Текст книги "Дочь огня"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Хайдаркул даже раскрыл рот от удивления. Значит, в Бухаре есть понимающие, справедливые и храбрые люди. И это учащиеся медресе в белых чалмах! Он столько лет терпел от баев и мулл жестокие притеснении, что всякий, кто жил в достатке или по виду своему походил на муллу, ему врагом. Теперь у него открылись глаза. Оказывается, в Бухаре но все плохи, лес, как говорится, не без льва, так не надо отчаиваться. Приободренный, он рассказал обо всем, что произошло с ним в эту ночь. Что же мне делать? Бежать из города, искать пристанища или г прятаться в игорном доме?
Нет, – возразил кори Шариф, – я вас не отпущу.
– Спасибо за доброе намерение, но мне нельзя здесь оставаться.
– Я знаю одно безопасное место, – заговорил кори Усман. – Правда, там довольно беспокойно…
– А что за место? – спросил кори Шариф.
– Хайдаркул-ака, – продолжал кори Усман, – вы на меня не обижайтесь, я думаю только о вашей пользе… Захотите – примете мой совет, не захотите – ваша воля. Так вот, если человек попадает в сумасшедший дом Ходжа-Убон, о нем забывают. Вот я и думаю – распустим слух, что вы не в себе, и отправим вас туда. Будем приносить еду, заботиться о вас, а пройдет время, страсти улягутся, мы скажем, что вы поправились, дадим поручительство и заберем вас оттуда.
Кори Шариф возразил:
– Это не подходит, какой он сумасшедший, Хайдаркул-ака! Да и жизнь среди сумасшедших… Нет, нет!
– Неужели мы не можем его сами спрятать? – горячо сказал Ашраф-джан.
Мирзо-Ибрагим подхватил:
– Наденем на него паранджу и уведем из города. Только решим куда. Все погрузились в мрачное раздумье. Хайдаркул так и застыл с пиалойчая в руке. Ему понравилось неожиданное предложение кори Усмана. Почему бы и не пойти на некоторое время в сумасшедший дом? А выйдя оттуда, он будет находиться под покровительством этих славных людей, а не в обществе отпетых игроков. Они всех уверят, что он тихо помешанный, никому вреда не приносит, и он, изменив свою внешность, сможет свободно ходить по городу. Неплохой совет, надо им воспользоваться.
– Я согласен с предложением брата кори Усмана, – сказал Хайдаркул.
Все удивленно переглянулись.
– Не так уж страшно, – продолжал он, – прожить некоторое время среди сумасшедших. Но у меня есть к вам просьба, уважите ли вы ее?
– Говорите, обдумаем все как следует.
– Возьмите меня, бездомного, одинокого бедняка, к себе в слуги. Четверо друзей взглянули на него вопросительно.
– В сумасшедшем доме заявите, что я слуга кого-нибудь из вас, что моя родина далеко, и, когда я оттуда выйду, вы оставите меня при себе.
Друзья молчали, не зная, что на это ответить: ведь они бедны, с трудом добывают средства для существования и всегда обходятся без слуги.
– Я буду подметать ваши кельи, стирать, на базар ходить, готовить, все-все сделаю, только не гоните меня. Спать буду где-нибудь в подвале или в проходе, постелю циновку – и ладно!
Раньше всех опомнился Мирзо-Ибрагим:
– Что вы, что вы, Хайдаркул-ака, не говорите так! Мы учащиеся медресе, знатоки Корана, но на слугу у нас нет средств. Мы сами обслуживаем себя и друг друга. А что касается жилья, то в келье каждого из нас вы всегда будете желанным и дорогим гостем. Ведь это только временно, чтобы спастись от преследования, вам придется здесь поселиться…
Но Хайдаркул настойчиво повторил:
– Нет, я должен считаться вашим слугой.
– Это в интересах дела? – спросил кори Усман. Хайдаркул кивнул.
…Аксакал Нусратулло сидел в миршабхане и хвастался перед мирша-бом Абдурахманом своими подвигами.
– Что я, людей не знаю, что ли? Хорошо изучил все привычки простолюдинов. Известны мне все их обычаи и обряды. Только вы отдали приказ, я тут же смекнул, сам сообразил, ни с кем не советовался: чужой человек Фирузу не увел бы, да она и сама с чужим не пойдет… За мужчинами она еще не гоняется – значит, не с кем ей убежать. Вот и явится она сама или ее покровитель в какой-нибудь канун пятницы, а не то в понедельник в домик старухи… Зажжет свечу, прочтет заупокойную молитву. Я уж велел имаму и суфи караулить и, как только кого завидят, тут же сообщить мне…
– Мне не ваши доблести нужны, а Фируза или хотя бы ее похититель. Подождите, а тот, что убежал на крышу… кто бы это мог быть? Каков он на вид? Разве имам и суфи не узнали его?
