Текст книги "Бедная маленькая стерва"

Автор книги: Джеки Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

– Ты опоздала, – с упреком сказал мой босс, ожидавший меня у дверей особняка.

Моего шефа зовут Феликс Сондерс – или Мистер Челюсти, в честь одноименного фильма. Свое прозвище он получил после того, как обзавелся полным комплектом новеньких зубов, которые сверкали у него во рту, словно маленькие маяки. Ну, точь-в-точь как в рекламе отбеливающей жевательной резинки. Выглядит мой босс достаточно оригинально: у него прямой римский нос, острый взгляд и непокорные седые волосы, которые торчат дыбом, делая его похожим на белого Дона Кинга. Феликс обожает светлые костюмы от «Бриони», рубашки ярких расцветок и мягкие остроносые туфли из кожи игуаны, выкрашенной в самые невероятные цвета. Большинство людей считают его весьма колоритным персонажем, однако адвокат он замечательный.

Фирма, на которую я работаю, называется «Сондерс, Филдз, Симмонс и Джонсон». Меня взяли туда секретарем, еще когда я училась в юридическом колледже, и сделали помощником адвоката, как только я получила диплом. А еще через три года я стала старшим помощником.

Не хочу хвастаться, – правда не хочу! – но мне иногда кажется, что Мистеру Челюсти я нравлюсь. Не как женщина, разумеется, а как человек, на которого он всегда может положиться. Я уже говорила, что юрист он просто блестящий! У него гибкий, изворотливый ум, и нет такой мелочи, которую он бы упустил из вида. За это я год за годом прощала ему и неестественно белые зубы, и торчащие дыбом волосы, и пристрастие к дорогим костюмам, и клоунские туфли всех цветов радуги. У Феликса было чему поучиться, и я училась, училась изо всех сил. Он, со своей стороны, показал себя превосходным наставником – благодаря ему мне удалось довольно быстро овладеть профессиональными секретами, которым не учат в колледже, что принесло пользу нам обоим. Вскоре, если не случится ничего из ряда вон выходящего, меня должны сделать младшим партнером фирмы.

Наверное, Джош все-таки был прав, когда утверждал, что карьера для меня важнее всего. А когда он отчалил, у меня и вовсе не осталось ни одной мало-мальски весомой причины не ставить работу на первое место.

Я бросила взгляд на свои часы от «Картье» – подарок ко дню рождения от Мистера Челюсти. По большому счету, мне наплевать на фирменные ярлыки, но другие люди – особенно в Беверли-Хиллз – придают им большое значение.

– Две минуты – это не опоздание, – твердо возразила я.

Феликс приподнял кустистую бровь.

– Не можешь не спорить, – сказал он, с трудом обуздывая раздражение.

– Я не спорю, просто констатирую факт, – откликнулась я.

– Вот девушка, которая видит мир только в черном или белом цвете, – сухо пробормотал Феликс и поскреб подбородок согнутым пальцем.

– И что в этом плохого? – тут же парировала я. Что поделать – я люблю оставлять за собой последнее слово, хотя эта моя привычка многих доводит до белого каления. Я, впрочем, не обращаю внимания. Мне нравится настаивать на своем, к тому же – пусть это и прозвучит нескромно – в большинстве случаев я действительно оказываюсь права.

– Ну ладно, иди за мной, – милостиво кивнул Феликс. – Нас ждет работа.

Я считаюсь крутым адвокатом, потому что за последние полтора года мне довелось защищать в суде двух очень известных клиентов, причем оба были оправданы.

Клиент номер один был знаменитым режиссером, которого некая звезда телевизионных сериалов обвинила в изнасиловании. Понятно зачем – ее карьера клонилась к закату, а ей все еще очень хотелось известности. Сообщения о грядущем суде не сходили с первых полос газет в течение месяцев, хотя на сами слушания ушло всего-то пять дней – одна рабочая неделя.

