Текст книги "Дочь огня"
Автор книги: Джалол Икрами
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
– Пожалуйста, пойдемте со мной в переулок, – настойчиво повторил мужчина.
– А ну, убирайся отсюда, свинья! – крикнула Фируза, взбешенная таким нахальством. – Что, как минарет, стал на дороге?
– Тише, тише, – не двигаясь с места, продолжал мужчина. – Не кипятись так, моя красавица.
– Дай пройти, неверный! Ты думаешь, город без власти, а улица без прохожих? Думаешь, на тебя управы не найдется?
– А ты не ори, самой хуже будет Да не бойся, я тебя не съем. Зайдем на минутку в переулок, а там – воля твоя.
– Ну нет, и здесь воля моя. Прочь с дороги, пакостник!
В это время из переулка вышел Таго. Услышав последние слова Фирузы, он подошел ближе.
– Эй, племяш, – окликнул он незнакомца. – Да это, никак, старый знакомый. Ну, почтеннейшей Курбан, так у вас плешь и не заросла?
Мужчина зло посмотрел на Таго, повернулся и быстро ушел.
– Так это и есть Кали Курбан, охранник миршаба! – все еще дрожа от злости и нервного возбуждения, воскликнула Фируза. Завтра же пойду к кушбеги и скажу, что из-за этого негодяя по улице нельзя ходить.
– Да пусть его черт заберет, племянница!
– Как хорошо, что ты подоспел, Таго. Проводи меня, пожалуйста, к Оймулло.
– Э, да вы, оказывается, меня знаете! – удивился Таю – Кто вы? Фируза приподняла сетку.
– Так это вы, Фируза-апа? Бедняжка, как вас этот плешивый напугал! Но ничего, все кончилось благополучно. Пойдемте, я провожу вас.
Таго, который едва доставал Фирузе до плеча, вышагивал рядом с ней, гордый, по-молодецки закинув на плечо полу халата, закрыв по примеру щеголей воротником подбородок. Он явно юрдился своей ролью защитника женщины.
– Пусть будет проклят отец этого бездельника, – продолжала негодовать Фируза. – Его обязанность – охранять покой и честь людей, а вместо этого он безобразничает.
– А сказать вам правду? – Таго покосился на Фирузу. Вы сами во всем виноваты…
– Я? Почему же я виновата?
– Потому что вы и в парандже похищаете мужские сердца…
– Да ну вас, Таго. Вам сегодня кто-то в рот сахару насыпал. Вижу, что вас с плешивым Курбаном можно было бы запрячь в одну упряжку.
– Упаси боже! Я вам правду говорю. Вам одной ходить по улице негоже, береженого и бог бережет. Когда захотите выйти на улицу, зовите меня.
– Больше мне, видно, ничего не остается, – засмеялась Фируза. Так, болтая, дошли они до дома Оймулло Танбур.
Ворота были изнутри закрыты на цепочку. Таго забрался на небольшую скамью у ворот и потянул за проволоку. Через несколько минут ворота приотворились, в них показался муж Оймулло, старенький, сгорбившийся человек.
Увидев рядом с Таго женщину под паранджой, он вопросительно посмотрел на них.
Добрый вечер, дядюшка, – сказал Таго.
– Добрый вечер, дядюшка Тахир-джан, – снимая паранджу, сказала Фируза.
– А-а, вот это кто, – обрадовался старик. – Здравствуй, здравствуй, Фируза-джан, здравствуй, дорогая. Заходи, пожалуйста, а то ты совсем забыла к нам дорогу.
– Ну, вот и дошли благополучно, – улыбнулся Таго. – Я теперь пойду, Фируза-апа. Может, мне зайти за вами попозже и проводить домой?
– Нет, нет. Спасибо. За мной зайдет Асо. Таго попрощался и ушел.
– Оймулло дома, дядюшка? – спросила Фируза, пройдя в ворота.
– Нет, но скоро придет. Зайди пока, доченька, в дом, выпей пиалу чаю, поболтай со стариком.
Они вошли во внутренний двор.
Когда-то он казался Фирузе многолюдным и шумным. Но с тех пор как Оймулло закрыла школу, двор стал тих и безлюден. Ювелир перенес мастерскую из холодного коридора в комнату и работал там целый день в одиночестве.