– Темно было, не разглядели, – ответил Нусратулло. – Да ведь вам узнать – проще простого.
– А как?
– Ведь Ахмед-джан, водонос, и этот слуга бая… как его… да, Асо у вас находятся. Вот и попытайте их как следует…
– Не вам учить меня!.. – оборвал аксакала миршаб. – Скажите-ка лучше, каков он из себя, тот беглец! А насчет Асо… Бай передал мне, что он сам велел ему запереть домик старухи. Это подтвердилось во время обыска: в кармане Асо нашли замок и ключ. Вот почему он и попал в домик. У нас остается только водонос, а он, кажется, опытный волк.
– Да, водонос – опытный волк! Если сможете развязать ему язык, все загадки разгадаете.
– Ладно, утром учиним допрос, а ночью пусть в колодках блаженствуют…
Аксакал поднялся, собираясь уходить.
– Ну, до свидания, пришлите все же следопытов, проверим, – сказал он и у дверей снова остановился. – Впрочем, я тоже думаю, что Асо тут ни при чем. Он парень несмышленый, простой слуга, одинокий, ему и спрятать-то Фирузу негде.
Кивнув, миршаб потянулся и протяжно зевнул.
Пропели третьи петухи. Улицы были давно пусты, город мирно спал. Не спали только бедные узники, Ахмед-джан и Асо, закованные в колодки. Асо горько плакал, а водонос утешал его:
– Не плачь, сынок, не радуй своих врагов. Они еще подумают, что попался мягкий кусочек, им по зубам. Ты и мне настроение портишь, и духам умерших покою не даешь, а пользы от слез твоих никакой.
Асо с трудом сдержал слезы и, всхлипывая, заговорил:
– Я… не о себе… мне обидно… за старуху… даже молитву заупокойную не дают прочитать. И бедной девушке нельзя в свой дом прийти, поминальную свечу зажечь. За что такая несправедливость!
– Э, брось! Мучитель потому и мучитель, что он мучит людей. Так всегда было, так и останется. А ты не волнуйся понапрасну, чему быть, того не миновать… Подойди лучше ко мне поближе, я тебе кое-что скажу слушай и запоминай. Завтра утром миршаб вызовет тебя и станет спрашивать, что ты делал в домике старухи. А ты скажешь, что должен был запереть его, собрался было уже запирать, как явился водонос Ахмед-джан. Тогда вы оба зашли внутрь, прочли молитву – и все. Станут тебя о Фирузе спрашивать – ты ничего не знаешь. Если проговоришься, и себя и Фирузу погубишь. А если тебя отпустят раньше, чем меня, сходи к моей старухе, скажи, чтобы она отвела Фирузу к Оймулло Танбур. Раз уж они взялись за нас, в конце концов нападут на ее след… А там для нее безопаснее.
Вдруг за дверью послышались какие-то неясные звуки. Водонос замолчал, испугавшись, что злые уши подслушали его слова, проведали тайну. Но напрасно беспокоился водонос, за дверью никого не было. И миршаб, и его подчиненные занимались своими делами, арестанты их сейчас не заботили. Миршаб ушел домой. А стражники собрались в мехманхане и обо всем забыли за азартной игрой.
Темница, в которой находились заключенные, расположена как раз под мехманханой. Стены ее были сложены из горного камня, в них – ни окна, ни малейшей щели. Дверь, обитая металлом, плотно запиралась, открыть ее или сломать нельзя было без особых инструментов. У арестантов, конечно, ничего такого и в помине не было. Одетые лишь в штаны и рубашку, с колодками на ногах, с цепью и железным обручем на шее, они никак не могли сбежать, и стражники на этот счет не беспокоились. Выполняя приказ начальника, они находились на своем посту. Но им и в голову не приходило подслушивать разговоры заключенных…
Звериная злоба миршаба была известна. Ахмед-джан знал, каким пыткам подвергаются попавшие в миршабхану. В себе он был уверен – сколько бы его ни били, как бы ни пытали, он не выдаст Фирузу, не смутит душу покойной старухи. Но за Асо он боялся. А вдруг по молодости лет юноша поверит врагам или не выдержит пыток и скажет, где Фируза. И зачем я открыл ему, где она, – мысленно упрекал себя Ахмед-джан. – Надо было подождать, пока все уляжется, позабудется…
Эх, стар я стал, да жалость одолела, пропади она пропадом!..