Актриса-истица не пользовалась особой популярностью даже в свои лучшие годы. На протяжении долгого времени она играла на телевидении роли разнообразных стерв, и мне не составило большого труда убедить жюри, что эти роли более чем соответствовали ее характеру, внутренней сущности и чему хотите. Что касалось режиссера, то я настаивала на том, что он давно и счастливо женат, искренне любит жену и детей и глубоко сожалеет о случившемся. Половой акт между ответчиком и истицей я не отрицала, однако в свете всего вышесказанного мне удалось представить его как единичный и случайный. Кроме того, я особенно подчеркнула, что в последнее время вышедшая в тираж актриса остро нуждалась в популярности, которую мог дать ей только громкий скандал. Ergo[1]1
  Ergo (лат.) – следовательно.


[Закрыть], она могла намеренно спровоцировать ответчика на действия, способные послужить ее целям.

«Вы все, вероятно, видели фильм «Наваждение», – так завершила я свою речь, окидывая присяжных долгим внимательным взглядом, который, как мне говорили, обладал определенным гипнотическим воздействием. – Дело, по которому вам предстоит вынести решение, как две капли воды напоминает сюжет этой ленты, поэтому суть происшедшего должна быть вам предельно ясна. Прошу вас только об одном: не забывайте, что мы не в кино и что от вашего решения зависят судьбы реально существующих людей. Поставьте себя на место ответчика…»

Тут я выдержала эффектную паузу.

«Мой подзащитный действительно изменил своей жене, но ведь он не святой – как и любой из нас. Он переспал с истицей, но и только! Не было никакого насилия, была лишь ночь, которую он провел с женщиной, готовой на все, лишь бы подстегнуть интерес к своей персоне – и к своей карьере на экране. Неужели из-за одной ошибки, из-за минутной слабости этот ни в чем не повинный человек должен потерять все, что есть у него в жизни?»

Еще одна пауза, еще один «гипнотический» взгляд, устремленный на скамью присяжных.

«Я так не думаю. А вы?»

Присяжные только что не аплодировали.

Режиссер был полностью оправдан, а я одержала первую крупную победу. Мое начальство в фирме было очень довольно тем, как я построила защиту и как держала себя в суде, поэтому шесть месяцев спустя мне поручили еще одно громкое дело. На этот раз моим клиентом оказался популярный комедийный актер, обвинявшийся в непристойном обнажении в публичном месте в присутствии детей. Пресса уже ославила его педофилом, но я сумела сделать так, что из зала суда он вышел чистым, как стеклышко. В своей речи я упирала на то, что у звезды была большая семья – дети, которых он обожал, жена, которую любил. Кроме того, актер тратил значительные суммы на благотворительность – этот общеизвестный факт мне очень пригодился. «Разве может человек, искренне любящий не только свою семью, но и детей, в силу обстоятельств нуждающихся в помощи, хотя бы подумать о том, чтобы причинить вред ребенку?» – вопрошала я.

Разумеется, мы выиграли дело.

Сегодня речь шла об убийстве. Правда, Ральфа Маэстро в убийстве пока никто не обвинял, но только пока.

Пройдет несколько часов, и все может измениться.

– Думаю, вам стоит быстренько ввести меня в курс дела, – сказала я Феликсу, входя за ним в вестибюль роскошного особняка Маэстро.

Мистер Челюсти остановился и, похлопав меня по плечу, быстро-быстро зашептал мне на ухо:

– Ральф Маэстро – мировая знаменитость и звезда кино. – Он немного помолчал, словно обдумывая свои слова. – Вернее, был ею когда-то. Сейчас кое-что изменилось, но звезда такого калибра всегда остается звездой, пусть теперь мистер Маэстро и не гребет деньги лопатой.

– А он разве не гребет? – спросила я.

– Что?

– Деньги лопатой, – подсказала я.