– Вот уже двое суток, как Оймулло даже ночевать домой не приходит, – рассказывал ювелир. – Пошшобиби теперь всеми делами заведует, и всю переписку приходится вести госпоже Танбур. Уж бы моя жена неграмотная была – сидела бы дома.
Слушая ювелира, Фируза осматривала комнату. Здесь было чисто, прибрано.
– С тех пор как Оймулло закрыла школу и пошла служить во дворец матери эмира, дом наш совсем опустел, – жаловался ювелир. – Только работа и спасает. А когда ее мало, читаю книги, учусь на старости лет, – улыбнулся он. – Посмотри-ка, что я сделал…
Ювелир подошел к нише, отдернул занавеску и достал что-то большое и круглое, похожее на арбуз. Арбуз этот был на подставке, и через него проходил большой серебристый стержень.
– Что это? – удивленно спросила Фируза.
– Это земной шар! – гордо сказал ювелир и, толкнув шар пальцами, заставил его вращаться вокруг стержня. – Ты, конечно, об этом никогда и не слышала, а вот если бы продолжала учиться, читала книги, то знала бы. – Помолчав, он продолжал: – Наша Бухара издавна славилась большими учеными. И сейчас они есть. Да когда еще народ о них узнает!.. Видишь? – Ювелир снова показал на шар. – Это наша земля. Земля, на которой живешь и ты, и я… Она так же вертится, как этот шар, поэтому на ней бывает то день, то ночь. И головы рабов божьих тоже вертятся, тоже кружатся… И часто они теряют их и поступают недостойно… – Ювелир задумчиво смотрел на шар, который медленно вращался у него в руках. – Да, вот так и бывает. Мать нашего эмира, видно, тоже закружилась и потеряла всякий стыд. Никто не решается ей противоречить. Если кто-нибудь хочет получить тепленькое местечко или ему что-нибудь надо от эмира, он посылает ей дорогой подарок – желания его исполняются. Твою Оймулло она тоже прибрала к рукам, бедняжка совсем изучилась, а я дома все один да один. А если человек долго бывает один, то ему даже вещи начинают рассказывать о себе… Вот взгляни эту корону, это венец Пошшобиби, мне его прислали, чтобы я вставил и немо бриллиант. Вот он. Посмотри, как он переливается, весь горит. – Ювелир перехватил восхищенный взгляд Фирузы и стал объяснять:
– Это – мелкие алмазы, это – яхонты, а это – хризолит и жемчуг… Тридцать пять драгоценных камней… Дорогая вещь. Цена ее – река слез… Да, да, целая река слез несчастных людей, вдов и сирот… Мне об этом рассказали сами камни. Вот в этом камне, наверно, слезы твоей бабушки, а в этом – твоего отца…
– И мои слезы здесь, наверно, тоже есть, – вздохнув, сказала Фируза, глядя на корону, сверкающую, как радуга.
– Нашим владыкам кажется, что человеческие слезы вечно будут превращаться в драгоценные камни. Они даже не подозревают, что может наступить день, когда все слезы сольются в одну реку гнева, которая смоет и их корону, и их самих. Думается мне, что твои слезы и слезы твоего мужа вольются в такую реку…
Снаружи послышались шаги, и в комнату вошел Асо.
Фируза поднялась навстречу мужу и посадила его на почетное место, выше себя, на одеяло. Потом она спросила, заходил пи он домой.
– Нет еще, – ответил Асо, – я разносил воду и увидел Таго. Он рассказал мне, как тебя напугал плешивый Курбан. Я и пошел скорее сюда.
– Вот противный Таго, – улыбнулась Фируза, – язык за зубами держать не умеет. Надо бы сказать ему, чтобы он…
– Я уж сказал, чтобы он об этом никому не болтал.
– Ну как вы думаете, его нахальство от круговорота небес или от круговращения земли? – посмотрела она на ювелира смеющимися глазами.
Старик улыбнулся и снова крутнул свой шар. В это время в комнату вошла Оймулло.
– Что же вы в темноте сидите? Хоть бы лампу зажгли! – поздоровавшись, сказала она мужу.
– Вы пришли, и теперь сразу светло станет, – пошутил Тахир-джан и стал искать спички. Но Фируза опередила его, зажгла лампу и пошла за Оймулло на кухню.
После ужина Фируза рассказала ей о своих заботах.
– Вот мы и решили прийти к вам, ведь, кроме вас, нам некому помочь, – грустно закончила она свой рассказ.
– Как так некому? А я? – обиделся ювелир.
