Текст книги "Частный детектив. Выпуск 2"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)

– А где, по–твоему, был Эшкрафт, когда я тратил его деньги?

– В гробу.

Я попал не в бровь, а в глаз, хотя Эд и старался этого не показать. Он усмехнулся, но по глазам было видно, что его мозг напряженно работает.

– Может, ты и прав, – процедил он наконец, – но я понять не могу, как ты собираешься это на меня повесить. Сумеешь доказать, что Лала не принимала меня за Эшкрафта? Сумеешь доказать, что она знала, почему миссис Эшкрафт посылала мне деньги? Сумеешь доказать, что она знала о моих вывертах? Полагаю, что нет.

– Может, это и сойдет тебе с рук, – согласился я. – С присяжными случаются забавные штуки, и вообще я не скрываю, что был бы счастлив, если бы знал побольше об этих убийствах. Интересно, как ты перебрался в шкуру Эшкрафта?

Он подумал, передернул плечами.

– Могу рассказать. Это не будет иметь никакого значения. Коль скоро мне предстоит отправиться в камеру за то, что я выдавал себя за другое лицо, признание в мелком воровстве не принесет мне большого вреда.

Он намного помолчал.

– Моей специальностью были гостиничные кражи. Я приехал в Штаты, когда в Англии и на континенте мне начали наступать на пятки. Как–то ночью в одном из отелей Сиэтла я вошел в комнату на четвертом этаже. Едва закрыл за собой дверь, как услышал скрип другого ключа в замке. В комнате было темно, хоть глаз выколи. Я на миг включил фонарик, увидел дверцу шкафа и укрылся за ней. Шкаф был пустой – счастливое стечение обстоятельств; постоялец вряд ли стал бы там что–то искать. Он включил… это был мужчина… все лампы.

Потом начал ходить по комнате. Ходил так добрых три часа, туда и обратно, туда и обратно… А я стоял за дверцей шкафа с пистолетом в руке на случай, если бы жильцу пришло в голову сунуться в мое укрытие. Так вот, он ходил и ходил по комнате. Потом сел, и я услышал, как он скребет пером по бумаге. Поскреб так минут десять и снова принялся разгуливать по комнате, но на этот раз недолго. Я услышал, как щелкнули замки чемодана. И выстрел!

Я выскочил из шкафа Парень лежал на полу с дыркой в виске. Дело оборачивалось скверно. Я уже слышал доносящиеся из коридора возбужденные голоса. Я перешагнул через лежащего и взял письмо, которое он написал. Оно было адресовано миссис Норман Эшкрафт, проживающей на Вайн–стрит в Бристоле, в Англии. Я разорвал конверт. Этот сумасшедший писал, что намерен покончить с собой. И подпись: Норман. Я почувствовал себя немного лучше. Меня не могли обвинить в убийстве.

Тем не менее я находился в его номере с фонарем, отмычками и пистолетом… не говоря уже о горсти драгоценностей, которые увел из номера на соседнем этаже. Кто–то уже стучал в дверь

“Вызовите полицию!” – крикнул я, играя на проволочку

Затем принялся за человека, устроившего мне эту комедию. Я заметил, что он мой земляк, еще до того, как вскрыл конверт. Среди нас тысячи людей такого типа – светлые волосы, довольно высокий рост, хорошее сложение. Я воспользовался единственным шансом, который имел. Его шляпа и плащ лежали о кресле, как он их бросил. Я их надел, а свою шляпу положил возле покойника. Опустившись на колени, поменял вещи в наших карманах, поменял пистолеты и открыл дверь.

Я рассчитывал на то, что те, кто ворвется в номер первыми, не знают жильца в лицо или знают недостаточно хорошо, чтобы сразу догадаться, что я – не он. Это давало мне несколько секунд на то, чтобы слинять. Но когда я открыл дверь, то сразу же убедился, что мой план не сработает. В коридоре были гостиничный детектив и полицейский, и я подумал, что это уже за мной. Однако я сыграл роль до конца Сказал, что вошел в свою комнату и увидел, как этот тип копается в моих вещах. Бросился на него и застрелил во время схватки.