– Это не относится к делу, – парировал Феликс, а я задумалась, не сказать ли ему, что когда-то я знала семью Маэстро и даже училась в одной школе с дочерью Ральфа и Джеммы. Впрочем, я тут же решила, что это к делу тоже не относится. К тому же вряд ли Ральф меня помнит.

Феликс тем временем рассказал мне все, что было ему известно. Накануне вечером чета Маэстро посетила крупный благотворительный прием в «Беверли-Уилшир-отеле». Вернувшись домой около одиннадцати, Джемма сразу ушла наверх в свою спальню, а Ральф остался в гостиной на первом этаже, где он смотрел телевизор и наслаждался контрабандной кубинской сигарой. Уже поздно вечером Ральф вышел из особняка, чтобы навестить своих любимых собак – двух свирепых питбулей, которых в дом не впускали. Примерно в час ночи он тоже поднялся в свою спальню. (То, что у супругов Маэстро были отдельные спальни, меня не удивило – у богатых и знаменитых свои причуды.) Там Ральф снова смотрел телевизор, пока не уснул – часа в три или около того. В шесть утра он проснулся и отправился в собственный тренажерный зал в доме. Ральф ничего не подозревал, пока тело Джеммы не обнаружила их экономка Льюпа, она из Гватемалы. Актриса была застрелена в собственной постели – убита выстрелом в лицо.

Тут я перебила Феликса, поспешив задать несколько важных вопросов:

– Полиция нашла орудие убийства?

– Нет. – Он покачал головой.

– Как насчет следов взлома?

– Никаких.

– Супруги Маэстро ладили между собой?

Феликс пожал плечами:

– Кто знает? Впрочем, я надеюсь это выяснить, как только мне удастся выставить отсюда полицейскую бригаду.

Полицейская бригада состояла из двух следователей и полутора десятков копов и экспертов, которые на карачках ползали по всем углам. Экономку Льюпу я обнаружила в кухне, где она проливала слезы по погибшей хозяйке. Тело Джеммы Маэстро все еще лежало наверху, хотя полицейский фотограф работал уже на первом этаже.

Я попыталась заговорить с одним из детективов – темнокожим парнем, похожим на постаревшего Уилла Смита. Про себя я решила, что когда-то он приехал в Голливуд в надежде получить роль и стать знаменитостью, но что-то не сложилось, и он оказался в полицейском управлении Беверли-Хиллз. Что поделать, такова судьба большинства жителей города – тысячи людей приезжают сюда в надежде на славу и богатство, но удача улыбается единицам.

Фамилия парня была Престон. Его напарницу – женщину азиатского происхождения – мне представили как детектива Ли.

Интересно, подумала я, кто-нибудь из них уже позвонил Аннабель и сообщил ей ужасные новости?

При одной мысли об этом мне стало не по себе. Как вообще делают такие звонки? «Добрый день, мисс Маэстро, с вами говорят из полиции Беверли-Хиллз. Ваша мать убита – застрелена в собственной постели. Главный подозреваемый – ваш отец. Примите наши соболезнования и – раз уж так получилось – позвольте заодно поздравить вас с наступающим Рождеством».

– Эй, что с тобой? – окликнул меня Феликс. Как я уже говорила, он привык полагаться на меня как на свою правую руку, и его очень раздражало, когда его правая рука о чем-то задумывалась.

– А дочь Ральфа известили о несчастье? – брякнула я.

Феликс подозрительно прищурился.

– Откуда ты знаешь, что у него есть дочь?

– Это всем известно, – нашлась я.

– Насколько мне известно, полиция еще никому ни о чем не сообщала, – сказал Феликс, нашаривая в кармане пиджака коробочку с мятным освежителем дыхания. Забросив пару таблеток в рот, он снова убрал коробочку; предложить приятную на вкус таблетку мне ему даже не пришло в голову.

– Ты хоть представляешь, с какой силой пресса вцепится в этот лакомый кусочек? – проговорил он, и в воздухе сразу запахло мятой. – Это убийство будет покруче, чем дела Фила Спектора и Роберта Блейка, вместе взятые.

