Текст книги "Игра с тенью"

Автор книги: Джеймс Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

LII

Из дневника Уолтера Хартрайта

13 декабря 185…

Я переступил грань. Сегодня. 13 декабря. Чуть позже часа ночи.

Мы думаем, что располагаем собой, однако кто-то ведет или тащит нас по дороге судьбы.

Я догонял обычного вора. Я следовал за ним через площадь, по Карбертон-стрит и Портленд-плейс. Какими были мои намерения? Никакими – я просто делал то, что должен был.

Бог – или удача – оказались на моей стороне. И каждый раз, когда я терял парня из виду, я снова его находил.

Мы пробежали всю улицу Королевы Анны, и в конце ее моя добыча (или вожатый?) нырнула в маленький, тускло освещенный двор. Я двинулся следом, но не сразу разглядел, куда он делся, а поскольку этот узенький переулок заканчивался тупиком, я решил, что вор скрылся в одном из многоквартирных домов, где у меня нет шансов его отыскать. Но потом я расслышал отчетливый стук и, взглянув туда, откуда он доносился, смог различить скрытую среди теней фигуру. Вор отчаянно тряс щеколду, словно хотел спрятаться за дверью, но обнаружил, что она заперта. Когда я кинулся на него, он обернулся и встретил меня лицом к лицу.

Его взгляд должен был насторожить меня. Он смотрел на меня отнюдь не испуганно, как я мог ожидать, но с удовлетворением – почти триумфально.

Но я не успел ничего понять. Я грубо притиснул его к стене, схватил ридикюль и, опасаясь, что он попытается вырвать его, сунул в карман.

Затем я услышал звук открывающейся позади двери, шаги и хриплое, быстрое дыхание. Я хотел обернуться, но толчок лишил меня равновесия. Прежде чем я пришел в себя, некто связал за спиной мои руки. А потом кто-то еще накинул на мою голову капюшон и прошептал:

– Идемте, сэр.

По бокам от меня шли двое мужчин, и третий – сзади. Они повели меня назад, по направлению к улице, и, чтобы пройти переулок, перестроились в цепочку. Когда мы вышли на улицу, они помедлили две-три секунды. Я услышал фырканье и постукивание копыт остановившейся лошади, бормотание, звук открывшейся дверцы. Затем меня подняли и запихнули в кэб.

Судя по моим ощущениям, следом за мной туда забрался только один из похитителей. Но, будучи совершенно беспомощным, я не справился бы и с одним человеком и поэтому заставил себя успокоиться и дождаться более подходящей возможности сбежать. Это оказалось непросто, ибо я был растерян и дезориентирован, а связанные руки мешали устроиться на сиденье удобнее, отчего я подскакивал на каждой выбоине и ухабе. Однако я решил не протестовать – и молчать, пока похититель не заговорит первым; поступив иначе, я лишился бы единственного своего оружия.

Он, полагаю, думал точно так же. Я неоднократно слышал, как он сдерживал дыхание или прищелкивал языком, словно собирался что-то сказать, но менял свое намерение и оставался безмолвным. Из чего я заключил: во-первых, он надеялся спровоцировать меня на нервный срыв, а во-вторых, нервы самого похитителя были далеко не в порядке, и это только укрепило мое решение не открывать рта.

Таким образом, у меня оказалось достаточно времени, дабы поразмышлять о том, кем он может быть и почему он проделал столь долгий путь, заманивая меня в ловушку. Самой естественной целью могло быть ограбление – но, без сомнения, и он, и его дружки с куда большей легкостью ограбили бы меня в маленьком дворике. Мне не приходило в голову, кто мог желать моей смерти, да и кэб казался для подобного намерения совершенно излишним. А не мог ли похититель принять меня за кого-то другого, подумалось мне? Тогда, если я прежде не успею сбежать, ошибка обнаружится в самом ближайшем времени.

