блядь! – вскрикивает Миллер, и я надеюсь, что он отпустит меня. Однако меня только сильнее прижимают к груди. – Успокойся!
Не могу.
– Нан! – кричу я, наконец, освобождаясь от его рук.
Боль распространяется в голове. Слышу, как Миллер и Уильям ругаются.
– Достаточно! – Миллер поворачивает меня и прижимает к стеклянной поверхности.
Он внимательно смотрит мне сначала в лицо, а потом переводит взгляд на хлынувшие из глаз слезы.
– Расскажи мне.
– Чарли в доме, – выпаливаю, надеясь, что он услышит и тут же отвезет меня. – Я позвонила Нан, чтобы проверить, а ответил он.
– Блядь! – ругается Уильям и начинает двигаться вперед. Миллер ошеломлен, но до Андерсона новости дошли быстрее. – Открой чертову дверь, Харт.
Миллер дергается, возвращаясь к жизни. Он отпускает меня, чтобы достать ключи из кармана. Дверь быстро открывается, меня выводят и передают Уильяму, пока он запирает дверь.
– Тащи ее в машину.
Я не имею права голоса, да и не хочу. Оба мужчины совершают быстрые, уверенные действия. И меня это устраивает.
Меня запихивают на заднее сиденье машины, приказывают пристегнуться, и Уильям мгновенно оказывается на пассажирском сиденье, поворачиваясь, глядя через плечо. Он смотрит на меня серьезно, даже пугающе.
– С ней ничего не случится. Я не позволю.
Я верю ему. Это легко сделать, потому что сквозь всю душевную боль и мучения очевидно одно – чувства Миллера и Уильяма к моей бабушке искренние. Они тоже любят ее. Я сглатываю ком в горле и киваю, как раз когда водительская дверь распахивается, и Миллер садится на место.
– Ты в состоянии вести? – спрашивает Уильям, настороженно глядя на Миллера.
– Все в порядке.
Он заводит машину и тут же выезжает с парковки. Очень быстро, даже небезопасно. Миллер водит как демон. При нормальных обстоятельствах я бы держалась изо всех сил, может быть, даже попросила притормозить, но не сейчас. Время выходит. Все мы знаем это. После того, что я услышала от обоих мужчин, а также после того, как сама имела счастье оказаться с Чарли в одной компании, уверена на сто процентов, что все угрозы этого человека – прямые или косвенные – будут исполнены. У него нет ни морали, ни сердца, ни совести. А сейчас он спокойно попивает чай с моей любимой бабушкой. Ощущаю, как нижняя губа начинает дрожать. Неожиданно маниакальное вождение Миллера кажется недостаточно быстрым. Почувствовав на себе знакомый взгляд голубых глаз, поднимаю голову вверх и смотрю в зеркало заднего вида. В собственном взоре обнаруживаю страх. Лоб Миллера блестит от влаги. Вижу, что он пытается успокоить меня, но проигрывает эту битву. Он не может побороть собственный ужас, так что пытаться успокаивать меня бесполезно.
Кажется, годы уходят на то, чтобы добраться по улицам Лондона до дома. Миллер совершает бесконечные незаконные маневры: сдает задом с забитых машинами дорог и едет по улицам с односторонним движением, постоянно ругаясь, в то время как Уильям указывает короткие пути.
Когда мы, наконец, с визгом останавливаемся у дома, отстегиваю ремень и бегу по дорожке, оставив дверь машины открытой. Лишь смутно замечаю, что за мной бегут, но потом ощущаю сильные руки, схватившие и поднявшие меня.
– Оливия, придержи коней. – Миллер говорит спокойно, и я знаю почему. – Не показывай ему своего горя. Он питается страхом.
Я вырываюсь из рук своего мужчины и крепко прижимаю кончики пальцев ко лбу, пытаясь пробиться сквозь туман бушующей в моей голове паники.
– Мои ключи, – выпаливаю я. – Я их не взяла.
Уильям издает звук, похожий на смех, привлекая внимание.