– Я знаю, дядюшка, как хорошо вы к нам относитесь. Живите сто тысяч лет!
– А дядюшка правду тебе говорит, – сказала Оймулло. – Надо было сразу ему все рассказать, вы бы могли тогда еще до темноты осмотреть балахану, годится она для вас или нет.
– Да уж наверно годится, да и другого выхода нет. Мы так вам благодарны!
– Ну что вы, – улыбнулась Оймулло. – Это мы вам должны быть благодарны, вы нас просто осчастливите: ведь дядюшка целые дни дома один как перст.
Он от одиночества с ума сходит.
– Верно, верно, – поддержал жену ювелир.
– Значит, так и решили. Завтра же перебирайтесь к нам. А дом пусть свалится на голову Магфират.
– Мушаррафа меня с работы прогнала, так что с завтрашнего дня я свободна и смогу помочь дядюшке по хозяйству.
– Ну что ж, можно, конечно, и дома посидеть. Но у меня есть для тебя работа… Дело, правда, нелегкое, но платить будут прилично.
– Зачем Фирузе работать? – недовольно заметил Асо. – Неужели я на нас двоих не заработаю?
– Дело не только в заработке, – сказала Оймулло. – Боюсь, что Фируза без работы затоскует. Ведь я ее знаю.
– А что за работа, Оймулло? – заинтересовалась Фируза.
– В Арке нужны люди, чтобы приносить воду в гарем. Водоносы подвозят воду на ишаках, а переносить бурдюки можно только женщинам. Своими глазами увидишь, что такое эмирский Арк. Многое тебе понятнее станет.
Предложение Фирузе понравилось, и она дала согласие. Было темно, когда Асо и Фируза вышли на улицу. Муэдзины призывали верующих к вечернему намазу.
С некоторых пор баи, чиновники, правители, начиная от эмира и кончая сборщиками налогов, стали разбивать в окрестностях Бухары прекрасные сады. Они строили там дачи, обносили их высокими стенами и летом, вместе с семьями, выезжали туда.
И у Замонбека за Самаркандскими воротами, немножко дальше Галаджуя, был сад, доставшийся ему в наследство от отца. Он нанял опытного управляющего, пригласил искусных садоводов, и они создали такой райский уголок, что человеку, хоть раз побывавшему в нем, уже не хотелось уходить.
Сразу за дачей был огромный цветник, посреди цветника деревянная суфа с навесом в виде беседки. Здесь обычно отдыхали по вечерам. Дальше начиналась виноградная аллея. С одной стороны аллеи тянулись посадки граната, а с другой – яблони, черешни, редчайшие сорта груш. Виноградная аллея вела к хаузу, выкопанному в центре сада. По берегам хауза росли четыре прекрасных китайских карагача. От хауза снова шли виноградные аллеи, а между ними посажены инжир, персики и абрикосы.
Десятого апреля, когда деревья уже начали распускаться и земля покрылась свежей весенней травой, сюда, в собственном фаэтоне, запряженном парой лошадей, приехала жена Замонбека Мушаррафа со своими приятельницами – Магфират и Мухаррамой Гарч. Их сопровождала только одна служанка. Управляющий с женой встретили хозяйку и ее гостей с почетом. Их усадили в нарядно убранной комнате, расстелили богатый дастархан.
Гости закусили, выпили чаю и пошли в сад.
Мушаррафа задержалась, чтобы дать распоряжение жене управляющего. Сказала, что они проведут здесь целый день, а может быть, останутся ночевать, и приказала приготовить жаркое, лапшу и плов.
Женщины прогуливались по аллеям сада, наслаждаясь чарующей прелестью весны. Впрочем, они не столько наслаждались природой, сколько жаловались на свою злосчастную судьбу и как могли утешали друг друга. Магфират говорила, что Мухаррама еще не стара, что она заткнет за пояс десятерых мужчин, а та уверяла дорогую подругу в своей преданной любви, клялась, что готова служить ей верой и правдой.
Да, странный человек была Мухаррама Гарч. Что она представляет собою на самом деле, не знали не только ее многочисленные знакомые, но, кажется, и она сама. Среди джадидов и младобухарцев она была своим человеком, даже помогала им. В Арке, в гареме матери эмира, она казалась убежденной сторонницей всего старого. В бане она была хозяйкой, властной и скупой, резкой и грубой. А в тесном дружеском кружке казалась своим подругам нежной и преданной.