Минуты тянулись как часы, но никто не усомнился в моих словах Люди называли меня мистером Эшкрафтом. Маскарад удался. Тогда это очень удивило меня, но потом, когда я узнал об Эшкрафте больше, я перестал удивляться. Прожил он в этом отеле всего лишь полдня, его видели только один раз в этом плаще и шляпе… которые теперь были на мне. Мы имели один и тот же тип – светлого англичанина.

А потом меня ждала новая неожиданность. Когда детектив обследовал одежду покойника, он установил, что все метки и фирменные нашивки сорваны. Когда позднее я просматривал его дневник, то нашел объяснение этому факту. Эшкрафт играл сам с собой в орлянку и не мог решить, то ли ему продырявить себе башку, то ли сменить фамилию и начать новую жизнь. Проигрывая второй вариант, он и посрывал все этикетки с одежды. Но тогда, стоя в номере среди людей, я этого не знал. Видел только, что происходят чудеса.

Тогда мне следовало сидеть тихо, как мышь. Просматривая вещи умершего, я изучил его не хуже себя самого. После него осталась масса бумаг и дневник, куда Эшкрафт записывал все свои мысли и дела. Первую ночь я провел, изучая дневник, запоминая все, что в нем вычитал и упражняясь в отработке подписи этого несчастного. Среди вещей, которые я вытащил из его карманов, были дорожные чеки на сумму в полторы тысячи долларов, и я хотел утром оприходовать их.

Провел в Сиэтле три дня… Как Норман Эшкрафт. Я наткнулся на золотую жилу и не собирался от нее отказываться. Письмо, адресованное миссис Эшкрафт, защищало меня от обвинения в убийстве, если бы я погорел; кроме того, я знал, что безопаснее доводить игру до конца, нежели в середине партии брать йоги в руки. Когда шум вокруг этого дела затих, я собрался и уехал в Сан—Франциско, вернувшись к своей прежней фамилии – Эд Бохенон. Однако я сохранил все вещи Эшкрафта, так как узнал, что его жена богата. Я не сомневался, что смогу заполучить часть ее имущества, если разыграю свою карту, как надлежит. Но она сама облегчила мне дело. Читая как–то “Игземинер”, я наткнулся на объявление, ответил на него… ну и все.

– Значит, ты не приказывал убить миссис Эшкрафт?

Он отрицательно покачал головой.

Я вынул из кармана пачку сигарет и положил две на сиденье между нами.

– Хочу предложить тебе игру. Чтобы удовлетворить самолюбие. Она не будет иметь никаких последствий… и ничего не докажет. Если ты это сделал, возьми сигарету, которая лежит ближе ко мне. Если нет, возьми ту, что лежит ближе к тебе. Поиграем?

– Нет. Не хочу, – сказал он резко. – Мне не нравится такая игра. Но мне хочется закурить.

Он протянул здоровую руку и взял сигарету, лежавшую ближе ко мне.

– Благодарю тебя, Эд, – сказал я. – С глубоким сожалением должен сообщить, что я все–таки отправлю тебя на виселицу.

– По–моему, ты спятил, малыш.

– Ты думаешь о том, что сработано в Сан—Франциско, Эд, – пояснил я. – А я говорю о Сиэтле. Тебя, гостиничного вора, застали в номере, где находился человек с пулей в виске. Какой вывод, по–твоему, сделает из этого суд присяжных, Эд?

Он залился смехом. Но вдруг смех его перестал быть беззаботным.

– Он, разумеется, сделает вывод, что ты убил парня, – продолжал я. – Когда ты начал осуществлять свой план, положив глаз на имущество миссис Эшкрафт, и приказал ее убить, первое, что ты сделал, ты уничтожил письмо самоубийцы. Потому что знал: как ни стереги его, всегда остается риск, что кто–нибудь найдет письмо и тогда дорого придется платить за игру. Письмо сослужило свою службу, и больше тебе не было нужно.

Я не могу посадить тебя за убийства в Сан—Франциско, задуманные и оплаченные тобою. Но я прихлопну тебя тем убийством, которого ты не совершал. Так что правосудие в конечном счете будет удовлетворено. Ты поедешь в Сиэтл, Эд, и там отправишься на виселицу за самоубийство Эшкрафта.

Так и случилось.