– Займись делом, Харт.
Хмурюсь, глядя на Миллера. Он, закатив глаза, лезет во внутренний карман.
– Говорил же, что нам нужно разобраться с системой безопасности, – ворчит он, доставая кредитную карточку.
– Нан, наверное, сама пригласила его войти! – огрызаюсь я, но он не одаривает меня презрительным взглядом; просто просовывает карточку между деревом у замка и слегка покачивает ее. Проходит буквально две секунды, и дверь открывается. Тут же буквально пролетаю мимо него.
– Воу, – Миллер останавливает меня и прижимает к стене, – черт побери, Оливия. Нельзя просто ворваться туда, как танк! – заявляет он приглушенным шепотом, удерживая меня на месте одной рукой, а другой пряча карточку обратно в карман.
– Хорошо, давай тогда дождемся, когда бабушка начнет кричать. Хорошая идея?
– В точности, как мать, – бормочет Уильям.
Возмущаюсь и поворачиваюсь к нему. Брови изогнуты. Взглядом он говорит: «Да, ты меня слышала, Хочешь поспорить?» Ненавижу его.
– Дай мне попасть к бабушке, – шиплю я, прожигая взглядом Уильяма.
– Прекрати дерзить, Ливи, – предупреждает Миллер, – сейчас не время.
Он отпускает меня и начинает приводить в порядок, таким образом ища успокоения. Но я не позволяю. Отмахиваюсь и ненавижу себя, когда сама заканчиваю то, что он начал. Убираю волосы с лица и поправляю платье. Затем меня берут за руку и тянут внутрь.
– Кухня, – говорю я, толкая его в коридор. – Он собирался заварить чай.
Как только произношу эту информацию, раздается громкий грохот и кто-то движется по коридору в нашу сторону. Подпрыгиваю, Миллер ругается, а Уильям проходит мимо нас. Не могу заставить себя пошевелиться. Миллер идет за ним, а потом и я. Страхи только усиливаются.
Оказываюсь на кухне, врезаюсь в спину Миллера, а затем обхожу его. Оглядываю открытое пространство, ничего не вижу, только Уильяма, тупо уставившегося в пол. Мои глаза прикованы к нему. Наблюдаю за всеми изменениями в его мимике. Мой разум не готов противостоять тому, что привлекает его внимание.
– Черт возьми!
Вежливое ругательство бабушки пробивается сквозь стену страха, и мой взгляд медленно опускается на пол, где она стоит на четвереньках с совком и щеткой, сметая рассыпанный сахар и разбитую тарелку.
– Отдай его мне! – Из ниоткуда появляется пара рук, борющихся с ее пальцами. – Я же говорил тебе, глупая старая женщина. Я главный! – Грегори выхватывает сковородку из рук Нан и сердито смотрит на Уильяма. – Все в порядке, старина?
– Да, – отвечает Андерсон, переводя взгляд с Нан на Грегори, – а что происходит?
– Она, – Грегори указывает веником на Нан, и бабушка отбивает его прочь от себя, – не делает то, что ей говорят. Подними-ка ее.
– Ради всего святого! – восклицает Нан, хлопая себя ладонями по коленям. – Посадите меня обратно в тюрьму, которую называют больницей, потому что вы все сводите меня с ума!
От переполняющего облегчения мое тело словно превращается в кашу. Перевожу взгляд на Грегори. Он смотрит на Уильяма. Серьезно.
– Ты должен помочь ей.
Андерсон тут же приходит в движение.
– Ну же, Жозефина.
Ощущаю себя немного бесполезной, пока наблюдаю за ними. Испытываю облегчение, смятение и беспокойство. Чарли как будто тут и не было. Я не выдумала этот звонок и определенно не выдумала бабушкин щебечущий тон на заднем плане. Если бы не красноречивый взгляд, которым Грегори только что одарил Уильяма, я бы усомнилась в собственном здравомыслии. Но я заметила. Он был здесь. Но ушел? Грегори выглядит испуганным, но почему Нан ведет себя так, будто ничего не произошло?