Мы ехали, как я полагаю, около десяти минут, пока особенно сильный толчок не поверг меня на пол, в результате чего я ушиб лицо (поскольку не имел возможности прикрыть его руками) и повредил плечо. В этот момент мой компаньон окончательно лишился самообладания и закричал с заметным выговором кокни:

– О! Вы поранились, сэр?

Даже будучи ошеломленным и ушибленным, я ощутил прилив энергии, ибо моя воля победила его. Я не ответил, и мой спутник встревожился еще больше.

– Сюда, – пробормотал он, помогая мне устроиться на сиденье.

Руки его дрожали, а дыхание разило джином. Потом он приложил два пальца к моему горлу. Между ними ощущалось нечто твердое и острое.

– Это лезвие, – сказал он. – Вы понимаете?

Я кивнул. Возможно, мой капюшон помешал ему заметить кивок, ибо он легонько кольнул меня и повторил:

– Поняли?

– Да.

– Вот и ладно. А теперь я собираюсь развязать ваши руки и связать их снова впереди, а не за спиной, чтобы вы могли держаться прямо. Но без глупостей, а то, клянусь, я пырну вас вот этим, – последовал новый укол. – Поняли?

– Да.

Но, несмотря на браваду, его голос подрагивал, что свидетельствовало о неуверенности и едва не подвигло меня воспользоваться развязанными руками и попытаться одолеть его. Но потом я сообразил: он видит, а я нет; а в такой ситуации даже у выпившего трусоватого субъекта достанет сил пырнуть меня ножом, прежде чем я сумею освободиться из капюшона. Поэтому я решил выждать и без сопротивления позволил ему осуществить его намерение, что он и проделал с поразительной ловкостью, развязав на мгновение веревку и тут же снова ее связав – весьма уверенными движениями, которые, как мне показалось, выдавали в нем моряка, по крайней мере, бывшего моряка. Закончив, он уселся на свое место и сказал:

– Простите, сэр, но иначе мы бы не заставили вас повидать её.

Теперь его голос звучал совсем по-иному: печально, почти ласково.

– Повидать кого?

– Мою жену, сэр. Она хочет кое-что сообщить вам. И заходила к вам домой, но ее прогнали.

– Ко мне домой! – вскричал я, сообразив: именно сейчас можно доказать, что я – не тот, за кого меня принимают. – И где же находится мой дом?

– На Бромптон-гроув, сэр. Так она мне сказала.

Я пребывал в растерянности. Насколько я помнил, я никого не прогонял. И не представлял, какая женщина могла бы искать меня подобным образом. Проститутка, с которой я повстречался в Марстон-румс? Да, я грубо с ней простился – но предварительно заплатил, поэтому у нее не было причин жаловаться, если только ее не обуяла похоть, похожая на мою собственную. Впрочем, я тут же отмел такое предположение как абсурдное. И, кроме того, откуда она знала, где меня искать?

Потом я вспомнил ломбард на Мейден-лейн. Возможно, я случайно оставил какую-то записку с адресом в кармане своего пальто? Но зачем я ей понадобился? И почему она так долго выжидала?

В конце концов, не сумев отыскать правдоподобных объяснений и ощущая растущую тревогу, я спросил:

– Зачем ваша жена хочет меня видеть?

– Она скажет вам сама, сэр.

Дальнейшие расспросы могли выдать мой страх, и я придержал язык. Больше я с ним не заговаривал.

Я уже давно не понимал, куда мы едем, и, не имея возможности видеть, пытался угадать направление движения, полагаясь лишь на слух. Один-два раза я расслышал мерное пыхтение и плеск, производимые пароходами, из чего заключил, что мы находимся возле реки. Однако прочие звуки, которые до меня доносились: шум проезжающих экипажей, пьяные крики, лай собаки, – не говорили ни о чем, кроме того, что мы все еще в городе. Вскоре, впрочем, звуки существенно переменились – и стук колес нашего кэба, и цоканье лошадиных копыт зазвучали как-то мягче, словно нас неторопливо заворачивали в одеяло, отделяя от прочего мира. В то же время воздух стал недвижным и холодным, и мои связанные руки начали мерзнуть, заставляя вспомнить о перчатках и фляжке бренди в моем кармане (я все-таки не унизился до просьбы достать их). И я догадался: пошел снег.