– Вы не в курсе, полиция собирается взять Ральфа Маэстро под стражу? – спросила я.

– Пока я остаюсь его адвокатом, этого не будет, – отчеканил Феликс с непоколебимой уверенностью в голосе. – Никаких улик, которые указывали бы на то, что он мог совершить это убийство, полиция не обнаружила.

«А он его совершил?» – хотелось мне спросить, но я промолчала. Иногда узнаешь больше, если держишь язык за зубами.

Глава 3
КЭРОЛАЙН

– Ты поклялся, что разведешься с женой! – воскликнула Кэролайн Гендерсон, и ее светло-голубые глаза наполнились слезами. Ее босс, ее любовник, обещал многое, но ничего не сделал. – Ты говорил, что расстанешься с нею еще до Рождества!

Сенатор Грегори Стоунмен нервно расхаживал по своему кабинету, глядя себе под ноги. На прелестную девушку с короткими волосами цвета светлого меда он старался не смотреть. Сенатору было за пятьдесят, он был высокий, с крупной головой, шапкой густых седых волос, резкими орлиными чертами лица и тонкими губами, которые, как у большинства политиков, в нужный момент легко и непринужденно складывались в приятную улыбку.

– Выслушай меня, дорогая… – проговорил сенатор приятным, хорошо поставленным баритоном. – Ты должна…

– Я тебя уже слушала, – перебила Кэролайн, невольно повышая голос. – Два года ты кормил меня пустыми обещаниями. – Она бросила на Стоунмена гневный взгляд. – Ты клялся, что к Рождеству мы будем вместе и никто не сможет нам помешать. Ты обещал бросить жену и уйти ко мне, но ничего не сделал!

– Я знаю, дорогая, но…

– Ты лгал мне, Грегори! – почти выкрикнула Кэролайн. – Я почти уверена, что ты до сих пор даже не сказал ей о нас!

При этих словах стоявшие в ее глазах слезы покатились по щекам, и сенатор отвернулся – женские слезы его всегда раздражали. Мало того, что ему приходилось терпеть истерики жены, так теперь еще и любовница вздумала устраивать сцены! Какое право она имеет что-то от него требовать? Да, она хороша собой, чертовски хороша, но ведь есть и другие. Буквально на днях сенатор познакомился с английской журналисткой – корреспонденткой влиятельной лондонской газеты. Девушка была юна и свежа; по сравнению с ней Кэролайн выглядела деревенской дурнушкой, хотя сенатор не мог не признать, что тело у его нынешней любовницы было потрясающее. Особенно великолепны были груди – именно они и заставили Грегори наобещать девчонке черт знает чего.

Но и Кэролайн тоже хороша. Надо же было вообразить, будто ради нее он разведется с собственной женой!

Как бы не так!

В Вашингтоне играли по-крупному, и правила этой игры были жесткими, как нигде. Одно из них гласило: интрижки допускаются при условии, что они не влияют на брак. И каждый, кто хотел участвовать в большой игре, должен был строго соблюдать это правило.

– Тише, тише!.. – попытался успокоить девушку Грегори. – Не надо так кричать, услышат!

– А мне наплевать! – выкрикнула Кэролайн в ответ.

– После Рождества… – начал он.

– Нет! – взвизгнула Кэролайн. – Ты обещал, и я хочу, чтобы ты сдержал слово. Иначе…

– Что – «иначе»? – спросил он с угрозой.

– Иначе я сама расскажу о нас твоей жене, потому что ты, похоже, не в состоянии этого сделать.

Ее слова повисли между ними как тяжелый, плотный занавес, на мгновение в кабинете установилась глубокая тишина.