Вздрагиваю, ощущая скользящее по руке мягкое тепло, и смотрю вниз. Миллер обхватывает мой голый локоть. Только теперь я задаюсь вопросом, куда делись красноречивые признаки внутреннего фейерверка. Я чувствовала их очень давно. Они были заглушены капризностью.
– Может, и стоит, – говорит Миллер, возвращая меня на кухню, где Нан уже на ногах, а Уильям обнимает ее за плечи.
Откашливаюсь от комка в горле и подменяю Уильяма, уводя бабушку, в то время как Грегори, я уверена, будет рассказывать о недавних событиях. Когда мы входим в комнату и устраиваемся на диване, замечаю, что телевизор выключен. Вспыхивает четкий образ в голове. Бабушка сидит с пультом в руке, прислушивается, в то время, как Грегори открывает дверь Чарли.
– Нан, никто не заходил?
Я принялась укутывать ее одеялом, стараясь не встречаться взглядом.
– Ты думаешь, я глупая, как пробка?
– С чего ты взяла? – удивляюсь я и тут же жалею. Единственная тупица тут – это я. Никто другой.
– Я стара, дорогуша, но не глупа. А вы все думаете иначе.
Сижу на краю дивана и тереблю бриллиантовое кольцо, глядя на него сверху вниз.
– Мы не думаем, что ты глупа, Нан.
– А стоило бы.
Краем глаза вижу бабушку, сидящую с ладонями на коленях. Дальнейший спор оскорбит ее. Не представляю что, по ее мнению, Нан знает, но могу гарантировать, что правда гораздо страшнее.
– Мужчины на кухне обсуждают моего гостя. Наверное, придумывают, как избавиться от него.
Бабушка делает паузу, ожидая, что я повернусь к ней. Но я не делаю этого. Не могу. Ее заключение ошеломило меня. И я понимаю, она еще не закончила. Не стоит ей видеть мои широко распахнутые от шока глаза. Это только подтвердит ее догадки.
– Потому что он пугает тебя.
Сглатываю и зажмуриваюсь, продолжая вертеть кольцо на пальце.
– Его имя Чарли. Грязный сукин сын, – произносит бабушка.
Я в ужасе поворачиваюсь к Нан.
– Что он с тобой сделал?
– Ничего. – Она берет мою ладонь и сжимает ее, успокаивая. По непонятной причине это срабатывает. – Ты знаешь меня, Оливия. Никто не сможет навредить такой милой несведущей старушке, как я. – Бабушка легко улыбается, чем вытягивает из меня ответную улыбку. Просто смешно, что мы улыбаемся в такой ужасной ситуации. – Такой глупой, как пробка, мне.
Меня поражает ее хладнокровие. Она права в своих предположениях. Сомневаюсь, радоваться мне или ужасаться. Да, есть некоторые пробелы, которые я не собираюсь восполнять. Но суть бабушка уяснила. А большего ей знать не надо. Не хочу делать настолько большую глупость, как рассказывать Нан обо все тонкостях. Поэтому молчу, размышляя о дальнейших действиях.
– Мне известно гораздо больше, чем тебе хотелось бы, моя дорогая девочка. Я так старалась не допустить того, чтобы ты познакомилась с грязью Лондона. Мне очень жаль, что ничего не вышло.
Морщусь, а бабушка успокаивающе гладит мою ладонь.
– Ты знаешь об этом мире?
Она кивает и делает глубокий вдох.
– В тот момент, когда я увидела Миллера Харта, я заподозрила, что он может быть связан с этим дерьмом. Уильям, появившийся из ниоткуда, когда ты сбежала в Америку, только подтвердил мои подозрения, – произносит бабушка, а я, потрясенная таким признанием, отшатываюсь.