Ахмед-джан все раздумывал: столько людей суетятся вокруг этой никому не известной, одинокой девочки-сироты. И аксакал, и суфи, и имам… Даже сам миршаб. Чего они хотят от нее, эти волки-людоеды, на что зарятся? Кому же из них первому она достанется? А может, здесь какая-то тайна? Может, подхалимы эти для бая стараются?.. Они хотят найти того, кто ударил бая ножом. Но при чем тут Фируза? Да при чем он сам, Ахмед-джан?
Асо в это время думал о своем: почему при жизни тетушки Дилором он не обручился с Фирузой? Хоть ей и мало лет, а на вид – совсем взрослая. Старуха сама должна была позаботиться. Да и водонос мог все устроить. А они ничего не сделали. Правда, никто и не думал, что старуха так скоро помрет. И зачем понадобилась Фируза миршабу? Чего они рыщут, разыскивают ее? Что бы там ни было, он никому не позволит коснуться грязными руками хотя бы ногтя Фирузы. За Фирузу он готов пожертвовать своей жизнью!
Время шло, кончалась короткая летняя ночь. Из узких щелей в потолке в кромешную тьму подвала проник дневной свет. Теперь можно было кое-как разглядеть товарищей по несчастью. Их было человек десять, с колодками на ногах, некоторые растянулись прямо на холодной земле.
– Ты спал? – спросил Ахмед-джан у Асо.
– Нет, не спится. Вот уже день настал, а сна ни в одном глазу. Обычно я хорошо сплю.
– Научишься и тут, сынок, – вмешался в разговор мужчина с длинными волосами, заросший бородой. – Мало-помалу привыкнешь и спать начнешь. А если потрафишь миршабу, признаешь все его поклепы, дело твое быстро кончится: миршаб доложит казию, тот – кушбеги, и по святому шариату тебя или в зиндан запрут, или дадут семьдесят пять палок… А там прочтешь молитву во славу его величества эмира, и тебя отпустят. Но по мне – лучше зиндан, чем семьдесят пять палок. Там прохладно, много людей, будешь работать, нищенствовать – это можно – у стен тюрьмы, прокормишься как-нибудь… Здесь, в миршабхане, худо, ноги прямо отсыхают в колодках, глаза слепнут в этой кромешной тьме, живем впроголодь, да еще пытают, мучают…
– А вы сколько дней… – начал было Асо, но собеседник прервал его:
– Здесь об этом не спрашивают. Мы тут счет и дням и ночам потеряли, сынок. Не помню уж, сколько недель, а то и месяцев прошло, как сюда упрятали по чьему-то навету… Клеветники сами, наверно, кого-то убивают, грабят, а потом на чью-нибудь голову сваливают, чтобы замести следы. Если я сознаюсь в убийстве, которого не совершал, меня бросят в зиндан, а то и казнят – голову снимут. Но не дамся, не приму на себя вину, не будет по-ихнему. Кому охота стоять на Веревочном базаре с завязанными руками и подставлять голову палачу!..
В эту минуту открылась дверь и появились два стражника.
– Пришли освободить кого-то, – прошептал собеседник Асо. – Раз явились так рано, ни с того ни с сего, значит, кому-то свобода выпала. Господи, кто же этот счастливец?!
Стражники подошли прямо к Асо, сняли с него колодки и обручи.
– Ну-ка, шагай! – приказали они.
Но Асо повиновался не сразу. Он сначала подошел к Ахмед-джану, присел возле него, поцеловал. Потом попрощался со своим собеседником и только тогда двинулся к выходу.
Со слезами на глазах смотрел Ахмед-джан ему вслед. Он молился на юношу.
Асо привели в миршабхану к миршабу. Хмурый, бледный, словно не выспавшийся и даже не умывшийся после ночного кутежа, миршаб сидел на почетном месте у окна.
– Как твое имя?
– Меня зовут Асо.
– Что ты делал вчера в доме старухи?
– Пришел запереть…
– А кто тот человек, что убежал на крышу?