СОЖЖЕННАЯ ФОТОГРАФИЯ

– Мы их ждали вчера, – закончил свой рассказ Альфред Бэнброк. – Но когда они не появились и сегодня утром, жена позвонила по телефону миссис Уэлден. А миссис Уэлден сказала, что их там не было… и что они вообще не собирались приезжать.

– Итак, – заметил я, – ваши дочери уехали сами и по собственной воле остаются вне дома?

Бэнброк кивнул. Его лицо выглядело усталым, щеки обвисли-

– Да, так может показаться, – согласился он. – Поэтому я обратился за помощью в ваше агентство, а не в полицию.

– Такие исчезновения и раньше случались?

– Нет. Если вы следите за прессой, то вам, наверное, попадались заметки о… как бы это сказать, нерегулярном образе жизни молодого поколения. Мои дочери уезжаю! и приезжают, когда им того захочется. Но я, хотя и не могу сказать, что мне известны их намерения, вообще–то всегда знаю, где они.

– Вы не догадываетесь, почему они так уехали? Он затряс опущенной головой.

– Вы в последнее время часто ссорились? – рискнул предположить я.

– Нет… – начал он, но внезапно переменил тон. – Да… хотя я и не считаю, что этот случай может иметь значение, да и вообще не вспомнил бы о нем, если бы вы меня не спросили – В четверг вечером…

– И о чем шла речь?

– О деньгах, разумеется. Кроме денег, у нас не было причин для разногласий. Я давал дочерям на карманные расходы довольно много… может быть, слишком много. Так что им не приходилось себя ограничивать. Как правило, дочери не выходили за пределы того, что я выделял… Но в четверг вечером они попросили у меня сумму, которая значительно превышала разумные потребности двух девушек. Я был возмущен… хотя в конце концов все же дал денег, правда, несколько меньше, чем у меня требовали. Это не назовешь ссорой в полном смысле слова… но некоторое охлаждение наших отношений все же произошло.

– И именно после этой размолвки они сказали, что едут на уик–энд в Монтри, к миссис Уэлден?

– Возможно. Я не уверен. Кажется, я узнал об этом только на следующий день. Но, может быть, они сказали моей жене?

– Вам не приходит на ум другая причина бегства?

– Нет. Да и этот наш спор о деньгах… который, вообще, не столь уж необычен… не мог быть тому причиной.

– А как считает их мать?

– Их мать умерла, – поправил меня Бэнброк. – Моя жена – их мачеха. Она всего лишь на два года старше Миры, моей старшей дочери; жена так же, как и я, совершенно обескуражена.

– Ваши дочери и их мачеха живут в согласии?

– Да! Да! В полном согласии! И всегда, когда в семье возникают разногласия, они образуют единый фронт против меня.

– Ваши дочери выехали в пятницу после полудня?

– В полдень или несколькими минутами позже. Автомобилем.

– И автомобиля, разумеется, тоже нет?

– Естественно.

– Какой марки машина?

– Кабриолет. Такой, со складным верхом. Черный.

– Его регистрационный номер? Номер двигателя?

– Сейчас.

Он повернулся в кресле к большому письменному столу с выдвижной столешницей, что загораживал четверть стены конторы, порылся в бумагах и продиктовал мне номера. Я записал их на обратной стороне конверта.

– Я включу вашу машину в полицейский список украденных автомобилей, – сказал я. – Здесь не обязательно упоминать о ваших дочерях. Если полиция найдет автомобиль, нам легче будет обнаружить девушек.

– Отлично, – согласился он, – коль скоро это можно сделать без огласки. Я с самого начала сказал, что не хотел бы никакой огласки… разве что окажется, что с девочками плохо.

Я понимающе кивнул и встал.

– Мне необходимо поговорить с вашей женой, – сказал я. – Она дома?

– Кажется, да. Я позвоню и скажу, что вы придете.

…Я разговаривал с миссис Бэнброк в огромном, напоминающем крепость доме из белого известняка на вершине холма, возвышающегося над заливом. Это была высокая, темноволосая женщина лет двадцати двух, склонная к полноте.

Она не сказала ничего такого, о чем не упомянул бы ее муж, но сообщила больше деталей.

Я получил описание девушек.