Она подтолкнула меня к Миллеру. Тот ужин, да и все остальное – бабушка поощряла все это. Прежде чем я успеваю усомниться в ее мотивах, Нан продолжает говорить:
– Но впервые за целую вечность я увидела жизнь в твоих глазах, Оливия. Он подарил тебе жизнь. Я не смогла бы забрать ее у тебя. В моей жизни уже была девушка с исчезнувшим огнем в глазах. Тогда меня это опустошило. И не смогу пройти через это снова.
Впечатление, будто сердце уходит в пятки. Догадываюсь, что бабушка скажет дальше, но не уверена, что готова это услышать. Глаза наполняются болезненными слезами. Мысленно умоляю Нан быстрее закончить мысль.
– Эта девушка – твоя мать, Оливия.
– Пожалуйста, остановись, – всхлипываю и пытаюсь подняться, чтобы сбежать, но бабушка крепко удерживает меня. – Нан, пожалуйста.
– Эти люди отобрали у меня всю семью. Они не смогут забрать и тебя, – произносит она уверенно. Непоколебимо. – Позволь Миллеру сделать то, что он должен.
– Нан!
– Нет! – Она дергает меня, усаживая ближе, и грубо сжимает щеки. – Достань уже голову из песка, моя девочка. Тебе есть за что бороться! Я должна была сказать это твое матери. Должна была сказать это Уильяму.
– Ты все знаешь? – задыхаясь, удивляюсь я.
Чем еще она меня поразит? Слишком много информации, мой мозг не выдерживает.
– Конечно, знаю! – Бабушка выглядит расстроенной. – Еще мне известно, что моя малышка вернулась. И ни у кого не хватило порядочности сообщить мне!
Отшатываюсь назад. Мое упавшее сердце теперь подскакивает к горлу.
– Ты… – Не могу закончить предложение. Я совершенно ошарашена, потому что сильно недооценила бабушку. – Как…
Она откидывается на подушку, совершенно спокойная, в то время как я по-прежнему вжимаюсь в спинку дивана, пытаясь придумать, что бы такое сказать. Хоть что-то.
Ничего.
– Пойду вздремну, – заявляет Нан, начиная успокаиваться, как будто последних пяти минут и не было. – А когда я проснусь, хочу, чтобы все перестали относиться ко мне как к идиотке. Можешь идти.
Нан закрывает глаза, и я мгновенно понимаю намек: если не покину ее, придется беспокоиться о последствиях. Медленно поднимаю свое безжизненное тело с дивана, думая, может нам стоит еще раз поговорить. Пятясь из комнаты, запинаюсь один раз, второй, третий. Чтобы вести беседы, нужно снова начать формулировать свои мысли, а пока что это не получается. Тихо закрываю дверь и стою в коридоре, потирая глаза и поправляя помятое платье. Не представляю, что делать с полученной информацией. Хотя одно мне ясно. Голову из песка я высунула. Не могу понять только, радоваться или печалиться бабушкиной осведомленности.
Приглушенный шепот из кухни отвлекает меня от размышлений. Иду по мягкому ковру, уверенная, что вскоре к моему состоянию добавится еще больше растерянности. Вхожу и сразу понимаю, что все плохо. Миллер сидит за столом, обхватив голову руками, а Уильям и Грегори, прислонившись к столешнице, смотрят на него.
– Чем занимаетесь? – спрашиваю, пытаясь звучать максимально уверенно. И кого я пытаюсь обмануть.
Все поворачиваются, но мое внимание сконцентрировано только на Миллере.
– Оливия. – Он поднимается и идет ко мне. Мне не нравится, что он снова в маске, прячет отчаяние. – Как она?
Вопрос погружает меня в оцепенение. Собираю воедино мысли, чтобы объяснить состояние бабушки. В этой ситуации остается только рассказать правду.
– Она знает, – произношу я, беспокоясь, что придется пояснять.
Миллер смотрит на меня с любопытством, подтверждая беспокойство.
– Поподробнее, – приказывает он.
Я вздыхаю, позволяя Миллеру отвести себя к кухонному столу и усадить.