Вопрос был неожиданным. Асо сначала растерялся, потом сообразил и прикинулся непонимающим. – Какой человек? Да тот, кто убежал на крышу. Он с тобой был! Я не видал никого.
Лучше сознайся, говори правду. Ну! Кто тот человек, что убежал на крышу?
– Со мной был Ахмед-джан – водонос. Больше я никого не видел. Миршаб рассвирепел, схватил нагайку, подлетел к Асо и размахнулся, чтобы ударить, но тут вбежал слуга и доложил:
– Господин начальник, напали на след беглеца…
– Что? – обрадованно вскрикнул миршаб. – Отпусти эту собаку, – указал он на Асо. – Пусть убирается к баю, мы с ним потом поговорим. И приведи сыщика.
– Слушаюсь! А ну, пошел! – сказал слуга, когда они очутились за дверью. – Надо же поблагодарить за радостную весть. Ну, выкладывай, что имеешь, да иди своей дорогой.
– У меня нет денег.
– Ты что, нищий?! Живешь в мечети?
– Нет, у Гани-джан-бая.
Слуга, услышав это имя, безнадежно махнул рукой. Сердясь на неудачу, он позвал из передней сыщика и пошел с ним к миршабу.
Выйдя из миршабханы, Асо двинулся прямо к дому Ахмед-джана. Ворота оказались запертыми изнутри. На стук отозвались не сразу. Старуха, открывшая ворота, заплакала, увидев Асо, и обняла его.
– Живы? Здоровы? – всхлипывала она. – Я слышала, вас повели к миршабу… руки связали. А где муж мой? Почему с тобой не пришел? Как я только эту ночь пережила! Глаз не сомкнула… Ну, заходи, говори скорей, где он?
В крохотном дворике водоноса Асо присел на край низенькой суфы и заговорил, глядя в землю:
– Дядюшка привет просил передать. Вы о нем не беспокойтесь, так он велел. Его отпустят. Не сегодня завтра…
– А что случилось? За какие преступления вам руки связали? Асо не знал, что на это ответить, как успокоить старуху. Но не успел он открыть рот, как из комнаты вышла женщина средних лет, очень похожая на жену водоноса.
– Это моя сестра Зарифа, – сказала старуха, увидев ее. – Пришла, узнав о моей беде. А живет в квартале Писташиканон.
Асо поздоровался и, помолчав, сказал:
– Ничего особенного не произошло, вы не волнуйтесь. Просто люди миршаба ищут человека, который ударил бая ножом.
– Ну и пусть себе ищут, а при чем тут вы?
– Они и Фирузу ищут, – медленно сказал Асо, поглядывая вопросительно то на одну, то на другую женщину.
Сестра старухи, присевшая было в сторонке на корточки, сразу вскочила.
– А Фируза им зачем? – со страхом спросила она.
– Лакомый кусочек, да еще задаром, кто не захочет поживиться? – ответила старуха и пристально посмотрела на Асо. – В похищении Фирузы нас подозревают?
– Да, как будто… дядюшка сказал, что теперь Фирузу нельзя оставлять в доме этой тетушки. Надо найти другое место.
Женщины растерянно переглянулись, не зная, что делать. Им была известна жестокость миршаба, но такого бесстыдного произвола они не ожидали.
Жена водоноса первая прервала молчание:
– Куда же ей, бедняжке, деваться? Некуда…
– Дядюшка сказал, чтобы пошла к Оймулло. Там спокойнее. Женщины снова переглянулись.
– Правильно советует, – сказала Зарифа. – Госпожа Танбур славная, достойная уважения женщина. В хороших домах принята. Конечно, у нее надежнее, чем у нас.
– А, чтоб их и могила не приняла, этих проклятых извергов! – воскликнула жена водоноса. – За что, за что невинная сиротка должна скитаться по чужим домам!
Асо мечтал хоть разок взглянуть на Фирузу. Он готов был уже попросить у этих добрых женщин разрешения повидать ее, но не осмеливался.
– Да что же мы стоим! – сказала старуха. – Зайдем в комнату, сынок. Когда навалится беда, обо всем забываешь.
– Спасибо, но я не могу, – ответил юноша. – Надо поскорее явиться к баю, не то снова невесть что подумают. Только вот тетушку проводить бы домой и… Фирузу поскорей отправить.
– И то правда, – заметила жена водоноса. – Иди с тетушкой. Только осторожно, гляди, как бы за вами не увязался какой-нибудь негодяй. С Фирузой сам поговори, передай дядюшкин совет.