Мира – двадцать лет, рост 173 см, вес 68 кг, физически развита, имеет несколько мужские манеры. Короткие каштановые волосы, глаза карие, кожа темная, лицо квадратное, с широким подбородком и коротким носом, над левым ухом под волосами – шрам. Любит лошадей и всякие развлечения на свежем воздухе. Когда она уходила из дома, на ней было голубовато–зеленое шерстяное платье маленькая голубая шляпка, короткая черная шубка и черные туфли.

Рут – восемнадцать лет, рост 162 см, весь 48 кг, глаза карие, волосы короткие, каштановые, кожа смуглая, лицо овальное, с мелкими чертами. Тихая, робкая, склонна искать опору в старшей, более сильной сестре. Одета была в серое шелковое платье и табачно–коричневый плащ, отделанный мехом; в комплекте с широкополой коричневой шляпой.

Я получил по фотографии каждой девушки и в придачу снимок Миры, стоящей перед кабриолетом. Получил список вещей, которые они с собой взяли, – такие обычно берут с собой на уик–энд. И, что куда важнее, миссис Бэн–брок продиктовала мне описок друзей своих падчериц, их родных и знакомых.

– Они упоминали о приглашении от миссис Уэлден перед ссорой с отцом? – спросил я, пряча бумаги в карман.

– Пожалуй, нет, – ответила миссис Бэнброк, поразмыслив. – Вообще–то я не склонна видеть здесь связь. Потому что девочки, в сущности, с отцом и не ссорились. Перепалка, которая произошла между ними, была не настолько острой, чтобы ее можно было назвать ссорой.

– Вы знаете, когда они выехали?

– Разумеется! Они выехали в пятницу, в половине первого. Поцеловали меня, как обычно, на прощание. Их поведение не наводило на подозрение.

– И вы понятия не имеете, куда бы они могли податься?

– Нет. Среди фамилий и адресов, которые я вам назвала, есть родные и знакомые девушек в других городах. Они могли отправиться туда. Вы полагаете, что мы должны…

– Я займусь этим, – пообещал я. – Не могли бы вы сказать, к кому скорее всего могли поехать девушки?

– Нет, – ответила она решительно. – Не могу.

С этого свидания я прямиком отправился в агентство и привел в действие обычный механизм: договорился, чтобы агенты других отделов Континенталя занялись некоторыми фамилиями из моего списка, занес черный кабриолет в полицейский реестр угнанных автомобилей и передал фотографам снимки девушек для изготовления копий. Выполнив все это, я был готов беседовать с людьми из списка Миссис Бэнброк. Прежде всего я решил нанести визит Констанс Дели, проживающей на Пост–стрит. Мне отворила служанка. Она сказала, что мисс Дели выехала из города, но не пожелала сообщить, куда отбыла и когда вернется.

Оттуда я пошел на Ван—Несс–авеню и отыскал в автомобильном салоне некоего Вэйна Ферриса – молодого человека с прилизанными волосами, великолепными манерами и нарядами, которые полностью скрывали все остальное, чем он мог обладать, например, ум. Вэйн очень хотел помочь, но не знал, как. Чтобы объяснить это, он истратил уйму времени. Славный парень.

Следующая осечка: “Мистер Скотт находится в Гонолулу”.

В посреднической конторе по торговле недвижимостью на Монтгомери–стрит я застал второго прилизанного, стильного молодого человека с хорошими манерами и в отличном костюме. Звали его Раймонд Элвуд. Я мог бы принять его за близкого родственника Вэйна Ферриса, если бы не знал, что мир изобилует людьми подобного типа. Он тоже не сумел ничего рассказать.

Потом еще несколько осечек: “Он за городом…”, или: “Пошла за покупками…”, или: “Не знаю, где вы можете найти его, мистер…”

Прежде чем отказаться от дальнейших поисков, я нашел приятельницу сестер Бэнброк, миссис Стюарт Коррел. Она жила на Пресидо—Террас, неподалеку от Бэнброков.

Это была маленькая женщина, больше похожая на девочку, примерно такого же возраста, что и миссис Бэнброк. Пушистая блондиночка с большими глазами той особой разновидности голубизны, которая, вне зависимости от того, что за ней скрывается, всегда демонстрирует честность и искренность.

– Я не видела ни Рут, ни Миру вот уже две недели, – ответила она на мой вопрос.

– Ну, а во время последней встречи они говорили что–нибудь об отъезде?