– Она в курсе, что Чарли плохой человек. И в курсе, что он имеет какое-то отношение к вам, – указываю на Уильяма и Миллера. – Она все знает. – Судя по лицу Уильяма, это для него не новость. – Сейчас она немного вздремнет, а когда проснется, то хочет, чтобы все перестали обращаться с ней как с дурой.
Уильям и Грегори нервно хохочут. Я догадываюсь, о чем они думают. Бабушка слишком осведомлена. Особенно для недавно выписавшегося из больницы человека. У меня нет ни малейшего представления, правы ли они. Правильно ли я ее поняла? Сомневаюсь. Но после моей следующей фразы их шок сменится стыдом.
– Бабушка в курсе, что вернулась моя мама.
Каждый, кто находится в комнате, удивленно вздыхает.
– О боже, – выдыхает Грегори и тут же бросается ко мне, чтобы обнять, – ох, малышка. Ты в порядке?
Киваю ему в плечо.
– Да, – убеждаю его, и не важно, насколько на самом деле я не в порядке.
Позволяю возиться с собой, ворковать и целовать в лоб. Затем он отстраняется и долго смотрит на меня. В глазах Грегори любовь и понимание.
– Я рядом.
– Знаю.
Беру его ладонь и сжимаю, а потом смотрю на Уильяма и Миллера. На лице Андерсона странное сочетание благоговения и беспокойства. А на лице Миллера… ничего. Никакого выражения. Отчужденность исчезла, но я вижу что-то в его глазах. Долго их изучаю, пытаясь понять, что же это такое. Но не могу.
Встаю, оставляя Грегори сидеть на корточках, и направляюсь к Миллеру. Он наблюдает за мной, пока я не подхожу вплотную, практически касаясь его груди. Миллер не обнимает меня, лицо по-прежнему выражает лишь хладнокровие.
– Мне нужно домой, – шепчет он.
– Я остаюсь, – произношу четко и ясно, прежде чем Миллер что-то потребует. Не оставлю Нан, пока все не закончится.
– Я так и думал. – То, как легко он согласился, пугает, но я сохраняю самообладание, не желая больше показывать свою слабость. – Мне нужно… – он замолкает, на мгновение задумавшись, – мне нужно домой, чтобы поразмыслить.
Хочется умолять его остаться. Миллеру нужно спокойствие, чтобы собраться. Его мир погрузился в хаос, и он выглядит так, будто вот-вот сломается под давлением. Я понимаю, правда, понимаю, но какая-то крошечная часть меня опустошена. Хочу быть той, кто успокоит его. Но сейчас не время быть эгоисткой. Не только Миллер находит покой, когда мы вместе.
Он откашливается и оглядывает кухню.
– Отдай мне то, что он оставил. – Рядом со мной появляется коричневый мягкий конверт, и Миллер берет его, не поблагодарив. – Присматривайте за ней.
А потом поворачивается и уходит. Я наблюдаю, как он исчезает в коридоре, а затем тихо закрывается входная дверь. Уже скучаю, хотя он ушел всего несколько секунд назад. Мое сердце как будто замедляется, и как бы глупо это ни казалось, я ощущаю себя покинутой. Потерянной.
Глава 21
Только холодный душ может успокоить мои нервы. Когда я выхожу, в доме стоит тишина. После того как заглядываю в комнату Нан, которая все еще спит, проскальзываю на кухню. Грегори что-то помешивает у плиты и, присоединившись к нему, я спрашиваю:
– Где Уильям?
– Его вызвали. – Деревянная ложка ударяется о край кастрюли, выплескивая часть содержимого на фартук. – Вот дерьмо!
– Что это? – приглядываюсь, сморщив нос, на коричневое месиво, которое кипит в кастрюле. – Выглядит отвратительно.
– Это должен был быть картофельно-луковый суп. – Уронив ложку, он отступает на шаг, протирая лоб полотенцем. – Нан будет в ужасе.
Я выдавливаю улыбку и замечаю капли на его щеках.