И оказался прав. Минуло еще Бог знает сколько времени; мы наконец приехали, я ощутил запах снега сквозь ткань капюшона и почувствовал его под ногами, когда похититель помог мне вылезти из кэба. Я услышал, как он переговорил о чем-то с возницей, а потом взял меня за руку и повел по каким-то булыжникам, старательно придерживая, чтобы я не упал. Я услышал, как отъехал кэб, и сердце мое упало, ибо вместе с экипажем отбыла моя надежда на то, что беседа окажется короткой и меня сразу же отправят домой.

Мы определенно приближались к развлекательному заведению: до нас доносились характерные звуки пения и резкого смеха. Однако, не дойдя до притона, мы остановились, и я услышал тихий стук в окно, а затем – звук открывающейся двери. Тихий, едва слышный женский голос спросил:

– Тот самый?

Ответа я не расслышал, но спустя мгновение меня провели по не покрытому ковром полу в прихожую, а потом, вероятно, в гостиную, ибо я ощутил приветливое тепло камина. Послышался шелест платья, и пальцы приблизившейся женщины быстро сжали мои пальцы – подобием рукопожатия, которым мы могли бы обменяться при обычной встрече, будь мои руки не связаны.

– Я хозяйка этого дома, – произнесла она.

Ее речь была мягкой, со следами легкого ирландского акцента, и я сразу же понял, что никогда ранее с нею не встречался.

– Можете звать меня Мэри, если пожелаете. Садитесь, пожалуйста.

Мужчина помог мне усесться в удобное кресло подле камина. Насколько я мог расслышать, женщина устроилась напротив.

– Мне очень жаль, но вы должны остаться в капюшоне, – произнесла она. – Я не могу подвергать себя риску.

Я хотел спросить: «Какому риску?» Но понял: если я поддержу разговор, то невольно дам понять, что готов примириться с ситуацией, и она станет едва ли не естественной.

– Но извиняться я не буду, – продолжила она. – Вы кое-что разыскиваете, и я собираюсь вам это предоставить, – последовала эффектная пауза. – Вам нужна правда о Тернере, не так ли?

Я продолжал молчать. Она вздохнула, словно мать, которая пытается вразумить капризного ребенка, отчего я на минуту почувствовал себя таковым. Она настаивала:

– Я права?

– И что из того? – спросил я как можно беспечнее.

– Я знала его, – пояснила она. – Он приходил сюда.

– Куда – «сюда»?

– Я сдаю комнаты, – ответила она просто. – А большая часть постоялиц – подруги моряков.

– И он представлялся как «Тернер»? – переспросил я с подозрением, ибо каждый, кто знал Тернера, счел бы подобную опрометчивость совершенно для него не характерной.

– Нет. Я понятия не имела, кто он, пока парень, который держит «Корабль и винт», случайно его не увидел и не сказал: «Ты никогда не догадаешься, кто он».

– А он откуда его знал?

– Тернер был его хозяином.

– Что? Вы хотите сказать, он владел этим местом? – вскричал я, хотя и был вынужден признать: дикость подобного предположения придает ему некую достоверность – ведь выдумать такую подробность было бы очень трудно.

– Так сообщил мне мистер Ходжсон.

Видимо, упоминание о притоне навело мужчину на некую мысль, и он тут же пробормотал:

– Я, пожалуй, сбегаю к соседям и чего-нибудь глотну.

Он держался скромно, ненавязчиво, как человек, который боится, что его заметят и остановят; но женщина была совсем другой. Когда он вознамерился уйти, она осведомилась холодно и тихо:

– Как, ты все еще боишься?

– Может человек выпить? – вкрадчиво спросил мой похититель.

– Ты выпьешь и свалишься с ног, – ответила она.

– Я привез его, или не так?

– Выпьешь потом, – настаивала она, немного смягчившись.

– На минуту. Когда он поднимется наверх.