Не заставляя себя долго ждать, Зарифа накинула паранджу, закрыла черной сеткой лицо и вышла. Асо последовал за ней, и они двинулись к кварталу Писташиканон.
Квартал Писташиканон населен был бедняками, которые занимались тем, что раскалывали фисташки и абрикосовые косточки, отсюда и возникло его название. Купцы покупали фисташки в скорлупе и нанимали жителей этого квартала раскалывать их. Фисташку клали на маленькую наковальню и особым молоточком раскалывали скорлупу. Делали это очень быстро: одной рукой кололи, а другой сбрасывали полураскрывшиеся фисташки в корзину. Затем фисташки и надтреснутые абрикосовые косточки опускали в соляной раствор и, поджарив, продавали базарным лавочникам в тумены и области. Работали всей семьей, с утра до ночи, а зарабатывали ничтожно мало, едва хватало на кусок хлеба.
Проходя днем по улицам этого квартала, вы все время слышали стук молоточков по фисташкам и абрикосовым косточкам.
Женщина привела Асо в квартал Писташиканон, где она с мужем занималась тем же, что и большинство его жителей. Асо сердцем понял, что идет к друзьям, и потому стук молоточков и треск раскалываемых скорлупок ласкали его слух, как приятная мелодия.
Взволнованно билось сердце юноши. Наконец-то он увидит ту, которая ему дороже всех на свете. А он было и надежду потерял! Вот уже почти десять дней, как не видел Фирузу. С того злосчастного тоя. Эти дни тянулись, как месяцы, да что месяцы – казалось, целый год прошел. А теперь, н предвкушении встречи, как сладостно бьется сердце! За такое счастье можно и жизнь отдать!
Зарифа остановилась у низких ворот и постучала. Асо стоял поодаль шелковицы, оглядываясь кругом – не следит ли кто. Но вот ворота открылись, женщина вошла внутрь и позвала Асо. Его встретил одноглазый человек средних лет с рваной тюбетейкой на голове. Поздоровавшись с Асо, он запер ворота на цепь.
– Пожалуйте, – сказал он, проходя вперед.
Двор, окруженный со всех сторон высокой оградой, казался маленьким, как птичья клетка. Домишко состоял из одной комнаты.
Асо поднялся по ступенькам и вошел в переднюю. Женщина уже сложила там свою паранджу.
– Заходите в комнату, садитесь, – пригласила она. – Фируза у соседей, сейчас позову ее. Со вчерашнего дня, как только стукнет кто в ворота, отправляем ее к соседям. Тут быстро, через калиточку… Если приходят свои люди, она сразу возвращается.
Хозяин дома на первый взгляд казался неприветливым и угрюмым. Войдя вслед за ним в комнату, Асо огляделся. Окон в комнате не было, только две двери, одна из них была закрыта, и часть комнаты оставалась в полумраке. Пол был покрыт кусками войлока и паласа, вдоль стены лежала узкая стеганая подстилка. Хозяин усадил Асо подальше от двери, а сам сел у порога.
– Добро пожаловать, братец, – сказал он, улыбнувшись. – Вы уж простите нашу бедность, пропади она пропадом! И для одной комнаты не можем палас приобрести!
Асо был смущен приветливостью хозяина, его почтительным обращением. Он не мог из себя и слова выдавить. Да что там говорить о нужде, о бедности, Асо в жизни только это и знал. Пустая комната, куски войлока вместо паласа – вот невидаль! Наконец он преодолел неловкость и пробормотал:
– Спасибо вам… я тоже бедняк, байский слуга… к тому же – сирота…
– Главное – здоровье, а вещи – дело наживное, – продолжал одноглазый. – Мы с женой всю жизнь трудимся, зато дочь как надо замуж выдали: не пришлось перед людьми краснеть… Даже небольшой, по своим средствам, той справили. Нам достался по наследству палас, ну, мы его отдали дочери в приданое. Вот теперь сидим сами на стареньком, рваном…
– У вас хорошее занятие, – сказал Асо. – Ни от кого не зависите, колете себе фисташки – и все!..
А может, у вас сейчас нет работы?
– Работа есть, даже много, а что толку? Я как-то подсчитал: дневного заработка хватает на две лепешки, три чайника чая и на фунт винограда. Сколько же может человек прожить на хлебе и чае? Но спасибо и за это. Работаем мы в подвале, там же и готовим – в общем, целый день там… Здесь только спим.