Придворные, казикалон, кушбеги и миршаб пользовались ее услугами, но люди осторожные, вроде хитреца Замонбека, доверяли ей только наполовину и хотя поручали ей кое-какие дела, но не спускали с нее глаз.
Приятельницы долго гуляли, нарвали огромные букеты, украсили себя цветами.
Мухаррама уговорила подруг остаться в комнате, даже попросила закрыть дверь. Увидев, что их это немного огорчило, добавила, что женщинам пить вино в открытой беседке не следует.
Подруги остались одни. Вино наливали из чайников. После третьей пиалы лица раскраснелись, глаза заблестели. Мухаррама, сидевшая на почетном месте, то и дело отпускала соленые шуточки, заставляя своих собеседниц смеяться до упаду. Разговор становился все более скользким. Наконец речь зашла о муже Мушаррафы – Замонбеке.
– Ваш супруг сейчас, наверное, во дворце? – спросила Магфират.
– Да где ему еще быть! В неделю он семь дней на службе, – сердито ответила Мушаррафа.
Мухаррама прекрасно понимала, что ни от кого нельзя было выведать лучше, чем от жены Замонбека, как относятся к джадидам эмир и придворные, весь вечер она обдумывала, как лучше навести Мушаррафу на этот разговор.
– Во дворце сейчас трудные времена, – вздохнула Мушаррафа. – А эмир без Замонбека и часа не может обойтись. Вот и выходит: не то есть у меня муж, не то нету, по целым неделям приходится спать одной… Да и сам уж он больно беспокойный человек, – недовольно продолжала Мушаррафа, – всегда ему больше всех надо. Другие мужья отдыхают, развлекаются, а он только и знает, что целыми ночами от своих людей доносы выслушивать.
– Наверно, все о джадидах? – соболезнующе проговорила Мухаррама.
– Да все о них, проклятых, они уж мне во сне снятся!
– Да ну?
Стоят ли они того, чтобы забивать ими такую красивую головку?
– Эх, милая, целый день только и разговору, что о них. Его высочество эмир боятся джадидов, – понизив голос, рассказывала Мушаррафа, – они приказали моему мужу глаз с них не спускать, смотреть, как бы не устроили каких-нибудь беспорядков. Никому из-за этих нечестивцев покоя нет. Замонбек всех своих людей разослал следить за джадидами. Не сегодня завтра он их всех уничтожит.
– Как уничтожит, ведь они тоже мусульмане?
– Неверные мусульмане, – вставила Магфират.
– Если бы они были правоверными мусульманами, то не собирались бы в Кагане вместе с русскими и не сговаривались бы с ними.
– То есть как это? – притворно удивилась Мухаррама.
– Замонбек рассказывал, что на этой неделе в кишлаке Зирабад около Кагана соберутся джадиды, там и русские будут. Так вот, муж говорит, что он только и ждет этого дня, чтобы их там всех прихлопнуть.
– Ну и молодец Замонбек, ну и ловкач! – восхищенно запела Мухаррама. – И как только это он все разузнал! Ведь, наверно, нелегко было?
– Конечно, нелегко, но у него и среди джадидов свой человек есть, – засмеялась Мушаррафа.
– Ха-ха-ха! – засмеялась вслед за ней и Мухаррама. – Ну и Замонбек, вот это умница, прямо за корень ухватился! Как бы хоть напоследок посмотреть на них, на этих джадидов?
– Это будет в воскресенье, в русский праздник. Ну а мой приедет туда на день раньше, чтобы всех захватить.
– А это не опасно вашему уважаемому супругу?
– Нет, с ним будет много людей.
Служанка внесла большую фарфоровую миску с лапшой. Подруги выпили еще по пиале вина…
После захода солнца приехал Замонбек со своим наперсником и застал подруг спящими. Он долго стучал в дверь, пока жена не проснулась. Она попросила его пройти в сад, потому что в доме спят.
Замонбек вышел в сад, сердито похлестывая нагайкой по голенищам. Это был высокий, смуглый мужчина с густой окладистой бородой, длинным крючковатым носом и низким лбом. Большие, чуть навыкате глаза горели мрачным огнем. Одет он был в обычную для того времени одежду человека высшего сословия: каршинский бекасабовый халат, подпоясанный черненым серебряным поясом, на ногах мягкие сапоги с загнутыми носами, на голове туго скрученная белая чалма. Вскоре появилась и сонная Мушаррафа. Замонбек сразу заметил, что она выпила.