– Ты заляпался. – Взяв полотенце, начинаю вытирать его. – Как это ты умудрился все размазать по лицу?
Грегори не отвечает, просто тихо стоит, не мешая мне. Потратив гораздо больше времени, чем нужно, убеждаюсь, что натерла ему волдыри. Тяну время, лишь бы избежать неизбежного.
– Думаю, хватит, – бормочет он, хватая меня за запястье, чтобы остановить.
Я настороженно осматриваю светло-коричневые капли и белую футболку.
– Здесь тоже грязно.
Убрав руку, начинаю оттирать его грудь, но останавливаюсь прежде, чем успеваю довести до красных пятен.
– Детка, остановись.
– Я не хочу говорить об этом, – выпаливаю, не сводя глаз с его руки, которая все еще держит мое запястье. – Мы обязательно все обсудим, только не сейчас.
Грегори выключает газ и подводит меня к стулу.
– Мне нужен совет, поможешь?
– Конечно.
– Обещаешь?
– Да, – киваю с энтузиазмом, любя его за то, что он не давит, за его понимание, – рассказывай.
– Бен сообщит обо всем семье в эти выходные.
Прикусив губу, я пытаюсь удержаться от улыбки, потому что радуюсь. Настоящая счастливая улыбка. Не фальшивая или вымученная.
– Правда-правда?
– Да, правда-правда.
– И?
– Что?
– И очевидно, что ты счастлив.
Наконец он сдается и улыбается до ушей.
– Очевидно. – Но его улыбка исчезает так же быстро, как и появилась, а вместе с ней и моя. – Судя по тому, что я знаю, родители Бена придерживаются другого суждения. Будет трудно.
Я взяла его руку и сжала ее.
– Все будет хорошо, – уверяю я его, неуверенно кивая. – Они полюбят тебя. А почему нет?
– Потому что, я не девушка, – улыбается он, целуя мою руку, – но мы с Беном есть друг у друга, а это главное, верно?
– Верно, – отвечаю я без промедления, так как это правда.
– Он для меня много значит, малышка.
Радость за моего лучшего друга испаряется. Возможно, мне следует быть осторожней в его интересах. В конце концов, Бен вел себя как мудак много раз, но я рада, что он перестал бояться мнения других людей по поводу его ориентации. В любом случае, не мне судить. У каждого свои заскоки, у кого-то больше, у кого-то меньше. Вот у Миллера, например, их определенно в разы больше, чем у других, но все поправимо. Каждый имеет право на прощение.
– Что такое? – спрашивает Грегори. Вопрос возвращает меня в реальность.
– Ничего. – Я выбрасываю дурные мысли из головы, ощущая себя в разы живее и бодрее чем… пару часов назад. И что же это было?
– Тот конверт.
Внезапное неловкое движение Грегори подтверждает, он понял, что я имела в виду. Он был там, видел и, конечно, в курсе, но у меня есть подозрение, что это еще не все, особенно учитывая то, как он избегает моего взгляда.
– Какой конверт?
Я закатываю глаза.
– Серьезно?
По его лицу видно, что он сдался.
– Ублюдок дал его мне. Сказал передать Миллеру. Ты же знаешь, что я встречался с ним прежде. Именно этот мерзавец объявился, когда ты сбежала в Нью-Йорк. Я был рад оставить его и Уильяма в квартире Миллера наедине с их противостоянием. Черт меня побери, это все равно, что оказаться между двумя ковбоями, готовыми к дуэли! Я чуть не упал в обморок, когда открыл ему дверь.
– Ты впустил его? – ахнула я.
– Нет! Нан, впустила. Он сказал, что является старым другом Уильяма. Я не знал, что делать!
Я не удивлена. Нан добрее любого из нас.
– А что находилось в конверте?
Он пожимает плечами.
– Не знаю.
– Грег!
– Хорошо, хорошо. – Он снова начинает делать неловкие движения. – Я видел только бумаги.
– Что именно?
– Не знаю. Миллер прочитал их и положил назад.