В дом вошла жена одноглазого вместе с Фирузой Молодая девушка была в трауре: платье из синего ситца и поверх тюбетейки – белый кисейный налобник. Исхудавшая, желтая, с заплаканными глазами и припухшими веками, она все же была красива, даже как-то по-новому хороша. Так бывает с прекрасной алой розой, которая, чуть поблекнув, становится от этого еще ароматнее и прелестней.
– Здравствуйте, – сказала Фируза, почтительно приложив руку к груди.
Она продолжала стоять, пока хозяйка дома не предложила ей сесть.
Асо вскочил при появлении женщин, пробормотал что-то в ответ на приветствие Фирузы и умолк. У него от волнения отнялся язык. Молчали и остальные. Фируза сидела, глядя в пол. Асо опустил голову, не решаясь посмотреть на нее.
Нарушила молчание хозяйка:
– Асо отпустили. Через день-два отпустят и дядюшку. Что с него взять, со старого водоноса? Но если узнают, где ты, старику пощады не будет…
– Верно, – подхватил Асо, осмелев, – дядюшка Ахмед-джан велел, чтобы вы пошли к Оймулло, там надежнее.
– И я так думаю, – пролепетала Фируза дрожащим голосом.
– К какой Оймулло? – спросил одноглазый.
– К госпоже Танбур, – ответила жена. – Очень достойная женщина, добрая, участливая.
– Ко мне хорошо относится! – подхватила Фируза.
– Раз так, придется пойти на несколько деньков, – пораздумав, сказал хозяин дома. – Поживите там, пока все уляжется. Тогда снова к нам вернетесь. Очень мы к вам привыкли.
Фируза, все еще не поднимая глаз, застенчиво спросила:
– А как там дядюшка? Что еще говорил?
– Ничего… он там… в миршабхане, – забормотал Асо, – молится за вас… сказал…
Хозяйка дома поняла.
– Ладно, дети, пойду поставлю самовар. А вы тут поговорите.
У хозяина дома тоже нашелся предлог, чтобы уйти. Влюбленные остались одни.
Оба молчали, стеснялись взглянуть друг на друга. Асо мысленно корил себя, обвинял в трусости, но сказать ничего не мог. Совсем растерялся юноша. Да и что говорить? Почтить память Дилором-каниз, вспомнив ее добрые дела? Но зачем бередить свежую рану? А может, утешить, сказать о своей преданности, о том, что он жизнь готов за нее отдать? О чем же, о чем говорить?..
Фируза в это время думала о том, какой Асо хороший, храбрый, не испугался преследований, пошел в домик бабушки, зажег там свечу. Л потом – подумать только – был арестован… И, несмотря на все это, не забыл о ней, пришел тотчас же, как его отпустили. Какое счастье иметь таких друзей! Теперь, когда бабушки не стало, они заботятся о ней, прячут… А вот бедный дедушка мучается ни за что ни про что… Вспомнив и водоносе, Фируза наконец решилась заговорить: Что же передавал мне дедушка?
Умница Фируза, нашлась! Тут и Асо оживился.
Он сказал, что нельзя вам в этом доме оставаться, опасно. Все началось из-за человека, убившего слугу бая и ударившего ножом его самого. Этого человека разыскивают… Но почему-то миршаб и аксакал ищут также вас. Зачем вы им, не могу понять. Был бы у меня свой дом, сим бы вас спрятал, а так что я могу сделать…
У госпожи Танбур тоже неплохо, она мне как мать. Я и учиться у нее буду.
Фируза посмотрела прямо в лицо Асо, и глаза их впервые встретились. У Асо отлегло от сердца.
– Очень хорошо, очень хорошо, милая Фируза! Значит, пойдете к госпоже Танбур… А можно будет к вам наведываться?
Фируза улыбнулась:
– Почему же нет? Оймулло живет в квартале Мирдустим. Дойдете до водоема, а там спросите, каждый ребенок знает ее дом.
– Дом-то и я сам найду, а вот вас…
– Учительница добрая, справедливая, умная. Она позволит нам увидеться. Приходите.
– Да, да, я приду. Как только урву свободную минутку, прибегу туда.
Пусть только все уляжется, а потом…
Он осекся, не мог же он сейчас сказать, что мечтает жениться на ней, отпраздновать свадьбу… Нет у него пока ни кола ни двора. Но зато он молод, здоров и полон желания добиться счастья.