Грегори нахмурился сильнее. Он был уверен, что, если бы приятель Кэролайн Мэтт не исчез в неизвестном направлении, сегодняшнего неприятного разговора не было бы, но ему не повезло. Мэтту, по-видимому, надоела эта истеричная девчонка, и он слинял неизвестно куда, а в результате сенатор остался один на один с этой навязчивой девицей, которая теперь будет цепляться за него с еще большей силой. Она уже начала предъявлять ему требования, которые он не хотел, да и не мог выполнить. Хуже того – она пыталась угрожать. Неужели она не соображает, что он не какая-нибудь шантрапа из ночного клуба, он – сенатор, известный политик с незапятнанной репутацией, за плечами которого двадцать лет брака, не омраченного ни единым скандалом?

Подобное поведение было неприемлемым и непростительным, и он не собирался дальше терпеть ее выходки.

– Пожалуйста, давай поговорим об этом в другом месте, – проговорил Стоунмен, с тревогой покосившись на закрытую дверь кабинета.

– Почему в другом? – огрызнулась Кэролайн, и ее лицо покраснело от гнева. – Боишься, что нас услышат? Ерунда! Все и так скоро обо всем узнают!

– Нет, не узнают.

– А я говорю – узнают!

Грегори почувствовал, что с него хватит. Кем, черт побери, себя вообразила эта маленькая дрянь?

– Это почему же? – холодно спросил он.

– Потому что я им все расскажу, – с вызовом ответила Кэролайн. – Сначала твоей жене, а потом и остальным.

Резко повернувшись, Стоунмен, словно клещами, сжал ее руку.

– Ты никому ничего не расскажешь, – отчеканил он. – Даже не думай об этом!

– Ты не сможешь мне помешать, – с неменьшей решительностью отрезала Кэролайн.

– Но почему? Почему ты хочешь так поступить со мной? После всего, что между нами было… – проговорил сенатор, делая последнее отчаянное усилие обуздать свой гнев.

Кэролайн смотрела на него, нижняя губа ее дрожала, руки тряслись. Нет, не так она представляла себе этот разговор, но выхода не было. Грегори должен был знать…

– Я… я беременна, – выговорила она наконец.

– Что-о?.. – Стоунмен побледнел и отшатнулся. – Что ты сказала? Повтори!

– Я беременна. – Кэролайн опустила глаза.

– Но это невозможно! – взорвался сенатор. Такого оборота он и впрямь не предвидел. – Ведь ты же сказала, что принимаешь таблетки!

– Да, я принимала, но все бывает… – проговорила она. – Но, может быть, только…

– Что – только? Что, черт побери, ты имеешь в виду?!

– Даже таблетки не дают стопроцентной гарантии, – сказала Кэролайн. – Многое зависит от организма.

– О боже!.. – выдохнул сенатор.

– Вот, теперь я тебе все сказала, – пробормотала Кэролайн, чувствуя себя намного спокойнее. – Сам видишь – мы больше не можем скрывать наши отношения. Придется объявить обо всем открыто.

Схватившись руками за голову, Стоунмен чуть не бегом пересек кабинет и остановился в углу, потрясенно глядя на Кэролайн.

– Откуда ты… Почему ты решила, что это мой ребенок? – хрипло спросил он.

Кэролайн с самого начала ожидала от Грегори подобного вопроса. Слишком хорошо она знала своего босса, знала его слабые места. И в политике, и в реальной жизни сенатор Грегори Стоунмен не спешил признавать свои ошибки и свою вину, предпочитая переложить ответственность на чужие плечи. Несмотря на это, Кэролайн продолжала его любить – она просто не могла ничего с собой поделать.

А теперь, когда она носила под сердцем его ребенка, ей еще сильнее хотелось быть с Грегори.

– Это твой ребенок, – тихо сказала она. – В этом нет никаких сомнений.

– Откуда такая уверенность? – Сенатор понемногу овладел собой и даже нашел в себе силы усмехнуться.

Господи, невольно подумала Кэролайн, зачем он пытается унизить ее, зачем ему нужно, чтобы она чувствовала себя шлюхой? Ведь она любит его, так любит!..