– Нет.

Глаза ее были широко открыты и предельно искренни. Но на верхней губе дрогнула какая–то маленькая мышца.

– И вы не представляете, куда они могли бы поехать?

– Нет.

Ее пальцы смяли кружевной платочек в шарик.

– После вашей последней встречи они давали о себе знать?

– Нет.

Прежде чем это сказать, она увлажнила губы кончиком языка.

– Не можете ли вы сообщить фамилии и адреса ваших общих знакомых?

– Зачем?.. Или…

– Есть шанс, что кто–нибудь из них видел девушек после вас, – пояснил я. – А может, видел их даже после пятницы.

Она без особого энтузиазма продиктовала мне несколько фамилий. Все они уже были в моем списке. Два раза миссис Коррелл допустила некоторые колебания, как если бы пыталась заменить фамилию, которую не хотела называть. На меня глядели все так же широко раскрытые искренние глаза. А пальцы уже не мяли платок – щипали материю платья.

Я не прикидывался, что верю. Но и уверенности, достаточной, чтобы припереть миссис Коррелл к стене, я не ощущал. Уходя, пообещал, что еще вернусь; она при желании могла счесть это угрозой.

– Благодарю вас, – сказал я. – Знаю, как трудно временами вспомнить что–нибудь точно. Если я наткнусь на что–то, способное помочь вашей памяти, – вернусь и скажу.

– Что?.. Да, пожалуйста! – воскликнула она.

Прежде чем потерять дом из поля зрения, я внезапно оглянулся. В окне на втором этаже колыхалась занавеска. Уличный фонарь давал не так уж много света для полной уверенности в том, что за колышащейся занавеской мелькнула светловолосая головка.

Девять тридцать. Слишком поздно для визитов. Я вернулся домой, написал отчет о работе за день и лег в постель, думая больше о миссис Коррелл, нежели о сестрах Бэнброк. С нею надо разобраться…

Утром в агентстве меня ждало несколько телеграмм. Но ни одна из них ничего не вносила в дело. Поиски, предпринятые в других городах, не дали результатов. Из Монтри сообщили, что там не обнаружили ни девушек, ни черного кабриолета.

Я вышел, чтобы съесть сэндвич, и купил газету,

Завтрак оказался испорченным.

САМОУБИЙСТВО ЖЕНЫ БАНКИРА

“Прислуга миссис Стюарт Коррелл, жены вице–президента Голден Гейт Трест Компани, обнаружила сегодня утром свою хозяйку мертвой в спальне дома на Пресидо—Террас. На полу возле кровати валялась склянка из–под яда. Муж умершей не смог указать причины самоубийства. Он сообщил, что она не производила впечатления особы, находящейся в состоянии депрессии, а также…”

Пришлось немного слукавить, чтобы попасть к мистеру Корреллу. Был он высоким, худощавым мужчиной лет тридцати пяти с землистым нервным лицом и голубыми неспокойными глазами.

– Прошу простить меня за беспокойство в такую минуту, – сказал я, когда, наконец, предстал перед ним. – Постараюсь не отнимать у вас времени больше, чем это необходимо. Я – агент Континентального детективного агентства. Пытаюсь отыскать Рут и Миру Бэнброк, которые исчезли несколько дней назад. Думаю, вы их знаете, мистер Коррелл.

– Да, – ответил он равнодушно. – Знаю.

– Вы знаете, что они исчезли?

– Нет. – Его взгляд переместился с кресла на ковер. – А почему я должен знать?

– Когда вы видели Рут и Миру последний раз? – спросил я, игнорируя его вопрос.

– На прошлой неделе… пожалуй, в среду. Собственно, они выходили… стояли в дверях и разговаривали с моей женой, когда я вернулся из банка.

– Жена не говорила вам ничего об их исчезновении?

– Нет. И мне совершенно нечего сказать относительно мисс Бэнброк. Простите, но…

– Еще одну минутку, – попросил я. – Не стал бы докучать вам, если бы не было необходимости. Я заглядывал сюда вчера вечером… пришел, чтобы задать несколько вопросов вашей жене. Мне показалось, что она нервничала. Знаете, создалось впечатление, что ее ответы были… хм… уклончивыми. Я хочу…

Он сорвался с кресла.