Меня охватили противоречивые чувства – страх, возмущение, возбуждение, и по моей коже побежали мурашки.

– У него была своя жизнь, у Тернера, – продолжила моя собеседница. – И свои пристрастия.

– И какие же пристрастия?

– Вы повидаете одну из его женщин, ненадолго, – сказала она, – и она вам все покажет.

Покажет, не расскажет. Мои губы пересохли. Я спросил:

– Нельзя ли выпить воды?

– Наверху, – ответила она. – Подождите минуту. Но прежде я вам кое-что про нее скажу. Про бедную Люси. У нее не больно-то хорошо с головой, и она пропила почти все, что имела: не умеет остановиться. Поэтому мы ее никуда не пускаем и откладываем деньги, когда дружок-моряк их ей присылает. Иначе она их снова пропьет, а потом что-нибудь с собой сделает. Но вы можете ей доверять. Он вам не солжет. Понимаете?

– Да.

– Тогда идемте.

Она пошла вперед, а мужчина пристроился сзади, подталкивая меня через холл, а потом – вверх по лестнице. Поднявшись наверх, мы остановились, и я услышала, как моя спутница отперла замок, а потом открыла дверь.

– Ну вот, Лу, – произнесла она ласково, – помнишь, что от тебя требуется?

Насколько я мог слышать, ответа не последовало; однако женщина была, по-видимому, удовлетворена, ибо меня немедленно толкнули вперед. В то же мгновение свет, пробивавшийся сквозь капюшон, стал ярче. Я ощутил запах дешевых духов и дешевого угля, а потом внезапно раздался пронзительный визг, удивленный и встревоженный, который заставил меня испугаться за собственную безопасность; визг был безудержным, почти безумным.

– Мы скоро за вами придем, – прошептала женщина, приблизив губы к моему уху.

Потом я услышал позади звук запираемой двери и поворачивавшегося в замке ключа.

Визг длился еще несколько мгновений и постепенно перешел в судорожные смешки, напоминающие пыхтение закипевшего чайника. Вскоре он сменился тихим бурчанием. Потом я услышал – вернее, почувствовал – приближение женщины: ей сопутствовал запах фиалковой пудры, одеколона и едва ощутимая, словно полускрытый секрет, звериная вонь пота. Женщина молчала, но, притронувшись к моим заледеневшим рукам, она вздрогнула, поднесла их к губам и начала растирать, чтобы вернуть пальцам подвижность, и только потом принялась развязывать мои руки. Пока она неловко возилась с узлами, я не мог не подумать о том, что мы никогда не встречались, не знали друг друга в лицо, не разговаривали – и все-таки ни одна женщина, за исключением Лоры, не была ближе ко мне за всю мою взрослую жизнь.

Через какое-то время она сумела освободить мои руки, а затем быстро откинула с моей головы капюшон. Я заморгал; после длительного пребывания в темноте даже свет газовой лампы меня ослепил. Впрочем, очертания женщины постепенно проступили сквозь смутную дымку: сначала – приземистая, довольно полная фигура в голубом платье с низким вырезом; потом – широкое бледное лицо, расплывшееся от алкоголизма или переутомления; глубоко посаженные голубые глаза и ярко-красный рот; густые каштановые локоны, небрежно заколотые на затылке. Одной рукой она опиралась на кровать – отнюдь не жалкий предмет обстановки, как я мог предположить, а солидное сооружение на четырех столбиках, с пологом из грязной ситцевой занавески. Незнакомка поймала мой взгляд и улыбнулась с лишенной всякого кокетства прямотой, а потом покачала головой и рассмеялась, словно мое присутствие не переставало ее изумлять.

– У вас есть чего-нибудь выпить? – спросила она. Она говорила медленно и невнятно.