Это явно не улучшило его настроения.
– Кто это в такой холод приезжает спать в сад? – зло спросил он. – Что, вам в городе негде выспаться?
– А что страшного? – с трудом заставляя себя улыбнуться, ответила Мушаррафа. – Мы целый день гуляли, ну и устали, поужинали, легли отдохнуть, и все трое задремали… А что у вас случилось, что вы приехали сюда?
– По тебе соскучился, – буркнул Замонбек, идя к хаузу. – Мне сказали, что ты поехала с Мухаррамой Гарч, вот и приревновал.
– Да что с вами? – притворно удивилась Мушаррафа. – И к женщинам начинаете ревновать, прости меня господи!
– Что такое Мухаррама, я хорошо знаю, от нее лучше быть подальше.
Ну вот, с приятельницами не водись, в гости не ходи, с людьми не нпречайся, сиди всю жизнь одна дома.
Вот управлюсь с делами, тогда буду часто дома, – сердито ответил. – Ну ладно, собирайся, поедем в город. Зайду к управляющему, к нему дело есть.
– А может, переночуем здесь?
– Нет, нет, поехали домой.
Через полчаса супруги поехали в город, а гости решили остаться, чтобы утром еще погулять. Допоздна сидели они с женой управляющего и служанкой Мушаррафы в гостиной, пили чай, ели арбуз и болтали.
Когда Магфират сняла с себя платье, Мухаррама заметила у нее на плече большой синяк.
– Что это у вас? – спросила она.
– Это от кулаков проклятой Фирузы. Помните, как меня стукнула у родника Айюб? Я, конечно, тоже в долгу не осталась, да только силы у меня не те…
– Ай-яй-яй, – соболезнующе заохала Мухаррама, – чтоб у нее руки отсохли…
– Ничего, я еще этой нищенке покажу. Я выгнала их на улицу, да, говорят, они поселились у Оймулло Танбур. А сегодня проклятый Асо не принес мне воды. Пришлось мужу договориться с другим водоносом. Но я им этого не забуду, они так легко от меня не отделаются. Я уже кое-что придумала. Вы слышали, Мушаррафа сказала, что Замонбек решил уничтожить в Кагане всех джадидов. Уж наверно и Асо тоже с ними связан. Во всяком случае, я скажу это Замонбеку, и он с ним разделается.
– Это вы хорошо придумали, – засмеялась Мухаррама. Замонбек быстро с ним управится. Так ему и надо! Не сумел с вами поладить, пусть с ним Замонбек ладит.
Обе женщины засмеялись.
С тяжелым бурдюком за спиной Асо подошел к дому Камоледдина Махдума. Ворота были открыты. Постояв в нерешительности, Асо постучал, но никто не показывался, он вошел во внутренний двор. Там он увидел слугу Махдума – мулло Шарафа. Присев на корточки под окном, мулло Шараф явно подслушивал разговор, который велся в комнате. Услышав шаги, мулло Шараф вскочил, сделав вид, что собирается вытереть стекло.
– Тебе кто дверь открыл? – спросил он подошедшего Асо.
– Была открыта.
– Вот проклятая невестка! – раздраженно пробормотал мулло Шараф. – Чертова жидовка выскользнула так тихо, что я и не слышал. Но ты, наверно, столкнулся с этой торговкой в дверях, да?
– Нет, – коротко ответил Асо.
Он опустил на землю тяжелый бурдюк и начал заполнять хумы. В это время из комнаты вышли Камоледдин Махдум и Мухаррама Гарч. Асо поздоровался с ними и хотел было уже уйти, но его остановил Камоледдин:
– Подожди, у меня к тебе есть дело.
Асо остановился у суфы, сложив на груди руки.
Проводив Мухарраму, Камоледдин хотел вернуться к суфе, но Асо уже шел ему навстречу. Опасаясь, что мулло Шараф подслушает их, Асо решил разговаривать у ворот. Они и не подозревали, насколько нелишней оказалась эта предосторожность.
Мухаррама приходила предупредить Камоледдина, что Замонбек напал на след джадидов. Камоледдину надо было срочно предостеречь своих друзей.