– Ты! – выкрикнул он. – Из–за тебя она…

– Спокойно, мистер Коррелл, – попытался я утихомирить его. – Нет ничего, что…

Но он был предельно взбудоражен.

– Ты довел мою жену до смерти! – обрушился он на меня. – Ты убил ее! Совал свой проклятый нос… убил своими угрозами… своими…

Глупо. Жаль парня. Но я находился на работе. Поэтому приходилась дожимать гайку.

– Не будем ссориться, Коррелл. Я приходил сюда, чтобы выяснить, не знает ли ваша жена что–нибудь о дочерях Бэнброка. Она мне врала. Потом совершила самоубийство. Я хочу знать, почему. Откройте мне правду, и я сделаю все, что только смогу, чтобы пресса и общественное мнение не связали ее смерть с исчезновением дочерей Бэнброка.

– Да разве такое возможно? – воскликнул он. – Абсурд!

– Может быть… но между этими двумя событиями есть связь! – Я сочувствовал, но мне следовало делать то, что положено. – Ни малейших сомнений! Если вы скажете, в чем может состоять эта связь, возможно, удастся избежать огласки. Так или иначе я все узнаю. Или вы мне расскажете… или я все узнаю сам.

Какое–то время я думал, что он меня ударит. И не винил бы его. Он, казалось, оцепенел… Потом отошел. Сел в кресло. Отвел глаза.

– Ничего не могу вам сказать, – пробормотал он. – Сегодня утром горничная зашла в комнату жены и нашла ее мертвой. Моя жена не оставила никакого письма, никакого объяснения… ничего.

– Вы видели ее вчера вечером?

– Нет. Ужинал я не дома. Пришел поздно и сразу же отправился в свою комнату. Не хотел будить жену. Я не видел ее со вчерашнего утра.

– Не показалась ли она тогда обеспокоенной или озабоченной?

– Нет!

– А почему, по вашему мнению, она пошла на такое?

– Бог мой, откуда мне знать? Именно над этим и ломаю голову.

– Что–нибудь со здоровьем?

– Она не выглядела больной. Никогда не болела, никогда не жаловалась.

– Может быть, ссоры в последнее время…

– Мы никогда не ссорились… ни разу за полтора года нашего супружества!

– Финансовые затруднения?

Он без слов затряс головой, не отрывая взгляда от ковра.

– Может, какие–нибудь сложности?

Он снова покачал головой.

– Не заметила ли горничная вчера вечером чего–нибудь особенного в поведении госпожи?

– Нет.

– Вы просматривали вещи жены… искали какие–нибудь бумаги, письма?

– Да… и ничего не обнаружил. – Он поднял голову и взглянул на меня. – Только одно… – произнес он медленно – В камине в ее комнате я заметил кучу пепла… Похоже, она сожгла какие–то свои бумаги…

У Коррелла больше ничего не было для меня… по крайней мере, я не сумел ничего больше из него выжать.

Секретарша Альфреда Бэнброка сказала, что шеф на конференции. Я велел уведомить его о моем приходе. Бэнброк вышел и пригласил меня к себе.

На его измученном лице не было написано ничего, кроме вопроса.

Я не заставил долго ждать себя с ответом. Бэнброк – взрослый мужчина, и можно говорить без обиняков.

– Дело приобрело скверный оборот, – сказал я, когда дверь за нами закрылась. – Полагаю, что мы должны просить о помощи полицию и прессу. Миссис Коррелл, приятельница ваших дочерей, солгала м, не вчера, когда я ее расспрашивал. А ночью она совершила самоубийство.

– Ирма Коррелл? Самоубийство?

– Вы ее знаете?

– Да! Очень хорошо! Она была… Была доброй приятельницей моей жены и девочек. Она убила себя?

– Да. Яд. Прошлой ночью. Какое отношение она может иметь к исчезновению ваших дочерей?

– Какое отношение? – повторил он. – Не знаю. А она должна иметь?

– Полагаю, что да. Она говорила мне, что не видела подруг уже две недели. А ее муж на следующий день сказал, что они были у нее в последнюю среду после полудня, когда он вернулся из банка. И она очень нервничала, когда я ее расспрашивал. Вскоре приняла яд. Так что трудно сомневаться в наличии здесь какой–то связи.