Я, конечно же, запасся бренди, но не был уверен, стоит ли в том признаваться. Промолчать казалось невежливым; но разве хозяйка дома не предупредила, что передо мной – алкоголичка, которую нужно оберегать от скверного пристрастия? Женщина без сомнения истолковала мое колебание как признание, ибо немедленно заявила: «Есть, а как же!» – и начала обшаривать мои карманы с неистовым напором собаки, откапывающей кость. Когда она добралась до ридикюля Мэриан, то немного подержала его на весу, словно вещественное доказательство на суде, и проговорила со смехом: «О, вы хитрец, не правда ли?» Затем отбросила ридикюль и возобновила поиски. Спустя секунду она обнаружила фляжку, отвернула пробку и выпила до дна, старательно облизав горлышко, чтобы проглотить все капельки до единой.

– Больше ничего? – переспросила она, когда смогла перевести дух.

– Вполне достаточно, – произнес я, уловив в собственном голосе ворчливо-менторские нотки.

Она посмотрела на меня с любопытством, хотя сосредоточиться ей оказалось непросто.

– Как вас зовут?

– Дженкинсон, – сказал я.

Она коротко вздохнула, и с ее лица постепенно исчезло озадаченное выражение.

– А, поняла, – произнесла она, – всем вам нужно одно и то же.

Она подобрала брошенные на пол веревки, капюшон и бросила их мне. Я не понимал, что она имеет в виду, и просто-напросто тупо глазел на нее.

– Тогда – вот, – нетерпеливо проговорила она, – возьмите их.

Я взял веревки и капюшон и продолжал беспомощно глядеть на нее. Женщина повернулась к противоположной стене, где над маленьким стулом висело овальное зеркало в раме из розового дерева. Медленно, не говоря ни слова, она стала расстегивать платье.

Я застыл на месте. Я был готов упасть в обморок. И все-таки какая-то часть меня – тот Уолтер Хартрайт, которого видели окружающие и которым я считал себя два месяца назад, – не соглашалась смириться с ситуацией, а продолжала убеждать себя, будто находится здесь по вполне уважительной причине; так потерпевший крушение моряк в надежде на спасение цепляется за обломки своей лодки. Я не отвел глаз, когда она сбросила платье на пол и переступила через него. Я был не в силах отвести взгляд, но убеждал себя (Боже! Какое сумасшествие!), что всего лишь пытаюсь определить ее возраст. Судя по пышным широким бедрам, ее возраст колебался между тридцатью и тридцатью пятью годами. Едва выдавливая из себя слова, я спросил:

– Сколько вам было лет, когда, сюда приходил Тернер?

Она не обернулась, но ее глаза отыскали мое отражение в зеркале.

– Кто-о?

– Другой мистер Дженкинсон.

– О, когда он впервые имел меня – наверное, лет двенадцать-тринадцать. Потом он приходил постоянно.

– И как долго? Она пожала плечами:

– Пять, шесть лет?

– А сколько вам сейчас лет?

Она хихикнула, освободила волосы от шпилек и тряхнула ими, так что они рассыпались по спине.

– Эй, вы хотите разговаривать, или как?

Я попытался ответить.

И не смог.

Женщина расстегнула корсет и стащила его жестом скульптора, высвобождающего отформованную статую; стянула через голову сорочку; положила и то и другое на стул. Теперь на ней осталась только пара грязноватых чулок. Она взялась за одну из подвязок.

– Снять или оставить?

Не дождавшись моего ответа, она повторила грубый жест.

– А… А он?…

– О, ему было все равно. Он не суетился вокруг моих ног. Так снять или оставить?

– Снять.

Женщина нагнулась и стащила чулки столь обыденным движением, словно я попросил ее передвинуть поднос.

– Ну вот, – произнесла она, швырнув их на стул. Я увидел, как дрогнули ее тяжелые груди, и скользнул глазами по темной поросли волос внизу живота. Женщина сохраняла невозмутимость и, казалось, не испытывала по поводу собственной наготы ни гордости, ни стыда.

Но я…

Мне явилось чудо.

Никогда раньше я не видел раздетую женщину.

Рухнув на кровать, она лежала, поворачивая голову из стороны в сторону, поигрывая бедрами и раздвинув ноги.