– В последний раз я спала с Мэттом месяца три назад. Или даже больше, – тихо сказала она. – Это твой ребенок, Грегори. Имей мужество признать это.

– О боже! – снова воскликнул Стоунмен. – Зачем?.. Зачем ты это сделала?

– Зачем я это сделала? – переспросила она, на мгновение поддавшись вспыхнувшему внутри гневу. – Если мне не изменяет память, это ты два раза в неделю приезжаешь ко мне домой, чтобы трахать меня во все дырки!

Сенатор поморщился.

– Не надо грубостей! – бросил он. – Это тебе не идет.

Кэролайн покачала головой. Ей казалось, что после того, как она сообщит Грегори потрясающую новость, разговор непременно свернет в другое русло. «Ребенок? Мой ребенок?! Это же замечательно! – воскликнет Грегори. – Теперь мы должны быть вместе. Завтра же я позвоню своему адвокату и попрошу его начать бракоразводный процесс». Но сенатор Стоунмен ничего подобного не сказал. Больше того, в глубине души Кэролайн предполагала, что именно такой реакции ей следовало ожидать, но не переставала надеяться на лучшее.

Вздохнув, она подумала о том, что ей совершенно не с кем посоветоваться. В самом начале их романа Грегори потребовал от нее строго хранить тайну, поэтому Кэролайн не стала ничего рассказывать даже Денвер – своей лучшей подруге, которая жила в Лос-Анджелесе. О Мэтте, об их отношениях и недавнем разрыве, Денвер знала все, а о Грегори – ничего.

Сам Мэтт, кстати, тоже не подозревал, что у него появился соперник. Он не переезжал к Кэролайн и лишь изредка оставался у нее на ночь, поэтому ей и удалось скрыть от него существование Грегори.

Но теперь все изменилось, и Кэролайн очень хотелось рассказать о своей тайне всему миру, и в первую очередь – жене Грегори Эвелин, которая, если верить сенатору, была холодной, властной женщиной, уже давно отказывавшей своему мужу в супружеских ласках. Именно по этой причине Кэролайн не испытывала угрызений совести от того, что спит с женатым мужчиной. Грегори нуждался в ней, а она – в нем, и это делало их связь прочной.

Сенатор отошел к окну и стоял там, повернувшись к Кэролайн спиной.

– В общем… – неуверенно добавила она в надежде, что Грегори одумался и изменил свое отношение к сложившейся ситуации, – я считаю, что у тебя нет выбора. Либо ты сам скажешь все своей жене, либо это сделаю я.

Сенатор резко обернулся, и его глаза как-то странно блеснули.

– Значит, – проговорил он вкрадчиво, – ты так ставишь вопрос?

– Да, Грегори, – храбро ответила Кэролайн. – Пойми, это не угроза, но… Мне придется так поступить.

– Вот, значит, как? Придется?

– Да.

На его лице появилось задумчивое выражение. Кэролайн это показалось добрым знаком. Вероятно, Грегори все-таки понял, что выхода у него действительно нет. Кроме того, он перестал злиться и кричать на нее.

Последовала долгая пауза, наконец Стоунмен сказал:

– И все-таки напрасно ты заговорила об этом здесь. Я думаю, этот… вопрос нам следовало бы обсудить где-то в другом месте, чтобы никто не мешал.

– Наверное, ты прав… – Кэролайн с облегчением вздохнула. Кажется, он все-таки смирился с новостями.

– Мне… Я думаю, ты должна дать мне пару недель, чтобы обо всем как следует поразмыслить, все подготовить и организовать. – Сенатор снова быстро взглянул на нее. – Я не волшебник, и у меня нет волшебной палочки, чтобы творить чудеса в мгновение ока.

– Мне кажется, это разумно, – ответила она. – В смысле – все не так просто, правда?

– Ты даже не представляешь себе, как все сложно, – покачал головой Стоунмен, нервно покусывая нижнюю губу. – С женой я могу все решить сравнительно быстро, но вот дети… Они-то ни в чем не виноваты.