– А как он отреагировал?
Без понятия, почему задаю такой глупый вопрос. Я ведь видела его реакцию, когда зашла на кухню. Миллер обхватил голову руками.
– Он выглядел спокойным и невозмутимым… – задумавшись, Грег замолчал, – но не тогда, когда я тебя обнял.
Бросаю взгляд на Грегори.
– О чем ты?
– Ну… – Он неловко ерзает. Или нервничает? – Миллер ненароком спросил, бывали ли мы с тобой когда-нибудь вместе…
– Ты не мог! – отшатываюсь я, опасаясь, что если Миллер когда-нибудь узнает о том, что между нами произошло, то мало не покажется.
– Нет! Но, черт возьми, малышка, я ощущал себя крайне неловко.
– Я никогда не расскажу ему об этом, – уверяю я, точно понимая, к чему он клонит. Кроме нас с Грегори никто не в курсе этого и, если мы не сглупим, он ничего не узнает.
– Мне поклясться на крови? – язвительно спрашивает он. Даже вздрагивает, словно уже представил, что может произойти, если Миллер узнает о нашей маленькой глупой связи.
– У тебя паранойя, – отвечаю я. Он не может подозревать. Это напоминает мне кое о чем.
– Он показывал Уильяму бумаги?
– Нет.
Я сжала губы, гадая, работает ли Грегори вместе с Миллером и Уильямом. Но именно это письмо, чтобы там ни было внутри, заставило моего мужчину уйти в себя.
Он сказал, что ему нужно подумать. Вернулся домой, в привычную и педантичную квартиру. И не пригласил меня – его собственную терапию и снятие стресса.
– Пожалуй, я откажусь от супа, – сообщает Уильям, заходя на кухню. Мы с Грегори наблюдаем как он, наморщив нос, ковыряется деревянной ложкой в содержимом кастрюли.
– Хорошая идея, – соглашается Грегори, широко улыбаясь мне. Подозрительно прищуриваюсь, осознавая, что он осведомлен больше, чем говорит. И когда он кашляет, сдерживая веселье, а затем встает из-за стола, чтобы избежать моего испытующего взгляда, я уже уверена в этом.
– Я приготовлю что-нибудь другое.
Звонит телефон Уильяма, и тот достает его из кармана. Не могу понять, почему на его красивом лице проскальзывает легкая волна волнения, когда он замечает имя звонящего.
– Я отвечу.
Он машет телефоном в мою сторону и выходит через заднюю дверь во внутренний двор.
Сразу как за ним закрывается дверь, я вскакиваю.
– Мне нужно к Миллеру, – заявляю я, забирая телефон со стола и выходя из кухни. Я думала, что Уильям не оставит Нан даже с Грегори. С ней все будет хорошо. Что-то здесь не так. Все свидетельствует об этом: поведение Грегори, притворное хладнокровие Уильяма… мое шестое чувство.
– Нет, Оливия!
Я не ожидала, что смогу уйти так легко, вот почему буквально несусь по коридору прежде, чем Грегори успевает остановить меня или предупредить Уильяма.
– Не смей оставлять Нан, – кричу я, вырываясь из дома и начиная бежать по улице к главной дороге.
– Черт возьми! – вопит Грегори, и его разочарованный голос проносится эхом по улице. – Иногда я тебя ненавижу!
В мгновение ока оказываюсь на станции метро. Игнорирую настойчивые звонки телефона. Грегори и Уильям пытаются связаться со мной, но как только я спускаюсь по двум эскалаторам в подземку Лондона, сигнал прерывается, и мне больше не нужно отклонять вызовы.
Обнаруживаю себя в подъезде Миллера и быстро поднимаюсь на десятый этаж, даже не подумав воспользоваться лифтом. Мне кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я была здесь. Тихо вхожу, и меня сразу же встречает спокойная музыка, играющая в квартире. Мелодия задает ритм прежде, чем я закрываю за собой дверь. Глубинные, сильные ноты удерживают на краю беспокойства и покоя.