– А это означает…

– Что ваши дочери, может быть, в безопасности, но нам нельзя рисковать, – закончил я за него.

– Вы полагаете, что с ними что–то случилось?

– Я ничего не предполагаю, – ответил я уклончиво, – но считаю, что коль скоро с их исчезновением так тесно вяжется смерть, то пора кончать шутить.

Бэнброк позвонил своему адвокату – румяному седовласому старичку по фамилии Норуэлл, который славился тем, что знал об акционерных обществах больше, чем все Морганы, но не имел ни малейшего понятия о полицейских процедурах, и велел ему явиться для встречи во Дворец Правосудия.

Там мы провели полтора часа, пуская полицию по следу и отбирая для прессы то, что, по нашему мнению, следовало опубликовать. Было много фотографий, много общих данных о девушках, но ни слова о связи между ними и миссис Коррелл. Полиция, разумеется, знала о самоубийстве. Когда Бэнброк и его адвокат ушли, я возвратился, чтобы прожевать это дело с Патом Редди, которого назначили полицейским детективом.

Пат Редди был самым молодым среди своих коллег – большой светловолосый ирландец, который весьма любил эффектные штучки на свой особый ленивый манер.

Около двух лет назад, только что упакованный в полицейскую форму, он патрулировал участок в одном из лучших районов города. Однажды вечером Пат выписывал квитанцию о штрафе на автомобиль, припаркованный возле противопожарного гидранта. Внезапно явилась хозяйка машины и вступила с полицейским в перепалку. Это была Элти Уоллес, единственная и капризнейшая дочь владельца Уоллес Коффи Компани – худенькая, легкомысленная девушка с яркими огоньками в глазах. Она, должно быть, немало наговорила Пату, потому что он препроводил ее в полицейское отделение и посадил в камеру.

На следующее утро в отделение ворвался яростно брызжущий пеной старый Уоллес с половиной адвокатского сословия Сан—Франциско. Пат, однако, не уступил, и девушка уплатила штраф. Старый Уоллес потом едва не набросился на Пата в коридоре с кулаками. Пат усмехнулся сонно в лицо императору кофе и процедил сквозь зубы:

– Ты лучше отцепись от меня… а то я перестану пить твой кофе.

Слова ирландца попали во все газеты страны и даже в одну из пьес на Бродвее.

Однако Пат не удовольствовался сим ответным ударом. Спустя три дня он поехал с Элти Уоллес в Аламеду и там вступил с ней в брак. Это я видел собственными глазами. Так сложилось, что я прибыл на одном пароме с ними, вот они и поволокли меня с собой, – им нужен был свидетель.

Старый Уоллес немедленно лишил свою дочь наследства, но кроме него самого, этот факт никого не огорчил. Пат продолжал обходить свой участок, но теперь, когда он прославился, его достоинства были оценены довольно скоро. Его выдвинули в полицейские сыщики.

Старый Уоллес перед смертью смягчился и оставил Элти свои миллионы.

Пат взял выходной на полдня, чтобы пойти на похороны тестя, а вечером вернулся на работу и в ту же ночь задержал автомобиль с бандитами. От службы Пат не отказался. Не знаю, что его жена делала с деньгами, но Пат даже не начал курить сигары получше – а следовало бы. Теперь молодые жили в резиденции Уоллесов, и временами, если утро было дождливым, парня привозил к ратуше изысканный старомодный автомобиль, но в остальном Редди совсем не изменился.

Вот каким был большой светловолосый ирландец, который сидел сейчас по другую сторону письменного стола и окуривал меня, потягивая нечто, имеющее форму сигары.

Наконец он вынул сей сигарообразный предмет изо рта и начал говорить сквозь клубы дыма.

– Миссис Коррелл, которая, как ты говоришь, связана с дочками Бэнброка… месяца два назад на нее напали и ограбили. Восемьсот долларов. Ты в курсе?

Я не был в курсе.

– У нее забрали что–нибудь, кроме наличных? – поинтересовался я.

– Нет.

– Ты в это веришь?

Он усмехнулся.

– Именно, – кивнул он. – Мы не схватили пташку, которая тут поработала.

С женщинами, которые теряют наличные, никогда не знаешь, что тут – ограбление или приобретение.