– Да. – Кэролайн послушно кивнула. – Я понимаю, что это большая проблема.

– Вот именно, – с нажимом сказал Грегори.

– Но вместе мы справимся, – тут же добавила она. – В конце концов проблема разрешится, и тогда мы будем принадлежать друг другу.

Сенатор бросил на нее настороженный взгляд.

– Ты никому не говорила о… ну, о нас, о ребенке? – спросил он.

– Никому. Ни единого словечка! – уверила она.

– Уверена?

– Абсолютно. Зачем бы я стала рассказывать? Ведь это наш секрет.

– Ну, некоторые женщины любят делиться подобными новостями с подругами.

– Я не из таких.

Не глядя на нее, Стоунмен снова принялся расхаживать по кабинету. Кэролайн следила за ним взглядом, ожидая, что еще он скажет.

– И как давно ты… Когда это случилось? – выдавил он наконец. – Я имею в виду срок твоей беременности…

– Я думаю – семь или восемь недель. А что?

– А у врача ты была?

– Я собиралась посетить своего гинеколога на будущей неделе, – ответила Кэролайн. Его интерес подбодрил ее. Кажется, Грегори начинал проникаться ролью отца своего будущего ребенка.

– Не ходи к нему, – резко сказал Грегори, на мгновение останавливаясь. – У нашего ребенка должно быть все только самое лучшее. Я договорюсь, чтобы тебя наблюдал настоящий специалист.

«У нашего ребенка»… – Кэролайн было ужасно приятно слышать эти слова от Грегори – от ее Грегори. Она хорошо помнила, как два месяца назад, когда его жена и дети уехали за город, он привез ее в свой дом. Там они провели несколько волшебных часов: Грегори был особенно ласков и нежен, и она старалась ответить тем же. Должно быть, именно тогда и был зачат младенец, который рос сейчас в ее лоне.

Поддавшись внезапному порыву, Кэролайн вскочила и, бросившись к Грегори, крепко обняла его за шею.

– Мне очень жаль, правда… – прошептала она, уткнувшись лицом ему в плечо и с наслаждением вдыхая его запах. – Я не хотела, чтобы это случилось, действительно не хотела, но так получилось, и теперь мне кажется, что иначе и не могло быть. Мы с тобой созданы друг для друга, и я тебя очень, очень люблю. Я готова сделать для тебя все что угодно!

– Я знаю. – Стоунмен коротко кивнул. Мысли теснились у него в голове, и ни одна из них не была приятной.

– А как будет здорово, когда нам не нужно будет прятаться! – вздохнула Кэролайн, живо представляя себе, как она сопровождает Грегори на важных мероприятиях, приемах и званых обедах. – Да ты и сам увидишь!

– Увижу, – медленно сказал он. – Только ты должна дать мне возможность сделать все как надо.

– Конечно, дорогой! – пообещала Кэролайн.

– Главное, никому пока ничего не говори, – напомнил он. – Это очень важно. Поняла?

– Конечно, я поняла, – ответила она, целуя его в губы. Ее язык молнией метнулся в его приоткрытый рот, потом погрузился глубже, и Стоунмен почувствовал знакомое шевеление в брюках.

Эта хитрая тварь угрожала ему, шантажировала своей беременностью, она фактически загнала его в угол – и все равно он возбудился, как подросток.

Опустив руки на грудь Кэролайн, сенатор принялся сквозь блузку теребить ее соски.

– Запри дверь, – прошептал он несколько мгновений спустя хриплым от нахлынувшего желания голосом. – Вот так, отлично… А теперь сними блузку, встань на колени и поработай язычком… ну, как ты умеешь. Нам ведь нужно как-то отметить… ну, что ты сказала.

– Конечно, Грегори, – пробормотала Кэролайн, у которой окончательно отлегло от сердца. Теперь она была абсолютно уверена, что все будет как надо. – Я сделаю, как ты хочешь…