Терять надежду нам не надо никогда – Пусть облако темно, зато светла вода!
Так поется в песне, так чувствует и Асо. Он никогда не отчаивался и всегда надеялся на лучшее будущее, даже в самые трудные минуты жизни. Это придавало ему бодрость.
– Я скажу Оймулло о вас…
– Что вы скажете?
– Скажу, что вы мне как брат, заботливый, нежный брат…
– Я готов за вас жизнь отдать! – с неожиданно прорвавшейся страстью сказал Асо, прямо глядя в грустные черные глаза своей любимой.
– Нет, нет, не говорите так, – потупившись, вымолвила Фируза и вдруг заторопилась – Надо мне поскорее уйти… Если вы не сможете попасть к Оймулло в дом, зайдите сюда, все обо мне узнаете.
– Завтра же приду…
– Ну, надо собираться. Фируза встала.
– Будьте очень осторожны, – внушительно сказал Асо. – У госпожи Танбур много учениц, кто-нибудь из них может донести… Посоветуйтесь с ней, не переменить ли вам имя?
– Это невозможно! Все в школе меня знают. А девочки… они хорошие, не беспокойтесь за меня.
Фируза улыбнулась и пошла, но у двери остановилась:
– Чуть не забыла спросить вас: что мы будем делать в поминальные дни – двадцатый и сороковой после смерти бабушки? Вы придете?
– А как же! – воскликнул Асо, но мысли его были заняты другим.
Он боялся за эту прекрасную девушку. Несомненно, и бай, и миршаб станут добиваться ее расположения. Хоть бы она не была так красива! Асо так горячо любит Фирузу, что ему не нужна ее красота, он любит ее не за это.
Пора было уходить. Прощаясь, Асо попросил хозяйку дома, чтобы она сама отвела Фирузу к Оймулло Танбур.
Кори Шариф до поздней ночи работал вместе с отцом. Потом завернул в скатерть блюдо с пловом, приготовленным матерью, и пошел прямиком к медресе на берегу хауза Арбоб.
Темная, жаркая, душная ночь распростерлась над городом. На улицах было безлюдно. Совершив ночной намаз, все давно разошлись по домам. Только в некоторых лавках торгового ряда на Новом базаре, тускло освещенных керосиновыми лампами, задержались два-три бакалейщика – авось заглянет кто-нибудь из поздних покупателей.
Кори Шариф пересек Новый базар. Недалеко уже был и хауз Арбоб. Тут он увидел, что из прохода в переулок вышел какой-то человек, этот незнакомец поравнялся с ним и, поглядывая в его сторону, зашагал рядом. Поднятый, как у заправского франта, по тогдашней моде ворот халата закрывал подбородок. По правде сказать, кори Шариф немного испугался, но виду не подал, твердой походкой продолжал идти вперед, стараясь обогнать незнакомца. Безуспешно: тот и не отставал и не опережал его, явно желая идти в ногу. Вот наконец и хауз Арбоб, кори Шариф направился к медресе, но тут незнакомец схватил его за ворот и прохрипел:
– Постой, ака кори!
Кори Шарифу пришлось остановиться, левой рукой он попытался высвободить свой ворот, но это ему не удалось.
– Что вам от меня нужно? – спросил он гневно и недоуменно.
– А что вы собираетесь тут делать в этот ночной час?
– Какое вам дело! Пустите меня! Вам же будет хуже!
– А что вы мне сделаете? – насмешливо спросил незнакомец и дернул ворот еще сильнее.
– Увидите! Не думайте, что я тут один. Эй, кори Усман, Ашраф-джан, на помощь!
Этот крик возымел действие: незнакомец отпустил ворот и засмеялся, открыв свое лицо.
– Ака Махсум?! – Кори Шариф был поражен.
– Что, напугал?
– Пропадите вы! – едва приходя в себя, сказал кори Шариф. – Нашли время шутить!
Между тем кори Усман и Ашраф-джан прибежали из медресе. За ними шел Мирзо-Ибрагим.
– Пустяки, ничего не случилось. Ака Махсум просто пошутил. Милости просим!
Все двинулись к медресе. Дверь в келью кори Шарифа была открыта, горела висячая десятилинейная лампа. Пройдя вперед, ака Махсум спросил:
– Неужто это ваша келья, кори Шариф?
– Вы что, не видите?! – расстилая дастархан, воскликнул кори Шариф. – Моей кельи не узнали?