– Ты, кажется, живешь сейчас у ювелира Тахир-джана? – спросил Камоледдин у Асо. – У меня к тебе просьба: сходи домой и скажи Тахир-джану, чтобы он зашел к ака Махсуму и Алимходже, и пусть они сразу идут ко мне. Есть важное дело. Я бы, конечно, мог послать к ним мулло Шарафа…
– Нет, нет, я с удовольствием выполню ваше поручение, – ответил Асо и вышел на улицу, но не успел пройти и несколько кварталов, как его нагнал Гуломали.
– А я тебя ищу, – запыхавшись, сказал старик, потирая поясницу. – Пошел к хаузу, говорят, ты ушел к Камоледдину, пришел туда, а тебя уже и след простыл. Едва догнал.
– А что это я так срочно понадобился? – улыбнулся Асо, приветливо глядя на старика. Гуломали с опаской огляделся и тихо спросил:
– Где твой приятель – перс?
– Не знаю, а что случилось?
– Вечером у меня дома соберутся друзья-ткачи.
– А кто будет?
– Не беспокойся, перс знает.
– А в доме, где мы раньше жили, кто-нибудь поселился?
– Нет, дом пустой. Да ты не волнуйся, мы тоже не маленькие, кое-что повидали в жизни…
– Ладно, если встречу, приведу обязательно.
– Нет, так не пойдет, встретишь не встретишь, а приведи обязательно. Чтобы люди зря не ждали.
– Хорошо, приведу, – пообещал Асо и, попрощавшись со стариком, пошел домой.
Ворота, как всегда, были закрыты изнутри. Асо позвонил. Дверь открыл ювелир и, увидев Асо, радостно улыбнулся.
– Заходи, заходи, сынок, проголодался, наверно. Сейчас будет плов.
– Плов на завтрак? И зачем вы только возитесь с этим?
– А у меня гости.
– Я сейчас от Камоледдина Махдума, он просил вас передать Алимходже и ака Махсуму, чтобы они сразу же пришли к нему. Какое-то срочное дело.
– Алимходжа как раз здесь. Зайди и скажи сам.
– Нет, нет, я не зайду, у меня еще дела.
– А плов как же?
– Вот вернусь…
Асо вышел на улицу, ювелир закрыл за ним ворота и вернулся в дом. Гости были заняты приготовлением плова: кто резал морковь, кто чистил рис, кто перебирал изюм.
Здесь был Алимходжа, один из крупнейших ученых Бухары. Много лет провел он в Аравии, Индии и Афганистане. Там он изучал медицину, философию, вернулся на родину образованным врачом. В Бухаре Алимходжа постепенно сблизился с ювелиром, с Камоледдином Махдумом и его друзьями. Был он человеком передовым, много думал о судьбах своего народа, мечтал о просвещении, о прогрессе.
Рядом с ним чистил морковь Анвар-джан – известный в городе каллиграф. Он писал стихи под псевдонимом Котиб. Дружба его с ювелиром отчасти основывалась на близости профессий: ювелир работает с золотом и серебром, а каллиграф – с золотом и эмалью.
Были здесь еще мастера по выделке кожи кори Шариф и Вафо-джан, специалист по каракулю.
– Кто приходил? – спросил Алимходжа ювелира.
– Асо, водонос. Камоледдин Махдум просил вас срочно зайти к нему. Я сказал, что вы придете после плова.
– Очень хорошо, – сказал Анвар-джан. – Что у него там может быть срочного?
Еще одна партия в шахматы?
– Да нет, – возразил Алимходжа, – видно, что-нибудь серьезное, иначе он не стал бы специально за мной посылать. Но все равно, пока плов не будет готов, никуда не пойду.
– Не понимаю я Камоледдина Махдума, – заметил Вафо-джан. – Кто его заставляет называться джадидом и заниматься совсем неподходящими для него делами?
– Это своего рода сделка, – сказал ювелир.
– Да, сделка, – вздохнул Анвар-джан, – которую человеку приходится заключать со своей совестью. Когда чаша переполнится и забурлит, все, что находилось на дне, приходит в движение, всплывает наверх, а то, что наверху, идет ко дну. Так и с людским обществом: когда оно волнуется, появляются камоледдины и люди, подобные им.
Все молча слушали Анвар-джана, продолжая заниматься своим делом.
– Но стоит волнению усилиться и превратиться в бурю, камоледдины или погибнут, или спрячутся в кусты, чтобы спокойно ее переждать и вновь опуститься на дно.