Он втянул в легкие немного отравы из своей сигарообразной штуки и добавил:

– Но не исключено, что нападение и в самом деле произошло. Что теперь ты намерен делать?

– Сходим в агентство, посмотрим, не появилось ли что–нибудь новенькое.

Потом я хотел еще раз поговорить с миссис Бэнброк: может, она что–нибудь расскажет нам о миссис Коррелл.

В агентстве я получил отчеты по оставшимся в списке лицам. Никто не знал, где находятся девушки, Мы с Редди отправились в дом Бэнброков в Си—Клиф.

Бэнброк позвонил жене и рассказал ей о смерти миссис Коррелл. Нам она сказала, что понятия не имеет, каковы причины самоубийства. И представить не может, что между самоубийством и исчезновением ее падчериц существует какая–то связь.

– Когда я последний раз видела миссис Коррелл – две или даже три недели назад, – она выглядела, как всегда, довольной и счастливой, – сказала миссис Бэнброк. – Она действительно была капризна по своей натуре, но не до такой степени, чтобы совершить подобное.

– Не было ли у нее неприятностей с мужем?

– Нет. Насколько я знаю, они были счастливы, хотя… Она оборвала фразу. В ее глазах мелькнули сомнение, озабоченность.

– Хотя? – повторил я.

– Если теперь я вам не скажу, вы подумаете, что я что–то скрываю, – сказала она, покраснев, с усмешкой, в которой было больше нервов, чем веселья. – Я всегда немного ревновала к Ирме. Она и мой муж… ну, все думали, что они поженятся. Это было перед нашим браком. Я никогда не выдавала своих чувств, здесь, наверное, просто мнительность, но я всегда подозревала, что Ирма вышла замуж за Стюарта скорей из духа противоречия, нежели по другой какой–то причине… и что она по–прежнему любит Альфреда… моего мужа.

– Был ли какой–нибудь определенный повод, чтобы так полагать?

– Нет, откуда! Я никогда по–настоящему не верила… (Так, неясное чувство. Скорее всего, просто моя подозрительность…

Приближался вечер, когда мы с Патом вышли из дома Бэнброков. После того, как мы разбежались, я зашел к Старику – директору филиала агентства в Сан—Франциско, моему шефу, и попросил его, чтобы он дал задание кому–нибудь из агентов изучить прошлое Ирмы Коррелл.

Я просмотрел утренние газеты, – те, что появляются чуть ли не сразу после захода солнца, – прежде чем пойти спать. Они подняли немалый шум вокруг нашего дела. Поместили все факты, кроме тех, которые касались Ирмы Коррелл, плюс фотографии и богатейший набор обычных в таких случаях домыслов и всяческого вздора.

На следующее утро я подался на поиски тех приятелей девушек, с которыми еще не разговаривал. Кое–кого из них нашел, но ничего стоящего узнать не удалось. Около полудня я позвонил в агентство, чтобы выяснить, не появилось ли что–нибудь новенькое. Появилось.

– Был недавно телефонный звонок из конторы шерифа в Мартинесе, – сказал Старик. – Один виноградарь–итальянец из Кноб—Вэлли нашел два дня назад обгоревшую фотографию, на которой он, после того, как познакомился с сегодняшними утренними газетами, опознал Рут Бэнброк. Поедешь туда? Помощник шерифа ждет тебя с тем итальянцем в полицейском отделении в Кноб—Вэлли.

– Еду.

На пристани я использовал оставшиеся до отплытия парома четыре минуты на то, чтобы попытаться дозвониться до Пата. Безрезультатно.

Кноб—Вэлли – городишко с неполной тысячей жителей, грязный и унылый. Меня доставил туда местный поезд Сан—Франциско–Сакраменто сразу же после полудня.

Я немного знал тамошнего шерифа – Тома Орта. У него я застал ожидавших меня людей. Орт представил нас друг другу. Помощник шерифа, Эбнер Пейджет, неповоротливый тип лет сорока с небольшим обвислым подбородком, худым лицом и блеклыми умными глазами, мне сразу понравился. Итальянца звали Джио Кереджино – низкорослый брюнет с пышной шевелюрой, крепкими желтыми зубами, которые он демонстрировал в вечной усмешке, обитавшей под черными усами, и кроткими карими глазами.