– Я подумал, что живет здесь кто-то другой, образованный, чистоплотный человек. Книги в порядке, чайник блестит, пиалы сверкают, на имласе ни соринки. А ламповое стекло, а лампа – так и сияют! Нет, нет, но вы здесь…
– Ну и шутник вы, ака Махсум!
– Ну а теперь скажите: вы, все здесь сидящие, не замечаете перемен? Все переглянулись.
– Перемены? – переспросил Мирзо-Ибрагим. – У ака Махсума всегда интересные новости, просто удивительно… Вот это кори Усман, Ашраф-джан, потом кори Шариф… и я.
– Все не то, вы не наблюдательны! Чуть больше внимания – и вы бы сразу заметили, что я не сел, как обычно, у порога, а занял самое почетное место.
Никто не успел и слова сказать, как открылась дверь и вошел Хайдар-кул. Увидев ака Махсума, он растерялся, хотел даже уйти, но было поздно: тот заметил его и внимательно разглядывал. Правда, при всей своей наблюдательности ака Махсум не узнал рыбного повара, так хорошо изменил Хайдаркул свою внешность. А Хайдаркул быстро пришел в себя, – ломаясь, сделал несколько нелепых жестов, потом застыл у порога, показал пальцем на ака Махсума и захохотал.
– О-го-го-го! Здесь продавец лука! Я обошел лавки всего света, нигде и луковки не нашел. Вот здорово, что вы здесь. За каждый ваш шаг – мешок лука!
Все сидели, застыв от удивления. А Хайдаркул вытащил из-за пазухи пару лепешек, несколько огурцов и положил все это на скатерть.
– Я прямо с пира, – при этом он многозначительно подмигнул кори Шарифу, – там скучно… Народу много, у двери дома уселся эшик-ака-баши, во все стороны глазами так и рыщет… Я не вошел.
Сбитый с толку поведением и речами Хайдаркула, Махсум обратился к кори Шарифу:
– Это еще что за новая песня? Ничего не понимаю! Откликнулся Хайдаркул:
– Это не песня, а пляска. А пляску заводит барабанщик. Кори Усман и кори Шариф думают, что барабанщик выстукивает: бакабум-бакабум, бакабум-бакабум, а мы им – кишталанг-кишталанг, кишталанг-кишта-ланг, кишталанг… ха-ха-ха!..
Казалось, стены кельи трясутся, так зычно хохотал Хайдаркул. Все засмеялись.
– Здорово! – воскликнул кори Усман. – Вы готовы к любому испытанию, Хайдаркул. Но сейчас это ни к чему. Ака Махсум свой человек. Не бойтесь его, он все про нас знает, и мы частенько с ним советуемся.
– А это, – обратился кори Шариф к Махсуму, – Хайдаркул, рыбный повар, каракулец… Помните, тот, что защитил нас от драчунов около Куш-медресе.
Ака Махсум протянул руку Хайдаркулу:
– Ну и удивили! Вы так изменили свою внешность, что вас действительно не узнать. И сумасшедшим здорово представляетесь!
Хайдаркул сначала разломил лепешки, потом коротко рассказал о своих злоключениях, закончив рассказ следующими словами:
– Друзья мне посоветовали притвориться безумным. Выйдя из сумасшедшего дома, я смогу работать, не прячась от людей. И вообще в наше время лучше слыть сумасшедшим. Да, я зашел в игорный дом… впрочем, просто подглядел в окно. Там сидели трое из миршабханы и люди куш беги. Ну, подумал я, это неспроста, и поскорее ушел.
– Миршаб и кушбеги что-то слишком стараться стали, – сказал Махсум. – Суетятся, рыскают, словно курица, которая хлопает крыльями, готовясь снести яйцо. Ищут всюду врагов… хотят с ними разделаться… я пришел к вам сегодня попрощаться. Решил уехать, пока не попал к ним в лапы. Уезжаю в Казань. Город мусульманский, но принадлежит России. Когда-то, говорят, у нас на Востоке Бухара славилась наукой, образованием, а теперь все это перешло на северо-запад, в Казань. Потому я и решил туда ехать. Есть там у меня и знакомый, некто Белоусов, русский. Года два назад он работал в Кагане, в железнодорожном депо, сейчас в казанском депо работает. Он человек умный, добрый. Поеду – может, удастся перейти в русское подданство, терять нечего! Вам тоже, Хайдар-кул-ака, советую дружить с русскими. С их помощью скорее от всех бед избавитесь…