– Но все же младобухарцы делают доброе дело, заметил кори Шариф.
– Правильно, – согласился Алимходжа, – сейчас самое главное – разбудить народ, приобщить его к культуре, научить хотя бы читать и писать.
– Приобщить к культуре, – горько усмехнулся Вафо-джан. – Да людей надо сначала накормить! Найдите раньше способ увеличить урожаи, дайте воды, на пересохшие земли дехкан, оденьте оборванных детей, вылечите их от болезней, а потом можете разглагольствовать об образовании, о культуре…
– Это дело государства! – продолжая какой-то давнишний спор, возразил Анвар-джан. – Этим должны заниматься эмир, кушбеги, об этом должны заботиться власти, столпы государства.
– Столпы государства… – иронически повторил Вафо-джан.
Его прервал громкий, требовательный звонок. Все замолчали. Ювелир быстро поднялся и пошел открывать. У ворот стоял девонбеги. Это был толстый, неповоротливый мужчина с огромным животом и короткой шеей. Длинная черная борода, казалось, начиналась у самых глаз. За ним стояло еще несколько человек.
– А, Тахир-джан, – забасил он, бесцеремонно входя во двор. – Чего это ты днем запираешься, боишься, что ли, кого?
– Времена теперь неспокойные, – ответил ювелир. – Вы изволили прийти за…
– Да, да, угадали, – прервал его девонбеги. – Эй, Гафур, пошли?
– В доме гости, – осторожно, чтобы не обидеть девонбеги, сказал ювелир. – Я вам сейчас сам вынесу.
– Это еще что? – засмеялся девонбеги. – Оймулло в гареме, так ты, никак, к себе женщину привел? – И, продолжая громко смеяться, зашагал во внутренний двор. За ним шел его слуга, еще более устрашающего вида, чем сам девонбеги.
Встревоженный ювелир последовал за ним. Он прекрасно знал, что девонбеги нахальнее самого миршаба, и боялся, как бы он не устроил в его доме при гостях какого-нибудь скандала.
Действительно, увидев приготовления к плову, девонбеги громко воскликнул:
– Ого, да здесь, оказывается, плов готовят! Что ж ты молчал, Тахир-джан! Ай, скупец! А ну, Гафур, пойди позови сюда моих джигитов, посидим, поболтаем, пока плов сварится. Только смотри, Тахир-джан, рису засыпай больше, нас человек пять-шесть, и аппетитом нас бог не обидел.
Гости растерянно смотрели на него. Ювелир ничего не ответил, прошел в каморку и вынес завернутую в кисею и белую бумагу корону Пошшобиби.
– Вы уж меня извините, – вежливо, не повышая голоса, сказал он девонбеги, протягивая ему корону. – Сейчас вам нужно выполнить свои обязанности и отнести корону в Арк. А завтра, если, даст бог, все будет благополучно, приходите, плов за нами.
– Ах, вот как ты со мной разговариваешь! – схватил ювелира за ворот взбешенный девонбеги. – Ты меня из дома гонишь? Вместо того чтобы возблагодарить аллаха за то, что мы оказываем твоему дому такую честь, ты…
– У меня гости, – твердо сказал ювелир.
– Ах, у тебя гости! – наливаясь злостью, закричал девонбеги. Вскочив с места, он яростно бил нагайкой по голенищу.
Слуга Гафур, который уже успел привести своих товарищей, подошел к девонбеги и что-то тихо сказал своему господину. Тот кивнул и повернулся к ювелиру:
– Нет, мой милый, нас не проведешь. Это у тебя не гости, это… это собрание джадидов! А иначе зачем бы тебе держать ворота на замке? Зачем прогонять меня? А? Ишь как побледнел!
– Взгляните-ка на них! – сказал Алимходжа Вафо-джану. – Стоило только не пригласить их на плов, и они сразу вас записали в джадиды.
– Заткнись, собака! – заорал на него девонбеги. – Думаешь, если ты ученый, так тебе все дозволено! Вот прикажу сейчас моим молодцам связать вас и всех засажу в тюрьму.
– А ну, потише, господин девонбеги! – вышел из себя ювелир. – Не для того сидел я целую неделкх над короной светлейшей Пошшобиби, чтобы меня в моем собственном доме оскорбляли.
Знайте, что… Он не успел договорить, как за дверью раздался голос Фирузы:
– Дядюшка Тахир-джан, Оймулло просила узнать, не учинил ли этот грубиян девонбеги в ее доме скандал?