А потом я познал глубину своего безумия. Не безумно ли полагать, будто ты можешь наблюдать другую жизнь, воображать ее – и не переступить порог, не войти в нее?

Безумие – бежать от собственной судьбы.

Ибо этого я не выбирал. Я сопротивлялся так же, как сопротивлялся месяцы и месяцы. Но судьба пересилила и привела меня сюда.

Я знал: никто меня не видел.

И эта женщина не знает моего имени.

Я был свободен.

Она наблюдала, как я приближался, но когда я подошел, закрыла лицо рукой. Я присел рядом, не зная, что делать.

– Ну, надень его, – сказала она.

Она пошевелила рукой, но глаза ее оставались закрытыми.

– Надень его, – повторила она.

Я прикрыл ее голову капюшоном. Женщина раскинула руки, изображая распятого, и на ощупь передвигала их, пока оба запястья не оказались над подпирающими кровать столбиками.

Намек был вполне понятен. Одну ее руку я привязал веревкой. Женщина молчала. Вторую руку я привязал чулком.

Я разглядывал ее. Она не могла смотреть на меня. У нее не было глаз.

Слишком много плоти. Целый океан кожи – плотной, будто сливки, и гладкой, за исключением тех мест, где отпечатались планки снятого корсета.

Не моя жена. Незнакомая мне женщина. Просто женщина.

Я медленно разделся, не сводя с нее глаз. Куда спешить? Мне не требовалось соблазнять, упрашивать, просить позволения. Она не могла от меня избавиться. Она была полностью в моей власти.

Когда я вошел в нее, она, вздохнув, испустила крик, вырвавшийся, казалось, против ее воли.

А когда я кончил, она содрогнулась и прошептала:

– Ты больше мужчина, чем он. Хочешь повторить? Или развяжешь меня?

Она уснула, но я не спал. Я ощущал удивительную бодрость. Я встал и прислушался к звукам за дверью. Ничего, кроме отдаленного храпа. Видимо, мой похититель перепил в кабачке и отключился.

Я подошел к окну. Облака исчезли, светила луна. Внизу виднелась крутая крыша, а еще ниже – пристройка или сарай, с крыши которого можно было бы легко спрыгнуть на землю. Везде лежал толстый слой снега. Снежный покров, подумал я, смягчит мое падение и заглушит шум.

Я не испытывал страха. Я знал, что должен довериться судьбе.

Я тихонечко оделся, положил на подушку соверен и открыл створку окна. Оно оказалось слишком маленьким, чтобы пролезть в одежде, поэтому мне пришлось снять пальто и бросить его вниз. На мгновение пальто зависло, зацепившись за сломанный водосточный желоб, но потом собственный вес потянул его вниз, и оно спланировало на нижнюю крышу. И очень кстати: когда я на нее приземлился, то ощутил короткую колющую боль и обнаружил под снегом поверхность, утыканную битым стеклом, вероятно, препятствующим мальчишкам взбираться на крышу. Пальто сильно порвалось, однако ридикюль и моя фляжка уцелели, а я получил всего несколько порезов.

Доверьтесь своей судьбе, и зло вас минует.

Я слез вниз и оказался в маленьком переулке, позади ряда домов. В конце переулка виднелась череда ветхих строений, силуэты которых ярко высвечивала луна. Я направился к ним и вышел на грязную улицу, по краям которой располагались постоялые дворы, таверны, склады. Я понятия не имел, где нахожусь и куда нужно идти; но слева было немного светлее и просторнее, и я двинулся в этом направлении. И снова судьба вознаградила меня, ибо через пару минут я вышел на главную дорогу и почти немедленно поймал кэб.

Заметив, в каком состоянии моя одежда, возница заколебался, однако вид моего кошелька его успокоил.

– Какая это улица? – спросил я у него, указав туда, откуда только что пришел.

– Нью-Грэвел-лейн, сэр.

Итак, я посетил Уэштинг, где бывал и Тернер. Я познал свободу, которой он обладал. Я обрел часть его могущества.