Бесшумно закрыв дверь и обогнув стол, я прохожу на кухню, где обнаруживаю его стоящий на зарядке айфон. На экране отображается название мелодии, которая играет – The National «About Today». Опустив взгляд, прислушиваюсь к словам песни, которые проникают в мой разум.
Иду в гостиную, уже догадываясь, что там найду. У Миллера все совершенно, и я не могу отрицать того спокойствия, которое поглощает меня. Но вот моего идеального мужчины здесь нет. Пока наслаждаюсь художественными произведениями, которые украшают стены его квартиры, обдумываю, направиться в спальню или в мастерскую. Эстетика Миллера. Прекрасные предметы кажутся отталкивающими. Искаженными. На первый взгляд красивые вещи всегда выглядят вдохновляющими. Но если ты присматриваешься внимательней, то понимаешь, что не так уж они привлекательны. Не все также изящно внутри, как и снаружи. Но исключения бывают.
И Миллер одно из них.
Я осознаю, что впала в транс из-за спокойной музыки, но сдаваться не собираюсь. Я обязана найти Миллера и сказать ему, что он никогда не потеряет меня. Эта квартира и все, что касается его, для меня как уютное одеяло, которое защищает и обнимает, сохраняя в тепле и безопасности. Закрываю глаза и глубоко вдыхаю, вспоминая эмоции, образы и мысли, которые принесли мне столько счастья. Ощущаю все очень четко, а затем внутри себя отчетливо вижу тот диван, где он впервые высказал свои эмоции. Помню блюда на кухне с большой спелой клубникой. Растопленный шоколад на плите, я прижатая к холодильнику, а язык Миллера ласкает каждую клеточку моего тела. Воспоминания возвращают меня к самому началу. В мрачных размышлениях я захожу в его студию и вижу хаос, который меня удивляет. Невероятно чудесный сюрприз. Его хобби. Единственное, что в жизни Миллера неорганизованно. Или так было до встречи со мной. Я лежу на его столе, он рисует красной краской линии на моем животе, хотя теперь я уже знаю, что это признание в любви. А его «демоны» пляшут на заднем фоне. Никогда еще слова не становились настолько искренними.
Мы сплетены на мягком диване, тесно прижаты друг к другу. А какой вид из окна. Почти также великолепен, как и Миллер.
Почти?
Я улыбаюсь. И близко нет.
Мои личные размышления не могли стать еще лучше, но затем эти чудесные неуместные фейерверки начинают искриться под кожей, и моя темнота взрывается светом. Ярким, мощным, превосходным светом.
– Бум, – шепчет он мне в ухо, дыхание обдает теплом щеку, и у меня появляется ощущение, будто тело падает в чудесный свет. У меня не получается отделить реальность от воображения, да я и не хочу. Если открою глаза, то буду одна в его квартире, и все прекрасные воспоминания о проведенном вместе времени ускользнут в беспощадной действительности.
Сейчас я даже могу чувствовать тепло его рук на коже, их движение, но… его нет.
– Открой глаза, милая девочка.
Я упрямо качаю головой, крепко зажмурившись. Не хочу расставаться со своим воображением, где есть эти ощущения и звук его голоса.
– Давай. – Его мягкие губы дразнят меня, заставляют стонать. – Покажи мне свои глаза. – Он нежно покусывает мои губы, а затем скользит по ним. – Спаси меня своим светом, Оливия Тейлор.
Мое дыхание срывается, а глаза резко распахиваются, показывая самое захватывающее зрелище, которое я когда-либо видела – Миллера Харта.
Взгляд блуждает по его лицу, рассматривая каждую идеальную черту. Его пронзительные голубые глаза, полные эмоций, мягкие губы, чуть приоткрытые, темную щетину, волнистые волосы, непослушный локон, который завершает эту картину. Слишком совершенен, чтобы быть реальностью. Протягиваю руку, чтобы не спеша прикоснуться. Я хочу чувствовать его кожу, убедиться, что он материален.