У девонбеги от злости чуть не вылезли глаза, и он бросился к двери, чтобы избить нахалку, но его удержал Гафур. Он часто стоял на карауле у ворот гарема и узнал Фирузу по голосу.
– Их светлость Пошшобиби велели, чтобы Оймулло сходила домой и узнала, в чем там дело, почему не несут до сих пор их корону, – снова послышался из-за двери голос Фирузы. – Они сказали: Я хорошо знаю грубость девонбеги, но если он только осмелится оскорбить чем-нибудь моего мастера или хотя бы повысить на него голос, скажите мне, я так его отделаю, что он всю жизнь будет помнить.
Девонбеги побледнел, ноги у него задрожали, он прислонился к стене и умоляюще посмотрел на Гафура.
– О, мы знаем, как великодушна и милостива их светлость Пошшобиби, – громко произнес Гафур, не растерявшись. – Никакого скандала нет, просто здесь немного пошутили.
– Да, да, конечно, это была шутка, – заикаясь, пробормотал девонбеги. – Передай, пожалуйста, Оймулло, что мы только хотели немного посмеяться… Ну а если мы в чем провинились, то просим извинения… Ну, приятно вам оставаться, дай бог вам хорошего аппетита. Мы пошли…
Гафур вышел первым, за ним побрели его растерянные и испуганные дружки, шествие замыкал девонбеги. Проходя мимо Фирузы, стоявшей у двери в парандже, он остановился и, пытаясь выдавить на своем лице улыбку, еще раз заискивающе повторил:
– Так уж ты передай, пожалуйста, Оймулло, что мы пошутили.
– Если вы еще хоть раз попробуете так пошутить, то я все расскажу их светлости Пошшобиби. Так и тетушка караулбеги приказали. Ну ладно, несите быстрее, а то как бы мне еще за вас не попало.
– Сию минуту все будет исполнено, – подобострастно ответил девонбеги и вышел на улицу.
Мужчины долго молчали, и только после того, как Фируза закрыла за девонбеги ворота, стали приходить в себя.
– Слава богу, ушли, – с облегчением сказала Фируза, входя. – Что-нибудь надо сделать, дядюшка?
– А где Оймулло, девочка? – спросил ювелир.
– Оймулло… – Фируза немного растерялась. – Оймулло в Арке… Я себя плохо почувствовала, дядюшка, жар у меня поднялся, вот Оймулло и велела мне идти домой… Подхожу к дому и слышу – девонбеги орет… Ну, я и…
– Значит, все сама сочинила? – засмеялся ювелир.
– А что же было делать? – смутилась Фируза.
Мужчины наконец поняли, что произошло, и громко расхохотались, расхваливая догадливую Фирузу.
– Молодец, доченька, – обрадовался ювелир, – отвела беду. Сто тысяч раз спасибо твоему отцу, лучше всех нас сообразила…
Ну, иди отдохни. А господин доктор даст тебе лекарство.
– Спасибо, дядюшка.
Фируза поднялась в балахану, а ювелир, взглянув на расстроенные лица гостей, сказал:
– Ну что ж, друзья, собака полаяла и, слава аллаху, сбежала. Это еще недостаточное основание, чтобы отказаться от плова…
Вечером того же дня в доме ткача Гуломали собралось человек восемь его товарищей по ремеслу.
Хайдаркул и Асо еще не пришли. Гости пили чай, курили чилим и вели неторопливую беседу.
– Верно говорят, что горшечник пьет воду из разбитого черепка, – сказал старый ткач. – Вот взять нас, ткачей, – одеваем всех в атлас и шелк, а сами ходим в ситцевых да карбасовых халатах. Взяли бы все ткачи Бухары да и договорились – давайте целую неделю только на себя работать. Сошьем себе шелковые халаты и будем в них щеголять.
– Как же, только шелковых халатов не хватает!
– Желудок пустой, в кармане ни теньги, зато уж гордости до неба, – заметил кто-то.
Раздался стук в ворота. Все удивленно переглянулись. Асо с гостем должны были прийти с соседского двора. Кто еще мог в такой поздний час стучаться к ткачу? Открыв ворота, Гуломали увидел Асо и Хайдаркула. Гуломали хотел спросить, почему они пришли не через соседский двор, но Хайдаркул быстро шепнул ему:
– Тише!
Они прошли в калитку.
